Николай Кокурин
Сказочки для отчаянных

Полная версия

Всё, заснул. Уф! Пора эту сказку записать, а–то забуду.

12–13.10.2006

Вариант 2

Руки вымыли. Поели.

Посадили на качели.

– Расскажи мне сказку, папа.

– А про что, сыночек, надо?

– А про зайку и про волка.

– Только чтоб не очень долго.

Глазки, сына, закрывай

И быстрее засыпай.

– У одного мальчика…

– А мальчик был маленький?

– Да как ты, годика три ему было…

– А как его звали?

– Так же, как и тебя, Илаша.

– А Фева у него была?

– Была, была, у него сестрёнка…

– А где она?

– В садике спит, тихий час у них, ты слушай, а не спрашивай и засыпай. У мальчика был шитый игрушечный Зайка, прямо такой как этот, что у тебя в руках. Очень мальчик любил Зайку, им ещё мама его в детстве играла, опытный был Зайка, со стажем.

– С чем?!

– Со стажем, это когда много–много работают и становятся мудрецами–умельцами в чём–либо. Зайка вот был умельцем–игрушкой. И кушал мальчик с Зайкой и спал в кроватке и в «Страну мелодий» на компьютере играл и телевизор смотрел, особенно мультики про зайчиков любили оба. Только Зайка грустил, когда видел других зайцев по телевизору и немного им завидовал, они могли прыгать и бегать, резвиться в лесу, щипать травку. И плакал. Только слёз его не было видно, он же тряпочный и водички в нём, ну ни капельки, а чтобы были слёзы, нужна вода в организме. Плач от этого только горше, ибо так и остаётся внутри, не выносится слезами наружу и всё нутро покрывается кристалликами плача, а носитель их считается кристальным.

Ночами, когда все укладывались после вечерней молитвы и десяти земных поклонов и засыпали под вечернюю сказку папы или мамы, Зайка не спал и грустил все ночи напролёт под боком у хозяина–мальчика. Он не умел спать, глазки–то у него не закрывались, ведь глазками у него были пуговки, а пуговки, как известно, не способны ни моргать, ни закрываться. Так уже больше сорока лет Зайка пребывал во все–денно–нощном (вседенощном) бдении. И это открыло в нём такую способность, какой не было ни только у мальчика, но даже у его папы с мамой – он видел всё, что происходит ночью в спальне у мальчика и его сестры, когда они спят.

Впрочем, спящий человек это тоже замечает – всё, что ему сниться, это смутная тень, тусклый образ, бледный отблик⁶ того, что происходит в действительности. Хотя эту реальность не увидишь, если проснёшься. И если кто–нибудь будет сидеть рядом со спящим, то кроме шумов на улице и сопения почивающих он ничего не услышит и не увидит, если хотя бы лет тридцать–тридцать пять не сомкнёт глаз или не будет носителем кристалликов плача.

Зайка видел всё и знал, что происходит с каждым из проживающих в этой квартире.

Зайка наблюдал, как открываются Небо и Недры и в комнату прилетают Ангелы и заползают или выскакивают Аггелы, располагаясь через одного вокруг каждого спящего и ждут. Из Ниоткуда приходит Голос или Мелодия, Речь или Мысль, точнее не скажешь и кольцо из Ангелов и Аггелов начинает вращаться. Из вращения льётся как–будто песнь под эту как–будто Мелодию, где описывается проведённый день спящего, его речи, желания и поступки. Со временем Зайка нашёл этому название: ежедневный частный суд, где высказываются свидетели и частный ежедневный приговор, когда, соединяя события дня во едино, Голос–Судья ставит заключительный аккорд, то, что Сам сочтёт недостающим в этот день. Хотя выглядело это как вычёсывание репейника и прочей лесной шелухи из шкурки–одёжки, но – СУД, так было забавней. После приговора Голоса Ангелы и Аггелы как бы аплодировали Ему и начинали нашёптывать в оба уха спящего этот приговор. И спящий видел тот или иной сон. Сон мог, как испугать, так и порадовать, мог рассмешить, а мог навести тоску или скуку. Ангелы и Аггелы не обязательно свидетельствовали: Ангелы о хорошем, Аггелы о плохом, нет. Но вот нашёптывали они полярно друг другу: Ангелы о Радостях Рая и о плаче о грехах, Аггелы – о саможаленье, безысходности и чрезмерных плотских утешениях и забавах, особенно во время поста. Во сне это всё воплощалось в образах. Мальчику и девочке снились, например, то волки (это воплощался шёпот Ангелов о раскаянии в непослушании родителям) то феи (изображался шёпот Аггелов о пристрастии к незаслуженным удовольствиям). Впрочем, одни и те же образы могли быть воплощением разных шепчущих сторон. Волк мог означать страх, навеваемый Аггелами потерять то, что никогда не было твоим, т.е. всего, ибо всё здесь даётся Вечностью на время. Или фея – могла изобразить слова Ангелов о милостях и любви Создателя к Своим творениям. Судя по тому, как человеческое сердце отзывалось на эти сны, можно было определить, кто нашёптывал и о чём. Нашёптывания, или сны, как уже стало понятно, были неким продолжением бодрственного состояния, как разбежался днём, так и покатился ночью – кто, что сделал и помыслил то во сне и получил, к чему склонялся сокровенный сердца человек, то сокровище и выкапывал. Оно могло и перепугать и нечаянно обрадовать. И, как накапливал человек весь день для сновидения, так ежедневными сновидениями человек накапливает для Вечного Сна, приходящего со Смертью, что, собственно, одно и тоже. Поэтому правы те, что говорят о воздаянии за грехи, мол, что посеешь, то и пожнёшь. Но, вот ещё в чём загвоздка: сегодня порадовал сон, например, шоколадку в пост покушал (толи навыкся, толи возгордился, вот и смиряет) и понимал во сне, что плохо, но ел и наслаждался, то такая радость горечью отрыгнётся в итоговом сновидении, если её не перекроет/омоет самоукорение, если было, в том же сне и по пробуждении. Плохо не то, что ел шоколадку, но то, что нарушил договор, обязательство не есть. Раз уж договорились, то надо соблюдать, а не увиливать.

Ребёнок и вообще человек, слабо различающий кислое от солёного, когда оно замаскировано под сладкое или горькое, не в силах, пробудившись дать трезвую оценку своего солдата–разведчика. Ребёнок или взрослый не осознающий – только ликует или огорчается и только с возрастом–мудростью начинает улавливать тонкий обман и иносказание в примитивных картинках. Так и мальчика совсем не интересовало, почему ему снился волк, хотя он больше любит зайцев, он их просто боялся и всё. А проснувшись, плакал и мечтал о настоящем, живом кролике. Но в течении дня очень часто бывало, что не в пример кротости зайцев–кроликов, на которых все мы бываем похожи, когда безобидны и ласковы, не слушался старших и страшно ругался, оспаривая у сестры очередную машинку, до которой ему и дела–то никакого не было, пока сестра не стала играть забытой под диваном игрушкой. И сестра в ответ не уступала в рычании и потому им обоим снились волки, хотя они оба больше любили зайцев и хотя папа говорил им, что волки добрые и никого просто так не кусают, но как санитары леса чистят лес. А чтобы не попасть им в пасть нужно иметь любовь и волки это чуют, ведь у них нюх, и они радуются как щенки такому человеку. И напротив, если кто боится, ведь страх только у тех, кто в любви не совершенен , то подаёт волку сигнал к атаке. У травоядных животных этот страх пропадёт окончательно, когда его не станет у человека; у домашнего скота, когда хозяева будут любить, а не употреблять их в пищу, и тогда хищники тоже будут жевать траву и лев будет играть с ягнёнком, а кошка, собака и крыса будут лакать молоко из одной миски. Папа рассказывал им, что с его животными так уже было, когда он был маленьким, хотя и ему снились страшные сны, но то были Аггелы в собственном своём обличие, не прикрытые аллегорией, которая стала появляться с возрастом.

Вот и Зайка наблюдал из ночи в ночь всё без прикрас, буквально и как мог, поправлял мальчика днём ради грядущей ночи. Сонному волку всего–то надо было отдать на растерзание жадность и обзавестись щедростью и Зайка самое большее, что мог, это приносить себя на растерзание руками самого же мальчика. То голова оторвётся у любимой игрушки, то лапа. Зайку от него прячут, чтобы не растрепал совсем до поры, когда время появится зашить. Мальчик опечалится, но этим навыкает прощанию с любимыми вещами и друзьями. А тут родители снова найдут время и подошьют голову. Мальчик опять рад, но и привязанность возрождается с пущей силой. И шёпот о волках снова звучит по ночам. В конце одной такой ночи Зайка не выдержал и взмолился ко Голосу сделать его живым зайцем (не знал он ещё тогда, что мальчику в эту минуту снится кролик, прогоняющий волка без ругани, но протягивая ему морковку, волк схватил морковку и убежал). Отвечал Зайке Голос:

– Подумай вот над чем: пока ты тряпочный да ватный ты будешь жить долго. А став живым не проживёшь больше пяти–семи лет, да и–то с особого благословения. Тебе уже сорок три, живые зайцы столько не живут.

– И пусть. Хочу прыгать, щипать траву, дышать, спать. Не хочу видеть и слышать ваши ночные оркестры.

– А с мальчиком остаться хочешь?

– Теперь хочу ответить, что нет, но если бы у меня был выбор остаться или уйти, наверное, я бы выбрал остаться.

– Будь по–твоему, Зайка.

– Только ли по–моему, Голос? Мне бы хотелось, чтобы это и Твоя была воля.

– Если честно, то если бы ты сегодня не попросил меня об этом, я бы сам сегодня же предложил тебе тоже.

– Да будет воля Твоя.

– Окей: НАША.

Кольцо певчих подхватило антифон беседы, издавая нечто похожее на завыванье «У–А» или «А–У», но Зайка последнее время часто бывал с мальчиком как в храме, так и при рекламе у телевизора и для него это больше звучало толи «Аминь» толи «Вау».

«Обратного превращения уже не будет» – сквозь сон и сознательно доносилось до Зайки из–за тумана, уходя в без–памятство и уступая место инстинктам и мышечным подёргиваниям. Мальчик так же в ответ дёрнулся под одеялом и открыл глаза:

– А это кто мне подарил живого Зайку? – первым делом спросил мальчик.

– Ой, кролик, – неподдельно изумилась сестра. – А мне на день рожденье такого не подарили, – искривляясь в плаче, застонала она. Мальчику сегодня исполнилось три годика.

– А мы и не дарили, – стали оправдываться родители. – Это наш шитый Зайка превратился в карликового кролика и такого же цвета остался, даже штанишки не снял.

– И правда, – подтвердила сестрёнка, мал–помалу затихая и успокаиваясь. Даром что шестилетка, а всё такая же маленькая и ревнивая, как и была, когда братик только народился. Хотя и ждала она его, думала сразу играть с ней станет, а тут сперва писк один да лежит неповоротливо. Родители только им и занимаются, воркуют над ним, пелёнки, распашонки, памперсы–хагисы, а ей всё окрики да укоры, что игрушками в кроватку тыкает. А тут ещё вырос, и отнимать всё стал, ужас!

– А где мой шитик, куда вы его дели? – начиная гладить живого, всё же не поверив в превращение шитика в житика, как–то отстранённо поинтересовался мальчик, вспоминая, наверное, сон. Так он и думал некоторое время, что пока спал, мама или папа, а может и оба одновременно, спрятали шитика и подложили живого и решили разыграть. Он так думал, хотя и не смог бы выразить такими словами, а вскоре и вовсе забыл про шитика.

Зайку так и назвали Житик. И о нём брат с сестрой спорили и ругались, чья очередь держать на руках или гладить или обижались если кто, как кому–либо из них казалось, дольше продержал Житика на руках или больше травы или капусты скормил. И снова снились волки, но не рычали, а стояли, смотрели в недоумении. Так что не было страшно, но как–то неловко и совестливо. И вскоре дети перестали ссориться и уже уступали друг другу и ждали, когда один наиграется и передаст другому. Но и это скоро прошло и играли, и гладили и кормили оба сразу без криков и состязаний. Весело было особенно летом на даче за высоким забором. Бегали по траве, среди деревьев и кустов смородины, роз и тюльпанов, и редких грядок клубники. Житик то догонял, то убегал, как будто понимал человеческие игры. За калитку даже не порывался выскочить. Лизал язычком носы и щёки детишек, покусывал легонько их пальчики, барабанил лапками когтистыми по руке, когда подставишь. В общем, забавлялся и забавлял.

Когда мальчику было десять лет Житик умер. Схоронили его под окном дома на даче, среди тюльпанов, роз и смородины. Дети плакали и молились о нём. А ночью Житик одновременно приснился обоим. Сказал:

– Вот и я, Житик–шитик. Не убивайтесь так безутешно, я в Раю, прыгаю по райским грядкам и лужайкам и вас поджидаю. – Тут мальчик толи вспомнил, толи сообразил, что ведь и впрямь Житик и есть тот самый шитик, что был у него в раннем детстве любимым Зайкой.

– Так это и правда ты, шитик?

– А кто ж ещё?!

– А я всегда это знала, – сообщила девочка.

– А когда мы с тобой снова встретимся, Жит? – так они его сокращённо иногда называли.

– С тобой, мальчик, через энное количество лет. Ты выучишься на мыслителя, богослова–философа, женишься, будут у вас два сына и две дочери, у них тоже будут игрушечные зайцы и со временем свои дети. Дальше вы с супругой примети монашество, а ты ещё и сан. Станешь Митрополитом Энской епархии и тебя в одной из этнически–бандитских перестрелок рядом с храмом, где ты будешь служить, подорвут вместе с твоими духовными братьями–сёстрами. Вот тогда мы и свидимся, но и в процессе жизни буду навещать вас обоих, как и сегодня, но редко–редко, всё–таки появление в чужом сне требует не малых сил, это как если рыбу из воды вынуть, так и нас из Рая в сны, задыхаемся. С тобой, девочка, тоже не мало интересного произойдёт, но нюансы позволь умолчу, работа у тебя будет творческой и не из лёгких, прежде чем исповедницей да мученицей за Голос решишься стать. Горя всем придётся вёдрами хлебать, но тем слаще будет наша встреча, слаще меда и сота, ярче злата и топазия⁷…

Блеснули глазки–пуговки зелёным огоньком, словно влажные и пропали во тьме. Утро на земле наступило, влажное, холодное, но радостное, летнее. Хотя и рано и не в школу, но проснулись все без будильника и не сговариваясь отправились в поселковую церковь. От садовых сообществ это в километре будет.

– А дальше.

– Спи уже, кончилась сказка.

– Ещё расскажи.

– У–ух! Про что?

– Про зайку.

– Так ведь умер уже зайка, всё, спи. В Раю райскую морковку грызёт.

– Расскажи.

– Ну, вырос мальчик. Закончил школу с отличием. Сходил в армию, отдал долг своему роду–племени, ведь его где–то, когда–то, кто–то тоже защищали и атеисты, и мусульмане с буддистами, должен и он был всех их защитить от какой–нибудь угрозы и опасности, а их не мало повсюду. Вот и участвовал пару раз в предотвращении террористических актов против мирных мирских жителей. Женился. Нарожали они деток…

– А Зайка?

– Зайку своего вспоминал и в снах иногда с ним общался, когда и совета богословского спросит и про воспитание детей подокучает…

Всё, заснул. Уф! Пора эту сказку записать, а то забуду.

12.10.2006–23.05.2013

05. Дикая морковка

Вариант 1

Нет, это про другого Зайчика сказка, хотя и родственного предыдущему, ведь все зайцы имеют предком Самую Первую Пару Зайцев, от которой все последующие и произошли. Даже если многие из них были нарисованы, сшиты или только сказаны, как наш Зайка, сказанный, или Сказочный. Много ещё не сказанных, но про них и мы пока помолчим.

Итак, Зайчик был молоденький, пушистый и серый, а жил в лесу, следовательно: жил–был в лесу серенький Зайчик. Прыгал, но чаще скакал под Ёлочкой, кушал лесную морковь… говоришь не бывает такой, а вот и не правда! Конечно, это редкость, особенно в городе, но в лесу испокон веку росла дикая морковь. Она может не такая крупная и много чего ещё «не», но даже в этом лесу никто, кроме нашего Зайчика этой моркови не видел и не едал. Во–первых: росла она, как и садово–колхозная морковь, в земле, но без зелёных перьев над собой для видимости, так что выдернуть её не возможно, только выкопать. Во–вторых: Зайчик никому о ней не говорил и никому не показывал, даже не предполагая, что никто о ней не знает, выкопав однажды её из земли как само собой разумеющуюся пищу грызунов. В–третьих: никто бы ему не поверил и решили бы, что он крадёт обычную морковь и прячет её в земле, а потом делает вид, что находит. В–четвёртых… в–четвертых я пока ещё не придумал что, но возможно это самое веское объяснение того, что никто из всех существ не знает про этот овощ, включая Создателя Всех и Вся. Думаю, и трёх объяснений достаточно, чтобы понять почему никто не знает про Дикую Лесную Морковь, которой питалось одно единственное существо во всём мире сём, то есть том, ибо мир тот всё же сказочный, т.е. сказанный мной. Даже земные насекомые и жучки не обращали внимания на это растение и не идентифицировали его с морковью, ибо знают, что в лесу морковь не растёт. Во–о! это пусть будет четвёртым объяснением!

Пробегает мимо Волчишко в поисках пищи и видит Зайчика. Обрадовался Зайчику, а тот испугался. Вот ведь какое несоответствие бывает в жизни: один другому радуется, а тот его боится; один другого любит, а тот его ненавидит. Просто беда! Так и застыл зайчик с морковкой под ёлочкой и затрясся.

Хотел было Волчишко схватить Зайчишку за горлышко, да зубами в морковь попал, отпрянул, вкус дивный, неведомый почуяв:

– Что это, братец? – в испуге спросил Волчишко.

– Морковка, – серый ответствует серому.

– Да не может такого быть! Дай–ка, дружок, откусить. – Что за чудо?! Слаще мяса, слаще крови! Понравилась Волчишке морковка:

– Научи, – говорит, – добывать меня это не лесное яство.

– Отчего б не научить, а ты меня не съешь?

– Да что ты, дружище?! Никакая зайчатина с морковкой твоей не сравнима!

– Что ж, – хоть и обидно Зайчику стало, что мясо его забраковали, но обида эта была в радость, – найти её не представляет труда. Бегаешь по лесу, резвишься, радуешься, не заботишься, ни о еде, ни о смены шкурки в межсезонья, а как захотелось покушать, тут же под собою и рой, здесь и морковка.

– Так я же всегда хочу кушать–то!

– Не знаю, у меня это так. Может это с тобой оттого, что питался не тем чем надо, а будешь морковку кушать, то и исправится всё. На вот, доешь, – и Зайчик протянул морковку Волчишке. – Начни теперь же, а я уже сыт. – И Зайчик попрыгал гулять, оставив счастливого Волчишку дохрустывать морковку под ёлкой.

Так и подружились Волчишко и Зайчишко. Вскоре они даже вырыли общую норку и жили вдвоём. Кто узнавал об этом, особенно волки, смеялись и спешили к норе той, в надежде осмеять Волчишку воочию и сожрать Зайчишку. Но кончалось всё тем, что вкушали моркови и уже не жаждали крови вовек, научались добывать этот овощ и спешили восвояси.

Теперь уже со смехом и раскаянием вспоминали Волчишка и Зайчишка, какими они были не совершенными: Волчишка сетовал о том, как много он в своей жизни убил и съел разной живности, а Зайчик с сожалением вспоминал, как боялся быть съеденным и злился на хищников, вместо того, чтобы рассказать всем как можно скорее про Дикую Морковь – скольких бы зайцев миновала участь оказаться обедом за праздничным столом!

Так они дожили до глубокой старости и уже были свидетелями, что в их лесу не осталось ни одного плотоядного существа, но все они стали морковоедами. И воцарился мир во всём сказачном мире, во всём мною сказанном мире. И умерли Волчишко и Зайчишко в один день. И хоронили их все звери лесные с ликованьем и радостью, как своих наставников, переходящих в Лес Иного Порядка, туда, где Дикая Морковь уже не прячется в земле, но растёт на деревьях и на кустах, так, что можно срывать её прямо с веточек. И с грустью, конечно, немногой – жаль расставаться, хотя и ненадолго с теми, кто научил черпать из Истинного Источника Радости, кто дал Одну Пищу на всех, но которая удовлетворяла как самый изысканный, так и самый непритязательный вкус.

Остались от Волчишки и Зайчика совместные детки, Волчишко же была девочкой. После употребленья моркови гены стали способны к селекции и начали появляться новые виды животных, не менее и даже более красивые, нежели до того. И мир в лесу стал весьма разнообразиться с каждым днём. Вот и сказке конец. И Подателю Морковки СЛАВА!

01.11.2006

Вариант 2

Нет, это про другого Зайчика сказка, хотя и родственного предыдущему, ведь все зайцы имеют предком Самую Первую Пару Зайцев, от которой все последующие и произошли. Причём, два раза произошли – сперва прям из земли в начале времён, а потом из Лодки дедушки Нойса Мосая во время разлива Великой Мировой Реки. Даже если многие из них были нарисованы, сшиты или только сказаны, как наш Зайка, сказанный, или Сказочный. Много ещё не сказанных, но про них и мы пока помолчим.

Итак, Зайчик был молоденький, пушистый и серый, а жил в лесу, следовательно: жил–был в лесу серенький Зайчик. Прыгал, но чаще скакал под Ёлочкой, кушал лесную морковь… говоришь не бывает такой? а вот и не правда! Конечно, это редкость, особенно в городе, но в лесу испокон веку росла дикая морковь. Она может не такая крупная и много чего ещё «не», но даже в этом лесу никто, кроме нашего Зайчика этой моркови не видел и не едал. Во–первых: росла она, как и садово–колхозная морковь, в земле, но без зелёных перьев над собой для видимости, так что выдернуть её не возможно, только выкопать. Во–вторых: Зайчик никому о ней не говорил и никому не показывал, даже не предполагая, что никто о ней не знает, выкопав однажды её из земли как само собой разумеющуюся пищу грызунов. В третьих: никто бы ему не поверил и решили бы, что он крадёт обычную морковь и прячет её в земле, а потом делает вид, что находит. В четвёртых… в четвёртых я пока ещё не придумал что, но возможно это самое веское и вязкое объяснение того, что никто из всех существ не знает про этот овощ, включая Создателя Всех и Вся. Думаю, и трёх объяснений достаточно, чтобы понять почему никто не знает про Дикую Лесную Морковь, которой питалось одно единственное существо во всём мире сём, то есть том, ибо мир тот всё же сказочный, т.е. сказанный мной. Даже земные насекомые и жучки не обращали внимания на это растение и не соотносили его с морковью, ибо знают, что в лесу морковь не растёт. Во! это пусть будет четвёртым объяснением – все знают, что морковь дикой не бывает и это знание мешает её найти.

Пробегает мимо Волчишко в поисках пищи и видит Зайчика. Обрадовался Зайчику, а тот испугался. Вот ведь какое несоответствие бывает в жизни: один другому радуется, а тот его боится; один другого любит, а тот его ненавидит. Просто беда! Так и застыл Зайчик с морковкой под ёлочкой и затрясся.

Хотел было Волчишко схватить Зайчишку за горлышко, да зубами в морковь попал, отпрянул, вкус дивный, неведомый почуяв:

– Что это, братец? – В испуге спросил Волчишко.

– Морковка, – серый ответствует серому.

– Да не может такого быть! Дай–ка, дружок, откусить. – Что за чудо?! Слаще мяса, слаще крови! Понравилась Волчишке морковка:

– Научи, – говорит, – добывать меня это нелесное яство.

– Отчего б не научить, а ты меня не съешь?

– Да что ты, дружище?! Никакая зайчатина с морковкой твоей несравнима!

– Что ж, – хоть и обидно Зайчику стало, что мясо его диетическое забраковали, но обида эта была в радость, – найти её не представляет труда. Бегаешь по лесу, резвишься, радуешься, не заботишься, ни о еде, ни о смены шкурки в межсезонья, а как захотелось покушать, тут же под собою и рой, здесь и морковка.

– Так я же всегда хочу кушать–то!

– Не знаю, у меня это так. Впрочем, несколько раз надо бы острый голод поменять на чехардовины нестяжательные, перепрыгнуть через собственную жажду крови и тогда возникнет настоящий аппетит. Невозможность обрести ДикуМорку, оттого, что питаешься не тем чем надо, а переждёшь разок–другой или будешь морковку кушать, добытую уже кем–нибудь, то и исправится всё. На вот, доешь, не побрезгуй. – Зайчик протянул морковку Волчишке и попрыгал гулять, оставив счастливого Волчишку дохрустывать морковку под ёлкой.

***

Так и подружились Волчишко и Зайчик. Вскоре они даже вырыли общую норку и жили вдвоём, кувыркались по лужайкам, прыгали и пели дуэтом. Волчишко больше пел, а Зайчик барабанил. Со временем к ним присоединялись другие зверята, так, что это был уже многоголосый и многоносый хор, где всякое дыхание прославляло Подателя Бытия, гармонично вплетаясь в холст Музыки Света. Кто узнавал об этом, особенно волки, смеялись и спешили в тот лес и к той норе, в надежде осмеять Волчишку воочию и сожрать Зайчишку. Но кончалось всё тем, что вкушали моркови и уже не жаждали крови вовек, научались добывать этот овощ и спешили восвояси, просвещать своих единоплеменников–единопленников тьмы невежества. К концу времён во всех лесах и лугах услышат весть про Дикую Морковь и вкусят её и наступит Щастье и все исчезнувшие и съеденные возникнут вновь, изменившись, и будут петь и радоваться вечно.

Теперь же со смехом и раскаянием вспоминали Волчишка и Зайчик, как они были далеки от Недостижимого Совершенства: Волчишка сетовал о том, как много он в своей жизни убил и съел разной живности, а Зайчик с сожалением вспоминал, как боялся быть съеденным и злился на хищников, вместо того, чтобы рассказать всем как можно скорее про Дикую Морковь – скольких бы зайцев миновала участь оказаться обедом!

Так они дожили до глубокой старости и уже были свидетелями, что в их лесу не осталось ни одного плотоядного и зайцеядного существа, но все они стали морковоедами. И воцарился мир во всём сказачном мире, во всём мною сказанном мире. И умерли Волчишко и Зайчик в один день. И хоронили их все звери лесные с ликованьем и радостью, как своих наставников, переходящих в Лес Иного Порядка, туда, где Дикая Морковь уже не прячется в земле, но растёт на деревьях и на кустах, так, что можно срывать её прямо с веточек. И с грустью, конечно, немногой – жаль расставаться, хотя и ненадолго с теми, кто научил черпать из Истинного Источника Радости, кто дал Одну Пищу на всех, но которая удовлетворяла как самый изысканный, так и самый непритязательный вкус.

После некоторого времени употребленья МОРкови начали появляться новые виды животных, неведомые до сель с неизвестными прекраснейшими тембрами в голосе. И мир в лесу стал весьма разнообразиться с каждым днём. Вот и сказке конец. И Подателю Морковки СЛАВА!

01.11.2006–24.05.2013