Николай Кирмель
Красные против белых. Спецслужбы в Гражданской войне 1917–1922
© Кирмель Н.С., Шинин О.В., 2016
© ООО «Издательство «Вече», 2016
* * *
Введение
Актуальность темы проведенного авторами исследования обусловливается необходимостью объективного, непредвзятого изучения опыта деятельности отечественных спецслужб, как красных, так и белых, по обеспечению безопасности России в период глобальных потрясений.
Анализ организации и основных направлений их деятельности имеет большое значение для понимания сложных и противоречивых тенденций в развитии государства в годы Гражданской войны. Тем более это важно на современном этапе развития российского общества, когда благодаря рассекречиванию документов появляется множество публикаций о тех явлениях, которые ранее замалчивались, освещались поверхностно или предвзято, что дает возможность удовлетворить широкий общественный интерес к восстановлению исторической правды. Сегодня более обстоятельному рассмотрению подвергаются развитие политической системы, роль и место в ней органов государственной безопасности.
В современной исторической литературе еще не сложилось объективного представления о роли и месте советских органов безопасности в политической системе государства. До сих пор в трудах ученых с различными идеологическими и методологическими подходами превалируют в основном две тенденции: либо апологетика органов государственной безопасности советского периода, либо их дискредитация, представление исключительно как тайной политической полиции, инициировавшей и реализовывавшей массовый террор. Субъективные и поверхностные положения искажают действительные роль и место как красных, так и белых спецслужб, способствуют формированию в общественном сознании искаженной картины прошлого России.
По этому поводу Президент Российской Федерации В.В. Путин в статье «Россия: национальный вопрос» написал так: «В нашей стране, где у многих в головах еще не закончилась Гражданская война, где прошлое крайне политизировано и “раздергано” на идеологические цитаты (часто понимаемые разными людьми с точностью до противоположного), необходима тонкая культурная терапия. Культурная политика, которая на всех уровнях – от школьных пособий до исторической документалистики – формировала бы такое понимание единства исторического процесса, в котором представитель каждого этноса, так же как и потомок “красного комиссара” или “белого офицера”, видел бы свое место. Ощущал бы себя наследником “одной для всех” – противоречивой, трагической, но великой истории России»[1].
В результате двух революций 1917 г. была разрушена Российская империя. Образовавшиеся на ее обломках Советская Россия и белогвардейские государственные образования учредили свои органы безопасности, имевшие как общие черты, так и существенные различия. Гражданская война[2] стала одной из величайших кровавых трагедий в новейшей истории России. Органы ВЧК и белогвардейские спецслужбы сыграли в этой трагедии свою важную и отнюдь не однозначную роль. Авторы этой работы не ставят перед собой задачу досконально осветить их репрессивную деятельность и тем более оценить ее масштабы. Она достаточно полно изучена другими историками. Цель нашего труда заключается в научном, по возможности, взвешенном и непредвзятом исследовании трех основных направлений оперативной деятельности красных и белых спецслужб: разведки, контрразведки и политического розыска, кроме этого – в изучении связанных с ними вопросов правового регулирования, кадрового обеспечения, формирования и использования агентурного аппарата, наружной разведки и др.
Изучение указанных проблем имеет существенное значение для современной исторической науки. Причем не только для объективного понимания закономерностей развития российской государственности, но и из сугубо практических соображений – любой опыт оперативно-разыскной работы (российский или зарубежный, положительный или негативный и т. п.) может учитываться в оперативной деятельности современных российских спецслужб.
В наши дни, в условиях геополитического противоборства, проблемы укрепления суверенитета страны и обеспечения ее территориальной целостности не могут быть успешно решены без учета, анализа и обобщения прошлых достижений. В связи с этим, безусловно, актуально глубокое и критическое изучение всего предшествующего исторического опыта деятельности российских спецслужб, которое может способствовать выработке научно обоснованного определения места, структуры и организации, целей и задач органов государственной безопасности в современной России. А главное – с учетом трагических уроков прошлого – закрепить спецслужбы в правовых рамках, гарантирующих осуществление исключительно оперативно-разыскной деятельности и не позволяющих использовать их в интересах отдельных политических партий, групп или лиц.
На основе системного анализа научной литературы и уровня развития исторической мысли авторы предлагают разделить историографию проблемы на три периода: 1918 г. – первая половина 1950-х гг.; вторая половина 1950-х – вторая половина 1980-х гг.; начало 1990-х гг. – настоящее время.
В первый период в России начали публиковаться статьи, брошюры и книги, полностью либо частично посвященные организации, правовым основам деятельности органов государственной безопасности, участию чекистов в реализации репрессивной государственной политики в отношении непролетарских классов. Некоторые книги были написаны либо практическими работниками, либо бывшими сотрудниками органов государственной безопасности[3].
В 1924 г. в типографии полномочного представительства ОГПУ по Западному краю была отпечатана книга чекиста С.С. Турло и его соавтора И.П. Залдата «Шпионаж»[4], являвшаяся, пожалуй, первым учебным пособием для советских контрразведчиков. Использовав наработки предшественников, а также обобщив опыт деятельности разведки и контрразведки в годы Гражданской войны, авторы пришли к важному выводу: в целях самосохранения государство должно иметь хорошо организованные, действующие на профессиональной основе спецслужбы.
Отличительной особенностью указанного периода является публицистический характер работ о деятельности органов госбезопасности. Основное внимание в изданиях уделялось выделению заслуг чекистов в борьбе с политической оппозицией, в них обосновывалась необходимость решительной и бескомпромиссной борьбы с диверсантами, вредителями, саботажниками, агентами иностранных разведок, без которой невозможно построение нового общественного строя[5].
Роль органов госбезопасности рассматривалась односторонне, исходя из принципиальных установок, изложенных в «Истории Всесоюзной коммунистической партии (большевиков). Краткий курс», то есть как карательного органа.
Этот историографический период характеризуется превосходством идеологии над исторической наукой, что находило подтверждение в тенденциозной интерпретации событий Гражданской войны, в обвинении белогвардейцев, их скрытых сторонников из числа духовенства, военспецов и пр. Поэтому нельзя назвать случайным издание в 1930 г. в серии «Библиотечка воинствующего атеиста» брошюры «Церковь и контрразведка. Контрреволюционная и террористическая деятельность церковников на Юге в годы Гражданской войны»[6]. «Специалист по борьбе с религией» Б.П. Кандидов раскрыл различные формы участия духовенства в деятельности деникинских спецслужб. Используя, по всей видимости, архивные источники, автор показал структуру, организацию, штатную численность контрразведывательных органов, подчиненных штабу главнокомандующего Вооруженными силами на Юге России (ВСЮР), а методы работы спецслужб – по воспоминаниям советских и белогвардейских участников войны. Вместе с тем в брошюре отсутствует критический анализ исторических фактов.
В 1930–1940-е гг. в СССР был опубликован ряд работ зарубежных авторов о деятельности разведок и контрразведок иностранных государств. В этих изданиях важны редакционные предисловия, в которых подчеркивалось усиление подрывной деятельности спецслужб капиталистических стран против Советского Союза, обосновывалась необходимость усиления советских органов государственной безопасности и активизации борьбы с внешней и внутренней контрреволюцией[7].
В зарубежной историографии того периода деятельность органов госбезопасности также получила свое освещение. Симпатизирующие советской власти журналисты, общественные и политические деятели оправдывали создание спецслужб и применение большевиками репрессивных мер по отношению к своим противникам.
Так, известный деятель международного коммунистического движения А. Грамши в 1921 г. в газете «Аванти» писал, что в России «именно буржуазия развязала гражданскую войну, создала в стране обстановку беспорядка, террора и анархии»[8].
Активная деятельница немецкого и международного коммунистического движения К. Цеткин в докладе на IV конгрессе Коминтерна в 1922 г., позднее опубликованном под названием «Октябрьская революция», отмечала, что советская власть с первых дней существования встала перед необходимостью организовать защиту революции от внешних и внутренних врагов. Именно поэтому применение пролетарским государством террора являлось «суровой исторической необходимостью, неизбежным условием жизни и развития Советской России… Красный террор Советов был не чем иным, как необходимой мерой самозащиты»[9].
Английский социалист Г. Лэнсбери, посетивший Советскую Россию в начале 1920 г., в своей книге «Что я видел в России» писал о гуманности карательной политики советской власти, показывал необходимость создания чрезвычайных комиссий. Ответственность за использование большевиками карательных мер он возлагал на страны Антанты и контрреволюционеров внутри России[10].
В книгах, брошюрах, статьях, изданных российскими эмигрантами и советскими перебежчиками[11], рассматривался более широкий круг вопросов. Освещались правовые основы деятельности советских спецслужб, их взаимоотношения с органами коммунистической партии, отдельные закордонные операции советской внешней разведки, роль руководителей органов госбезопасности Ф.Э. Дзержинского, В.Р. Менжинского, Г.Г. Ягоды, Н.И. Ежова, Л.П. Берии и др.
Верно подчеркнув основное предназначение органов ВЧК в советской политической системе – прямое подавление противников большевистской доктрины, все же авторы в своих работах представляли деятельность чекистских органов исключительно в виде перманентного насилия, массовых расправ и бессудных казней. Так, в издании центрального бюро партии социалистов-революционеров 1922 г. отмечалось: «…самое гнусное издевательство над личностью, поругание человеческого достоинства, побои, истязание, мучительство физическое и моральное – расцвели в большевистских тюрьмах таким пышным цветом, что затмили собою весь ужас времен самодержавия»[12]. В.Л. Бурцев в 1932 г. писал: «…ГПУ – гнуснейшая и преступнейшая большевистская организация»[13]. Причину сложившегося положения вещей авторы усматривали в идеологических установках правящей большевистской партии и ее вождя В.И. Ленина, который считал, что без революционного насилия над эксплуататорами не может быть обеспечена победа нового общественного строя. «Ни один еще вопрос классовой борьбы, – говорил он, – не решался в истории иначе, как насилием. Насилие, когда оно происходит со стороны трудящихся, эксплуатируемых масс против эксплуататоров, – да, мы за такое насилие!»[14]
В подобном ключе рассматривали органы госбезопасности и собственно иностранные авторы. Однако далеко не все из них делали это на основе обстоятельного анализа имевшихся, хотя и немногочисленных, источников. Так, например, венгерский исследователь Е. Пильх, подготовивший трехтомную история шпионажа и службы по сбору информации[15], подошел к освещению советских органов госбезопасности, в том числе и ВЧК, слишком упрощенно и довольно предвзято. Без ссылок на источники он утверждал: «По статистическим данным, на каждые 12 человек русского населения приходится один тайный агент. Среди них убежденными коммунистами были лишь главнейшие руководители, в то время как остальные агенты состояли из бедных, несчастных, введенных в заблуждение людей, из уличной черни, заводских и фабричных босяков и из людей, готовых за деньги пойти на любое дело»[16]. О корпусе войск ВЧК он сделал следующее заключение: «Эти войска были важны не столько из-за своего количества, сколько из-за того, что они состояли из ничего не боящихся и незыблемо привязанных к коммунистической власти террористов. Большинство их ранее входило в китайские разбойничьи банды»[17] и т. д.
Вне внимания зарубежных авторов остались вопросы выявления и пресечения внешних угроз российской государственности, участия в восстановлении экономики, борьбы с уголовной преступностью (спекуляцией, преступлениями по должности, контрабандой, фальшивомонетчеством и т. п.), реализации мероприятий по борьбе с беспризорностью, эпидемиями и др.
В западной историографии также не затрагивались вопросы разведывательной деятельности Великобритании, Германии, США и Франции против белогвардейских режимов, тем самым замалчивались геополитические цели интервенции.
В литературе русского зарубежья белогвардейские спецслужбы не стали объектом внимания со стороны ученых-историков и участников Гражданской войны. Отчасти это объясняется тем, что документы, хранившиеся в Русском зарубежном историческом архиве в Праге, в межвоенный период оставались недоступными для исследователей[18].
Оказавшиеся в эмиграции белогвардейские разведчики и контрразведчики не оставили после себя исследовательских или мемуарно-исследовательских трудов о деятельности спецслужб в годы Гражданской войны.
В лекциях генерала Н.С. Батюшина, изданных в Софии в 1939 г. в виде отдельной книги (переиздана в 2002 г.)[19], обобщен опыт функционирования разведки и контрразведки в начале ХХ в., дана критическая оценка деятельности спецслужб Белого движения.
Анализ литературы русского зарубежья показывает, что белогвардейские контрразведывательные органы изредка упоминались в мемуарно-исследовательских работах видных деятелей эмиграции.
Одним из первых издал за рубежом книгу генерал-лейтенант А.И. Деникин. Экс-главнокомандующий ВСЮР дал отрицательную оценку деятельности контрразведывательных и сыскных органов на Юге России[20].
В «Записках» главнокомандующий Русской армией генерал П.Н. Врангель достаточно внимания уделяет проблеме обеспечения безопасности тыла в Крыму в 1920 г., обосновывает принятое решение о проведении реорганизации военно-управленческого аппарата и объединения в одну структуру органов военной контрразведки и внутренних дел[21].
В группе работ мемуарно-исследовательского характера привлекают внимание воспоминания генерала А.С. Лукомского[22], принимавшего активное участие в формировании Добровольческой армии. Несмотря на некоторый субъективизм, признаваемый даже самим автором, в мемуарах дана объективная оценка проблемам реорганизации контрразведки и профессиональным качествам ее личного состава.
В целом литературе первого этапа отечественной и зарубежной историографии свойственны описательность, схематичность, отсутствие достаточной документальной базы, односторонний идеологизированный подход к исследованию организации и деятельности органов государственной безопасности.
Второй этап в развитии историографии российских спецслужб, в первую очередь советских, – это вторая половина 1950-х – вторая половина 1980-х гг. Большую роль в развитии исторической науки сыграл ХХ съезд КПСС. Исследователям открылся более широкий доступ к архивным документам, улучшилось издательское дело. Повышение активности историков привело к количественному и качественному росту литературы о деятельности органов государственной безопасности. Устранение имевшего место субъективизма, который отрицательно сказался на состоянии исторической науки, открыло обширные возможности для объективного освещения и анализа всех событий. Появился целый ряд публикаций, свидетельствующих о расширении масштаба работ и проблематики. Произошли большие сдвиги в методологии исследований.
Выход в свет нескольких обобщающих работ свидетельствовал о попытках создания целостной концепции роли, места и основных направлений деятельности ВЧК[23]. Эти научные труды выгодно отличались от работ, опубликованных в предыдущие годы: в них широко использовались архивные документы, периодическая печать, мемуарная литература; значительно расширилось количество рассматриваемых вопросов.
Однако указанным работам были свойственны существенные недостатки. Так, теоретической основой исследований являлась концепция развития и деятельности советской спецслужбы, сложившаяся в 1930–1950-е гг. Угрозы безопасности СССР в предвоенные годы совпадали с установками, выдвинутыми И.В. Сталиным. Карательная политика внутри страны рассматривалась и исследовалась как необходимая функция ликвидации контрреволюции, пронизывавшей, по представлению партийно-государственного руководства, все сферы жизнедеятельности советского общества[24].
В этот период стали также появляться статьи, издаваться документально-публицистические сборники и книги, в которых освещались отдельные вопросы истории органов госбезопасности: биографии отдельных руководителей и оперативных сотрудников[25], создание и деятельность ЧК в отдельных регионах страны[26], обеспечение безопасности советских вооруженных сил[27], операции советской внешней и военной разведок[28] и др., при подготовке которых журналистами и ветеранами спецслужб были использованы некоторые фонды государственных и ведомственных архивов, хотя ссылки на источники в большинстве работ не приводились. За исключением нескольких работ[29] сюжеты создания и деятельности органов ВЧК в годы Гражданской войны в этих изданиях либо не получили освещения, либо затронуты попутно и схематично.
Вместе с тем указанные издания не свободны от политических шаблонов, в них отсутствует критический анализ, а отдельные из них грешат против исторической правды при рассмотрении, например, причин, масштабов и последствий массовых репрессий. В научной литературе концепция о роли ВЧК как необходимом инструменте защиты завоеваний революции не претерпела существенных изменений. Наоборот, наметилась тенденция приукрашивания работы чекистов в годы Гражданской войны, как противопоставление «кровавому периоду» 1930-х гг.
После ХХ съезда КПСС центр тяжести в изучении деятельности органов госбезопасности до Великой Отечественной войны сместился в основном в сторону исследования репрессий в отношении видных военных и государственных деятелей.
На данном этапе Белое движение и его спецслужбы по-прежнему оставались вне рамок самостоятельного исследовательского процесса. Вместе с тем советские исследователи не могли обойти стороной белогвардейские карательные органы при изучении большевистского подполья. Так, И.Ф. Плотников пишет о создании при правительстве А.В. Колчака органов контрразведки, политического сыска и милиции[30]. Другой советский историк – М.И. Стишов – в своем научном труде, выполненном на обширной источниковой базе, объективно отразил причины провалов многих подпольных организаций, вызванных, по его мнению, бдительностью сотрудников белогвардейских спецслужб[31].
Отдельные зарубежные исследователи, так же как их советские коллеги, белогвардейские спецслужбы рассматривали в рамках научных проблем, связанных с Гражданской войной в России. Одним из немногих зарубежных исследователей, кто обратился к контрразведке Белого движения, является французский историк Н.Г. Росс. Раскрывая различные стороны деятельности генерала П.Н. Врангеля (проведение военных операций, осуществление внешней и внутренней политики и т. д.), ученый акцентировал внимание на принятых главнокомандующим Русской армией мерах по контролю над контрразведкой со стороны правоохранительных органов, которые, по его мнению, способствовали оздоровлению обстановки в белогвардейских спецслужбах. В книге в описательной форме отражена борьба врангелевской контрразведки с большевистским подпольем[32].
Более значительный вклад зарубежные исследователи внесли в изучение истории советской политической системы и ее спецслужб.
С конца 1940-х гг. в связи с изменившейся ролью Советского Союза на международной арене в обстановке «холодной войны» в западной историографии СССР произошли существенные изменения. Правительство США, понимая необходимость подготовки кадров, пригодных на роль политических советников, выделило гранты государственным и частным университетам и колледжам, что дало толчок развитию программ по изучению России[33]. Произошел процесс синтеза различных направлений историографии СССР в самостоятельную отрасль, названную советологией.
Американские советологи сформулировали концепцию тоталитаризма[34], которая стала на многие годы методологической основой изучения советской истории.
Несмотря на существовавший политический нажим и незначительное количество доступных источников[35], в рамках тоталитарной концепции было подготовлено немало работ по советской истории[36].
Сторонники этой концепции утверждали, что захват большевиками власти был случайностью, результатом заговора, а удержание власти и победа в Гажданской войне объяснялись главным образом чрезвычайными мерами и «красным террором». По их мнению, хотя советский тоталитаризм достиг крайней формы при И.В. Сталине, его основа была заложена В.И. Лениным[37]. Сталинизм рассматривался как логическое продолжение революции и ленинской теоретической концепции и политической практики[38]. Например, американский историк Р. Дэниелс считал, что «большевистская революция отнюдь не должна была случиться, в действительности она была причудливой игрой случая». Он называл революцию «исторической аномалией»[39].
Господство тоталитарной школы (хотя она не была единой) продолжалось вплоть до конца шестидесятых годов. Существенное обновление историографии, как считает профессор Калифорнийского университета П. Кенез, почти не связано с событиями в Советском Союзе, оно было следствием брожения в западных обществах, прежде всего в США. Доминирующей чертой молодого поколения западных историков было неприятие так называемой тоталитарной концепции, разделяемой главным образом старшим поколением историков, сформировавшимся в 1940–1950-е гг.[40]
Историки-ревизионисты предложили отойти от рассмотрения российской истории 1930-х гг. как «революции сверху» и сосредоточиться на ней как «революции снизу». Р. Такер, С. Коэн, М. Левин[41] и другие исследователи акцентировали внимание на том, что понятие «тоталитаризм» является слишком общим для того, чтобы объяснить всю специфику советской истории. В своих работах[42] историки-ревизионисты отвергали тенденциозный традиционный подход, считая его плодом не исторического анализа, а порожденной «холодной войной» ненависти ко «всему левому» и в особенности к советской системе. Рассматривая революцию, историки-ревизионисты переместили центр внимания от политических лидеров, политики и идеологии к переживаниям, стремлениям и действиям рабочих, солдат и крестьян[43].
Гражданскую войну почти все из них считали тем событием, которое определило дальнейшее развитие: за время войны большевики привыкли прибегать к террору, к бюрократическим методам, привыкли подавлять оппозицию[44].
Что касается «основных движущих сил революции» – рабочих и крестьян, то исследователи считают, что после победы большевиков в октябре 1917 г. их правительство почти утратило поддержку рабочего класса, однако это не был полный разрыв между пролетариатом и большевиками[45]. Крестьяне, по утверждению О. Файджеса и некоторых других историков[46], после революций 1917 г. боялись реставрации старого порядка больше, чем большевиков, поэтому, пока существовало Белое движение и опасность реставрации, их оппозиция новой власти оставалась скрытой. Только после поражения белых крестьяне пошли на ряд антибольшевистских восстаний[47].
По утверждению западных историков[48], Гражданскую войну в действительности вели народы развалившейся Российской империи. Лидеры западных держав оказывали помощь своим российским друзьям – противникам большевиков, но она не была определяющей. Некоторые ученые считают, что на принятие решений Западом об интервенции повлияли финансовые или промышленные круги, другие объясняют интервенцию как итог решений политиков, которые плохо понимали происходившее в России, но питали неприязнь к коммунизму[49].
Не отрицая государственный террор в Советской России, западные авторы, прежде всего М. Левин и С. Коэн[50], писали с симпатией о большевизме и революции, указывая на базовые расхождения ленинского и сталинского периодов советской истории и считая сталинизм отклонением от правильного пути[51].
В настоящее время некоторые историки говорят о наступлении эпохи пост-ревизионизма и посттоталитаризма.
В рамках советологии исследования деятельности органов государственной безопасности, их роли и места в системе Советского государства заняли одно из важных мест[52].
Широко в зарубежной историографии дискутировался вопрос создания и правовых основ деятельности органов ВЧК. Так, в 1957 г. в Издательстве иностранной литературы вышла книга активного деятеля коммунистической партии США А.Л. Стронг «Эра Сталина», в которой она сделала заключение, что «именно Ленин при всей его приверженности к демократии учредил Чрезвычайную комиссию (Чека), чтобы расправиться с контрреволюцией, не прибегая к обычному законопорядку»[53]. С. Волин и Р. Слуссер[54] в свою очередь констатировали, что «действительные функции и полномочия ЧК стали ясными только с течением времени и скорее из практики, чем на основании закона»[55].
Об отсутствии контроля за деятельностью чекистских органов писал американский социолог А. Мейер в книге «Советская политическая система»: «ЧК номинально… несла ответственность перед Совнаркомом, но на деле она не подчинялась никому»[56].
Английский советолог – научный сотрудник Лондонской школы экономики и политических наук Р. Конквест – в книге «Советская полицейская система»[57] проводил мысль о незаконности самого факта принятия Совнаркомом решения об образовании ВЧК.
Р. Дикон в своей работе «История русской секретной службы» утверждал (однако не слишком аргументированно), что «ЧК находилась в привилегированной позиции, не будучи подчиненной какому-либо министру или министерству, и была подотчетна непосредственно Советскому правительству. Это давало Дзержинскому высшую власть. Дзержинский жестко контролировал все отделы ЧК и руководил ими как диктатор…»[58]
Американский профессор истории и политических наук Л. Герсон отметил взаимосвязь самого факта создания ВЧК с учреждением правительственной коалиции с левыми эсерами и необходимостью обеспечения полной лояльности карательного аппарата большевистской партии[59]. Дж. Леггет, разделяя эту точку зрения, подчеркнул роль противоречий Совнаркома и многопартийного ВЦИК, а также фактор поспешности, импровизации в создании ВЧК[60].
Профессор Д. Хазард, прямо не отрицая наличие права в первые годы диктатуры пролетариата, заявляет, что большевики постепенно ограничивали свободу личности, а затем окончательно отказались от права и законности, и что деятельность ВЧК не основывалась на законе[61].
Основополагающую роль в создании и определении полномочий советской спецслужбы многие иностранные историки приписывают исключительно В.И. Ленину. Так, Л. Герсон утверждал, что В.И. Ленин определил функции и роль чекистских органов как насильственного средства осуществления «диктатуры партии» над народом, средства, которое впоследствии «в готовом виде» смог использовать И.В. Сталин для своих целей[62].
По мнению Дж. Леггетта, идея подчинения ВЧК Совнаркому принадлежала Ф.Э. Дзержинскому. Подчинение ВЧК ВЦИК не произошло, поскольку последний представлял собой многопартийный форум с сильным представительством левых эсеров и более мелких социалистических групп, что могло серьезно ослабить контроль большевиков за ВЧК. Подчинение Совнаркому фактически означало, что Комиссия находилась под непосредственным контролем со стороны председателя СНК В.И. Ленина. По указаниям последнего, ВЧК должна была организовать насилие, не обремененное буржуазной законностью и моралью[63].
Большинство зарубежных авторов характеризует ВЧК как «тайную полицию», аналогичную царской охранке, только более безжалостную. Мотивируется это тем, что данное учреждение, сформированное на профессиональной (а не милиционной) основе, своей главной задачей имело защиту существующего государственного и общественного строя от посягательств извне и изнутри[64].
Историк Р. Сет в своей книге «Сорок лет советского шпионажа» проводил мысль о преемственности, о том, что в деятельности советских органов разведки и контрразведки использовался опыт царской разведки и охранки, а также подпольной деятельности большевиков. Советская разведка позаимствовала у охранки такие черты, как использование массовой агентуры, в том числе агентов-провокаторов, организация провокаций и политических убийств[65].
Наиболее пристальное внимание зарубежные авторы уделили вопросу «красного террора» эпохи Гражданской войны и его однородности сталинским репрессиям. По мнению С. Волина и Р. Слуссера, после убийства В. Володарского и М.С. Урицкого, покушения на Ленина «советское правительство стало проводить политику массового террора, продолжавшегося с различной степенью интенсивности на всем протяжении гражданской войны»[66].
Р. Конквест утверждает, что цель «красного террора» состояла не только в подавлении открытых контрреволюционных выступлений буржуазии, но и в защите «власти большевиков», которой угрожало растущее противодействие со стороны народа[67].
В книге Л. Герсона проводится идея о том, что отрицательные черты в деятельности советских органов безопасности, проявившиеся в период культа личности, являются «нормальными» органически присущими им качествами, санкционированными В.И. Лениным. Герсон утверждает, что органы безопасности с начала своего создания имели задачей не только борьбу с классовым противником, но и насильственное подавление «недовольства масс» и «инакомыслящих» среди сторонников новой власти. В соответствии с таким подходом автор именует чекистские органы «тайной полицией»[68].
Ф. Найтли в своей книге «Шпионы ХХ века» (первое английское издание состоялось в 1987 г. в Лондоне под названием «The second oldest profession») считает, что органы ВЧК прибегли к репрессиям после разоблачения так называемого заговора послов. Так, он пишет: «Месть большевиков за заговор Локкарта была ужасной. Правительство установило порядок, направленный на подавление всякой контрреволюционной деятельности, – “красный террор”, а ЧК получила разрешение арестовывать и расстреливать на месте подозрительных лиц»[69].
