Николай Иванович Хрипков
Любовь пахнет травой
= Да. Сгребали листву, грузили ее в носилки и носили в общую кучу, – сказал я.
– Вот я иду с пустыми носилками. Подхожу к Вере. Листву приходится загребать руками. Граблями-то никак не получается. Мы наклоняемся, захватываем полную охапку и в носилки ее.
Он делает захватывающее движение. Я улыбаюсь.
– Волосы Веры выбились из-под платка. Я наклоняюсь, чтобы помочь ей. Наши головы рядом, почти соприкасаются. Вера, занятая работой, не отстраняется. Да и мне не до того. Что такое? От волос Веры исходит запах, так хорошо мне знакомый. Хотя прошел не один год. Он до сих пор хранится в моей памяти. И я сразу вспоминаю. Июльский полдень. Мне семь дет. В этом году я пойду в первый класс. Поэтому я чувствую себя уже взрослым. И хочу, чтобы ко мне относились как к взрослому. Мы в деревне в гостях у бабушки. Дядя Петя отвез на телеге меня, маму и бабушку на ягодную полянку. Он пасет коров и все окрестности знает, как свои пять пальцев. Мы быстро набираем бидончики. Ждем дядю Петю, когда он заедет за нами и отвезет в деревню. Дядя Петя задерживается. Никто на это не сетует. Мало ли что. Он всё-таки на работе. Бабушка с мамой идут в ближний лесок посмотреть грибы. Я не захотел идти с ними. Говорю, что подожду их на лугу, поем ягоду. Лежу на спине, гляжу в бездонное небо. Двигаться не хочется. Кажется, что так можно лежать целую вечность. Большие бугристые облака напоминают мне стадо слонов, которые величаво, не торопясь, куда-то всё идут и идут. Я различаю их толстые ноги, огромные уши, хоботы, бивни. Стрекочут стрекозы, порхают бабочки, черный жучок ползет по травинке. Интересно, видит ли он меня? А если видит, то что он обо мне думает? Я смотрел в бездонное небо и ощущал себя частью вселенной, которая была всегда и всегда будет. Да, я еще был ребенок. Но я уже видел смерть. И знал, что люди умирают, уходят навсегда из этой жизни и их уже никогда не будет рядом с нами. Я боялся смерти. И был уверен, что ничего не может быть страшнее. А сейчас я чувствовал, что смерти нет, потому что вечно это небо, облака, птицы. Все это будет существовать всегда. И я, частица этого, тоже буду существовать всегда. Наверно, в другом обличии, но это не важно. И эта мысль или скорее ощущение, настолько поразило меня, что я понял, что я уже никогда не буду другим Сережей, что теперь я стал иным человеком. И это новое ощущение уже не покинет меня никогда. И запах травяного луга, жаркого лета вливался в меня, пронизывал все мои поры, наполнял мои легкие, мой мозг. И вот теперь я стоял рядом с Верой и вдыхал этот запах, который исходил от ее волос. Как это могло случиться, я не понимал. Казалось, что это невозможно. Но это было так, настолько зримо предстала передо мной картина того июльского полдня. Я снова лежал на теплой земле под бездонным небом. И снова ко мне вернулось то блаженство, которое я испытал тогда. Я поверил, что Вера пришла из того мира, где вечность и благо, что она часть луга и неба. Наверно, она и тогда была где-то рядом, но я не увидел ее. Мне ничего не было нужно, как только вдыхать этот запах и уплывать в синюю высь, где бродят огромные белые слоны или души этих слонов. И где-то там и моя душа. «Ты что?»– спросила она. Я вздрогнул. «А что? Я ничего. Я в порядке». «У тебя какой-то странный взгляд. Как будто ты не здесь, а где-то далеко. Меня это пугает». После субботника я пошел провожать Веру. Ей было неловко. Она то и дело оглядывалась по сторонам. Она была какая-то скованная. Я понимал ее. Еще никто и никогда не провожал ее. И она не надеялась, что подобное может произойти. Она знала, она была уверена, что ни в одном юноше не вызовет симпатии. Ромео, принц на белом коне – это не для нее. И скорей всего ее никто никогда не полюбит. Ей было непонятно, чем был вызван мой интерес к ней. Наверно, она терялась в догадках и никак не могла найти разумного объяснения непонятного моего поведения. «Вера! Как ты прекрасна! Ты самая чудесная девушка!» – вырвалось у меня. Я сам себе не отдавал отчета в том, что говорил. Это происходило помимо моей воли. Когда мы вдвоем пошли от школы, девчонки-старшеклассницы ахали и охали: «Смотрите! Смотрите! Сережка с этой дурындой! Это что происходит?» Они не могли поверить, что я пошел с Верой. Это для них была какая-то аномалия. И не могли понять, почему я это делаю. Любая бы из них прыгала от радости, предложи я ей проводить ее и надувалась бы от гордости, пусть все это видят. И Вера недоумевала. Представляю, какие только подозрения не рождались в ее голове. И одно ужаснее другого. Ведь она не могла даже подумать, что она симпатична мне. Я уже хотел рассказать ей про тот прекрасный июльский день, и цветочный луг, и бездонное небо. И про то, что ее волосы пахнут этим лугом, поэтому она и всколыхнуло во мне это блаженное состояние. Но не рассказал, потому что она решит, что я разыгрываю ее, смеюсь над ней. А мне хотелось, чтобы она восприняла меня серьезно. Как долго мне пришлось завоевывать ее сердце, сколько усилий я потратил, чтобы растопить лед недоверия! Знаешь, иной раз я приходил в отчаяние. Как-то она не выдержала и сказала: «Ты решил посмеяться надо мной?» Глаза ее стали влажными. Слезинка покатилась по щеке. Но я должен был убедить ее, что всё это серьезно, что она стала для меня дороже всего на свете.
