На руке моей перчатка, И ее я не сниму, Под перчаткою загадка, О которой вспомнить сладко И которая уводит мысль во тьму.
На руке прикосновенье Тонких пальцев милых рук, И как слух мой помнит пенье, Так хранит их впечатленье Эластичная перчатка, верный друг.
Есть у каждого загадка, Уводящая во тьму, У меня – моя перчатка, И о ней мне вспомнить сладко, И ее до новой встречи не сниму.
Мне снилось
Мне снилось: мы умерли оба, Лежим с успокоенным взглядом, Два белые, белые гроба Поставлены рядом.
Когда мы сказали: «Довольно»? Давно ли, и что это значит? Но странно, что сердцу не больно, Что сердце не плачет.
Бессильные чувства так странны, Застывшие мысли так ясны, И губы твои не желанны, Хоть вечно прекрасны.
Свершилось: мы умерли оба, Лежим с успокоенным взглядом, Два белые, белые гроба Поставлены рядом.
Сада-якко
В полутемном строгом зале Пели скрипки, Вы плясали. Группы бабочек и лилий На шелку зеленоватом, Как живые, говорили С электрическим закатом, И ложилась тень акаций На полотна декораций.
Вы казались бонбоньеркой Над изящной этажеркой, И, как беленькие кошки, Как играющие дети, Ваши маленькие ножки Трепетали на паркете, И жуками золотыми Нам сияло Ваше имя.
И когда Вы говорили, Мы далекое любили, Вы бросали в нас цветами Незнакомого искусства, Непонятными словами Опьяняя наши чувства, И мы верили, что солнце — Только вымысел японца.
Принцесса
В темных покрывалах летней ночи Заблудилась юная принцесса. Плачущей нашел ее рабочий, Что работал в самой чаще леса.
Он отвел ее в свою избушку, Угостил лепешкой с горьким салом, Подложил под голову подушку И закутал ноги одеялом.
Сам заснул в углу далеком сладко, Стала тихо тишиной виденья, Пламенем мелькающим лампадка Освещала только часть строенья.
Неужели это только тряпки, Жалкие, ненужные отбросы, Кроличьи засушенные лапки, Брошенные на пол папиросы?
Почему же ей ее томленье Кажется мучительно знакомо, И ей шепчут грязные поленья, Что она теперь лишь вправду дома?
…Ранним утром заспанный рабочий Проводил принцессу до опушки, Но не раз потом в глухие ночи Проливались слезы об избушке.
Пещера сна
Там, где похоронен старый маг, Где зияет в мраморе пещера, Мы услышим робкий, тайный шаг, Мы с тобой увидим Люцифера.
Подожди, погаснет скучный день, В мире будет тихо, как во храме, Люцифер прокрадется, как тень, С тихими вечерними тенями.
Скрытые, незримые для всех, Сохраним мы нежное молчанье, Будем слушать серебристый смех И бессильно-горькое рыданье.
Синий блеск нам взор заворожит, Фея Маб свои расскажет сказки, И спугнет, блуждая, Вечный Жид Бабочек оранжевой окраски.
Но когда воздушный лунный знак Побледнеет, шествуя к паденью, Снова станет трупом старый маг, Люцифер – блуждающею тенью.
Фея Маб на лунном лепестке Улетит к далекому чертогу, И, угрюмо посох сжав в руке, Вечный Жид отправится в дорогу.
И, взойдя на плиты алтаря, Мы заглянем в узкое оконце, Чтобы встретить песнею царя — Золотисто-огненное солнце.
Влюбленная в дьявола
Что за бледный и красивый рыцарь Проскакал на вороном коне, И какая сказочная птица Кружилась над ним в вышине?
И какой печальный взгляд он бросил На мое цветное окно, И зачем мне сделался несносен Мир родной и знакомый давно?
И зачем мой старший брат в испуге При дрожащем мерцаньи свечи Вынимал из погребов кольчуги И натачивал копья и мечи?
И зачем сегодня в капелле Все сходились, читали псалмы, И монахи угрюмые пели Заклинанья против мрака и тьмы?
И спускался сумрачный астролог С заклинательной башни в дом, И зачем был так странно долог Его спор с моим старым отцом?
Я не знаю, ничего не знаю, Я еще так молода, Но я всё же плачу, и рыдаю, И мечтаю всегда.
Заклинание
Юный маг в пурпуровом хитоне Говорил нездешние слова, Перед ней, царицей беззаконий, Расточал рубины волшебства.
Аромат сжигаемых растений Открывал пространства без границ, Где носились сумрачные тени, То на рыб похожи, то на птиц.
Плакали невидимые струны, Огненные плавали столбы, Гордые военные трибуны Опускали взоры, как рабы.
А царица, тайное тревожа, Мировой играла крутизной, И ее атласистая кожа Опьяняла снежной белизной.
Отданный во власть ее причуде, Юный маг забыл про всё вокруг, Он смотрел на маленькие груди, На браслеты вытянутых рук.
Юный маг в пурпуровом хитоне Говорил, как мертвый, не дыша, Отдал всё царице беззаконий, Чем была жива его душа.
А когда на изумрудах Нила Месяц закачался и поблек, Бледная царица уронила Для него алеющий цветок.
Гиена
Над тростником медлительного Нила, Где носятся лишь бабочки да птицы, Скрывается забытая могила Преступной, но пленительной царицы.
Ночная мгла несет свои обманы, Встает луна, как грешная сирена, Бегут белесоватые туманы, И из пещеры крадется гиена.
Ее стенанья яростны и грубы, Ее глаза зловещи и унылы, И страшны угрожающие зубы На розоватом мраморе могилы.
«Смотри, луна, влюбленная в безумных, Смотрите, звезды, стройные виденья, И темный Нил, владыка вод бесшумных, И бабочки, и птицы, и растенья.
Смотрите все, как шерсть моя дыбится, Как блещут взоры злыми огоньками. Неправда ль, я такая же царица, Как та, что спит под этими камнями?
В ней билось сердце, полное изменой, Носили смерть изогнутые брови, Она была такою же гиеной, Она, как я, любила запах крови».
По деревням собаки воют в страхе, В домах рыдают маленькие дети, И хмурые хватаются феллахи За длинные, безжалостные плети.
Корабль
«Что ты видишь во взоре моем, В этом бледно-мерцающем взоре?» – «Я в нем вижу глубокое море С потонувшим большим кораблем.
Тот корабль… величавей, смелее Не видали над бездной морской. Колыхались высокие реи, Трепетала вода за кормой.
И летучие странные рыбы Покидали подводный предел И бросали на воздух изгибы Изумрудно-блистающих тел.
Ты стояла на дальнем утесе, Ты смотрела, звала и ждала, Ты в последнем веселом матросе Огневое стремленье зажгла.
И никто никогда не узнает О безумной, предсмертной борьбе И о том, где теперь отдыхает Тот корабль, что стремился к тебе.
И зачем эти тонкие руки Жемчугами прорезали тьму, Точно ласточки с песней разлуки, Точно сны, улетая к нему.
Только тот, кто с тобою, царица, Только тот вспоминает о нем, И его голубая гробница В затуманенном взоре твоем».
Ягуар
Странный сон увидел я сегодня: Снилось мне, что я сверкал на небе, Но что жизнь, чудовищная сводня, Выкинула мне недобрый жребий.
Превращен внезапно в ягуара, Я сгорал от бешеных желаний, В сердце – пламя грозного пожара, В мускулах – безумье содроганий.
И к людскому крался я жилищу По пустому сумрачному полю Добывать полуночную пищу, Богом мне назначенную долю.
Но нежданно в темном перелеске Я увидел нежный образ девы И запомнил яркие подвески, Поступь лани, взоры королевы.
«Призрак Счастья, Белая Невеста…» — Думал я, дрожащий и смущенный, А она промолвила: «Ни с места!» — И смотрела тихо и влюбленно.
Я молчал, ее покорный кличу, Я лежал, ее окован знаком, И достался, как шакал, в добычу Набежавшим яростным собакам.
А она прошла за перелеском Тихими и легкими шагами, Лунный луч кружился по подвескам, Звезды говорили с жемчугами.
Сады души
Сады моей души всегда узорны, В них ветры так свежи и тиховейны, В них золотой песок и мрамор черный, Глубокие, прозрачные бассейны.
Растенья в них, как сны, необычайны, Как воды утром, розовеют птицы, И – кто поймет намек старинной тайны? — В них девушка в венке великой жрицы.
Глаза, как отблеск чистой серой стали, Изящный лоб, белей восточных лилий, Уста, что никого не целовали И никогда ни с кем не говорили.
И щеки – розоватый жемчуг юга, Сокровище немыслимых фантазий, И руки, что ласкали лишь друг друга, Переплетясь в молитвенном экстазе.
У ног ее – две черные пантеры С отливом металлическим на шкуре. Взлетев от роз таинственной пещеры, Ее фламинго плавает в лазури.
Я не смотрю на мир бегущих линий, Мои мечты лишь вечному покорны. Пускай сирокко бесится в пустыне, Сады моей души всегда узорны.
Зараза
Приближается к Каиру судно С длинными знаменами Пророка. По матросам угадать нетрудно, Что они с Востока.
Капитан кричит и суетится, Слышен голос гортанный и резкий, Меж снастей видны смуглые лица, И мелькают красные фески.
На пристани толпятся дети, Забавны их тонкие тельца, Они сошлись еще на рассвете Посмотреть, где станут пришельцы.
Аисты сидят на крыше И вытягивают шеи. Они всех выше, И им виднее.
Аисты – воздушные маги, Им многое тайное понятно: Почему у одного бродяги На щеках багровые пятна.
Аисты кричат над домами, Но никто не слышит их рассказа, Что вместе с духами и шелками Пробирается в город зараза.
Жираф
Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд, И руки особенно тонки, колени обняв. Послушай: далёко, далёко, на озере Чад Изысканный бродит жираф.
Ему грациозная стройность и нега дана, И шкуру его украшает волшебный узор, С которым равняться осмелится только луна, Дробясь и качаясь на влаге широких озер.
Вдали он подобен цветным парусам корабля, И бег его плавен, как радостный птичий полет. Я знаю, что много чудесного видит земля, Когда на закате он прячется в мраморный грот.
Я знаю веселые сказки таинственных стран Про черную деву, про страсть молодого вождя, Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман, Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя.
И как я тебе расскажу про тропический сад, Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав… Ты плачешь? Послушай… далёко, на озере Чад Изысканный бродит жираф.
Носорог
Видишь, мчатся обезьяны С диким криком на лианы, Что свисают низко, низко, Слышишь шорох многих ног? Это значит – близко, близко От твоей лесной поляны Разъяренный носорог.
Видишь общее смятенье, Слышишь топот? Нет сомненья, Если даже буйвол сонный Отступает глубже в грязь. Но, в нездешнее влюбленный, Не ищи себе спасенья, Убегая и таясь.
Подними высоко руки С песней счастья и разлуки, Взоры в розовых туманах Мысль далёко уведут, И из стран обетованных Нам незримые фелуки За тобою приплывут.
