Николай Игоревич Епифанов
Моя дорогая Марта
3
Во сне Марта оказалась в огромном старинном доме. За ним давно никто не ухаживал, и по стенам тянулись растения, пробившиеся прямо через половые доски. Их листья чем-то напоминали листья роз, а цветы были почти неотличимы от больших красных пионов.
Девушка стояла посреди просторного холла, а перед ней раскинулась широкая лестница, уводящая на второй этаж.
Она огляделась. Кажется, кроме нее в доме никого не было. Направившись вверх по лестнице, она аккуратно делала каждый шаг, стараясь не наступать на растения. В конце длинного коридора второго этажа виднелась распахнутая дверь балкона, откуда в дом проникал свежий ветер. Девушка втянула воздух носом и почувствовала запах моря и цветов. Ей захотелось посмотреть, что же находится за пределами странного места, где она оказалась.
На балконе у каменных перил, увитых растениями, стоял молодой мужчина в длинном черном пальто. Его волосы развевались при каждом порыве ветра, а взгляд был устремлен на бескрайнее море.
– Здравствуйте, – сказала Марта, остановившись на пороге.
Часто во снах люди становятся совершенно другими. Получают силу, уверенность или даже выглядят иначе, но, конечно, многое зависит от самого сна. И Марта не была исключением. Она без тени сомнений и не мешкая ни секунды поздоровалась с незнакомцем. Представить себе такое в обычной жизни уже было дикостью и чем-то невозможным.
– Привет, – тут же ответил он и повернулся к ней.
Марта никогда прежде его не видела, но почему-то чувствовала будто знакома с ним.
– Я – Марта.
– Я знаю, – незнакомец улыбнулся. – Как прошел твой день?
– Спасибо, хорошо, – заученная фраза сама слетела с губ.
– Это понятно. А как на самом деле? – ему понадобилась секунда, чтобы стать серьезным.
– Кто вы?
– Меня зовут Август. Странное имя, правда?
– Правда, особенно для нашей страны. Хотя… Я же сплю. Верно?
– Спишь, – кивнул он. – Но это вовсе не отменяет того, что мы с тобой из одного города.
– Тогда почему вас так зовут?
– Конечно, здесь лучше было бы спросить моих родителей, но их, как видишь, здесь нет. Ребенка можно назвать, почти, как угодно. Мой папа был историком и специализировался на Древней Греции. Он любил мифы, легенды и все-все, что связано с конкретной эпохой. Когда я появился на свет в августе, он тут же заявил, что знает, какое имя нужно дать сыну. Мама недолго сопротивлялась. С одной стороны, ей хотелось какое-нибудь простое имя, чтобы из-за него у мальчика не было проблем, но, с другой, имя Август казалось особенным. И, когда она его произносила, оно звучало, как шелест листвы в летний день. Чтобы признаться себе и мужу, что имя ей нравится, маме понадобился целый день.
– Август, – медленно повторила Марта. – И правда звучит.
– Вот, видишь. Со временем имя становится частью человека. И ты уже не можешь представить, чтобы его звали как-нибудь иначе.
– Мы с вами, как времена года.
– Да, – рассмеялся Август.
– Где мы?
– Не знаю. Это ведь твой сон. Почему ты захотела увидеть такой дом?
– Девушка пожала плечами.
– Я никогда прежде не видела ничего подобного.
– Но я тоже здесь ни при чем. Честное слово. Зато посмотри какое море.
Марта сделала несколько шагов вперед и положила руки на холодные перила. Вид действительно открывался потрясающий. Водная гладь едва заметно двигалась в свете огромной луны.
– Теперь, когда мы знакомы, ты расскажешь, как у тебя прошел день?
– Прошел и прошел, – сказала девушка, не глядя на нового знакомого, чувствуя, как угасает прежний запал под давлением ее реальной личности.
– Ну, что же. Не хочешь не говори. Твое право. Давай просто посмотрим молча на красоту. Подходит?
– Да.
Это было по-настоящему волшебное место, спрятанное так, что его никто и никогда не найдет – в фантазиях юной Марты. Дом располагался высоко на холме, внизу стелился темный густой лес, который утыкался в песчаный берег, омываемый солеными волнами.
Марта и Август стояли на балконе в полной тишине, и каждый думал о своем. Им не нужно было никуда бежать, ничего делать, а можно было просто наслаждаться призрачным моментом. Но все-таки, спустя какое-то время, Август прервал тишину.
– А почему ты не спрашиваешь, что я здесь делаю?
Марта повернулась и непонимающе посмотрела на него.
– Ты спросила только, кто я. И на этом все.
– Так ведь я сплю. Какая тогда разница? Ты же не настоящий.
– Не настоящий?
– Я выдумала тебя, как и этот дом.
– Ты так думаешь? – уголки рта Августа поползли вверх.
– А разве во сне бывает как-то еще?
– Мне уже кажется, что бывает, как угодно. Конечно, не буду утверждать, что нет ничего невозможного, но гораздо больше, чем мы можем себе представить.
– Хм, – только и сказала Марта, словно Август сморозил полную ерунду и отвернулась.
– Когда я был мальчишкой, мир казался мне бесконечно огромным и загадочным. В нем всегда хватало места для великих тайн. Но чем старше я становился, тем сильнее он сжимался. Так мне казалось. Все становилось знакомым и обыденным. Слишком понятным, чтобы быть прекрасным. Только я ошибался. Сжимался вовсе не мир, а то, что я видел в нем. Понимаешь? Я сам отказывался от его безграничности.
Марта не хотела подавать вида, что слушает его, хотя то и дело на долю секунды косила глаза.
– Я хочу сказать, что не надо недооценивать мир.
– Я так и не делаю.
– Если ты не против, то я снова приснюсь тебе.
– Зачем?
– Хотя бы для того, чтобы вот так постоять на балконе. Разве в одиночку было бы лучше?
Она ничего не ответила.
Из-за горизонта медленно поднимался огромный огненный шар, окрашивая море в бордовые цвета. Его лучи дотянулись до берега и веселыми искрами побежали по верхушкам деревьев. Марта почувствовала нечто странное. Волоски на руках встали дыбом, а по коже побежали мурашки.
– Что такое? – спросила она себя.
– Ничего особенного. Тебе пора просыпаться. С добрым утром. Присмотрись к миру хорошенько.
Она хотела что-то ответить, но звук будильника вырвал ее из сна. Все исчезло. Больше не было ни моря, ни леса, ни дома, а только хорошо знакомая комната с закрытыми шторами и надрывающийся телефон. Марта поспешила выключить звонок и села на кровати. Ей хотелось вспомнить сон во всех подробностях, но они ускользали, как песок сквозь пальцы. Кроме нее там был кто-то еще. Мужчина или женщина? Мужчина. У него было такое дурацкое имя. Но Марта уже не могла вспомнить.
4
– Так что же хотел сказать нам Иван Сергеевич Тургенев в своем романе "Отцы и дети"? – обводя взглядом класс, спросила Ольга Константиновна. – Кто хочет высказать свое мнение?
Она ожидала увидеть лес рук, но вместо этого желающих было всего двое. Все те же отличники Катя и Гоша. Ольга Константиновна понимала, что они знают ответ, но ей хотелось, чтобы заинтересованных в литературе учеников было гораздо больше. Она влюбилась в книги, когда еще училась в начальных классах и теперь не могла представить жизни без них. В них скрывалось так много историй и ответов на вопросы, которые тревожат каждого человека. И каждый раз видя, как молодое поколение страдает, пытаясь осилить тот или иной роман, она чувствовала укол в сердце.
– Неужели больше никто не хочет сказать? Евгеньев, что ты нам можешь сказать?
В четвертом ряду из-за средней парты встал худой юноша с рыжей копной волос.
– Ну…
– А без "ну"?
– Роман Тургенева рассказывает нам не только о конфликте отцов и детей, но и о столкновении старого уклада со взглядами молодого поколения.
– Потрясающе. Это правильно, да. Но я хотела, чтобы ты сам сказал то, что думаешь, а не то, как это написано там, где ты читаешь с телефона Жданова.
– Но я так и думаю, – обидевшись заявил Евгеньев.
– Ладно. Садись. Кто еще? Ларионова.
Марта нехотя встала, одергивая рубашку.
– Ты тоже начнешь говорить про общественный уклад, сложившийся в стране?
– Нет.
– Уже хорошо.
– Мне не понравилась книга.
– Почему? – заинтересовалась Ольга Константиновна.
– Мне кажется, что противостояние отцов и детей происходят не так, – чувствуя, как пересыхает в горле, произнесла Марта.
– А как?
– Никто не хочет никого слушать. Каждый говорит только о том, что верит и ему безразлично мнение другой стороны.
– Не очень понимаю, что ты хочешь сказать.
– Никто не будет вести себя так, как они.
– Ты прочитала ее целиком?
– Да, – запнувшись ответила девушка.
– Или краткое содержание?
– Извините, – Марта села на место, ощутив, как у нее горят щеки.
– Ладно, – вздохнула Ольга Константиновна. – Евгеньев правильно прочитал общую суть произведения. И Марта тоже в чем-то права. В реальной жизни дела обстоят несколько иначе. Тем более, в наши дни, но мы не должны забывать о какой эпохе идет речь, и что главной целью Тургеневы было не стремление описать реальный быт во всех его приятных и не приятных подробностях, а показать противостояние сторон, а потому он следовал принципам художественной литературы.
Марта поняла, о чем говорит Ольга Константиновна, и к своему удивлению осознала одну простую вещь: она видела не истинный смысл произведения, а перекладывала на него то, что переживала сама. Когда она читала книгу, то вместо того, чтобы следовать по страницам за Аркадием Кирсановым и Евгением Базаровым, перед ее взором всплывали образы отца и матери. Марта мысленно обругала себя, хотя совершенно зря. Она не знала, что такова человеческая природа, и людям свойственно искать отражение самих себя в окружающих предметах. И ведь, в конце концов, это не она упрямо насаждала свою точку зрения, не желая слушать о том, что в мире могут существовать и другие варианты. И не она молча жалела свою дочь, стоя в дверях. Марта была всего на всего девочкой пятнадцати с мягким характером и со своими мечтами и желаниями, которые по непонятной ей причине то и дело пытались втоптать в грязь, как нечто абсурдное и глупое.
– Сегодня пойдем гулять? – Снежана придвинула к подруге тетрадь.
– Да. Только не долго, – написала в ответ Марта.
– Отлично! – вывела большими буквами подруга и несколько раз подчеркнула.
Едва уроки закончились, девочки через парк направились к торговому центру. Парк был усыпан золотыми и бардовыми листьями, а с деревьев то и дело отрывался очередной листок, как символ того, что лето безвозвратно ушло.
– Как же я не люблю осень, – вздохнула Марта.
– Да, почему? Ты постоянно это говоришь, но не объясняешь.
– А что хорошего в смерти?
– Смерти? – Снежана остановилась и удивленно захлопала глазами.
– А как это еще назвать?
– Так весной же все вернется. Причем тут смерть? Посмотри, как красиво. Хочешь тебя сфотографирую? – не дожидаясь ответа, она полезла за мобильным телефоном.
– Не надо, – моментально ответила Марта, представив свой ужасный вид на фотографии, которую и не покажешь никому.
– Почему? Давай! Красиво будет. Только давай челку уберем. Тебя совсем невидно из-за нее, – Снежана потянулась, чтобы откинуть волосы с лица подруги.
– Нет, – Марта сделала шаг назад, и пальцы Снежаны пролетели по воздуху.
– Ладно. Не буду, – тихо ответила подруга. – Ты чего?
– Ты сама знаешь чего.
– Ну это же ерунда.
– Никакая не ерунда, – разозлилась девушка.
– Еще какая! Ты думаешь у меня с кожей все хорошо? Ничего подобного!
– Это другое. Давай не будем об этом.
– Ты вечно не хочешь говорить. Хочешь я тебе свой крем дам тональный?
– Я не хочу им пользоваться.
Каждый раз, когда Снежана встречала столь яростное сопротивление, у нее опускались руки, и она не знала, что сказать.
– Почему…
– Что почему? – человек, который не знал Марту, никогда по ее тону не определил бы, что она огрызается, приняв защитную стойку, но лучшая подруга могла уловить разницу.
– Почему ты так себя стесняешься?
– Ты сама знаешь.
– Нет. Я не знаю!
– Потому что я страшная, – сама того не заметив, Марта рукой поправила волосы.
– Ничего подобного! Ты красивая.
– Еще бы ты сказала по-другому.
– А это что значит?
– Ты моя подруга.
– И что же я теперь не человек и не вижу?
– Ты просто привыкла и не можешь сказать. Почему мы все еще об этом говорим? – если бы Марта умела, то у нее непременно из носа уже шел бы дым, а то и во всем огонь.
– А я говорю, что ничего подобного! Просто ты постоянно начесываешь волосы вперед и… эти дурацкие рубашки. Они же тебе велики. Если тебе сделать прическу…
Снежана увидела, как по щеке подруги скатилась одинокая слеза, и тут же оборвала фразу.
– Прости. Я не хотела тебя обидеть.
– Ты не виновата.
– Виновата, – не спрашивая разрешения, Снежана изо всех сил обняла Марту. – Ты очень красивая. А если не хочешь фотографироваться, то и не надо! А мне сфоткаешь?
– Хорошо.
Пока Марта фотографировала подругу на фоне деревьев и листвы, она думала о том, что Снежане легко говорить, когда не она сама тощая, как палка. У нее то все прекрасно, и ей не понять каково это каждый раз смотреть на себя в зеркало и видеть, что на тебя смотрит какое-то чудовище. Но она действительно не обижалась, хотя и не понимала, почему кому-то достается все, а ей ничего, ведь она не сделала ничего плохого.
Марта сделала еще одну фотографию и тут заметила на заднем фоне размытые очертания человека. Она подняла взгляд и ей на секунду показалось, что в глубине парка рядом с высоким кленом стоит молодой человек в длинном черном пальто. Его образ с ясностью выплыл из сна. Но стоило ей моргнуть, как там никого не было. Возможно, он попал на фотографии? Марта открыла галерею и принялась листать кадры в поисках незнакомца. Никого. Только улыбающаяся Снежана.
– Что случилось?
– Ничего. Показалось, что кто-то влез в кадр.
– Ладно. Хватит. Пойдем! А то сейчас скажешь, что тебе пора домой.
– Да, пойдем, – отдавая телефон, сказала Марта, а сама вглядывалась в кривые стволы деревьев, надеясь увидеть того, чье имя все еще было забыто.
Девочки пару часов бродили по торговому центру. Заглядывали в магазины, смеялись над странной одеждой, предлагая друг другу ее купить, и шли дальше. Прогулка закончилась двумя шариками мороженого. Снежана взяла ванильное, а Марта клубничное. Их выбор всегда был одинаковым. А если бы вдруг произошло наоборот, то обе девочки не стали бы его есть. Отношение Снежаны к ягодам было настолько же ужасным, как и у Марты к ванили. Никто не вспоминал да и не хотел вспоминать разговор, произошедший в парке.
Когда они расстались на перекрестке дорог, ведущих к их домам, на улице было еще светло. Время, когда зима укроет ледяным одеялом город, а ночи будут длиннее дня, не спешило раньше назначенного часа.
– Как погуляла? – с кухни раздался хорошо знакомый голос мамы.
– Привет. Хорошо, спасибо.
– Ой, да. Привет. Мой руки и иди есть.
Проходя мимо родительской спальни Марта слышала звук работающего телевизора, но из-за закрытой двери не смогла разобрать ни слова. Отцовские вечера никогда не отличались оригинальностью. Он всегда приходил с работы, говорил, как он устал, после чего ел под новости и уходил в комнату, где сидел почти безвылазно, глядя первые попавшиеся фильмы. Марта не могла сказать, когда именно он стал таким, да и был ли вообще другим. Ей казалось, словно в ее детстве папа был гораздо более… Девушка задумалась о том, какое слово лучше всего подойдет в данном контексте. Удовлетворенным жизнью. Пожалуй, так. Вроде бы он любил проводить время за общением с семьей, играл с дочкой, куда-то ходил. Но когда это было? Трудно сказать. Может быть, она все придумала, слушая истории своих одноклассников. Тогда это было еще печальнее.
На столе стояла тарелка с макаронами и тертым сыром, а венчала ужин вареная сосиска. Только сейчас увидев горячую еду, Марта поняла, как проголодалась. Мама сидела напротив и пила чай с бергамотом, перелистывая свободной рукой какой-то канал с картинками и видео в телефоне.
– Со Снежаной ходила?
– Да. Мам, я же писала.
– Ну, мало ли вы еще кого-то встретили. Других подружек или мальчиков, – ее взгляд так и не отрывался от экрана телефона.
– Нет. Мы были вдвоем.
– А как в школе?
– Нормально, – макаронины одна за другой исчезали с тарелки.
– У тебя всегда все нормально, – рассмеялась мама. – Мне кажется, если начнется конец света, то у тебя опять все будет нормально.
Мама либо не понимала, либо не хотела понимать, что дело вовсе было не в том, что все нормально, а в том, что дочь не хочет с ней делиться. Но ситуация ее устраивала. Не отнимала много энергии, не требовала вести долгих разговоров. Вполне хватало рядовых заученных фраз, чтобы верить в то, что она пообщалась с дочерью. Контакт поддержан, заинтересованность проявлена. Все свободны.
И Марта, сама не осознавая этого, привыкала, что так все оно и должно быть. Она получала отрицательный жизненный опыт, который ложился в фундамент ее формирующейся личности. Мама, которую она любила, не произнося ни слова, преподносила ей жестокий урок: между людьми (даже родными) пролегает огромная пропасть, и ее не преодолеть. Ты можешь видеть того, кто стоит на другой стороне, можешь улыбнуться ему и помахать рукой, но на этом все.
Жаль, Марта не знала, что пропасть создают сами люди. Стоит сделать шаг вперед, и ты увидишь, как под ногами вместо пустоты появляется клочок земли, и если другой человек пойдет к тебе на встречу, то вы окажетесь лицом к лицу, а от пропасти останутся только воспоминания.
Допив чай, мама поставила чашку в раковину и собиралась уйти, но дочка успела ее окликнуть.
– Мам?
– Да, солнце.
– Я завтра к бабушке съезжу? Вам же с папой ничего помочь не надо?
– Нет, не нужно. Я думаю мы будем дома. А ты ей звонила? Может она занята, – мать не любила, когда Марта одна едет через полгорода.
– Да, мы с ней договаривались. Она просила помочь со шторами и что-то еще.
– Ладно, только держи меня в курсе. Хорошо?
– Хорошо.
Мама исчезла в коридоре, а потом послышался звук открывшейся и тут же закрывшейся двери в родительскую спальню. На часах едва стукнуло девять вечера, но в квартире Ларионовых наступила тишина свойственная для ночи.
Марта помыла посуду и, погасив на кухне свет, ушла в свою комнату. Ее крохотный мирок пересекался с родительским только по необходимости. Они были чужими людьми, жившими под одной крышей, но с возложенной на них обязанностью быть семьей.
Марта сделала уроки, собрала рюкзак и только тогда, обессиленно рухнув на кровать, надела наушники и включила музыку. Хорошо знакомая мелодия заполнила собой пространство ее маленькой вселенной. Она снова вспомнила дом из сна и незнакомца. Деталей стало больше, но они все еще представляли собой разрозненные обрывки. Девушке хотелось вернуться назад, чтобы в этот раз запомнить все, как следует, обойти каждую комнату и, может быть, выйти за пределы дома. Лежа в темноте с закрытыми глазами, она не заметила, как уснула. Да только, к ее огромному сожалению, в эту ночь ей не приснилось ровным счетом ничего. Словно по щелчку пальцев она открыла глаза, когда за окном было уже светло.
5
Моя дорогая Марта,
Я снова беру в руки дневник, чтобы написать тебе письмо. Никогда прежде не вел записей и потому довольно смутно представляю, как это стоит делать. С другой стороны, не думаю, что стоит сильно беспокоиться. Буду рассказывать тебе о самом важном и о том, что меня тревожит.
Сегодня я впервые встретил тебя во сне. Мне понадобилось немало времени, чтобы среди жизней миллионов людей найти твою и еще столько же, чтобы оказаться в твоих снах. Но все получилось. Ты увидела меня таким, какой я есть, а я впервые узнал, какой ты была.
Признаюсь, было довольно странно видеть в юной девушке твои черты. Также закрыта, также недоверчива и, как мне кажется, упряма. Я постарался не давить, чтобы не напугать. Еще не знаю получилось или нет, но будем надеяться на лучшее.
В своих снах ты создала огромный особняк. Он по-настоящему прекрасен, если убрать из него все лишнее, что ты почему-то посчитала необходимым. Мы стояли и любовались на бескрайнее море, обменявшись лишь парой фраз. Ты не представляешь, как сильно я хотел рассказать тебе абсолютно все. Буквально прокричать. И все для того, чтобы уберечь. Но я знаю, что если расскажу, то призрачный шанс тут же исчезнет, и все повторится вновь.
Пока я еще не до конца разобрался с тем, как происходят мои появления в твоей жизни, и чего это стоит. Ничего. Со временем я буду знать больше, а пока постараюсь сделать все, чтобы заслужить доверие маленькой Марты.
До свидания,
Твой Август.
6
Старая табуретка шаталась под ногами, но Марта старалась не подавать вида, что вот-вот готова упасть, а то бабушка Леся непременно начала бы нервничать и суетиться. Хотя, впрочем, она итак занималась именно этим.
– Тебя поддержать? – бабушка стояла рядом и переводила взгляд то с табуретки на внучку, то со штор на табуретку.
– Не надо, бабуль. Все хорошо, – слегка соврала Марта, а сама проклинала петельки, на которых висели шторы.
Бабушка любила свои тяжелые кремовые шторы, чей низ в буквальном смысле слова лежал на полу. Сколько раз ни пыталась Марта вспомнить, но в памяти не сохранилось ни одного мгновения, когда на окнах висело что-то другое.
Марта покачнулась и была готова вскрикнуть, как заботливые бабушкины руки уперлись ей в спину.
– Говорю же, давай поддержу. Не надо было тебя просить. Я и сама могла вполне справиться.
– Бабуль, мне правда нетрудно.
– Тебе, может, и не трудно, а я совсем обленилась.
– Неправда, – рассмеялась Марта, но улыбка тут же исчезла с ее лица, ведь она вспомнила, как вчера это же говорила Снежана в парке.
– Что случилось?
– Ничего. Задумалась. Еще совсем немного.
Вначале одна, а потом другая шторы упали на пол и тут же были подхвачены бабушкой, которая пошла в ванную, чтобы загрузить стиральную машинку. С чистой совестью Марта спустилась вниз.
– Поставишь чайник? Я сейчас подойду.
– Конечно.
Бабушка жила в двухкомнатной квартире в доме, построенном чуть ли не в середине прошлого века. Точно Марта не знала, но на вид он действительно был очень старым. Его ремонтировали и за ним следили, но тяжесть лет проступала даже через свежую краску.
Когда бабушка, наконец, пришла, на столе стояли две чашки и вазочка с печеньем.
– Ой, – вздохнула бабушка. – Ты и здесь все сделала.
– Ничего я не делала. Только чай налила.
– Теперь можешь рассказать, как у тебя дела. Я готова слушать, – улыбнулась бабушка Леся.
Всегда. Абсолютно всегда бабушка улыбалась и с заботой относилась к внучке. Даже в те моменты, когда она болела, то все равно надевала улыбку. Она не хотела, чтобы Марта или кто-либо еще видел ее слабой.
Как однажды, бабушка призналась: "Мой груз – это мой груз. И я не хочу без необходимости взваливать его на вас. Это не по-человечески. У каждого хватает своих собственных забот, и ненужно заниматься моими. Если мне действительно будет нужна помощь, то я непременно попрошу."
Кажется, она сказала это папе Марты во время спора. Тогда и только тогда девушка в первый и последний раз видела, как бабушка злится.
– Так ты расскажешь?
– Что? – опомнилась Марта.
– Как у тебя дела? Мы так и не пообщались нормально на дне рождения Тани, зато сейчас самое время.
– Норм…, – Марта осеклась и не стала договаривать. – Не знаю. Что-то хорошо, а что-то нет.
– Например? Я же у тебя не провидица. Язык создан, чтобы на нем говорить и делиться чем-то, а не играть в угадайку.
– Ты подумаешь, что я ненормальная.
– Глупости какие! Никогда так не подумаю.
– Мне кажется, я не справлюсь.
– С чем? – брови удивленно поползли вверх. – Милая, изъясняйся точнее.
– Со скрипкой. Я не успею подготовиться. Вчера вот день рождения, потом уже только во вторник, – с каждым словом Марта набирала скорость. – А там еще чего родители придумают. Мне времени не остается. Дома репетировать не получится. Папа вечно недоволен, когда я ее достаю.
– Теперь ты очень тараторишь. Не спеши, – бабушка погладила внучку по руке. – Все ты успеешь. Еще два месяца.
– Всего лишь.
– Целых два месяца, – настаивала Леся. – Чем больше ты будешь нервничать, тем меньше будет получатся. Скажи, есть польза от того, что ты так переживаешь?
– Нет, – призналась Марта.
– Тогда зачем? Давай ты спокойно будешь заниматься и все. Мы еще к этому вернемся. Что еще у тебя нового? Как в школе.
– Как обычно. Вот, пожалуй, в школе без перемен. Отличницей мне, думаю, не быть, но и без троек, наверное, закончить смогу.
– Звучит, конечно, не очень, – бабушка засмеялась, прикрывая рот рукой, – но уже неплохо.
– Как я не люблю алгебру с геометрией! Ты не представляешь! – Марта закатила глаза и тяжело вздохнула.
– Наверное, также как я химию. Поэтому еще как представляю. А что друзья?
Марта прикусила нижнюю губу. Ее смутило слово "друзья" во множественном числе. Последний раз, когда она дружила с кем-то кроме Снежаны, был в шестом классе, а с тех пор осталась только она.
– Милая моя, можно я скажу, но только ты не обидишься?
– Можно.
– Ты хорошая, добрая девочка, только совершенно не хочешь в себя поверить. Снежана, наверняка, хорошая подруга, но вокруг тебя много других людей. Ты ведь понимаешь, что не сможешь, как сейчас, всю жизнь сидеть с ней за одной партой? Потом вам исполнится по восемнадцать лет, и, вполне возможно, многое изменится.
– Я так далеко не заглядывала.
– А здесь не надо заглядывать. Жизнь такая штука. Я не предлагаю тебе дружить со всеми подряд. Я только прошу тебя не боятся этого делать. Иначе что? Ты останешься совсем одна? Будешь ходить из дома на работу, с работы домой и злобно поглядывать на окружающих только от того, что твой мир сожмется до крохотных размеров?
– Кажется, кто-то недавно говорил об этом.
– Кто?
– Я не помню, – нахмурилась Марта.
– Тогда этот кто-то был абсолютно прав. Не поступай так с собой.
– Да, кому я такая нужна?
– Какая?
– Вот такая!
Бабушка покачала головой.
– Ты в первую очередь нужна самой себе. Ты у себя одна. И, поверь мне, через год или два ты себя не узнаешь, – опираясь на стол, Леся поднялась. – А теперь погоди минутку.
Медленный шажками бабушка ушла в другую комнату. Марта заметила, что Леса шла, почти не поднимая ног и постоянно держалась за стену. Так было каждый раз, когда у нее начиналось обострение, и болела спина.
Из комнаты доносились звуки открывающихся ящиков шкафов и бормотание. Все закончилось победным возгласом: "Думала от меня спрятаться? Не вышло!"
Бабушка Леся вернулась со старым коричневым футляром в руках, который Марта видела раза три за свою жизнь, и у нее перехватило дыхание.
– Если твой папа против, то мы будем репетировать здесь! – решительно заявила бабушка.
– Но это ведь дедушкина скрипка.
– Дедушкина, да. Но, знаешь, я подумала и поняла, что если буду хранить память о нем таким образом, то это совершенно ни к чему не приведет. Он бы меня ругал за то, что я позволяю вещам чахнуть и умирать. Его скрипка, его книги и даже ботинки должны использоваться по назначению, а не гибнуть, спрятанные безутешной старухой.
– Ты не старуха.
– Это спорный вопрос, хорошая моя. Дедушки нет с нами уже десять лет, и за все это время я так и не осмелилась дотронутся до его вещей. Но… Ты помнишь его?
– Плохо, – призналась девушка. – Я помню вы приезжали к нам. Я выбежала из комнаты и увидела вас в коридоре. Дедушка держал в руках этот футляр, а на нем было, кажется, бежевое пальто.
– Да, бежевое. Все так. Оно до сих пор весит в шкафу. Ты можешь посмотреть, если захочешь.
– Потом я помню, как сижу в папином кресле. Накрыт стол, а дедушка играет на скрипке. Я не могла оторвать от него глаз. Но я не помню, что он играл.
– Ты не поверишь. То же самое, что любишь и ты – "Муки любви".
Марта улыбнулась, чувствуя, как на глазах наворачиваются слезы.
– Он… – Марта всхлипнула. – Он был таким чудесным.
– Да, – бабушка тоже заплакала. – Да, был. И если бы он был сейчас здесь или наблюдает за нами, он бы сказал, что хочет, чтобы ты играла на его скрипке. Знаешь, как он говорил?
Марта помотала головой.
– Музыкальные инструменты – живые создания, но живут они только тогда, когда из них льется музыка, – бабушка положила футляр перед внучкой. – Давай откроем ее, и ты сыграешь.
– У меня плохо получается.
– Даже если так, то у тебя есть дедушкина скрипка, чтобы научиться. Давай. Смелее.
Марта нажала на два маленьких замочка, и они тут же отщелкнулись. Ее тонкая рука провела по старой грубой поверхности футляра, тут и там на пути встречая царапины и небольшие вмятины. Марта подняла крышку и увидела ее.
В этом не было никакого смысла, и она не могла объяснить, но она почувствовала запах одеколона дедушки, словно он стоял за спиной и наклонился над ее плечом, чтобы тоже взглянуть на музыкальный инструмент.
Он ушел так рано. Марта помнила его лицо только по фотографиям. Но чувство, как она сидела у него на коленях, пока он читал ей книжку с яркими картинками, никогда не покидало ее. Она помнила, как поднимала голову, чтобы взглянуть на дедушку, но лицо ускользало, и оставался только образ.
– Попробуй, – уверенный голос бабушки говорил о том, что она настроена решительно.
Марта с трепетом прикоснулась к корпусу скрипки и достала ее и смычок из футляра.
– А соседи?
– Не бери в голову! – Леся махнула рукой. – Там живут все те же ворчуны, что и двадцать лет назад, и их никогда не смущало, когда играл твой дедушка.
Марта взяла скрипку, как ее учили, закрыла глаза и провела смычком по струнам. К огромному удивлению, инструмент оказался настроен почти идеально. Если бы девушка знала, что бабушка заранее приготовилась к предстоящему разговору и настроила скрипку, то волшебное удивление тут же исчезло бы.
Пусть мелодия и не звучала, как должна, но все равно у нее получалось. Марта начала с того, что они учили на занятиях в прошлом году. Нервничая и дрожа от волнения, она продолжала играть, не открывая глаза. Но если бы в это самое мгновение она посмотрела на бабушку, то увидела бы на ее лице счастье и грусть, смешанные вместе. Бабушка Леся больше не видела смысла сдерживать себя и плакала, утирая слезы первым попавшимся под руку полотенцем. Неожиданная репетиция продолжалась по-настоящему долго. Марта играла и играла. Она не хотела и не могла остановиться. Так продолжалось до тех пор, пока кто-то не зазвонил в дверь.
Смычок больше не лежал на струнах, а Марта с испугом смотрела на бабушку. Наверняка, соседи пришли жаловаться! Так она и знала! Не надо было начинать.
– Не обращай внимание. Я сейчас.
Бабушка пошла к двери, оставив Марту стоять посреди кухни, крепко сжимая инструмент.
– Леся, привет, – послышался отчетливый старческий голос. – Скажи мне, что происходит? Я выжил из ума и теперь у меня галлюцинации или я слышал скрипку? Что ты так на меня смотришь? Не мог же Борис вернуться.
– Старый ты дурак! Не говори глупости. Да, ты правильно все услышал, но это Марта играет.
– Кто? – удивился голос.
– Внучка моя. Марта. Она учится, и я дала ей скрипку Бори.
