Николай Иванович Липницкий
Грань
– Сподобился, наконец? – пропищал он неожиданно тонким голоском. – Давай, скидавай одёжку и в парную. Я тебя там жду.
Помог бы, хоть. Нет, махнул бородой и нырнул в клубы пара. Я, тоже, разделся, открыл дверь парной и задохнулся от жара.
– Ты, что, старик, зажарить меня решил? Тут же не пар, а плазма настоящая!
– Проходи быстрей, – пискнул Банник. – Неча холод запускать. Зря топил, что ли?
Неожиданно сильной рукой он легко вдёрнул меня внутрь и закрыл за собой дверь. Я взвизгнул от такой температуры, но был брошен на полок, предусмотрительно облитый водой из ковша.
– Полежи, пока. Подыши, согрейся.
– Согрейся? Это вы шутите так?
– Нисколько. За шкурку свою не бойся, не облезешь. Мне надо, чтобы ты до самого нутра прогрелся. Чтобы каждая косточка пропотела. А, пока, я травки нужные на каменку положу, чтобы дух целебный пошёл.
На каменке, действительно, что-то зашипело, и воздух, внезапно, стал тягучим и горьким.
– Не нравится? – мерзко захихикал Банник. – Терпи. И вдыхай полной грудью.
Лучше бы я в больнице оставался. Там, по крайней мере, уход, а не издевательство. Тут, я, словно, в прибежище мазохистов попал. То тётка со своими припарками, то Банник этот со своим крематорием. Что потом было, я, вообще, плохо помню. Меня истязали вениками, мяли руками, вытягивали, сжимали и били. Как добрался до дому, вообще из памяти выветрилось. Только, в себя пришёл от страшной боли в бедре. Ногу, словно пытались вырвать с корнем. Надо мной склонилась Зоя и, приподняв мне голову, помогла выпить того же самого отвара, что и давала днём. Боль немного утихла, но, не прошла.
– Дай ещё, – сквозь сжатые зубы потребовал я.
– Нельзя больше.
– Да, что нельзя?! Терпеть – сил нет.
– Придётся. Завтра легче будет. Давай свою ногу.
Пока я сдавленно матерился, она намазала бедро страшно вонючей мазью, обернула тряпицей и похлопала меня по плечу.
– Терпи. Если хочешь – кричи. Но ночь пережить тебе придётся. Потом, спасибо скажешь.
Как я выжил этой ночью, не знаю. Но, казалось, что она никогда не кончится. Под утро, тётка, наверное, сжалившись, ещё раз напоила меня отваром на маковом молоке и, когда небо за окном начало сереть, боль, наконец, стала терпимой, и я отключился. Проснулся в полдень. Невыносимо хотелось в туалет. Соскочив, я сунул ноги в кроссовки и, выскочив на улицу, помчался в, одиноко стоящий посреди огорода, нужник. Уже на обратном пути до меня дошло, что нога не болит. Такое ощущение, что никакой аварии не было, я не лежал в коме, потом на вытяжке, и, вообще, всё это было кошмарным сном. Не веря себе, я притопнул, подпрыгнул и в полном недоумении вошёл в дом. Тётка накрывала на стол и хитро, искоса, поглядывала на меня.
– Что, племянничек, озадачился?
– Ничего не понимаю. Как?
– А, вот так! Думал, что зря языком мела? Это тебе не доктора ваши, которые, только, по книжкам лечить умеют.
– А, что же так больно-то было?
– Всё должно восстанавливаться постепенно, а не так, за сутки. Поэтому, и больно. Садись кушать. Потом, отвезу в деревню. Оттуда сам на автобусе в город доберёшься.
– Так быстро?
– А, что тебе тут делать? Или, хочешь ещё погостить?
– Нет, пожалуй. Я, лучше, дома.
– Вот и поедешь. Действительно, что тебе ещё тут делать? Молодым общение нужно, компания, интернет этот ваш, не к ночи будь помянут.
– Это, чем тебе, тётя Зоя, интернет не угодил?
– А, что в нём хорошего?
– Ну, как, что? Информация в нём. Да и людей связывает между собой. С другого конца земного шара можно с человеком пообщаться.
– Не связывает он, а разобщает. Ты, вот, про другой конец земли говоришь. А много ты встречаешься с теми, кто по соседству с тобой в одном городе живёт? Скажи честно, ведь ты с ними больше по интернету общаешься. Или не так?
– Так.
И, ведь, права она. Сколько тех, кто записан у меня в «Друзья» я вижу только от случая к случаю, общаясь, в основном, по телефону или в мессенджерах? Мы и встречаемся-то, чаще, случайно. В магазине, или по пути по делам. Перекинулись парой слов и дальше побежали. Зачем время тратить, если, потом, можно будет в чате поболтать обстоятельно?
– Вот видишь! Недоброе это. И без души. Провода накрутили, а душу не вложили. Вот и получился монстр. Паук, который опутал весь мир своей паутиной и влез в людские сердца, высушивая и высасывая из них всё человечное, что матерью-природой заложено.
– Ну, ты, тёть Зоя, прямо, философ.
– Это не философия. Это – правда.
– Это, твоя правда. А для меня интернет – это колоссальная экономия времени и незаменимый помощник. У вас в глуши время течёт медленно, размеренно. Всё по графику: когда сажать, когда убирать, когда корову доить, а, когда грибы собирать. А у нас сумасшедший ритм. Всё и везде успеть надо. И объём информации гигантский нужно обработать, проанализировать и выдать результат.
– Правда не может быть твоей или моей. Она всегда одна. А вы себя в эту гонку сами загнали. Кто вам мешает жить так же, размеренно и неторопливо?
– Если бы мы все так жили, мы бы из деревянных изб и от сохи никогда бы не вырвались. Так бы и пахали землю.
– А, чем плохо?
– Машины и механизмы, которые мы смогли, благодаря тем же компьютерам, создать, сколько пользы принесли.
– Может, и хорошо. Только, много счастья они принесли вам?
– Что-то, слишком много философии. По-моему, это из той же категории, что и смысл жизни.
– Ладно, ешь. А я, пока, кобылу запрягу.
Тётка вышла из дома, а я придвинул к себе тарелку с тыквенной кашей и, взяв ломоть ноздреватого, одурительно пахнувшего хлеба, принялся за еду. Измученный организм требовал пищи, аппетит, внезапно проснувшийся, оказался зверским.
Тётка довезла меня до деревни, а там, я, попрощавшись с ней, дождался на остановке автобуса и уехал в город. Мне показалось, или она, даже, вздохнула с облегчением, когда я потопал к остановке? Наверное, не показалось. Всё-таки, всю жизнь одной жить, а тут, чужой человек в доме. Не совсем чужой, правда, но, всё равно, тяжело. Тем более. В таком возрасте.
Странно, двое суток не было меня здесь, а приехал, словно два года в деревне прожил. Шум, суета и загазованность оглушили и обескуражили. Еле до дома добрался, а, как только вошёл в квартиру, тут же закрыл все окна и задёрнул шторы. Да и, обдумать следовало всё, что со мной произошло. А произошло много. Авария, кома, больница – как-то уже понятно и привычно. Два месяца в больнице, как-то примиряют с таким собой, который получился в той кошмарной мясорубке. Но, появление родственницы, о которой, ни сном, ни духом, поездка в деревню, и, наконец, экстремальное, не поддающееся никаким научным объяснениям лечение, после которого я стал совершенно новеньким, заставляют задуматься.
Во-первых, тётка. Мой отец никогда не говорил, что у него были родственники. Всегда считалось аксиомой, что он сирота детдомовская. А тут – появилась. И странная какая-то. Суровая, неприветливая. Ну, точно, Баба Яга. И поездка на её хутор, усадьбу, или, как ещё назвать тот домишко на берегу реки в глухомани посреди мрачного сырого хвойного леса. Кстати, странно многолюдное место оказалось, несмотря на уединённость. А лечение? Поставить меня на ноги всего за сутки? Сделать то, что врачи не смогли за два месяца? Если не считать это лечение садизмом, то можно назвать его чудом.
За два месяца вынужденного безделья в больнице я наизусть выучил иллюстрацию из какого-то анатомического учебника, под названием «Тазобедренный сустав, правый фронтальный распил», которую мне притащил врач для, наверное, лучшего понимания ситуации. И, словно в научно-познавательном фильме, перед моим внутренним взором развернулась анимационная картинка, на которой в вертлужной впадине формируется вертлужная губа, восстанавливаются головка бедренной кости, эпифезарная пластина, нарастают заново суставная капсула, синовинальная мембрана и срастается связка головки бедренной кости. Попутно, разорванные сухожилия заново пробивают себе путь в мышечной ткани навстречу друг другу и, встретившись, снова срастаются. И всё это всего за сутки. То-то мне так больно было. Но, это, же невозможно!
За окном истошно заорала сигнализация чьего-то автомобиля. Я вздрогнул и поморщился. Как по нервам ножом резанули. Странно, раньше я к таким звукам относился вполне спокойно. Ещё эти крики и удары по мячу на детской площадке раздражают. Я включил телевизор. Новости. Опять, кого-то взорвали, очередная безголосая певичка анонсировала свой новый концерт, авария на объездной, умер какой-то политик, кризис в Европе, рост инфляции, пожары и наводнения. Привычный, казалось бы, поток информации бил по голове, словно кувалдой. Такое впечатление, что кто-то намеренно собрал всё самое плохое и страшное в одну кучу и, теперь, всё это старательно вываливает на меня, чтобы и думать не мог стремиться к чему-то светлому и высокому. Правильно тётка говорила. Не так живём. Погрязли мы в своей суете.
На другом канале крутили какой-то боевик, сразу меня выбесивший, и я, чтобы не запустить пультом в телек, быстро переключился. Нудная, приторно сладкая мелодрама не впечатлила, ток-шоу и раньше не нравились, а, сейчас, вообще стало противно, словно в дерьмо окунули, а извивающиеся полуголые певички и разряженные, как петухи, артисты вызвали острое чувство брезгливости. Такое впечатление, что, или все каналы стали нести откровенную бредятину, или мои вкусы кардинально изменились. А, ведь, ещё неделю назад в больнице я с удовольствием смотрел этот же музыкальный канал, и меня всё устраивало. Даже, подпевал иногда. А тот боевик мне, помню, нравился.
Так и не найдя ничего хорошего, я выключил телевизор. Захотелось кушать, и, тут же, выяснилось, что в холодильнике у меня шаром покати. Хотя, чему удивляться? Я, когда к друзьям на шашлыки собирался, уж никак не планировал, что на два месяца в больницу загремлю. А закупаться на месяц вперёд не в моих привычках. После выписки, тоже, так в магазин и не сходил, а тётка последние четыре яйца мне на яичницу потратила. Ничего не поделаешь, нужно идти. Это, у тётки хорошо. Из козы – молоко, с огорода – картошка, из-под курицы – яйца. А тут – в магазин топай, продукты выбирай, да деньги плати. Собрался, натянул на ноги кроссовки, поискал глазами палочку, плюнул досадливо, вспомнив, что она мне не нужна, и вышел из квартиры.
Город был чужим. Нет, конечно же, это был мой родной город, в котором я вырос. Но, сейчас, он был не просто чужим, а, каким-то, даже, чужеродным. Хмурые лица прохожих, спешащих по своим делам, потоки машин, исторгающие из выхлопных труб отработанные газы, и, практически, осязаемая, злобная мрачная пелена. Прямо, на затылок давит. Иду и горблюсь.
Глава 2
Туман стелился по земле густой, молочно-белой пеленой. Я стоял в нём по колено и не мог понять, как попал сюда. Тёмно-серое небо нависло над мрачным лесом свинцовой плитой, где-то рядом, на невидимом болоте заходились лягушки, и тоскливо кричала какая-то птица. Налетевший ветерок всколыхнул туман, и он, закручиваясь жгутами, взмыл вверх и рассеялся, оставив после себя древний дуб, расщепленный надвое сверху и, почти, до самого низа. И, оттуда, из самой расщелины, повеяло таким зловещим, что волосы на голове зашевелились, а по коже побежали мурашки. Что-то над самым ухом прошептало: «Беги!». Честно говоря, мне и самому было бы уютней километрах в двадцати от этого места, но, ноги, словно, приросли к земле и двигаться отказывались.
Что-то неосязаемое, но, от этого, не менее опасное, отделилось от дуба и поплыло в мою сторону. В воздухе, еле слышимое, прозвучало: «Мой. Ты мой, и никуда от меня не денешься». Я рванулся, потом ещё раз, сильнее и, чувствуя, как рвутся невидимые путы, бросился прочь. Сзади прошелестел разочарованный вздох, и затылок обдало ледяным порывом. Я закричал и проснулся. Мокрая простыня сбилась в комок и больно давила под рёбра, подушка улетела на пол, а всё тело было покрыто липким потом. Приснится же такое! И, вроде, никаких монстров с клыками и рогами не видел. Дерево, небо, туман… Всё на ощущениях. А пробрало так, что сердце, до сих пор, готово из груди выскочить.
Я сел и посмотрел в окно, мысленно проговорив старую поговорку: «Куда ночь – туда и сон». Не то, чтобы, я во всю эту ахинею верил, а так, скорее, по привычке и на всякий случай. Меня мама в детстве так учила, когда мне всякие кошмары снились. Мама. Как мне её сейчас не хватает! Разбились с отцом на машине шесть лет назад. Хорошо, что мне, на тот момент, уже, восемнадцать стукнуло. Хоть, в детдом не загремел. Кстати, я, ведь, тоже, в аварии чуть не погиб. Совпадение? Ну, конечно же, совпадение! Всякая ерунда в голову лезет. Детективов, наверное, насмотрелся.
А за окном начинался новый день. Лёгкий ветерок гнал по голубому небу кучерявые облака, солнце бликовало на стёклах окон дома напротив, щедро разбрасывая солнечные зайчики, во дворе громко переругивался с кем-то дворник и лаяли бродячие собаки. Вот, только, не для меня эта идиллия. На душе было сумрачно, словно туман из моего сна пропитал меня насквозь и так и остался во мне. Внезапно осознав, что я совершенно чужой этому городу, почувствовал, как меня потянуло назад, туда, где, прижатая к берегу лесом, стоит ветхая избушка, щелястый сарайчик, кособокая банька, а у осклизлых от сырости мостков в реке качается лодочка.
Тяга была настолько сильной, что я, не теряя ни минуты и, даже, не позавтракав, покидал вещи в спортивную сумку, оделся и выскочил из дома. На такси доехал до автовокзала и, узнав, что до ближайшего автобуса ещё полтора часа, в отчаянии заскрипел зубами. Хоть пешком иди. Зуд, заставляющий меня броситься в дорогу, усиливался, не давая ни о чём думать. Еле автобуса дождался, а, потом, ёрзал на подранном дерматиновом сиденье, ожидая своей остановки. Салон, на этот раз, был полупустым. Утро буднего дня. Городским, в это время, в деревне нечего делать, а деревенские в деревнях по хозяйству хлопочут.
Слева от меня через проход сидела дородная тётка в клетчатом платке, обнимающая древний чемодан с углами, оббитыми жестяными накладками. Я думал, что таких чемоданов уже в природе не существует. В самом конце весёлая компания молодых парней травила анекдоты, а черед два сиденья от меня развалился огромный мужик, заливисто всхрапывая и орошая салон запахом чеснока. Наконец, за окном проплыл указатель, на котором было написано «Белокурьиха», и я, облегчённо вздохнув, подхватил свою сумку и вышел на остановке. Только сейчас дошло, что от деревни до тётки ещё топать и топать по лесной дороге, но, ничего страшного я в этом не видел. Дело молодое, ногу мне вылечили, так что, дойду. Да и дорогу я помню. Хотя, чего там помнить? Дорога прямая. Ни развилок, ни ответвлений.
– А ты, чьих же будешь, милок? – поинтересовалась у меня сгорбленная бабуля в безрукавке, давно потерявшей свой цвет, и в галошах, надетых на шерстяной носок. – К кому приехал?
– Да я не сюда. Мне дальше.
– Куды ж дальше-то? Дальше, лес, только. На пятьдесят вёрст ни одной деревни.
– Мне к тёте Зое.
– К Зойке? Как же ты доберёшься до неё?
– Пешком. Там, вроде, недалеко.
– Недалеко? Ты, рази, не знаешь, что нельзя ходить туды? Без неё к её дому не пройти.
– Как это не пройти? Дорога, конечно, не шоссе, но, раз телега прошла, то и пешком вполне можно.
– А на што она тебе?
– Племянник её я.
– Ну, раз племянник, то, может, и дойдёшь.
Бабуля повернулась и пошла вдоль забора к корове, мирно щиплющей травку на обочине. Я проводил её взглядом и пожал плечами. Странная, какая-то, старуха.
Деревню прошёл быстро. Уже на околице остановился и посмотрел на дорогу. Обычная, уходящая в лес. С земли она выглядит немного по-другому, чем с телеги, но это она. Вон, куст, похожий на большого ежа, а там – кривая берёза. Да, это именно та дорога. Сомнений и быть не может. Не к месту вспомнилась бабуля, и на душе стала зарождаться тревога. В груди шевельнулся страх, и я никак не мог решиться сделать шаг. Хлопанье крыльев и звонкое кукареку заставило меня вздрогнуть. Я обернулся и увидел петуха, взлетевшего на забор крайнего дома. Девочка, тащившая за верёвку упирающуюся козу, посмотрела на меня, как на идиота, и я понял, насколько нелепо я выгляжу.
– Ты туда собрался? – поинтересовалась хозяйка козы.
– Да. Мне к тёте.
– Туда не надо ходить.
– Почему? – что-то всё это мне не понравилось.
– Нельзя. Нам всем взрослые крепко-накрепко запретили в ту сторону, даже, по ягоды и грибы соваться.
– А я пойду, – дух противоречия во мне возобладал над здравым смыслом.
У меня всегда так. Стоит мне что-то запретить, как я бунтовать начинаю. И в армии, сколько нарядов за это отстоял. Натура такая. Ничего не поделаешь. Понимая, что следовало бы послушаться девочку, собрав всю волю в кулак, я, всё-таки, шагнул, потом, ещё раз и ещё… Каждый шаг давался всё легче, страхи и тревоги остались где-то позади, и я вошёл в лес. Пройдя несколько шагов, оглянулся и ничего не понял. Там, где должна была ещё быть видна деревня, смыкались стеной деревья, словно прошёл, уже, не меньше двух километров. Стало неуютно. И до этого было не комфортно, но, сейчас, вообще, словно железной щёткой по всем внутренностям.
Тёмный лес с обеих сторон дороги, словно, дышал тревогой. Шевелились заросли папоротника, неожиданно трещали кусты, скрипели деревья и тревожно, где-то в чаще, застонала какая-то птица. Эх, сюда бы оружие какое-нибудь. Хоть бы травмат. Да и перцовый баллончик бы не помешал. Говорят, на собак действует. А, раз с собаками справляется, то, наверное, и против волков или медведей, тоже, поможет. И угораздило меня с голыми руками в путь пуститься. Из всего оружия в сумке, только, туристический перочинный ножик с вилкой и ложкой. Случись, что, с таким оружием я от диких зверей не отобьюсь. Хоть бы палку найти потяжелее.
Я принялся внимательно шарить взглядом по сторонам, отыскивая себе подходящую дубинку. Как назло, ничего подходящего. Один сухостой, годящийся, разве, на растопку. Вон, вроде, что-то есть. Я шагнул с дороги в придорожную траву, и куст, до этого стоящий смирно, зашевелился. Ну, вот, дождался. Сейчас вылезет зверь какой-нибудь, и мне настанет быстрый и бесславный конец. Зря, только, ногу лечил, мучился. Схватив с земли первую попавшуюся ветку, я выставил её перед собой, медленно отходя назад к дороге. Честно, ожидал чего угодно. Кабана, волка, медведя, да, хоть, льва с тигром. Но, то, что я увидел, показалось мне продолжением моего кошмарного сна.
Куст покачнулся, стал расти в размерах, удлиняться, ветки зашевелились, превращаясь в клубок змей, тянущийся ко мне. Вначале, мне показалось, что кто-то рядом со мной истошно заорал. Потом, я понял, что ору, всё-таки, я. Махнув веткой, выскочил на дорогу и припустил изо всех сил. Бежал, пока в груди не заболело, и спазм в лёгких перекрыл дыхание, заставляя судорожно вдыхать воздух со стоном и хрипами. Согнувшись пополам, я согнулся пополам, выплёвывая съеденный на автовокзале пирожок и пытаясь устоять на дрожащих ногах.
Движение сзади я заметил слишком поздно. Только, когда на дорогу упала тень от чего-то большого, я насторожился и начал медленно поворачиваться. Это была кобра. И, если я правильно помню передачи «Энималс», которые видел когда-то краем глаза, королевская кобра. Только, очень-очень большая. Туловище, длиной метров десять и обхватом с хорошее бревно. Раздувшийся капюшон, которым вполне можно было покрыть садовую беседку средних размеров, колыхался на высоте трёх метров, а кошмарная морда уставилась на меня немигающими глазами, выпуская из пасти чёрный раздвоенный язык.
И, вот тут, случилось всё, как в моём сне. Ноги прилипли к дороге и отказывались меня слушаться, тело закаменело, а крик, зарождающийся где-то в животе, застрял в горле и, так и не вырвался наружу. Я смотрел, как кошмарная пасть раскрывалась всё шире, обнажая, воистину, исполинские клыки, и чёрный раздвоенный язык приближался ко мне всё ближе и ближе. И, самое обидное, что ничего не мог поделать. А в голове, сквозь звон пробивался настойчивый шёпот: «Вот, мы и снова вместе. Я же сказал, что никуда ты от меня не денешься».
Так же, как и во сне, я рванулся, потом, ещё раз, и ещё, ощущая, как ослабевают невидимые путы, сковывающие меня. Наконец, при очередном рывке я, вдруг, почувствовал свободу и взмахнул руками, словно отталкивая от себя монстра. Воздух, неожиданно, пошёл рябью, раздался звук удара, и монстра отбросило от меня так, словно это была обычная гадюка. Змеюка отлетела на несколько метров, подняла голову, ошалело ею помотала, снова распустила опавший капюшон и бросилась на меня. Похоже, сейчас без сантиментов и демонстративного нависания. Просто, атака, от которой не увернуться. Внезапно, перед самой её мордой вспыхнуло пламя, охватив всю кошмарную голову, а монстр несолидно заверещал, свиваясь кольцами и уменьшаясь в размерах. Наконец, сократившись до размеров обычной гадюки, он юркнул в траву и исчез.
– Ты, племяш, чего вернулся? – раздался за спиной тёткин голос. – Я, же, тебя домой отправила.
– Тётя? – я обернулся и увидел Зою, угрожающе расставившую руки в сторону.
– Чего вернулся? – повторила она. – Ногу вылечили, а больше, тебе здесь и делать нечего.
– Не знаю. Проснулся утром и понял, что город чужой, и я должен вернуться сюда.
– А, тебе ничего ночью не снилось необычного?
– Как же? Снилось. Туман снился, дуб расколотый, и голос.
– Ну, тогда, всё понятно.
– Что именно?
– Поехали домой. Там всё расскажу, раз ты уже в этом деле по уши завяз.
– Откуда ты здесь?
– Почуяла, что ты где-то рядом и в беде. Вот и поехала навстречу.
Лошадь с телегой оказалась неподалёку. Вообще, в этом лесу с пространством творится что-то странное. Мы прошли-то, всего метров десять, и, вот она, стоит себе, нас ждёт, травку щипает. А два шага назад её и видно не было. И, ведь, поворота никакого не было. Дорога прямая. Так же и в самом начале, когда, через несколько шагов, я уже не мог рассмотреть деревню. Хотя, тут и без этого пространства всё странное. Ну, хорошо, доедем, я всё из тётки вытрясу.
С тёткой ехать было спокойнее. Пропало чувство тревоги и опасности, преследующее меня всю дорогу. Даже, лес стал казаться не таким страшным. Кусты уже не шевелились, деревья не скрипели, и, даже, птица перестала тревожно стонать. Телега, с грохотом подпрыгивая на ухабах, бодро катила вперёд. Тётка, насупившись, сидела на передке и, что-то ворча себе под нос, время от времени шлёпала лошадь по бокам вожжами. Кобыла воспринимала всё это философски, немного ускоряясь, но, тут же, опять возвращаясь к прежнему ритму.
Наконец, повеяло сыростью от близкой реки, и мы подъехали к тёткиному дому. Она махнула мне рукой, наказывая идти в дом, а сама принялась распрягать лошадь. Я прошёл через сени в комнату и остановился, услышав чавканье из-за печки. И кто это может быть? Насколько я помню, тётка жила одна. Я осторожно, на цыпочках, прокрался до угла и резко выглянул из-за него. Косматый мужичок, неуловимо похожий на того Банника, что парил меня не так давно, сидел над бочкой и с аппетитом, прямо руками, ел квашеную капусту. Увидев Меня, он так и замер с открытым ртом, выпученными глазами и рукой, застывшей у самого рта. Да, я и сам, честно говоря, растерялся от такой картины.
– Ты, пакостник, что тут забыл? – ворвалась в дом тётка. – Опять мою капусту таскаешь?
– Да я, только, с краешку, – пропищал тоненьким голосом мужичок.
Что-то, тут мужики все писклявые. Ну, разве, кроме Деда. У того голос нормальный был.
– А ну, сгинь!
Тётка сделала вид, что собирается схватить ухват. Мужичок, внезапно, пошёл рябью, а, потом, вскочил на свои маленькие кривые ножки и опрометью кинулся куда-то за печь.
– А ты, что встал? – повернулась она ко мне. – Сумку скидовай и за стол садись. Чай пить будем. И, под него, разговоры говорить.
– А этот? – кивнул я на бочонок с капустой. – Так и будет за печкой сидеть?
– Там ему и место, – Зоя погрозила кулаком в сторону печи, и оттуда донёсся сдавленный писк.
Я кинул сумку под кровать и уселся на широкую лавку. Самовар, уже, был горячим, хотя, пока она за мной в лес моталась, должен был остыть. Или, нет? Не разбираюсь я в деревенской кухне. Тётка присела напротив, сдёрнула полотенце с подноса, на котором стояли сахарница, молочник и стопка чашек, поставила розетки с черничным и земляничным вареньем и налила нам обоим чай.
– Ну, что, племянничек, поговорим?
– Давно пора. А то, я ничего не понимаю.
– Оно и немудрено.
– А, кто это на меня напал там, на дороге?
– Гнида-то то? Вредная тварь. Он, похоже, тебя в прошлый раз отметил, когда ты к реке спускался. Улучил момент, когда я в доме, а Дед в лодке, и, как только ты за ограду вышел, спору свою тебе подцепил. Отсюда и кошмар твой ночной. Там он, только, твоим страхом питался, а тут, как ты на дороге появился, решил тобой полностью полакомиться.
– Так, это, он меня сюда позвал? То-то, меня сюда, как магнитом тянуло.
– Нет. Такой силы он не имеет. Но, каждую ночь качать из тебя твою жизненную энергию через страх, пока не заморит окончательно, это он может. Получается, хорошо, что ты внезапно захотел вернуться.
– А, почему, гнида. Это же, что-то из области педикулёза? А, тут, змея настоящая. Кобра, только раз в сто больше.
– Он тебе коброй показался?
– Почему показался? Кобра и есть. Королевская. С капюшоном.
– Он всем по-разному кажется. Как по мне, так, свинья с рогами. Мне другое непонятно. Показалось, или ты, действительно, его ударил?
– Как я мог ударить его? Отмахнулся только. А он сам отлетел от меня.
– Даже, так? – тётка внимательно посмотрела на меня, потом, кивнула своим мыслям, и усмехнулась. – Страж, как есть, страж. Прорвалась, всё-таки, кровь. Через поколение, но прорвалась.
Ничего не понимая, глотнул из чашки и, ошпарившись горячим чаем, закашлялся. Вытерев слёзы, выступившие из глаз, я с подозрением посмотрел на тётку. Издевается? Вроде, нет. Не похоже. Но, говорить о таких ирреальных вещах с серьёзным видом? Гнида какая-то, которая кому-то змеёй кажется, а, кому-то, свиньёй рогатой. Рассказал бы мне кто, я бы, только пальцем у виска покрутил. Но, я, же, её видел! И, не только видел. Чуть не сожрала меня эта тварь.
– Кстати, что за страж. И, вообще, что тут творится?
– Вот об этом я и хотела поговорить. Как ты думаешь, почему до моего дома не так просто доехать?
– Не знаю. Может, из-за того, что дорога странная?
– А почему дорога странная?
– Откуда мне знать?
– Всё потому, что эти места называются Приграничье.
– Что-то такое я уже слышал. Ты разговаривала ночью с дедом. Но, потом сказала мне, что это мне приснилось.
– Не приснилось.
– Зачем же ты меня обманула?
– Людям об этом знать не обязательно. Достаточно того, что они уверены, что я ведьма, считают лес страшным и боятся сюда соваться. Кстати, правильно боятся. В Приграничье людям опасно находиться.
– Что за приграничье? Граница, вроде, далеко.
– Здесь другая граница. Не та, про которую ты думаешь.
– А, какая? С Южной Африкой, что ли? Или, с Либерией?
– С Запредельем. С миром, в котором действуют совсем другие законы. Где царствует абсолютное зло, а ужас и боль, как для тебя пирожное к чаю. Враждебные для людей сущности время от времени прорываются через тонкую мембрану, которая разделяет миры и пакостят тут. Есть мелкие пакостники, типа гниды той же.
– Ничего себе мелкий пакостник!
– Ты ещё по-настоящему сильных сущностей не видел. Гнида, по сравнению с ними, так, мелочь пузатая. Иногда, так разойдутся, хоть святых выноси. Пока со всеми последствиями разберёшься, семь потов сойдёт.
– Что-то, тётя, ты мне сказки какие-то рассказываешь. Другой мир, сущности. Был бы у тебя телевизор, я бы решил, что ты фильмов ужасов насмотрелась. А, поскольку, у тебя, не только телевизора, но и книжной полки не наблюдается, даже и не знаю, что думать.
– А ты не думай. Ты слушай. И Запределье, и сущности, вполне реальные. Иногда они так грань раскачают, аж всем тошно становится. И это очень нехорошо сказывается на нашем мире.
– Чем же?
– От вибрации грани тёмная сила идёт, которая на людей влияет. Пробуждает в людях всё низменное, животное. В результате, драки, пьянство, грабежи и убийства. А мы, стражи, как раз и нужны для того, чтобы такого не происходило Граница не сплошная. Она находится там, где грань между мирами тонкая. Такие места были всегда. Вспомни сказки про заколдованный лес, в котором водится всякая нечисть от Бабы Яги до Кощея и Змея Горыныча. Так, люди в сказках этих про Приграничье и рассказывали. В меру своего понимания и фантазии, конечно. А мы, стражи, как раз и являемся теми, кто сохраняет равновесие и не даёт абсолютному злу окончательно утвердиться в этом мире.
– Поэтому, ты и живёшь здесь?
– Поэтому. Но, это не то, что у вас зовётся службой или командировкой. Это, как бы, призвание, что ли. Мы, стражи, по-другому не можем. Вот, после того, как ты тут побывал, в тебе стала кровь наша просыпаться. И ты, уже, не смог жить среди людей. Тебя сюда потянуло. Ведь, так?
– Наверное, так. Меня, действительно, потянуло сюда со страшной силой.
– Я это и имею в виду. Кстати, стражи для жителей Запределья самые злейшие враги. Навредить нам особо они не могут из-за того, что мы наделены силой, но, если представится такая возможность, не пощадят.
– И, в каких случаях может представиться такая возможность?
– Когда страж теряет свою силу. Например, если сильно заболеет. Или, как в случае с твоим отцом.
– А, что с ним не так.
– Такое редко, но бывает. В семье стража рождается обычный человек. У твоего отца не было силы. Поэтому, мы прекратили с ним всякую связь и подкинули его в интернат. Лучше было бы отдать его на воспитание в какую-нибудь семью, но, на тот момент, вариантов не было. А, откуда он, никто не должен был знать. Но, сущности Запределья, всё-таки, каким-то образом узнали о нём и до него, всё равно, сумели дотянуться.
– Ты думаешь, что авария, в которой погибли родители, была не случайной?
– Совершенно.
– И моя?
– И твоя. На тот момент у тебя не было силы, которая тебя бы защитила.
– Получается, что я, теперь, тоже под ударом?
– Могу тебя успокоить. Ты тоже страж.
– С чего ты это взяла?
– Гниду кто ударил?
– Я?
– А кто? Я не успевала.
– Но, это ты, же, его огнём!
– А до этого? Ведь, это ты его отшвырнул от себя!
– Да я до него даже не дотронулся!
– Вот именно! В тебе проснулась сила. Ты ею ударил. Правда, пока, это всё, на что ты способен. Но, это дело поправимое. Пока, ты под моей защитой, а силу мы в тебе разовьём. Уж, в этом не сомневайся. Главное, ты страж.
Я помолчал, переваривая сказанное. Верилось с трудом. Всё время было такое ощущение, что я смотрю кино, или слушаю пересказ какой-нибудь книги. И, спрашивается, как поверить во всё это человеку, выросшему в реальном мире, где самый искусный чародей – это обыкновенный фокусник, все чудеса – просто хорошо поставленные трюки, а электричество и радиоволны реальнее, чем тёмные силы и волшебство?
