Николай Леонов
Человек с лицом убийцы
– Нет, не знаю. Надо у Жанны Валентиновны спросить, – не отрывая блестевших от удовольствия глаз от эскизов, ответил Разумовский.
– Ну, тогда можете разрешить экспертам подняться на второй этаж, а я поговорю с домработницей, – ответил ему Лев Иванович.
– Она в своей комнате на первом этаже. Это рядом с кухней. Вы сами увидите. Я просил ее не уходить и подождать, пока с ней смогут переговорить.
Разумовский с большим сожалением оторвался от рассматривания рисунков и, сложив все обратно в коробку, повернулся, чтобы идти за Гуровым. Он быстро и цепко осмотрел комнату девочки и заметил:
– Тут постарались с уборкой. Не думаю, что мы найдем в этой комнате хоть какую-то зацепку или указание, где нам искать девочку. Похоже на то, что или она сама, или тот, кто ее увел, очень не хотели, чтобы ее нашли.
Гуров молча согласился с Евгением Северьяновичем и стал спускаться по лестнице на первый этаж.
4
Домработницу, женщину лет шестидесяти, Лев Иванович застал сидевшей у небольшого столика в кресле. Комнатка, в которой проживала Жанна Валентиновна, была опрятной, но без излишеств, обставленной просто и со вкусом. На кровати лежало какое-то рукоделие, а сама хозяйка комнаты сидела, сложив руки на коленях, и смотрела прямо перед собой невидящими заплаканными глазами. Когда вошел Гуров, она вздрогнула и перевела взгляд на него, но ничего не сказала, а только вытерла нос кончиком смятого платочка, который держала в руке.
– Здравствуйте, я полковник Лев Иванович Гуров, – представился Гуров и огляделся в поисках стула, но такового не нашел и аккуратно присел на край кровати, переложив на стол рукоделие. На столе, как он только что заметил, стояла фотография, на которой был изображен молодой неулыбчивый парнишка. Гуров решил, что это сын домработницы, и, отведя глаза от фото, спросил женщину: – Вы, Жанна Валентиновна, как я понял, жили и работали у Шишковских?
Лев Иванович посмотрел на домработницу, ожидая ее реакции. И она последовала незамедлительно. Женщина вдруг залилась такими горькими слезами и разрыдалась так отчаянно, что Гуров был вынужден встать со своего места и, выглянув из комнаты, крикнуть:
– Принесите кто-нибудь воды!
Женщина-криминалист, которая работала на кухне, выполнила его просьбу. Гуров протянул кружку домработнице, и та стала пить, делая небольшие глотки, и всхлипывать в перерывах между ними. Минут через пять она успокоилась и, посмотрев на Льва Ивановича, сказала:
– Спасибо, мне уже лучше.
– Если вы сейчас не можете говорить, то давайте перенесем нашу беседу на завтра. Но тогда вам придется приехать в отделение, – предупредил женщину Гуров.
– Нет-нет, я отвечу на все ваши вопросы, – торопливо ответила домработница. – Я просто… Просто никак не могу отойти от всего этого ужаса. Никак не ожидала увидеть когда-нибудь такое своими глазами, а не по телевизору. К тому же, – она вытерла набежавшие на глаза слезы, – я столько лет прожила в этой семье, что они стали для меня очень близкими. Они моя семья.
Женщина пытливо посмотрела на Гурова, словно спрашивая его, понимает ли он ее.
– Да, я вас понимаю, – с сочувствием в голосе ответил на немой вопрос женщины Лев Иванович. – Вам сейчас очень непросто. Но и вы ведь понимаете, насколько важно нам знать все об этой семье и о том, что тут произошло, чтобы найти человека, причастного к этому преступлению.
– Конечно, конечно, – закивала головой Жанна Валентиновна.
– Вот и хорошо. Тогда назовите мне для начала вашу фамилию, возраст и сколько лет вы работаете в этой семье, – попросил Лев Иванович.
– Астапова Жанна Валентиновна, – сказала женщина и протянула Гурову свой паспорт, который лежал на столе, уже приготовленный специально для такого случая. – Мне пятьдесят девять лет. А работаю и живу я в семье Шишковских уже давно – почти двадцать семь лет. Теперь вы понимаете, что они для меня значили, – добавила она и всхлипнула, но тут же взяла себя в руки и сказала: – У меня даже другой своей комнаты или квартиры нет. Куда мне теперь идти, понятия не имею.
– У вас есть сестра, – посмотрел на нее Гуров.
– Есть, – вздохнула Жанна Валентиновна. – Но ее муж наверняка будет против, чтобы я жила у них. У нас не очень хорошие с ним отношения.
– Пока ведется следствие, можете жить в этой квартире. Вы ведь тут прописаны?
– Да, – безрадостно кивнула женщина.
– Вот и живите себе на здоровье, а там видно будет. Но давайте вернемся к семье Шишковских. Расскажите мне о них все, что вы знаете.
– Все, что знаю? – удивленно посмотрела на него Астапова и горько улыбнулась. – Если я буду рассказывать все, что я знаю об этой семье, то выйдет книга потолще, чем «Война и мир».
– А вы расскажите коротко и самое главное. Начните с того, как вы устроились к ним на работу.
– В Москву я приехала из Саратовской области. Мой будущий муж проходил там службу в армии. Их часть стояла неподалеку от нашего села. Мы познакомились, а потом он привез меня в Москву, и мы поженились. Жили в коммуналке, но дружно… Ничего, что я рассказываю о себе? – спросила она Гурова. – Мне просто так проще будет объяснить все обстоятельства, при которых я попала к Шишковским.
– Ничего, рассказывайте, как вам удобно. – Лев Иванович понимал, что, начни он торопить свидетельницу, та растеряется и может упустить что-то важное в своем рассказе.
– Но через три года муж начал пить, в пьяном угаре сильно избил меня, и у меня случился выкидыш. Врачи сказали, что своих детей у меня не будет. Мы развелись, но продолжали жить в одной комнатушке. А куда бы я пошла? В деревню вернуться – позор. Да и некуда было возвращаться. Брат с сестрой, когда я уехала, поделили между собой нехитрое родительское наследство. Я для них теперь была столичная штучка, которая и так вся в шоколаде, как сейчас говорят.
Жанна Валентиновна глубоко вздохнула и продолжила:
– Приходилось терпеть. Я устроилась работать продавщицей в один из небольших овощных магазинов. Вскоре мужа убили по пьяной лавочке, и вся комната осталась в моем распоряжении. Но я недолго радовалась. Пришла сестра мужа и стала гнать меня, заявляя, что она является наследницей этого убогого жилища. Так я оказалась на улице, и только благодаря добрым людям мне удалось снять комнатушку в общежитии. Но через несколько лет общагу решили отремонтировать и сдавать в ней комнаты в два раза дороже. Я осталась бы на улице, но Бог снова помог мне и познакомил меня с Шишковскими.
Жанна Валентиновна замолчала, и задумчивая улыбка скользнула в уголке ее губ.
– Наш магазинчик стоял как раз рядом с домом, в котором в то время проживали Ирина Николаевна и Валерий Викторович. Они всегда заходили в него покупать фрукты и овощи. И всегда только вместе. Мы симпатизировали друг другу и часто просто болтали о том о сем. Я немного завидовала им. Невооруженным глазом уже тогда было видно, как они любят друг друга и как заботятся друг о друге. На тот момент, когда я осталась без жилья, Ирочка была беременна. Увидав мои заплаканные глаза, она спросила, что у меня случилось. Я рассказала ей все как есть. А кому мне было еще рассказывать? Они предложили мне работать у них. Правда, платить много они мне не могли, но у меня, по крайней мере, был свой угол и еда. Так я и стала няней у Елизара – сына Шишковских, который родился вскоре после того, как я перебралась к ним жить.
Жанна Валентиновна снова замолчала и посмотрела на дверь, ведущую в комнату. В ней стоял Разумовский и внимательно слушал, о чем рассказывала женщина.
– Прямо сериал, а не жизнь, – цокнул он языком. – Ничего, если я тоже поприсутствую? – спросил он у Гурова.
Тот не возражал, и Астапова продолжила свой рассказ:
– Так уж получилось, что именно после рождения Елизара карьера Ирины как режиссера пошла в гору. Валерий Викторович, который был на то время вольным писателем, начал писать для нее сценарии, разрабатывать темы, собирать материалы. В общем, стал ей первым и незаменимым помощником. А пока они работали, я воспитывала их сына и ухаживала за ним. Елизар рос очень замкнутым мальчиком. Ему явно не хватало материнской ласки и поддержки отца.
Вдруг Жанна Валентиновна оживилась, ее лицо покрылось румянцем, и она воскликнула:
– Только вы не подумайте, что Шишковские были плохими родителями! Просто они были очень увлечены своей работой. Оба были творческими натурами, и то, что они делали, занимало практически все их свободное время. Но Елизара они любили. Всегда привозили ему кучу разных игрушек, одежды из заграницы или из путешествий по стране. А когда мальчик стал подростком, то они всегда брали его с собой в отпуск. Ездили отдыхать на море все вместе.
– Вы говорили, что Елизар умер, – вспомнил Евгений Северьянович.
– Да, весьма трагичная история, – кивнула Жанна Валентиновна и опустила голову.
Все некоторое время молчали, а потом Лев Иванович спросил:
– У Шишковских были какие-то враги? Ведь у таких знаменитых и успешных людей всегда найдутся конкуренты и завистники.
– Знаете, нет, – покачала головой Астапова. – Они были настолько милы и приветливы, что у них не было врагов или завистников. Друзей было много – это да. В доме часто устраивали праздники и приемы. Дни рождения справлялись шумно и весело. Их друзья нередко приходили к ним в гости вместе с детьми. Но это было еще до того, как умер Елизар, – опечаленно нахмурилась женщина и снова замолчала.
– Как в их доме появилась Антонина? Взять из детского дома сироту было осмысленным решением? – спросил Лев Иванович.
Жанна Валентиновна не успела ответить, потому что мобильный телефон Гурова зазвонил, и Лев Иванович отвлекся на звонок. Переговорив с кем-то пару минут, Гуров извинился и вышел. Выходя, он шепнул Разумовскому:
– Похоже, судьба подкидывает нам еще одного свидетеля. Звонили с Хитровки, говорят, что к ним пришла женщина, у которой есть сведения о пропавшей девочке.
Разумовский оживился и вышел следом за Гуровым.
– Она знает, где девочка? – спросил он Льва Ивановича, но тот только плечами пожал:
– Понятия не имею. Знаю только, что пришла сама и сказала, что получила странное СМС-сообщение от Антонины. Но так как это не их участок, то они позвонили в Тверской район, а дежурный, в свою очередь, дал им мой номер телефона. Мол, так начальство велело.
– Надо срочно поговорить с этой женщиной, – заметил Евгений Северьянович.
– Я сейчас Станислава за ней пошлю. Пусть узнает, что там у нее за эсэмэска, и, если нужно, привезет женщину сюда. Вдруг и вправду что-то важное.
Переговорив с Крячко, Гуров вернулся в комнату домработницы. Но предварительно попросил Разумовского разузнать, были ли в доме и в самой квартире видеокамеры. И если таковые есть, то как на них можно просмотреть записи.
– Что ж, Жанна Валентиновна, давайте продолжим разговор. Мы остановились на том, что вы мне расскажете все, что знаете об Антонине.
Женщина, которая сидела, опустив голову и задумчиво теребя платок, подняла бледное и заплаканное лицо и посмотрела на Гурова:
– Лучше бы они не брали Тоню из детского дома, – глухо сказала она, и губы ее сжались в тонкую ниточку.
5
Гуров снова мельком взглянул на фотографию на столе и спросил:
– Почему вы так думаете? С девочкой были какие-то проблемы?
Жанна Валентиновна несколько минут молчала, а потом ответила:
– Нет. Она не была проблемной девочкой в полном смысле этого слова. Но… Но она не любила своих приемных родителей. Она была… Как вам это лучше объяснить… Она была вообще очень малоэмоциональным ребенком. Нет, она не грубила никому, была со всеми вежливой и одинаково ровно относилась и к родителям, и ко мне, и к учителям. Но Тоня не любила, когда ее обнимают или целуют. Сразу же вытирала щеку рукой, если ее кто-то целовал. Она почти не имела подруг и редко выходила куда-то из дома.
Астапова замолчала, что-то обдумывая, и через минуту продолжила:
– Девочка много читала и очень красиво рисовала. Господи, – вдруг горько выдохнула она и провела ладонями по лицу, – что это я о ней в прошедшем времени-то говорю! В принципе Тоню можно было понять. Она столько пережила в своей жизни. Вы не обращайте на меня внимания. Просто я, уж не знаю почему, всегда сравниваю ее с Елизаром. Наверное, потому, что я очень его любила. По сути, он был для меня как родной сын. Я его вырастила и воспитала. А Тоня… Тоню взяли в семью уже большой девочкой.
– Это Елизар? – спросил Лев Иванович, кивнув на фотографию на столе.
– Да, это Елизар, – кивнула она. – Я никак не могла понять Ирину и Валерия, зачем они, предав память сына, взяли на воспитание девочку из приюта. Она ведь им была совершенно чужая. Все фотографии Елизара, те, что были у них в рамках или висели на стене, они убрали с глаз долой. Спрятали в шкаф перед тем, как привести девочку в дом. Как так можно было поступить? Я не понимаю.
– Может, они просто не хотели показывать Антонине, что она будет всего лишь заменой их умершему сыну, – предположил Лев Иванович.
– А разве она не была ему заменой?! – горько воскликнула Жанна Валентиновна и посмотрела на Гурова сквозь набежавшие на глаза слезы.
– Ну, это вопрос не ко мне. Я ведь не знал, какие отношения были у Шишковских с девочкой, – развел руками Гуров. – Давайте с вами оставим пока эту тему и поговорим о том, как вы обнаружили тела. Расскажите сначала, что происходило накануне вечером – когда вы ушли из дома и куда собирались уехать супруги Шишковские.
– У Ирины Николаевны наметилась съемка в Карелии. Они с Валерием Викторовичем готовились снимать фильм о туристических местах и красотах природы этого края. Чемоданы собирала им я накануне утром. А они сами весь день ездили по каким-то своим делам.
– А Тоня чем занималась? – уточнил Лев Иванович.
– Антонина с утра была в школе. Наверное, в школе. Я не в курсе. Но обычно она не пропускала занятий. Очень была правильная и ответственная девочка, – ответила Астапова. – А днем… Знаете, я не видела ее, когда она вернулась из школы, – вдруг нахмурила брови домработница. – Сама я уехала к сестре уже после пяти часов вечера, но девочки, кажется, дома в это время еще не было.
– Угу, – кивнул Лев Иванович и что-то отметил у себя в блокноте. – Продолжайте.
– Сами Шишковские приехали уже тоже после того, как я уехала к сестре. Мы с ними заранее договорились, что я останусь ночевать у сестры, но приеду к шести часам утра, чтобы проводить их. Я вернулась даже раньше – в четверть пятого утра. Приехала на такси. Дверь открыла своим ключом, вошла, разделась и, переодевшись, сразу же вышла на кухню. Хотела выпить кофе, а потом приготовить для Ирины и Валерия завтрак. В доме было тихо. Когда в половине шестого я сварила кофе и кашу… Валерий Викторович всегда ел на завтрак какую-нибудь кашу. Я поднялась наверх, чтобы узнать, проснулись они или их нужно разбудить. Дверь в кабинет была приоткрыта, что было необычным. Ее всегда плотно прикрывали, как и все остальные двери комнат вдоль коридора. Вы ведь заметили, что коридор там узкий и открытые двери мешали бы свободно проходить к спальне Шишковских?
– Да, я обратил на это внимание. Там действительно узкий коридор, – согласился Гуров. – И вы, конечно, заглянули в комнату и увидали царящий там беспорядок. Так?
– Да. Я вначале подумала, что в кабинете находится кто-то из Шишковских, и заглянула туда, чтобы пожелать доброго утра. Но когда увидела беспорядок, то заволновалась не на шутку. Там был такой кавардак, что у меня сложилось впечатление, будто побывали воры. Тем более что никого из супругов в комнате не было. Я разволновалась и прошла дальше. Открыла двери в гостевую комнату и увидала, что и там все перевернуто вверх дном.
Жанна Валентиновна замолчала и тяжело задышала, стараясь справиться с волнением, нахлынувшим на нее из-за воспоминаний об утренних событиях. Гуров не торопил ее и ждал, когда она справится с эмоциями.
– Тогда я разволновалась еще больше и бросилась в хозяйскую спальню, чтобы поднять тревогу и объявить об ограблении… То, что я там увидела, совсем добило мою нервную систему, и я упала в обморок. Не помню, сколько я пролежала без чувств. Когда пришла в себя, то сразу же быстро спустилась на первый этаж и позвонила в полицию.
– Вы не заглядывали по пути в комнату Антонины? – поинтересовался Лев Иванович.
– Нет. Я о ней совершенно забыла в этот момент. Просто из головы вылетело, что она тоже могла быть убита ворами. Я вспомнила о ней только тогда, когда уже вызвала полицию. Но не решилась подняться и посмотреть, жива девочка или нет. Только когда приехали из уголовного розыска, я сказала… Евгений Северьянович, кажется… – Жанна Валентиновна вопросительно посмотрела на Гурова, и тот кивнул. – Да, я сказала ему, что в доме есть еще девочка и она должна быть в своей комнате наверху. Он пошел посмотреть, а потом позвал меня и спросил, а точно ли в этой комнате кто-то жил. Я очень удивилась. Но когда вошла, то поняла, что он имел в виду.
– У Антонины в комнате всегда был такой порядок?
– Тоня – аккуратная девочка и сама убирала свою комнату. Не хотела, чтобы я или родители входили к ней. Она сразу же, как появилась в доме, попросила родителей позволить ей самой убирать в своей комнате и просила их стучать в двери, если они хотели войти к ней. Мне не понравилось, что она ставит приемным родителям такие условия, и я даже высказала Ирине Николаевне все, что думаю по этому поводу, – снова недовольно поджала губы Жанна Валентиновна.
– И что она на это вам ответила?
– Сказала, что девочку можно понять. Мол, у нее никогда не было отдельной комнаты, и ей хочется иметь свое личное пространство. Тоня – личность творческая, сказала она мне тогда, ей нужно место для уединения.
Эти слова домработница произнесла со скепсисом. По ее лицу было видно, что она не очень любила приемную дочь Шишковских, но Лев Иванович не стал сейчас задумываться на эту тему, хотя и сделал себе мысленную пометку досконально разобраться в сути этой неприязни.
– Хорошо. Чистота чистотой, но ведь в комнате не было практически никаких личных вещей девочки, – заметил Гуров. – Как вы это объясните?
Астапова пожала плечами:
– Понятия не имею. Единственное, что мне приходит в голову, – это она убила родителей, ограбила их и, собрав вещички, куда-то сбежала со своим сообщником.
– Вы думаете, у нее был сообщник? – Лев Иванович удивленно приподнял бровь.
– Не знаю. Но одна она не смогла бы совершить такое. – Жанна Валентиновна затеребила платок в руках и, опустив голову, стала смотреть на пол прямо перед собой.
– Вы сказали Евгению Северьяновичу, что супругов Шишковских ограбили. Вы уже знаете, что украли? – после некоторого молчания спросил Гуров.
– Нет. Мы еще не смотрели, что было украдено. Я просто предположила, что было ограбление. Такой бардак после себя мог оставить только тот, кто искал в доме что-то ценное. Вот я и подумала…
– А много в квартире было ценных вещей и какие?
– Да много всего было, – вздохнула домработница. – Надо бы все на месте осмотреть. Так-то я каждую вещь помню, где какая лежит.
– Что ж, тогда пойдемте и будем смотреть вместе. Евгений Северьянович! – позвал Гуров, выходя из комнаты Астаповой.
Разумовский не замедлил появиться.
– Я тут, – улыбаясь, сказал он. – Сам только что хотел к вам заглянуть. – Он покосился на Жанну Валентиновну, стоявшую позади Гурова, и, взяв Льва Ивановича под руку, отвел его чуть в сторону. – Мы тут интересную штуку нашли. В квартире были установлены несколько цифровых мини-видеокамер, реагирующих на движение. Качественная съемка могла проводиться только в дневное время или в освещенных комнатах. Специальных инфракрасных подсветок оборудование не имело, но зато время съемок было большим.
– Это хорошо, – обрадовался Лев Иванович. – Удалось что-то посмотреть? Куда камеры передавали запись?
– Видеокарту нашли, сейчас с ней работает наш специалист. Но хочу сказать, что сами камеры не были отключены от программы, поэтому, возможно, мы увидим на записи, что происходило в квартире.
– А что насчет наружных камер? На подъезде, насколько я заметил, когда входил, тоже была видюшка.
– Да, мы ее осмотрели. И с ней тоже непорядок. Кто-то, по всей видимости преступник, выдернул кабель прямо из камеры. Высунулся из окна в подъезде и выдернул, – недоуменно покачал головой Разумовский. – Но видеокарту вынули и тоже проверят. Но уже в лаборатории.
– Ладно, как только будут результаты, вы мне скажете, а пока найдите нам пару понятых, и пойдемте с Жанной Валентиновной по комнатам. Будем составлять список вещей, которые пропали. Если таковые обнаружатся, – добавил он со вздохом. – Сдается мне, что ограбления не было, а вещи раскидали, чтобы создать иллюзию, что ограбление имело место.
Разумовский с интересом посмотрел на Гурова, гадая, что навело Льва Ивановича на такие мысли, но расспрашивать ни о чем не стал и молча отправился за понятыми.
