Николай Иванович Хрипков
Каникулы
– Будем стучать погромче! – сказал Серега. – Чтобы все аборигены знали, что к Вахмяниным приехал внук с другом. Сейчас начнут собираться.
Он вынес из сарайки пилу и топор. Потрогал лезвие топора.
– Васильевна! Аюшки!
Возле забора стояла сухонькая низенькая старушка с остреньким, как клювик, носиком. Голова прикрыта старомодным платком.
– Внуки приехали никак?
– Вот! Приехали! – гордо отвечала Серегина бабушка, подойдя к забору и весело поглядывая на молодежь, которая обсуждала, с чего начать.
– Отдохнуть не захотели! Сразу забор чинить! Вот!
Остроносенькая старушка ойкнула. Ей некому было починить забор. Единственная дочь ее умерла. Внуков нет.
– Какие красивые ребята! Где же наши девки?
– А ты что жениха себе пришла выбирать? Или что надо?
Старушки засмеялись. У остроносенькой смешно задергались морщинки.
Уже к обеду забор стоял, как положено, в вертикальном положении. Василий Иванович, так звали Серегина деда, ходил вдоль забора, и проверял стойкость столбов. Брался сверху и пытался раскачать.
– Серега! Откуда ты все эти дела знаешь? – спросил Пахом. Работа утомила его.
– Какие дела?
– Вот смотри, как ты быстро с забором управился, как прирожденный плотник, как будто всю жизнь только тем и занимался, что заборы ставил. Или ты по совместительству еще и заборостроительный техникум закончил? С тебя станется!
– Я же, Пахом, четверть своей жизни провел в деревне. Каждое лето родители отвозили меня сюда как на дачу. А дед у меня мастеровой. Не знаю даже, чего он не умеет. Во времена культурной революции кормчий Мао повелел ссылать гнилую интеллигенцию в деревни на трудовое воспитание, чтобы им некогда было заниматься словоблудием. Когда Мао скончался, оттуда вернулись уже совершенно другие люди, которые создали великий Китай. Они увидели и узнали реальную жизнь. Деревня, Пахом, всему научит. Тут почти каждый и плотник, и слесарь, и мастер по ремонту бытовой аппаратуры. А если ты этого не умеешь, то в деревне не выживешь.
Они пошли обедать.
22. В ОХОТНИЧЕЙ СТОРОЖКЕ
Не привык без нужды Пахом вставать так рано. А Серега ценил утренние часы. Для него они были самыми плодотворными и радостными в течение всего дня. Свеж и полон сил! Ложился он не позднее двенадцати. Летом обычно поднимался с рассветом.
Вчерашним вечером Василий Иванович принес бутылку самогонки, которую он купил у соседей. Самогон был противный и вонючий, поэтому еле-еле осилили бутылку втроем. Но по голове бил, как молотом. Сознание мутнело, мысли путались. Тут же забывал сказанное. Да еще нужно учитывать, что Серега выпил лишь одну стопку, а к остальным лишь прикасался губами и оставлял стопку не выпитой, считая, что никто этого не заметит. А Василий Иванович после третьей стопки вдруг заплакал и Серега с бабушкой увели его на кровать. Сам он с трудом передвигал ногами. Главный удар пришлось держать Пахому. Выдержал он его достойно. Но вот с утра несло изо рта как из выгребной ямы. И во рту тут же наступала сушь, сколько не пей воду. Самогонку он пил впервые.
– Чистим зубы! Завтракаем! И путь-дорожка фронтовая, не страшная нам бомбежка любая! – выкрикивал Серега, расхаживая по комнате.
Каждое громкое слово болью отзывалось в голове Пахома. В висках гулко пульсировала кровь.
– Не желаете сделать зарядку, товарищ боевой? На свежем воздухе, босиком на траве, густо покрытой росой? Оченно пользительно для здоровия!
Издевается он что ли? Пахом поднял тяжелый взгляд. Оглядел стройную фигуру друга. Сбоку на животе был шрам. Может, вырезали аппендицит или что там в этой стороне? Конечно, каждое утро он по полчаса бросает гантели, жмет экспандер, а потом еще и пробежка. Плюс не курит. И не пьет. Почти. Интересный парень. Почему Пахом никогда не слышал об его сердечных делах? Серега всегда избегал эту тему.
«Куда мы торопимся?» – тоскливо подумал Пахом. В комнату долетало кукареканье, мычание, лай собак. Ну, чисто зоопарк. В городе он был обделен утренней симфонией. Автомобильный шум за окном не в счет.
– Давай! Чего сидим? Ты забыл, что нам на охоту? Охота требует хорошей подготовки.
– Не! Я не поеду. От меня же несет за версту. Пьяный за рулем – потенциальный преступник.
Пахом протопал к ведру с водой и зазвенел кружкой.
– Доеду только до первого мента, – проговорил он между глотками. – На этом мое путешествие закончится.
Железная кружка так громко звякала об его зубы, что Серега рассмеялся, а следом за ним Пахом. Видно, жалкое зрелище он сейчас представляет.
– Во-первых, в лесу менты не ходят, – проговорил Серега. – Это для информации.
Пахом в это время допивал вторую кружку воды. Кажется, легчало. А может, вода здесь имеет антипохмельные свойства? Или самогон, смешиваясь с водой, теряет свои убойные свойства?
– Зайцев они тут что ли тут будут тормозить, чтобы они не превышали скорости, когда убегают от лисы? Во-вторых, я знаю одно средство, после употребления которого у тебя будет изо рта нести утренней свежестью. Общение с дедом очень многому научило меня. Это кладезь мудрости!
Сели завтракать. Пахом без всякого аппетита сжевал две ложки творогу, выпил то, что называется чаем, не имея никакого запаха чая, и всё время с тоской поглядывал в окно. Через дорогу у забора стоял на привязи теленок, который подергивал большими ушами и лупил себя по бокам коротеньким хвостиком, отгоняя паутов, которые могли прокусить даже слоновью кожу. Всякая кровососущая и кусающая тварь досаждала с раннего утра, слетаясь кучами на всё живое. Укрыться от этой напасти можно было только в доме. Бабушка уже успела приготовить им снедь на дорожку, которую складывала в их рюкзаки. Василий Иванович сидел на заправленной кровати. Наблюдал за приготовлениями.
– Ну, куда ты столько? – удивился Серега. – Мы же на сутки! Ну, на двое, на трое от силы. А тут на месяц!
– Всё правильно! – авторитетно заявил Василий Иванович. Его тоже мучило похмелье.
Он переменил позу. Кровать громко заскрипела. Вот под такую музыку дедушки и бабушки делали наших пап и мам!
– В лес идешь на день, бери продуктов на неделю. Или забыл?
Бабушка уже успела испечь пирожки. Аромат разносился по всей избе. Но Пахому было все равно. Василий Иванович поднялся, вышел, вскоре вернулся с зачехленными ружьями, которые поставил в углу, где рукомойник. Из мешка он достал патронташ.
– Можете не проверять! Как новенькие! В масле!
Запахло оружейным маслом. У Сереги заблестели глаза.
– У меня же разрешения нет,– сказал Пахом. – Да я и не стрелял.
– У меня и у тебя всё есть, – успокоил его Серега, уминая вареники с викторией. У него всегда был отменный аппетит.
Сок бежал по его подбородку и капал на стол.
– Тайник-то наш помнишь? – спросил Василий Иваныч, когда они вышли из дома с вещами.
Бабушка семенила вслед за ними, на ходу их крестя мелкими быстрыми движениями и приговаривая.
– Помню, дед! Дорогу найду!
– Ну, давайте! Ни пуха ни пера! Вообще дурацкое присловье.
Василий Иванович вздохнул. Потом замахнулся палкой на курицу, которая клюнула его в ступню. Курица боком отлетела в сторону.
– К черту! – произнесли они одновременно. Пошли к машинам.
Медленно двинулись вдоль узкой улицы. Сильно тут и не разгонишься. А если разъезжаться, то надо будет кому-нибудь прижаться к самой ограде. То утка ведет выводок через дорогу, причем приближающаяся машина ее нисколько не пугает, несколько раз она останавливается и крякает, призывая утят, побыстрее перебирать лапками, то встретится медленно идущая свинья, страдающая одышкой из-за жары и излишнего веса, с висящими почти до земли красными сосками, а вокруг нее выводок визжащих поросят, которым, как говорится, вообще всё по барабану. Про кур, неожиданно бросающихся под колеса, овечек, резко шарахающихся от любого шума, уже и говорить не стоит. «Какой-то зоопарк!» – пробормотал Пахом, не снимая ноги с тормоза, он еле полз по улице, которой казалось не будет конца. Дети тоже играли прямо на дороге. Он то и дело сигналил. Детишки, пинающие раздолбанный мяч, поворачивали головы и с недоумением глядели на него, не понимая, чего он от них хочет. И с неудовольствием освобождали дорогу.
Уже копались на огородах хозяйки, медленно брели мужики, для многих утро было самым тяжелым временем суток и поэтому они думали об одном, как побыстрей облегчить свое состояние. У всех, как на подбор, была черная щетина и черные кепки из кожзаменителя. Видно, завезли в местный магазин партию кепок, вот все и обрядились. Бабушки выползли на скамейки, грели под толстыми вязанными еще в прошлом столетии кофтами старые кости и неторопливо вели беседы. Долгими взглядами провожали каждую проезжающую машину, причем смотрели так, как, наверно, в годы войны на оккупированных территориях смотрели на оккупантов. И чего ездют?
За деревней начиналась высокая грунтовая дорога. На крупной щебенке трясло, как в лихорадке, и сильно не разгонишься, иначе машина рассыплется, как карточный домик. Затем поворот налево. Узкая грунтовая дорога вела к лесу, темному и загадочному. Пахому даже стало немного жутковато. «Там чудеса, там леший бродит». Было такое ощущение, что из-за густых елей кто-то звериным взглядом следит за ними. И этот кто-то желает им только зла, выжидая удобного случая. Ни леса, ни деревни Пахом не любил. В лесу ему мерещились опасности на каждом шагу. А что можно ожидать от неорганизованной дикой стихии? Невозможно предугадать, что тебя ожидает через несколько шагов. «Там лес и дол видений полны». Почему-то сразу вспоминались уроки литературы, которые он в школе недолюбливал. Вот сейчас из-за той толстой ели подымится на задние лапы и грозно заревет Михайло Потапыч с огромными загнутыми полумесяцем желтыми когтями; или рысь с ветки прыгнет тебе на плечи и тут же разорвет шею; а то, быть может, провалишься в замаскированную яму и встретишь грудью остро заточенный кол, приготовленный охотниками для крупного зверя. Откуда им было знать, что тебя понесет именно в это место? Ему казалось, что эта езда по лесной дороге, которая то резко суживалась и тогда по машине скребли ветки, то резко поворачивала, а порой петляла, никогда не кончится. К тому же и похмелье еще не покинула его страдающее тело. Впереди показалась приземистая бревенчатая избушка. Крыша была покрыта почерневшим тесом, над которым выступала труба. Почти наполовину она уходила в землю. Пахом пошел следом за Серегой. Шел он медленно и осторожно, поглядывая внимательно под ноги и по сторонам. Входить в избушку ему совершенно не хотелось.
Какое-то время он ничего не видел, пока глаза ни привыкли к полумраку. Темно, тесновато и страшновато. Он здесь ни за что бы ни остался ночевать. В голову лезли бы всякие кошмары. Низенькая печка, дальше небольшое оконце. В углу полка, на которой стояла кружка, металлическая коробка из-под чая, на верхней крышке которой обычно изображена девочка. На противоположной стене окошко чуть побольше. Под ним стол из широких досок, две табуретки и лавка. На подоконнике стояла пустая консервная банка. Напротив печки два дощатых яруса, на которых спали, на верхнем лежал мешок. Видно, в нем был матрас или одеяло, или то и другое. Пол был чистый. Пахло старым деревом и прелостью. Под нижним ярусом лежали поколотые сухие дрова. И еще Пахом обратил внимание на то, что дверь была просто закрыта на щеколду. Никакого замка.
Серега сел за стол. Как хозяин.
– Пообедаем! Мы должны оставить следы своего пребывания. Распечатываем!
Стал доставать продукты из своего рюкзака. Пахом опустился на лавку.
23. МОГ БЫ И ЗАДУШИТЬ
Вернулся Пахом в Чернореченск, когда уже начинало темнеть. Загнал «жигули» в гараж. Это был железный продолговатый короб, покрашенный зеленой краской, которая местами отшелушилась. Хозяйка рассказывала, что у них был старенький «москвич», на котором они ездили на дачу. Муж его купил у парторга завода, когда тот пересел на более модную «копейку». Было так хорошо! Всё, что нужно положили в багажник или наверх. А с дачи всё, что выросло на грядках, вывозили домой. На пенсии чуть ли не каждый день мотались туда-сюда. Муж умер. «Москвич» стоял в гараже и ржавел. Все ей говорили: «Продай ты его! Чем дольше стоит, тем меньше возьмешь! Это железо ржавеет!» Первый покупатель залез в кабину, стал заводить. Мотор рывками урчал, но не заводился. Второй мужик поставил свой аккумулятор и со второй попытки завел. Назвал такую цену, что денег хватило бы только на велосипед. Следующие два покупателя обошли машину, залезли вовнутрь, подергали, потом встали на четвереньки, заглянули вниз, поводили там рукой и сказали примерно одно и то же, что машину можно смело сдавать на металлолом. Не прогадаешь! Может быть, ей там даже побольше заплатят. Только через полгода «Москвич» купил один старичок. Свою машину он сыну отдал. Купил машину за сумму ее месячной пенсии. Но теперь ездить ей на дачу тяжело. На автобусе, надо ждать, почти ничего с собой не привезешь. Продать бы дачку! Но пока на объявление никто не откликнулся. Только один раз на три дня сняла дачку одна парочка. Может, молодожены. А кто их знает? Для чего понятно. Хоть она и не одобряет такого, но всё же хоть какая-то прибыль от дачки. А ведь тоже стоит, ветшает, значит, и цена падает. Через несколько лет только за землю и дадут. Хотя сейчас мода на дачи проходит.
– Может, вы купите, ребята? Я недорого возьму.
– Бабушка! Мы подумаем,– ответил тогда Серега. И сделал задумчивый вид.
Бабушка поджала губы. Больше купить дачку им не предлагала.
Света в гараже не было. Вдоль стен валялись ржавые автомобильные узлы и разные железяки. Справа на полке – Пахом помнил – стояла керосинка. Но она была пуста. Пахом ставил «жигуленка» за гаражом, а в гараж Серега загонял свою «тойоту». Барыня как никак! Еще какая-нибудь птичка нагадит! Фи! А на «жигуленок» можно валить! Зашел в дом, достал из рюкзака куриный окорочек, пирожки, зеленый лук и хлеб. Отрезал несколько ломтей хлеба. Нож был тупой и больше мял, чем резал. Поздний ужин затянулся далеко за полночь. Торопиться ему было некуда, а спать не хотелось. Да и как-то одному в полной темноте со своими мрачными мыслями! Дорогой он прикупил бутылку водки. Много курил. Было какое-то опустошение и безмыслие. Да и не хотелось ни о чем думать, что-то планировать. Осилил полбутылки. Почувствовал, что захмелел и бухнулся на кровать, не раздеваясь, только туфли снял. Прислушивался к тишине. Скреблись мыши. Это была железная панцирная кровать, на подобных десятилетиями спали жители страны Советов, пока им на смену не стали приходить сборные деревянные с фабричными матрасами. Каждый раз, когда Пахом двигался, раздавался сильный скрип. Он вспомнил про парочку, которая снимала дачку, представил их ночные бдения. Потом пришел сон, крепкий и без сновидений, по крайней мере, без обычных кошмарных снов, когда он бродит неизвестно где, теряет свои вещи и никак не может найти их. Лучше не вспоминать!
Проснулся полдесятого. Убрал с глаз долой ополовиненную бутылку. Сжевал пирожок с яйцами и луком. У пирожка был какой-то особый вкус, не такой, как у тех, которые он покупал. Вышел из домика, разделся по пояс и долго мылся из рукомойника, что висел на столбе. Под ним на чурке стоял таз с отбитой в нескольких местах эмалировкой. С остервенением чистил зубы, три раза выдавливал пасту на зубную щетку. Истратил чуть ли не полведра воды, когда полоскал рот. Стало лучше. Тщательно побрился, много вылил на щеки, подбородок и шею туалетной воды «Настоящий полковник». На этикетке был изображен бравый вояка, который считал себя сердцеедом. Теперь полный порядок! Приклеил накладные усы. Посмотрел на себя в зеркало и рассмеялся. Увидел бы его сейчас кто-нибудь из знакомых! Ни за что не узнают!
В солнцезащитных очках он был теперь похож на Джеймса Бонда, только моложе и красивее, подольстил он себе. Да его сейчас мать родная с трудом узнает. Он сам себя не узнает. На шпионов, известно, никто внимания не обращает. А если обращают, так только на плохих шпионов. Его миссия в Чернореченске пока чисто шпионская. Бросят на такого типа быстрый взгляд: «А! шпион!» и тут же забывают об его внешности. Начисто! Спроси их потом:
– А как он выглядел? Внешность какая?
– Ну, как? Большие черные очки, усики, шорты. Ну, там нос, рот, уши, само собой. Как все выглядят. Ничего особого.
– Форму губ, лица, носа, ушей запомнили? Что-то характерное?
– Да что-то не припоминаю. Ну, на шпиона очень похож. По телеку как-то показывали.
И всё! Вот что такое настоящий шпион!
Пошел к школе. Напротив школы через дорогу была автобусная остановка. Такой козырек, закрытый сверху и с боков и со скамейкой в виде буквы П. На столбе расписание движения автобусов. Народ приходил, ждал автобуса, уезжал. Кто тут на тебя обратит внимание? Стоит парнишка, по-обычному укомплектованный, ждет своего рейса. Бросили быстрый взгляд и тут же забыли. Вот если бы клоун какой-нибудь стоял!
Перед парадным входом в школу, над которым большими зелеными буквами написано «Добро пожаловать!», фонтан, бьющий тремя струями, рассыпающимися мелким дождем. По периметру фонтан был огорожен большими светлыми камнями с черными отметинами, как на березе. Если подойти близко, то тебя окропляло мелкой сыростью. С трех сторон стояли деревянные скамейки, а за ними кустарник, который подстригала грузная женщина в синем халате и ядовито желтых резиновых перчатках. У нее было свирепое выражение лица.
Курильщики уходили за кусты, чтобы их не видели. Но там не только курили и матерились вволю. Кто-то приносил пиво, а кто и покрепче. Уединялись влюбленные парочки. Женщина два раза на дню ходила туда с красным пластиковым ведром, совком и метлой, собирала окурки, пустые бутылки, попадались и девчачьи трусики. Может, их впопыхах позабывали надеть? А может быть, считали, что теперь это совершенно лишнее.
Прозвенел звонок. Это уже была третья перемена. Может, Пахом проглядел, а, может, и сегодня их не было в школе, но никто из четверки не показался. Заходить в школу Пахом не рискнул. Он поднялся с автобусной скамейки, снял очки и стал рассматривать выходящих. Первыми, как обычно, шумно вылетали младшеклассники. И вот он увидел его, это был Дрищенко, долговязый, с маленьким ротиком, длинным горбатым носом и длинными тонкими руками, болтавшимися как веревки. На нем была серая рубашки и джемпер с узорами. Дрищенко остановился на крыльце и, сунув руки в карманы, стал оглядывать школьный двор, на котором резвились детишки. А вот и другой вышел. Максимов. Он едва доставал Дрищенко до плеча, был белобрыс. Рот у него постоянно приоткрыт, голова наклонена вперед и втянута в плечи. Появилась Саня. На ней серая рубашка с короткими рукавами, синенькие джинсики. Троица спустилась с крыльца и направилась к выходу. О чем они говорили, Пахом, конечно, слышать не мог. За ними бежал Филиппов, сильно согнув руки в локтях и прижав их к бокам, кулаки быстро двигались вверх-вниз. Рот его был открыт. Он запыхался.
Пахом быстро надел солнцезащитные очки, сел на скамейку и выхватил из кармана мобильник. Сидит фраерок, ждет автобус, слушает музончик, рассматривает фотки. Но не сводил с них взгляда, изучал каждое движение, каждый жест, как естествоиспытатель изучает поведение муравьев, часами не отходя от муравейника и не замечая времени. Они вышли за чугунную ограду, Дрищенко пнул кирпичную кладку, достал сигареты, протянул сигарету Максимову, Стариковой, засунул себе в рот сигарету, потом сломал пачку и бросил на тротуар. Филипп замахал руками и заматерился. Совсем страх потерял!
– Оставлю! – сказал Дрищенко. – Ну, последние если! Не покупал еще!
Филипп выпустил длинный плевок перед ехавшим «жигуленком».
– Оставит он! Мне целую надо! Я бычком не накуриваюсь. Как будто не знаешь!
Они стояли посреди тротуара, не обращая совершенно никакого внимания на проходящих мимо. Филипп огляделся и, увидев Пахома, стал переходить дорогу. Резко затормозила «хонда», водитель стал зло сигналить, Филипп показал ему средний палец. У Пахома учащенно забилось сердце. Он удивился этому. С чего бы это? Вообще-то это плохо. Значит, он не может контролировать себя. А это никуда не годно. Да, стальные канаты вместо нервов заиметь бы не мешало.
Он едва удержался от того, чтобы тут же ни вскочить и ни задушить эту мразь. Так человек инстинктивно наступает по бегущему по полу таракану или хлопает себя по щеке, когда на нее сядет комар. Но тут же выругал себя.
– Слышь, чувак! Угости сигареткой! Свои, блин, кончились. Не покупал еще.
Он, вяло, почти не сгибая ног и шаркая подошвами, подошел к Пахому, почему-то всё время покачивая головой. Средний и указательный пальцы у него были желтыми, а на среднем пальце с тыльной стороны была еще и ямочка, что выдавало в нем заядлого курильщика. Начал он курить с первого класса.
– Дорогие куришь, братело! На стольник, наверно, тянет? Да! Тянет!
Филипп покрутил сигарету, поднес ее к носу, обнюхал, потрогал фильтр. Фильтр был жесткий, белый.
– Вроде того,– ответил Пахом. – Дешевку не держим!
– Слышь, братан, а ты кем будешь-то?
Филипп чиркнул зажигалкой и сделал глубокую затяжку. Задержал дым в груди.
– В смысле? Что ты имеешь в виду?
– Ну, типа, учишься или вламываешь? Ну, то есть работаешь? А?
Филипп стряхнул пепел и плюнул себе под ноги. Оглядел Пахома сверху вниз.
– Типа, учусь. Как-то так!
– В технаре нашем? А?
– Ну, вроде того. В технаре.
Идиотский допрос утомил Пахома. Хотелось уйти.
– На машиниста, блин, или на сварщика? А?
– На сварщика. Говорят, хорошо зашибают.
Отвечал Пахом глухо и в сторону. На Филиппа старался не смотреть.
– Ну, ты идешь, Филипп? – крикнули ему от школьных ворот. Дрищенко махнул рукой.
Максим заложил пальцы и оглушительно свистнул. Проходящая мимо женщина с удивлением посмотрела на компанию. И заругалась.
– Без меня урок не начинайте! Сяс географичка будет мозги пудрить…
Филипп выдохнул дым прямо в лицо Пахома. Но делал он это не для того, чтобы оскорбить. Считал это вполне нормальным.
– Жида погоняло. Кстати, я ей это погоняло придумал. Сяс я ее доставать буду. Балдеж!
Филипп радостно заулыбался, предвкушая, какое удовольствие он скоро получит от урока. Смачно плюнул под ноги.
– Блин, довожу ее до слез. Докладных на меня уже с телевышку написала. А мне по х… ее докладные. Напугала девку хером!
Филипп радостно захрюкал. Посмотрел на Пахома, как бы приглашая разделить его радость.
– Не! Брателло! Я работать не буду! Я, как дядька! На фиг на дядю гнуться!
Огонек уже подбирался к самому фильтру, и Филипп держал сигарету за фильтр, чтобы не обжечь пальцев. Пальцы у него тонкие.
– Он пятерик зону оттоптал. Всех там ставил! И я буду ставить! Я авторитет! Я сила!
«Неужели он и фильтры выкуривает!»– неприязненно подумал Пахом, бросив взгляд на желтые пальцы. И тут же отвел глаза в сторону.
– Пидорасить, кого захочу! Вот это жизнь! Так же?
Компания Филиппа уже стояла на крыльце. Мимо них проносилась малышня, которой они время от времени навешивали оплеухи и пинки. И ржали.
– Учеба или вкалывать – это всё для лохов. Ладно, братан! Давай!
Филипп посмотрел на школьное крыльцо. Компании уже не было. Только изредка пробегали запоздавшие ребятишки. Уличный шум умолк.
Филипп протянул ему руку. Такое одолжение делает!
– Держи краба, брателло! Всё ништяк!
Бычок он бросил под колеса проезжающей легковушки, хотя на остановке стояла урна. Пахом машинально убрал руки за спину, но одумался и протянул ему ладонь. Зачем возбуждать лишние подозрения? Нужно сделать вид, что он восхищается им и завидует ему. У Филиппа была по-девичьи узкая и вялая ладонь. Такое ощущение, что взял в руку недопросушенную воблу. Рука Филиппа, как змея, выскользнула из его ладони. От омерзения Пахома передернуло. Филипп переходил дорогу, шаркая кроссовками, опустив голову и не глядя по сторонам. Пока он дошел до крыльца плюнул не меньше десятка раз. Пахом с облегчением вздохнул: «Как же я удержался и не убил его!» Филипп зашел в школу. Крыльцо опустело. Вышла техничка в черном халате. Пахом пошел на дачку. По дороге зашел в магазин «Мария-Ра», купил две пачки «Доширака», две бутылки пива и две пачки сигарет. И подумал: «А почему не по три?» С дачки он позвонил Сереге. Когда он сказал, что гоп-компания здесь, Серега, к его удивлению, спокойно ответил:
– Я знаю об этом.
– Как так? – удивился Пахом. Сам-то он только узнал.
– Мы же теперь кореша с Филипповым-старшим. Как никак в одной структуре работаем, защищаем законопослушных граждан от других незаконопослушных граждан.
«Шутник! Всё бы ты шутил!»
– Он мне и поведал, что братик его с компанией отрывались в соседней деревушке. Она недалеко от Чернореченска. Рассказово или Говорилово. Что-то такое!
– Рассказово! – поправил Пахом. – Туда ходит городской автобус. Я же на остановке сидел напротив школы. Так что изучил расписание движения автобусов. Обращайся! Если вздумаешь покататься!
– Вот! Пили! Покуривали травку, трахнули одну местную девчонку. Ну, без этого, как я понял, у них тусовки не обходятся. Все вчетвером в изощренной форме. Ну, как обычно. В общем-то и всё. Родоки ее узнали. Да и как не узнать, если пришла домой обкуренная, одежда порванная, в пятнах. Хотя, как Филиппов-старший говорил, это у нее уже не первый залет. Пошли с заявой. И тут им крупно повезло, поскольку попали на старшего Филиппова. А тому время от времени приходится отмазывать братика. Провел профилактическую беседу. Одним словом, забрали заявление, еще и поблагодарили, что открыл им глаза на истинное положение дел и на то, что их могло ожидать. Немного проучил братика. Ты, кстати, не заметил у него синяка? Они у него даже регулярно загораться.
– Ну, что-то желтоватое было под глазом. Я его сильно не рассматривал.
– С того, как обычно, как с гуся вода. Ты сиди, не светись! Завтра к вечеру приеду. Тут всё сложилось, как надо. Так что мероприятие начинает подвигаться к завершению. Или скажем так, план «Икс». Мне это больше по душе.
– Почему «Икс»? А не «Игрек»?
– Да это я так. Ну, назови «Место встречи изменить нельзя», если тебе это больше нравится. Я готов со всем смириться.
– Я назвал «Инсталляция». Точно отражает суть.
– Тоже неплохо. Ну, давай! Не напивайся. Сейчас нам нужны свежие умные головы! Жди меня!
