Николай Леонов
Конкурс убийц
Глава 4
Последующие два дня после проведенного вместе с супругами Кирьяновыми вечера Лев Иванович видел Ольгу и ее супруга только несколько раз, и то мельком. Ольга, правда, заходила к ним пару раз пообщаться с Марией, но при этом Лев Иванович выходил к ним только поздороваться по-соседски, потом снова уходил на балкон и читал прихваченный с собой роман Стейнбека или уходил поплавать в бассейн. В тот самый, который был не для всех. Ольга на следующее же утро после их посиделок пришла к ним и с улыбкой протянула номер телефона своей знакомой. Она пояснила, что и Гуровы, и их друзья могут звонить Кате, так звали женщину, всякий раз, когда у них будет желание поплавать в бассейне. Чем Гуров и Станислав Крячко не преминули воспользоваться.
– Даже если Катя будет не на смене, – пояснила Ольга, отдавая Марии бумажку с номером, – она передаст вашу просьбу дежурной горничной, и та откроет для вас дверь, которая ведет на крышу.
Насколько Гуров был в курсе – один раз Маша и Наталья даже встречались утром с Ольгой и пили вместе с ней кофе. О чем они могли говорить с малознакомой женщиной и что могло их так сблизить буквально за один проведенный вместе вечер – оставалось для Льва Ивановича загадкой. Как, впрочем, и вся женская натура.
Евгения Петровича же он видел в эти дни только в окружении разных писателей и писательниц, с которыми тот то с важным видом о чем-то спорил, то отвечал на какие-то их вопросы, то сам с умным видом о чем-то философствовал. Белые футболки с логотипом сменились у участников конкурса на однотонные рубашки и легкие платья. На шеях писателей болтались на шнурке бейджики с фамилиями. Атмосфера в отеле стала еще более суетливой и беспокойной – толпы людей периодически заполняли холл и этажи, кругом стоял гул голосов, и пробиться к входным дверям было затруднительно. Но иногда, особенно по утрам, в отеле было так тихо, словно бы и не был он переполнен людьми, а пребывал в запустении.
Гуровым снова начало овладевать беспокойное чувство. Ему опять стало казаться, что грядет нечто неизбежное, что нарушит привычное течение жизни отеля и его, Гурова, отдыха. Он не делился своими переживаниями ни с Марией, ни со Станиславом, старался быть спокойным и веселым. Он безропотно, хотя и с некоторой неохотой в душе, принимал участие во всех идейных начинаниях Натальи и Марии, которые водили мужчин то на пляж, то в ресторан, то в океанариум. Оставаясь же наедине со Станиславом, они говорили о предстоящей рыбалке, о которой при женах старались не упоминать. Сами-то они давно уже договорились с хозяином одной из яхт, что в ближайшее воскресенье выйдут с ним в море и проведут весь день за ловлей саргана, бычков и разной другой морской рыбы, которая, по словам местных, только и ждала, когда ее выловят.
И в такие минуты, когда разговор шел о снастях, о приемах лова и прочих тонкостях рыбалки на море, Лев Иванович успокаивался и забывал о своих предчувствиях. Вернее, они отходили на задний план и не так назойливо проникали в мысли и чувства полковника.
За всей этой отпускной суетой, турами и прогулками по городу друзья как-то подзабыли о своем обещании поучаствовать в писательских конференциях. Напоминание пришло к ним вечером третьего дня в виде подошедшей к их компании Ольги Кирьяновой.
– Здравствуйте, – улыбаясь своей тихой и очаровательной улыбкой, поздоровалась она. – Куда-то собрались?
– А, Оля, здравствуйте, – весело поздоровался с ней Крячко, а Мария и Наталья даже обнялись с ней как с давней подругой. – Вот, собрались сходить в местный городской театр на вечер классического и современного балета. Ждем такси.
– Здорово! – восхитилась Ольга искренне и, как показалось Гурову, даже с некоторой завистью. – А мы вот с Женей уже лет сто не бывали ни в театре, ни в кино. Что ж, не буду вас отвлекать. Просто подошла узнать и напомнить. Вы не смогли бы прийти завтра к десяти часам на встречу с нашими писателями, как мы и договаривались? Просто Женя… Евгений Петрович уже анонсировал ваше присутствие, – вдруг смутилась она, увидев на лице Гурова и Крячко немного недоуменное и растерянное выражение. – Конечно, если у вас другие планы…
– Нет-нет, мы всегда готовы, – поспешил заверить ее Лев Иванович. Ему показалось, что Ольга прямо сейчас вдруг расплачется, ее глаза заблестели, а лицо приняло такое извиняющееся выражение, что он невольно поспешил ее успокоить.
– Спасибо, – искренне поблагодарила его Кирьянова и, кивнув, добавила: – Тогда я скажу Жене, что вы придете. Я встречу вас внизу, в холле, и проведу в конференц-зал. Хорошо?
– Если они забудут, мы им напомним, – ответила за всех Наталья и спросила: – А нам с Марией можно будет поприсутствовать на вашем мероприятии?
– Да, конечно же! – Щеки у Ольги чуть порозовели от смущения. – Обязательно приходите! Места найдутся.
Она не успела больше ничего добавить – подъехало такси, и Гуровы с Крячко стали прощаться с ней, заверяя, что завтра к десяти обязательно спустятся в холл. Уже сидя в машине, Лев Иванович посмотрел в окно и увидел Ольгу, которая так и стояла на тротуаре, и вид у нее, как показалось Гурову, был какой-то растерянный и подавленный одновременно.
«И все-таки есть в ней что-то странное, – подумал Лев Иванович, глядя на эту одиноко стоящую фигурку. – Какая-то недоговоренность. Словно она что-то хочет сказать, но то ли не решается, то ли боится».
Машина тронулась и увезла и Гурова, и его мысли совсем в другой мир, мир, отличный от неприкаянности и недосказанности, в котором, как казалось полковнику, жила эта маленькая женщина. А наутро…
Утром, в половине седьмого, когда они с Марией еще валялись в постели и, смеясь, обсуждали и фантазировали, представляя, как сегодня будет проходить первая в жизни Гурова встреча с писательской братией, к ним в номер решительно и настойчиво постучали.
– Кто это так рано? – удивилась Мария.
Она встала, жестом предлагая мужу оставаться на месте, накинула халатик и пошла открывать. Гурова вдруг накрыла волна беспокойства, и он тоже встал, и только натянул джинсы и футболку, как в комнату вошла Маша и шепотом, так, словно их могли подслушать, сообщила:
– Там полиция. Хотят с нами поговорить.
Сердце у Гурова вдруг застучало гулко и тревожно, словно напоминая, что оно у него есть, и что его предчувствия, от которых он так опрометчиво отмахнулся, начинают сбываться.
– Что случилось? – так же шепотом спросил он у жены.
– Кажется, что-то с нашими соседями… – Глаза у Марии были широко раскрыты, и в зрачках плескалась тревога. – Я не знаю, но, когда я открыла дверь, триста третий номер был распахнут настежь, и возле него стояли охранник отеля, медик и полицейский. И мне показалось, что я слышала плач Ольги.
Лев Иванович многозначительно посмотрел на жену, взглядом давая ей понять, что он был прав, когда говорил о своих нехороших предчувствиях, и поспешил выйти в гостиную. Мария, которая быстро переоделась из халата в домашний легкий брючный костюм, вздохнула и последовала за ним.
– Утро доброе, – вежливо поздоровался Гуров с двумя оперативниками, которые топтались на пороге их номера. – Проходите.
То, что это были именно оперативники, а не кто-то другой – следователи, например, – Лев Иванович определил с профессиональной безошибочностью. Одному из мужчин было лет под пятьдесят, и на лице его были видны и усталость, и помятость, и нервозность, которые обычно появляются на лице оперативников с возрастом и после суматошного ночного дежурства. Другой – совсем молодой паренек, пухлощекий и коренастый – еще не имел на своей чисто выбритой физиономии сколько-нибудь отличительных особенностей оперативной работы. Беспокойная жизнь опера еще не успела оставить на нем свой негативный след, и его лицо отражало лишь любопытство, присущее новичкам, считавшим, что быть сыщиком – это круто.
– Вы уж нас извиняйте, что беспокоим в такую рань, но у вас на этаже, вернее, в соседнем номере произошло ЧП. И сами понимаете, работа у нас такая…
Один из оперативников, тот, что был постарше и похудее, прошел в номер. Он по-деловому придвинул кресло к журнальному столику и, сев, жестом предложил Марии и Льву Ивановичу последовать его примеру.
Гуров не стал докладывать оперу, что он понимает, что значит оперативная работа. Ему сейчас было не до этого. Он хмуро присел на подлокотник кресла, в которое усадил свою жену, и приготовился услышать не очень приятное, но вполне привычное для него сообщение о трагедии, которая произошла… Впрочем, не важно когда – прошедшей ночью или уже утром. Важно было другое – с кем и почему это несчастье произошло.
– Кхм, – откашлялся оперативник и, сделав паузу, вздохнул. – Скажите, вы давно видели своих соседей из триста третьего номера? – задал он вопрос.
– Вчера вечером, примерно в половине шестого, мы разговаривали со своей соседкой, Ольгой, простите, не знаю ее отчества, Кирьяновой, – на вопрос ответила Мария, а Лев Иванович только кивнул, подтверждая слова супруги. – А что случилось? – задала она встречный вопрос и тут же предложила топтавшемуся на пороге молодому оперативнику: – Вы проходите, вот стульчик в углу стоит…
Молодой не стал проходить, покосившись на своего старшего коллегу, и только благодарно улыбнулся в ответ.
– Во сколько вы проснулись сегодня? – игнорируя вопрос Марии, продолжил спрашивать оперативник.
– Простите, вы не подскажете нам свое имя и отчество, а заодно и должность? – задал встречный вопрос Лев Иванович и пристально посмотрел на опера.
– Кхм, – снова откашлялся тот, словно в горле у него першило, и нехотя ответил: – Старший оперуполномоченный уголовного розыска Пятаков Илья Ильич. – Он вопросительно и с некоторым вызовом посмотрел прямо в глаза Льву Ивановичу.
– Мы проснулись около половины седьмого, – ответил Гуров, мысленно отметив для себя, что обмануть или убедить этого оперативника было бы нелегко ни виновному, ни тому, кого этот человек просто заподозрил бы в чем-то незаконном.
Взгляд у Пятакова хотя и был усталым, но в то же время жестким и непримиримым, что делало первоначальное впечатление о нем, как о человеке мягком и нерешительном, ошибочным.
– Скажите, что-то случилось с Ольгой? – Мария встревоженно посмотрела сначала на Пятакова, потом на молодого оперативника, а потом и на мужа, словно ища и у него ответ на свой вопрос.
– Я просыпался раньше, – отвечая на взгляд супруги, заметил Лев Иванович. – Посмотрел случайно на часы – было около половины пятого. Потом я снова уснул.
Его ответ, кажется, привлек внимание оперативника, и тот уже более заинтересованно посмотрел на Гурова.
– Ага, отлично, – сказал Пятаков, хотя радости ни в его интонации, ни во взгляде не наблюдалось. – Вы ничего подозрительного не слышали в этот промежуток времени? Ну, пока не уснули?
– А что именно я должен был услышать – стук, хлопок, удар, гул? Что?
Пятаков с интересом и некоторым подозрением посмотрел на Льва Ивановича и снова вздохнул.
– Выстрел, например? – спросил он.
Гуров спрятал улыбку, появившуюся было в уголках губ, и поинтересовался:
– Вы думаете, что я могу отличить выстрел от хлопка петарды или громкого стука закрывающейся двери?
– Лев Иванович, вот только давайте не будем тут говорить всякие глупости, – насмешливо посмотрел на него Пятаков. – Неужели вы думаете, что прежде, чем постучать к вам в номер, я не узнал, кто в нем живет? Весь отель уже знает, что вы – полковник из Москвы, из Главного управления уголовного розыска – Гуров Лев Иванович. Мы тут тоже работать умеем.
Гуров был несколько удивлен, но виду не подал, а лишь улыбнулся чуть виноватой улыбкой.
– Вы уж простите, я не хотел обижать вас, просто мне даже в голову не пришло, что меня тут уже все знают, – развел он руками. – Так что же все-таки произошло в соседнем номере в период с половины пятого до половины шестого?
– Нас и «Скорую помощь» вызвали по поводу огнестрельного ранения. Когда мы приехали на место, то узнали, что человек уже умер, и помощь медиков нужна только для того, чтобы официально констатировать наступление смерти, – нехотя ответил на вопрос Пятаков. – При первом осмотре места происшествия и опросе свидетельницы было установлено, что Кирьянов Евгений Петрович был убит неизвестными в своей спальне в тот момент, когда его супруга находилась в ванной. Выстрела, по ее словам, она не слышала.
– О господи!
Мария закрыла рот ладонью и испуганно посмотрела на мужа. Лев Иванович успокаивающе опустил руку ей на плечо и спросил у Пятакова:
– Орудие убийства найдено?
Пятаков с сомнением, стоит ли говорить об этом (хотя бы даже и с полковником УГРО из Москвы, но все-таки находящемся на отдыхе), посмотрел на Гурова и, отведя взгляд в сторону, ответил:
– Да. Пистолет, из которого предположительно был произведен выстрел, обнаружился в сумочке у Кирьяновой Ольги Михайловны.
Глава 5
– Кхм, – на этот раз в замешательство пришел сам Лев Иванович. Он как-то не очень представлял хрупкую и улыбчивую Ольгу Кирьянову в качестве хладнокровного убийцы.
– Не может быть, чтобы это сделала Оля! – категорично заявила Мария.
– Вы так хорошо знаете Кирьянову? – строго посмотрел на нее Пятаков, и Маша тут же сникла и лишь молча покачала головой в ответ.
– Вы ее задержите? – после недолгого молчания поинтересовалась Мария Гурова.
– Значит, ничего подозрительного вы не слышали и возле номера ваших соседей никого в период между половиной пятого и половиной шестого утра не видели, – вместо ответа выдохнул Пятаков и тяжело встал. – Что ж, пойдем работать дальше.
– В коридоре есть камеры, – как бы между прочим заметил Гуров. Пятаков неопределенно дернул головой, опустил голову, но промолчал.
– Илья Ильич, – Лев Иванович решительно встал и направился к двери вместе с Пятаковым. – Если не возражаете, то я хотел бы поговорить с Ольгой Михайловной и осмотреть место происшествия.
Пятаков резко остановился в дверях, обернулся всем корпусом к Гурову и посмотрел на него исподлобья.
– Хорошо, Лев Иванович, – коротко ответил он после недолгого раздумья и, развернувшись, вышел следом за своим молодым коллегой.
Гурову все больше и больше нравился этот немногословный оперативник, который не стал строить из себя всезнайку законов и правил оперативной работы, хотя, по всей видимости, таковым и был на деле. Попросив Марию побыть в номере и пока что не звонить и не беспокоить Крячко, Лев Иванович вышел в узкий коридор отеля и через пару шагов уже был возле двери триста третьего номера. Проход загораживал врач «Скорой помощи», который тихо беседовал с плачущей Ольгой, положив руку ей на плечо. Они посторонились, пропуская Пятакова и молодого оперативника, который, как нитка за иголкой, двигался за старшим напарником.
Увидев Гурова, Ольга шагнула к нему и прошептала севшим от пережитого голосом:
– Лев Иванович, я… Я ничего не делала…
И она снова расплакалась. Врач, искоса глянув на Гурова, заглянул в номер и сказал кому-то невидимому: «Мы поехали. Труповозку вызвали, через двадцать минут прибудет», – и быстрым шагом ушел в сторону лифта, возле которого уже стали собираться любопытные – горничные и жильцы с этажа.
Лев Иванович посмотрел вслед медику и только потом перевел взгляд на Кирьянову.
– Ольга Михайловна, расскажите мне все, что случилось, – попросил он.
– Я сама еще все плохо понимаю, – ответила женщина и провела рукой по бледному лбу. – Я словно нахожусь в каком-то страшном сне. Женя, красные от крови простыни, пистолет в моей сумочке…
Кирьянова говорила тихо, чуть покачиваясь, словно в трансе, и Гуров удивлялся, как она вообще еще стоит на ногах.
– Давайте-ка с вами пройдем в комнату. Вам нужно присесть. – Он взял Кирьянову за локоть и повел ее в ее номер. Та послушно, словно сомнамбула, шла и смотрела себе под ноги.
В номер их не пропустили. Дежуривший у дверей молодой оперативник сказал, что в комнатах работают криминалисты и входить пока что нельзя. Гуров понимающе кивнул и сказал:
– Передайте Илье Ильичу, что мы с Ольгой Михайловной будем в моем номере. Вас как зовут? – поинтересовался он на всякий случай.
– Андрей. Андрей Лемешев, – чуть ухмыльнувшись, представился тот и добавил: – Хорошо, передам.
Когда Лев Иванович привел Ольгу к себе в номер, Мария засуетилась, усадила Кирьянову в кресло и, сочувственно пожав ей руку, сказала:
– Поставлю варить кофе. У нас в номере есть и небольшая плита, и джезва, и кофейник.
Кирьянова посмотрела на Марию сначала непонимающе, а потом, слабо улыбнувшись, кивнула:
– Да, спасибо.
Мария тревожным взглядом посмотрела на мужа и отошла, оставив их с Ольгой вдвоем.
– Оля, Ольга Михайловна. – Лев Иванович сел напротив Кирьяновой и, чтобы привлечь ее внимание, склонился к ней и взял ее руку в свою. – Вы можете рассказать мне, что произошло сегодня утром?
– Я не знаю…
Передернув плечами так, словно ей вдруг стало зябко, Кирьянова посмотрела остановившимся взглядом куда-то мимо Гурова, за его спину. Лев Иванович оглянулся, но никого у себя за спиной не увидел.
– Давайте начнем со вчерашнего вечера, – предложил он. – Чем вы занимались с Евгением Петровичем после ужина?
– Пошли прогуляться, – бесцветным голосом ответила Ольга. – Сначала мы пошли к морю и прошлись по набережной, потом свернули на одну из улочек и набрели на какое-то кафе. Выпили мятного чаю. Женя любит мятный чай… Любил.
Она замолчала, судорожно всхлипнула, хотя глаза у нее были сухие, и продолжила:
– В номер мы вернулись около девяти часов.
– По дороге вас кто-то останавливал? Вы с кем-то разговаривали? – прервал ее Лев Иванович.
– На прогулке, на набережной, мы встретились с Игнатом Ивановичем Переделкиным. Это один из писателей. На самом деле он Иванов, а Переделкин – это его псевдоним. Он тоже прогуливался. Но с ним мы только поприветствовались и разошлись. Когда подошли к отелю, то встретили еще двух наших писателей – Ингу Корсун и Артура Павловича Слепакова. Они тоже откуда-то возвращались. Они у нас пара. Хотя и не муж и жена.
– Творческий тандем, – понимающе кивнул Гуров.
– Да, что-то вроде того, – подтвердила Кирьянова. – С ними мы перебросились парой слов. Просто потому, что вместе ехали в лифте. – Ольга нахмурилась, словно в раздумье, а потом нехотя призналась: – Женя со Слепаковым в контрах уже много лет.
– По причине чего? – поинтересовался Лев Иванович.
– Не важно. Это обычные писательские терки, каких немало в нашей среде, – снова нехотя отозвалась Кирьянова. – Знаете, как это бывает – один писатель завидует другому, считает себя лучше, талантливей, а своего оппонента интриганом и бездарью.
– Понятно, – только и сказал Гуров.
Он не стал углубляться в подробности и выяснять, кто из этих двух писателей мнил себя великим, а кого считали интриганом и бездарью. Судя по его наблюдениям за Кирьяновым и другими писателями, скорее всего – оба были хороши.
– Вечером кто-то к вам в номер заходил?
Ольга ответила не сразу. Она сидела, опустив голову, и словно бы раздумывала, как ответить на этот, казалось бы, простой вопрос. Потом вздохнула и сказала:
– Не знаю. По крайней мере, при мне никто не приходил. Но вечером в номере, вскоре после того, как мы вернулись, мы с Женей поссорились, и я ушла плавать в бассейне, на крышу, – призналась она. – Когда я вернулась, он был уже в постели и лежал, отвернувшись, ясно давая мне понять, что не хочет со мной разговаривать. Он очень обидчивый и все всегда принимает слишком близко к сердцу… Вернее, принимал…
Она снова не выдержала и, закрыв лицо ладонями, расплакалась.
Появилась Маша с кофе. Она вопросительно посмотрела на Льва Ивановича, но тот только дернул плечом, давая понять, что он тут ни при чем. Они дали Ольге выплакаться, Маша принесла ей стакан воды, накапав туда пустырника, и через пять минут все уже пили почти остывший кофе.
– Мы вообще-то с мужем очень редко ссорились, – через какое-то время Ольга сама вернулась к своему рассказу. – Но в тот вечер он, после того как столкнулся в холле со Слепаковым, стал раздражительным и резко отреагировал на меня и на мои слова. Я молча легла, читала книгу, потом уснула. В этот вечер мы с ним больше не общались. А утром – я всегда просыпаюсь очень рано в отличие от Жени – я сразу же отправилась в душ…
Тут Ольга замолчала, поерзала в кресле, замялась, а потом нехотя призналась:
– Вернее, это я так полиции сказала, что была в душе. На самом деле в номере меня не было. Я опять поднялась на крышу. Я не хотела подставлять Катю. Ведь если выяснится, что она без позволения администратора открывает доступ к верхнему бассейну, то ее сразу же уволят.
– Кстати, а почему никого не пускают в этот бассейн? – спросила Мария. – Вроде бы как он есть, а плавать в нем нельзя. Странно.
– Просто в прошлом году с крыши отеля упал какой-то пьяный гость, который решил поплавать там ночью. Разбился сильно, не погиб, а только покалечился, и предъявил хозяйке отеля счет, подав на нее в суд. С тех пор, хотя в бассейн и накачивают воду, чтобы не пересохли трубы и вся система не полетела, пускать гостей на крышу запрещено.
– Да, за такое своеволие ее вполне могут выгнать, – согласилась Маша и посмотрела на мужа так, что он вдруг почувствовал себя виноватым в том, что Катю могут выгнать именно из-за него, из-за его посещений этого злополучного бассейна.
Гуров не стал отвечать на взгляд жены, а спросил у Ольги:
– Вы долго отсутствовали?
– Минут тридцать или тридцать пять. Но не дольше, – уверенно ответила она. – Я когда проснулась, то посмотрела на часы – было без четверти пять. Я взяла с собой на крышу телефон. Когда поплавала, посмотрела на время – прошло двадцать минут. Но я не сразу пошла вниз. Посидела еще какое-то время. Не знаю, сколько на самом деле прошло времени, но не так уж и много. Женю я не сразу обнаружила, – тихо, с виноватой интонацией в голосе добавила она. – В номере я сначала стала заваривать чай. Мы с Женей всегда, еще до завтрака, в половине шестого, пьем чай. Потом он какое-то время работает над рукописями, а в половине восьмого мы завтракаем. И такой порядок у нас всегда, независимо от того, где мы находимся, – добавила Ольга и тяжело вздохнула, по всей видимости вспомнив, что теперь этот порядок будет нарушен.
– Я думала, что он, как обычно, сам выйдет, но его все не было, и я пошла посмотреть. Мне было удивительно, что он так долго спит, – продолжила она.
– А когда вы ссорились, он обычно долго обижался? – прервал ее Гуров.
– Ой, нет, он очень быстро отходил! Если ссора была вечером, то уже утром он вел себя так, словно ничего и не было, – махнула рукой Ольга. – Мы с ним вообще жили очень дружно.
– У вас есть дети? – неожиданно спросила Мария.
– Детей с Женей у нас нет, – твердо и, как показалось Гурову, даже жестко ответила Кирьянова и опустила голову.
Лев Иванович переглянулся с женой. Они оба поняли, что этот вопрос является для Ольги весьма болезненным и находится на грани табу.
– Ольга, а вы не в курсе, на выходе на крышу есть камеры? – задал вопрос Лев Иванович, чтобы смягчить неловкость, появившуюся после вопроса о детях.
– Нет, кажется, нет. Хотя я не знаю. Надо у Кати спросить.
* * *
В дверь их номера постучали, и не успели они ответить, как она распахнулась, и вошел Пятаков.
– Я присоединюсь, – не спросил, а твердо заявил он и сел на стул, который поставил ближе к журнальному столику, вокруг которого расположились Гуровы и Кирьянова.
– Хотите кофе? – дружелюбно спросила Мария и встала. – Я как раз собиралась заварить свежий.
– Не буду возражать, спасибо, – коротко ответил Пятаков и тут же задал Кирьяновой вопрос: – Расскажите подробнее, как вы обнаружили тело мужа.
Ольга посмотрела на Гурова, словно спрашивая у него позволения, и тот чуть заметно кивнул ей.
– Какие уж тут подробности, – потупилась Ольга. – Я вошла в комнату примерно около половины шестого и, посмотрев на мужа, который лежал в кровати, увидела, что он… Знаете, – она вдруг испуганно и растерянно посмотрела на Пятакова, – вы удивительно быстро приехали.
– Мы были рядом, – снова кратко ответил оперативник. – Продолжайте.
– А потом – я сразу же вызвала полицию и «Скорую», – ответила Кирьянова. – Хотя – нет. Сначала я позвонила дежурному, а потом уже вам и в «Скорую помощь».
– Вы к мужу подходили? Тело как-то передвигали?
– Н-нет, не подходила, – чуть заикаясь, ответила Кирьянова и снова растерянно посмотрела на Гурова.
– Хорошо, – равнодушно ответил Пятаков и задал следующий вопрос: – Как вы объясните присутствие пистолета в вашей сумочке?
Кирьянова не успела ответить, как Гуров, положив ладонь ей на руку, жестом прося ее подождать с ответом, сам задал Пятакову вопрос:
– Илья Ильич, а как вообще вы так быстро нашли пистолет в сумке свидетельницы? Как это случилось?
Пятаков посмотрел на Льва Ивановича, как на назойливую муху, но ответил спокойным и ровным голосом:
– Я попросил Ольгу Михайловну дать мне паспорта – ее и мужа. Она взяла свою сумочку, и когда открыла ее, то вдруг отбросила ее в сторону от себя и сказала… Привожу дословно ее реплику: «Я этого не делала!»
Пятаков выжидательно посмотрел на Гурова, а потом перевел взгляд на Марию, которая принесла оперативнику чистую чашку и свежий кофе, на этот раз уже в кофейнике.
– Спасибо, – еще раз коротко поблагодарил он, когда Маша налила ему кофе в чашку, и спросил: – А сахар у вас есть? Я только с сахаром пью.
– Нет, – растерялась Мария, но потом предложила: – Хотите конфеты? – Она показала на вазочку со сладостями, которая стояла на тележке.
– Давайте, – вздохнул Пятаков и с самым серьезным видом принялся разворачивать обертку шоколадной конфеты.
– Да, так и было, – наконец-то тихо ответила Ольга. – Но я и вправду не ожидала, что в сумочке окажется пистолет. У нас и оружия-то сроду не было. И вообще, я даже не знаю, с какого конца к этому оружию подходить. Я ни разу в жизни не стреляла.
– Хорошо, – снова неопределенно-тусклым, казенным голосом сказал Пятаков. Он запил конфету двумя глотками горячего кофе и задал очередной вопрос, который на данный момент волновал и Льва Ивановича: – Тогда как вы объясните тот факт, что оружие оказалось у вас в номере и даже в вашей сумочке?
Ольга вдруг задрожала всем телом, ее глаза наполнились слезами, она стала быстро-быстро мотать головой.
– Я не знаю, – выдавила она из себя и осипшим от волнения голосом быстро заговорила: – Это, наверное, тот, кто убил Женю. Это он положил пистолет в сумочку. Но я не знаю, кто бы это мог сделать. Я не видела, я была в ванной…
Она резко замолчала, поняв, что нечаянно, в волнении, едва не проговорилась. Но Пятаков словно бы и не заметил этого, он посмотрел в свою опустевшую чашку и, подняв глаза на Марию, попросил:
– Можно мне еще кофе?
– Да, конечно же, – нервно улыбнулась Маша, налила оперативнику еще кофе и, подвинув ближе вазочку с конфетами, добавила: – Ешьте, не стесняйтесь.
Пятаков кивнул, не глядя на нее, и, протянув руку, взял еще одну конфету. Не торопясь, развернул, откусил половину, запил кофе и только после этого строго посмотрел на Кирьянову.
– Ага, – словно бы согласился с ней Пятаков и посмотрел на Льва Ивановича. Гуров никак не показал, что он что-то знает на этот счет, и оперативник снова перевел взгляд на Кирьянову.
– А вы знаете, что по всем имеющимся на данный момент уликам именно вы, Ольга Михайловна, являетесь подозреваемой номер один?
– Я? Я не… Нет, я ничего не делала, я не убивала Женю. Я даже… Я говорила ведь, что и стрелять не умею. – Ольга была на грани истерики, ее трясло, словно в ознобе.
Маша быстро налила в стакан воды и протянула ей, но она даже не смогла его взять в руки, так сильно они тряслись.
– Ваши соседи за стенкой… – все таким же спокойным тоном продолжал Пятаков. – У вас ведь только одни соседи, с правой стороны, не так ли? – Он посмотрел на Кирьянову, но та никак не отреагировала на его взгляд. – Так вот, они сказали, что слышали, как вы вчера вечером ссорились с мужем. Они как раз вышли в коридор, чтобы идти в кино, и утверждают, что дверь в ваш номер была приоткрыта, и они ясно слышали раздраженные голоса. Повышенные тона, обвинения и все такое…
– И что, были какие-то угрозы со стороны Ольги Михайловны мужу? – не вытерпев, поинтересовался Лев Иванович.
– Нет, угроз они не слышали, – честно ответил Пятаков и положил в рот оставшуюся половинку конфеты.
Его пальцы были испачканы шоколадом, и он оглянулся в поисках салфетки. Маша, зорко следившая за всеми его действиями, тотчас же подала ему влажную салфетку.
– М-да, спасибо, – кивнул Пятаков. – Угроз не было. Но ведь мы с вами, – он посмотрел на Гурова, – и так знаем, что не обязательно угрожать кому-то, прежде чем… Кхм. Давайте сделаем так. – Оперативник немного помолчал и, по всей видимости, пришел к какому-то решению. – Давайте сделаем так. Вы, Ольга Михайловна, сейчас проедете с нами в отделение, и мы с вами еще раз подробно и под протокол обо всем поговорим. А вот что с вами будет дальше, буду решать уже не я, а следователь. И, может быть, даже суд.
– Суд? – Глаза Ольги вдруг стали такими большими, что Лев Иванович подумал, что таких больших глаз он еще ни у кого не видел. – Но как же! Почему суд?! Ведь я не виновата. Лев Иванович, Маша, что же мне делать-то?..
Кирьянова встала с кресла, а потом, словно надломленная, тяжким грузом упала в него снова, и разрыдалась так горестно и безнадежно, что даже Пятаков поморщился. Но не оттого, что ему было неприятно слушать рыдания женщины, как он потом уже, много позже, объяснил Гурову, а потому, что он хотя и привык за время своей службы к подобным сценам, но всегда воспринимал их слишком уж близко к сердцу. Особенно если чувствовал искренность в слезах невольных подозреваемых.
– Оля, не плачь, – обняла Кирьянову за плечи Мария и строго, даже с упреком, посмотрела на Пятакова. – Тебя еще никто ни в чем не обвиняет. Все образуется. Проведут экспертизу, которая докажет твою невиновность. Ты ведь не брала этот пистолет в руки?
– Нет, я только увидела его в сумочке и сразу же ее отбросила, – всхлипывая, ответила Ольга и вытерла нос салфеткой, которую ей протянула Мария.
– Ну, вот видишь, все будет нормально.
Пятаков встал, давая понять, что он должен идти, а заодно и увести Кирьянову.
– Лев Иванович, пожалуйста, – вцепилась в руку Гурова Ольга, – помогите мне! Найдите того, кто убил Женю!
– Ольга Михайловна, я так думаю, что местные оперативники обязательно его найдут, – озадаченно нахмурившись и посмотрев на Пятакова, проговорил Гуров. – Я как бы неофициально тут и не имею права вмешиваться…
– Да-да, Оленька, мы обязательно сделаем все, что в наших силах. – Мария глянула на мужа жгучим взглядом, а потом перевела его на Пятакова. – Илья Ильич, ведь можно сделать так, чтобы мы, вернее, Лев Иванович, немного помог вам? Нет, я не хочу умалять ваших способностей, но…
