Николай Федорович Дубровин
История войны и владычества русских на Кавказе. Георгиевский трактат и последующее присоединение Грузии. Том 3

Полковник Пиери был действительно оставлен без всякой поддержки, ибо бригадир Апраксин только б июля получил приказ Леонтьева приблизиться к алдинской переправе, от которой находился не ближе двадцати верст. Хотя он тотчас же выступил по назначению, но участь отряда Пиери была уже решена. Апраксин наткнулся на толпу чеченцев, преследовал их до Алхановой деревни, сжег ее и, вернувшись в Малую Кабарду, написал пышное донесение о подвигах своего отряда.

«Если то были одни скрывшиеся жители деревни Алхановой, – писал князь Потемкин, недовольный донесением Апраксина^[173], – то о преимуществе, одержанном над ними столь знатными силами, можно было сказать короче. Достойно, однако же, примечания, что несколькими ядрами, коих всех пущено только двадцать шесть, погибло в одной схватке сто семьдесят человек и что еще одним выстрелом повалено более половины толпы, – искусство артиллеристов чрезвычайное. Но менее удачи в трофеях: снятый с мертвого патронташ, нечто похожее на барабан, и таковое же знамя могли бы быть преданы молчанию, особливо когда уже и отданы казакам»…

«Я желаю, – писал светлейший в другом ордере^[174], – чтобы ваше превосходительство вменили всем начальникам отрядов, дабы избегать пушками пугать, но употреблять выстрелы там, где артиллерия вредить может, ибо я уверен, что все горские жители, соединясь вместе, не выдержат живого огня наших батарей».

Увлечение полковника Пиери имело гибельные последствия. Первый успех Мансура над русскими войсками народ приписал его чудесам и исполнению пророчеств. Влияние пророка выросло не только в глазах его соотечественников, но и среди соседних народов. Кабардинцы волновались и готовы были примкнуть к чеченцам. Победы бригадира Апраксина, о которых он доносил так подробно, не испугали горцев и не ослабили их приверженности к Мансуру. Из разных мест целыми толпами шли они под знамена лжепророка и через шесть дней после сожжения Алхи напали на наши передовые посты. Мансур приобрел теперь столь большую власть над народом, что по собственному усмотрению лишал жизни преступников и, вопреки учению Магомета, ввел обряд обрезания. Чеченцы, не исключая стариков и женщин, спешили исполнить этот обряд, суливший блаженство в будущей жизни, и но неискусству операторов нередко платили за это жизнью. Вся Чечня беспрекословно подчинилась Мансуру, но он, не довольствуясь этим, простирал виды еще дальше. Лжепророк хотел привлечь под свои знамена все мусульманское население и обратить в ислам и другие горские племена, не исповедовавшие до сих пор этой религии. Его эмиссары появились у осетин и ингушей и старались склонить их на свою сторону. Осетины отказались следовать учению чеченского пророка, а ингуши отправили нарочного к подполковнику Матцену, находившемуся с отрядом у Владикавказа.

– Будем ли мы блаженны, совершив обрезание? – спрашивал посланный.

– Если б от обрезания могло произойти какое-либо чудо, – отвечал Матцен, – то я первый совершил бы его.

Ингуши отвергли предложение Мансура и остались в идолопоклонстве. Несмотря на эти неудачи, лжепророк не терял надежды на успех. Он торжественно объявил, что в скором времени пойдет к Кизляру, и в июле напал на Каргинский редут верстах в пяти от этого города. Хотя весь гарнизон редута состоял из одного обер-офицера и нескольких рядовых, чеченцы, несмотря на свою многочисленность, не могли овладеть укреплением и вынуждены были зажечь близлежащие строения. Распространившийся огонь достиг порохового погреба, и укрепление с храбрыми защитниками взлетело на воздух^[175].

Шейх-Мансур торжествовал новую победу и честным словом уверял своих легковерных последователей, что Кизляр точно так же падет к ногам правоверных. Жители города были в большом страхе. Командовавший войсками на линии в отсутствие П.С. Потемкина генерал-поручик Леонтьев сам отправился в Кизляр, чтобы усилить его войсками и принять меры к защите. В Кизляре он нашел два полка, Томский и Астраханский, причем две роты последнего находились на Очинской пристани для охраны провианта. Сочтя эти войска недостаточными для защиты такого пункта, Леонтьев просил астраханского губернатора прислать к нему две тысячи калмыков^[176] и приказал бригадиру Апраксину с его отрядом следовать к реке Малке, чтобы не дать кабардинцам соединиться с чеченцами, а подполковника Вреде с батальоном мушкетер отправил на усиление Григориополиса.

Между тем находившийся в крепости Григориополис майор Жильцов донес подполковнику Вреде, что 26 июля поутру прискакал к нему правитель Малой Кабарды князь Джембулат и объявил, что князь Дол со своими подвластными перешел на сторону Мансура, что жители, подвластные князю Долу, опасаясь наказания, готовятся к побегу и что лжепророк по соединении с кабардинцами намерен напасть на Григориополис. Получив эти сведения, подполковник Вреде тотчас же выслал разъезд из тридцати пяти донских казаков под началом хорунжего Павлова. Отъехав верст пятнадцать от укрепления, разъезд наткнулся на небольшую партию чеченцев, которую хотя и преследовал верст пять, но настичь не смог. Поутру 27-го числа Павлов был опять отправлен для обнаружения неприятеля, имел с ним перестрелку и донес, что значительная партия чеченцев уже вступила в Малую Кабарду. Приехавший в тот же день князь Джембулат сообщил более подробные сведения. Он говорил, что Мансур со значительной толпой чеченцев и своих приверженцев прибыл в селения князя Дола и расположился в его доме, что пророк пригласил к себе всех князей и владельцев Малой Кабарды и требовал, чтобы они соединились с ним. Недовольные своими владельцами уздени и простой народ с радостью приняли предложение Мансура, надеясь при его посредстве избавиться от деспотического правления своих князей.

Еще до появления пророка в Кабарде уздени несколько раз обращались с жалобой на притеснения владельцев и просили дозволения переселиться в Россию. Они писали, что князья, противореча обычаям и законам, захватывают у них овец, быков и употребляют в пищу, что они берут лошадей и ездят на них, не спрашивая разрешения хозяев, берут деньги взаймы под поручительство узденей и не отдают, а заставляют платить поручителей, без разрешения хозяина входят в дом и, отобрав у родителей хорошеньких мальчиков и девочек, уводят в свои дома, где держат сколько вздумается^[177].

Такой произвол и жестокое обращение владельцев со своими подвластными заставили узденей просить русское правительство или ограничить произвол князей, или позволить им выселиться из Кабарды и перейти на другое место. Уздени находили свое положение столь невыносимым, что готовы были разбрестись в разные стороны, если не получат удовлетворения. Появление Мансура привлекло их внимание, и большинство изъявило готовность встать под его знамена. Владельцы оказались меж двух огней: с одной стороны, они не решались открыто присоединиться к Мансуру, опасаясь наказания русского правительства, с другой – боялись быть разоренными своими же подвластными. Первое время они не давали никакого определенного ответа Мансуру, но когда увидели, что большинство населения, их ненавидевшего, перешло на сторону пророка, то сочли более выгодным последовать общему течению, но так, чтобы оставить себе некоторый путь отступления. Они уполномочили Джембулата отправиться в Григориополис, уведомить русских о происходящем и уверить начальника гарнизона, что кабардинские владельцы в силу данной ими присяги остаются верными русскому правительству, но просят разрешения отправить жен, детей и имущество к стороне Барсуклов и Анзоровых Кабаков, а все взрослое население останется на своих местах.

Оставшись налегке в Кабарде, говорил Джембулат, мы будем в случае нападения развратника защищать себя и свои селения.

Джембулат просил дать ему несколько волов для перевозки имущества и обещал тотчас же возвратить их. Подполковник Вреде отговаривал кабардинцев от переселения и, не будучи в силах запретить, требовал, чтобы те из владельцев, кто захочет переселиться, прислали предварительно своих сыновей в аманаты. Взяв две пары волов, Джембулат отправился в Кабарду с обещанием исполнить требование русского начальника, но кабардинские князья аманатов не прислали, хотя из Григориополиса видно было, как длинные обозы их с имуществом покидали селения.

Утром 29 июля в укреплении заметили, что в близлежащем лесу собираются толпы вооруженных людей, что по временам несколько чеченских всадников со значками и знаменами показываются из лесу, что навстречу им из кабардинского леса выезжает несколько всадников со значками. Нетрудно было убедиться, что кабардинцы действовали заодно с чеченцами и что обещание их остаться верными русскому правительству было сделано с целью усыпить бдительность наших начальников и успеть вывезти имущество.

Видя, что толпа горцев все увеличивается, подполковник Вреде отправил к ним переводчика с приказанием спросить, зачем они собираются. Вместо ответа собравшиеся стали бранить русских и хотели встретить выехавшего выстрелами. Переводчик вынужден был вернуться в укрепление, к обороне которого и были приняты меры. Стоявшие лагерем войска были введены в укрепление и расположены вдоль прикрытого пути. Наиболее слабые места последнего были заставлены провиантским обозом, промежутки между фурами были забраны досками, бревнами и другим материалом, имевшимся под рукой. Казенные лошади и волы, загнанные внутрь укрепления, были размещены в различных строениях и во рву, а частный скот из-за тесноты укрепления был оставлен под пушечными выстрелами за валом в землянках Селенгинского полка, двери и окна этих землянок были наскоро заложены.

Около двух часов пополудни горцы подошли к Григориополису и почти со всех сторон окружили укрепление, толпами и в одиночку они разъезжали по горам и лощинам, стараясь пресечь всякое сообщение. Одна из таких партий наткнулась на семерых казаков, сопровождавших переводчика Цыганкова, ехавшего из Владикавказа с письмами и конвертами. За версту от укрепления казаки были окружены толпой горцев, открывших по ним огонь. При первых выстрелах подполковник Вреде отправил на помощь атакованным хорунжего Павлова с несколькими казаками, который хотя и выручил Цыганкова, но, будучи сам окружен неприятелем, принес его на своих плечах к укреплению. Толпа кабардинцев и чеченцев, спустившись в овраги, окружающие укрепление, стреножила лошадей и открыла огонь по укреплению, их поддерживала еще большая толпа всадников, среди которых виднелся одетый в белое сам пророк.

Перестрелка, начавшись с двух часов пополудни, продолжалась до самых сумерек. Не надеясь взять укрепление силой, горцы зажгли сараи, конюшни и прочие строения, принадлежавшие Астраханскому пехотному полку. Под прикрытием густого дыма они приблизились к укреплению и усилили огонь, укрываясь в лощинах и за естественными препятствиями. Чтобы выманить их на открытое место, подполковник Вреде довольно удачно применил следующую хитрость: зная алчность горцев и их склонность к грабежу и разбою, Вреде стал поодиночке выпускать из крепости скот, горцы целыми толпами бросались на добычу, а их поражали картечью. Такой маневр удавался довольно долгое время, и тринадцать голов скота дорого обошлись горцам, все еще питавшим надежду овладеть укреплением, гарнизон которого стал ощущать недостаток в воде.

Стояли жаркие дни, вода, которую успели запасти до осады, была почти вся израсходована, и потому подполковник Вреде решился произвести вылазку и выгнать неприятеля из оврагов и засад. Восемьдесят охотников и сто казаков под прикрытием огня крепостных орудий с криком бросились с разных сторон из укрепления. Ошеломленный неприятель отступил, зажег стояшие на равнине стоги сена и скрылся в чеченских лесах.

Осада Григориополиса была неудачна для горцев: они потеряли много убитыми и ранеными, не причинив нам большого вреда, все наши потери были девять убитых нижних чинов и один офицер и шестнадцать рядовых раненых^[178].

Глава 7

Нападение кабардинцев на наги отряд при реке Малке и Шейх-Мансура – на Кизляр. Разбой на линии. Деятельность Мансура и преследование его нашими войсками. Прокламации П.С. Потемкина. Бой у Татартупа

Отступая от Григориополиса, чеченцы хотя и убедились в несбыточности обещаний Мансура, будто выстрелы русских пушек обратятся на самих стреляющих, но довольствовались тем, что сумели привлечь на свою сторону кабардинцев. Большая часть жителей Малой Кабарды покинула свои селения и, страшась наказания, рассеялась в разные стороны. Князь Дол со своими подвластными и некоторыми другими владельцами поселился в верховьях Сунжи по соседству с ингушами, другая часть жителей Малой Кабарды удалилась к верховьям Терека, и лишь немногие возвратились в свои селения и просили помилования^[179].

Жители Большой Кабарды были также скорее враждебны, чем покорны нам. Вся Кабарда делилась в то время на три партии. Первая и самая сильная симпатизировала Мансуру, снабжала его толпу продовольствием, готовилась присоединиться к лжепророку и приглашала его в свои владения. Вторая, под руководством Мисоста Баматова, оставалась в нерешительности и, тайно сочувствуя чеченцам, делала вид, будто бы недовольна приближением Мансура к их владениям. Наконец, третья, составлявшая меньшинство, под руководством князей Касаевых и Хамурзиных, была чистосердечно предана России, но, опасаясь преследования большинства, была в самом неприятном положении. Не было никакого сомнения, что если Мансур вступит в Кабарду, то и эта последняя партия вынуждена будет перейти на сторону противников России^[180].

Между тем волнения в Кабарде с каждым днем усиливались. Поддерживая постоянные сношения с закубанскими черкесами и чеченцами и получая побуждающие к восстанию письма Мансура, большинство кабардинцев продавало свое имущество, скот и на вырученные деньги покупало оружие и лошадей. Подстрекаемые Портой, обнадеживавшей их своей помощью, кабардинцы, соединившись с закубанскими черкесами, вторгались на нашу территорию, грабили, уводили в плен жителей и, наконец, собравшись значительным числом, совершили безуспешные, впрочем, нападения на Константиногорск, селение Нино и даже Георгиевскую крепость.

Получив известие, что главное скопище кабардинцев находится на реке Малке, генерал-майор Шемякин собрал наскоро отряд с намерением их разогнать. Версты за четыре от Малки около шести часов пополудни 4 августа кабардинцы встретили наш отряд тремя толпами, численность которых простиралась до тысячи человек. Они требовали, чтобы русские войска вернулись назад, и кричали, что не позволят им расположиться лагерем на Малке. Сочтя такое требование до крайности дерзким, Шемякин через переводчика Вилковского приказал собравшимся, чтобы они, оставив свою наглость, немедленно разошлись по домам. Не подчинившись, кабардинцы атаковали наш отряд, но были отражены и прогнаны за Малку^[181]. Остановившись на месте сражения, Шемякин просил генерал-поручика Леонтьева прислать подкрепление для наказания кабардинцев, но просьба эта не могла быть удовлетворена за отсутствием свободных войск, занятых в то время действиями против Мансура, успевшего собрать значительную толпу головорезов.

В начале августа кизлярский комендант бригадир Вишняков донес, что большая часть аксаевских владельцев с их узденями присоединились к Мансуру, который намерен прежде всего напасть на Очинскую пристань, где надеется захватить провиант, необходимый для пропитания его сборища. Кроме значительного запаса провианта, привлекавшего внимание лжепророка, Очинская пристань имела в глазах Мансура то важное значение, что, овладев ей, он прерывал сообщение Кизляра с Астраханью и со станицами Гребенского и Семейного войск. Предоставленный собственным средствам, Кизляр казался горцам легкой добычей, и они, обнадеженные обещаниями лжепророка, были уверены в успехе. Охотники до всякой поживы, туземцы толпами стекались под знамена Мансура. Здесь были чеченцы, кабардинцы, лезгины различных племен и родов, жители шамхальства Тарковского и кумыки, составлявшие ядро толпы. Ингуши вовсе не участвовали в возмущении, а из костюковцев лишь немногие находились в толпе Мансура. Костюковский владелец Хамза, имевший чин капитана, оставался глух ко всем внушениям лжепророка и своим примером удержал многих от вступления в его войско. Андреевский владелец старик Темир с тремя сыновьями оставался верен России, другой такой же старик Муртаза-Али также выказывал усердие, но его сын Чапалов был главным пособником Мансура^[182]. Большая часть владельцев Малой Кабарды держали сторону лжепророка, в особенности князь Дол, который был главным орудием в собирании толпы и распространении фантастических слухов о святости Мансура.

Поддержанный столь влиятельными лицами, которые привели к нему своих вооруженных подвластных, чеченский имам решился напасть на Кизляр. Пользуясь обмелением Терека и возможностью перейти его во многих местах вброд, около 11 часов утра 19 августа Мансур стал переходить на левый берег реки верстах в пятнадцати ниже Кизляра. После переправы все скопище, численность которого, по донесению бывших на пикетах гребенских казаков, простиралась до 10 000, подошло к урочищу Буйвалы верстах в семи от Кизляра и расположилось в садах, окружающих город. Добравшись до садов, нестройная толпа уже не внимала голосу своего предводителя и не следовала его указаниям идти прямо на приступ. Горцы видели перед собой добычу и предались грабежу. Весь следующй день неприятель опустошал сады, жег находившиеся там строения и только ночью попытался напасть на ретраншемент, возведеннный вокруг форштадта^[183].

Медлительность, с которой неприятель готовился к нападению на Кизляр, позволила бригадиру Вишнякову приготовиться к встрече с ним. Оборона ретраншемента была разделена на две части: правая половина, прикрывавшая дома татар, была поручена защите Терского войска под началом капитана князя Бековича-Черкасского, а левая, с домами грузин и армян, – плац-майору Бояркину. Для защиты города был назначен отряд в 2500 человек, в состав которого входили две роты Астраханского и Кизлярского полков, Гребенские и терские казаки и ополчение из грузин, армян и калмыков. Гарнизонный батальон был оставлен в крепости в резерве, а вне ретраншемента стоял лагерем Томский пехотный полк под началом полковника Лунина^[184].

Вечером 20 августа неприятель попытался овладеть ретраншементом, но был встречен огнем из всех орудий, бывших в укреплении. Засев во рву ретраншемента, горцы до пяти раз бросались на штурм и продолжали нападение до тех пор, пока спустившиеся в ров защитники не выбили их оттуда штыками. Видя неудачу, Мансур отступил к урочищу Буйвалы, захватив с собою все тела убитых.

На следующий день неприятель, оставив намерение овладеть укреплением, атаковал Томский пехотный полк, который, выстроившись в каре, встретил его батальонным огнем. Но ни огонь, ни выстрелы из крепости не смогли сразу остановить горцев, дравшихся отчаянно, скрываясь в ямах и лощинах, засев за разными преградами, они вели беглый огонь по каре, в котором было только 720 нижних чинов. Видя многочисленность противника и не желая напрасно терять людей, полковник Лунин перестроил каре в треугольник и одной из его вершин стал отступать в укрепление. Хотя горцы наседали на отступающих и старались их окружить, но всюду встречались лицом к лицу и несли огромные потери. При каждом натиске неприятеля полковник Лунин останавливался, принимал его в штыки и тем наносил ему жестокое поражение. По отступлении Томского полка в ретраншемент горцы были встречены огнем из всех орудий и были вынуждены отступить. Они оставили на месте восемь значков и до 70 убитых, тела которых не успели захватить с собой. Впоследствии было найдено сверх того много трупов в кустах, забросанных хворостом.

Свидетельствуя о заслугах Кизлярского гарнизона, полковник Лунин доносил, что особенно храбро защищались спешенные гребенские казаки с атаманом Петром Сехиным, Терское войско под началом князя Бековича-Черкасского и все жители за исключением калмыков. «Они суть совершенные трусы, – писал Лунин^[185], – за всеми понуждениями и побоями никак не мог довесть, дабы вслед за бегущими бросились или в сражении вспомоществование чинили, а только стояли дрожа».

Отраженное от Кизляра скопище, переночевав на речке, известной под именем Нового Терека в двадцати верстах от Кизляра, чуть свет 22 августа поднялось всем станом и, разделившись на три части, разошлось в разные стороны: одна двинулась по дороге, пролегавшей по морскому берегу, другая к кумыкскому селению Эндери и третья в чеченские селения.

Неудача под Кизляром сильно подействовала на сообщников Мансура, теперь ясно увидевших, что его предсказания не сбываются, а его последователи терпят одни неудачи. Чеченцы решили оставить своего имама, который вынужден был покинуть родину и скрыться в кумыкских селениях. Кавказское начальство не сумело воспользоваться этим охлаждением, и Мансур снова усилился. Там, где нужно было применить силу, представители нашей власти употребляли убеждение и напрасно тратили время в бесполезных переговорах. Горцы понимали, что поступки их достойны наказания, ожидая его, андреевцы и аксаевцы покидали свои дома и со всем имуществом уходили в горы. Так называемые аульные татары (оседлые ногайцы), возбужденные старейшинами, также поднялись со своих мест, чтобы присоединиться к лжепророку, но были остановлены полковником Савельевым, подоспевшим с Моздокским казачьим полком и занявшим все переправы по Старому Тереку^[186]. Генерал-поручик Потемкин поручил Леонтьеву уговорить кумыков и ногайцев оставаться на месте. «Милосердие Великой Екатерины, – писал он^[187], – не отринет и их раскаяние, если оно будет чистосердечно».

Вместо того чтобы действовать быстро и решительно, Потемкин откладывал все действия до своего возвращения на линию и только поручил кизлярскому коменданту бригадиру Вишнякову заготовить продовольствие для четырех полков пехоты, пяти эскадронов и тысячи казаков.

Распоряжаясь издали, напрасно теряя время в переписке, упуская благоприятные обстоятельства и связывая руки стоявшему у дела ближайшему начальству, Потемкин хотел устрашить горцев одним своим именем. Он приказал распустить слух, что, как только он прибудет на линию, весь собранный отряд будет обращен для наказания последователей лжепророка^[188].

Последний, найдя приют в Эндери, не терял надежды на лучшее и вербовал новую толпу приверженцев. Жители селений Казаниш, Губден, Хунзаха, Эрнели, Карабудагкента, Каякента и пр. партиями и поодиночке стекались к имаму, некоторые кумыкские князья также приняли его сторону и выдали аманатов, но считали своим долгом заверить русское начальство, что, будучи искренно преданы России, не могут справиться со своими подвластными, которые, несмотря на запрет, уходят к лжепророку^[189].

В начале сентября Мансур явился в Горячевское селение, подвластное князьям Аксаевским, и уверял всех, что ожидает прибытия чеченских войск, что после совещаний с андреевцами и аксаевцами пойдет или опять на Кизляр, или на Калиновскую станицу. «Кумыки просят меня идти на Кизляр, – говорил имам, – а чеченцы хотят напасть на станицу Калиновская. После совета мы решим, куда идти».

Совещание, однако же, не состоялось, и Мансур, не дождавшись обещанных им чеченских войск, отправился на речку Ярык-Су, где и водрузил свое знамя. С ним прибыло несколько кабардинцев и кумыкские князья – Чапалов, Арслан-Гирей и Али-Солтан, последний, обещая доставить продовольствие, отправил его в лагерь лжепророка на большом числе арб^[190]. Провиант этот, как единственный источник продовольствия последователей Мансура, число которых достигало 500, был весьма скоро израсходован, и потому большинство собравшихся на Ярык-Су вынуждено было разойтись по домам^[191]. Остатки сборища вместе с имамом отправились к деревне Костюки и, не доходя верст десяти, расположились лагерем. Здесь Мансур думал устроить постоянное пристанище и укрепиться^[192], чтобы в случае преследования нашими войсками иметь убежище, где можно бы было защищаться до конца.

Видя охлаждение к себе чеченцев, имам отправил к ним послание, в котором высказывал сожаление, что при нем находятся всего девять чеченцев. Он призывал их к себе, говоря, что после Курбан-Байрама все собравшиеся вокруг него увидят святого, при покровительстве которого легко овладеют Кизляром и будут во всем иметь удачу. Мансур писал, что если и на этот раз слова его окажутся несправедливыми, то он готов предать себя сожжению^[193]. Чеченцы приняли это послание крайне недоверчиво, и большинство не откликнулось на его приглашение. Мансур вынужден был ездить по аулам и собирать приверженцев поодиночке, стараясь восстановить простой народ против их владельцев. Он посетил качкалыков, аксаевцев, кабардинцев, был несколько раз в селении Эндери, чтобы пригласить всех жителей идти с ним на Кизляр, где обещал богатую добычу^[194].

Хотя при всех своих усилиях лжепророк сумел собрать шайку не более сотни человек, намерение Мансура вторично напасть на Кизляр заставило Потемкина принять меры, чтобы не подпустить его к городу. Он приказал полковнику Лунину в случае движения неприятеля к Кизляру взять все свободные команды и, выйдя из города, разбить горцев в поле^[195]. К кабардинцам командующий войсками отправил воззвание, призывавшее их к порядку и повиновению. Он просил их опомниться, не навлекать на себя наказания и быть уверенными, что «оказавшийся ложным имам Мансур не спасет обманными чудесами от грома и стрел, которые поразят преступников».

Майор князь Ураков, которому было поручено прочесть это воззвание, сам отправился в Кабарду и, собрав князей и владельцев в доме Мисоста Баматова, прочел им воззвание, но собравшиеся вместо покорности потребовали возвращения их холопов, вышедших из Кабарды и поселившихся на линии. Безусловная уступка требованию кабардинских князей могла послужить для них знаком нашей слабости и повлечь новые требования, поэтому П.С. Потемкин не счел возможным тогда же удовлетворить желание кабардинцев, но не отказывался исполнить его в будущем, если князья и владельцы останутся верными русскому правительству. «Никогда подчиненные, – писал он^[196], – не дерзали начальнику делать требование, но каждую нужду покорно представляют и просят. Верные рабы ее императорского величества всегда отличены будут: холопья, принадлежащие владельцам верным, отданы были б. Но сей милости должно сделаться достойными».

Не удовлетворенные в своем желании, кабардинцы не считали нужным исполнить волю командующего войсками и продолжали свои сношения с лжепророком.

Владелец Малой Кабарды князь Дол, переселившись к Кавказским горам, собрал шайку более 700 человек, с которыми и разбойничал в окрестностях Владикавказа. Он нападал на всех проезжающих, прервал сообщение с Грузией и, когда в октябре наша команда была послана из крепости за сеном, напал на нее и захватил сено на глазах всего владикавказского гарнизона. Бывший во Владикавказе подполковник Матцен выслал против разбойников 200 егерей и послал сигнал жившим вблизи крепости ингушам, чтобы они ударили на шайку князя Дола. Игнушский старейшина Чош, собрав в полчаса 150 человек, подоспел с ними к нашим егерям, и вместе они заставили князя Дола бросить захваченное сено^[197].

Князь Дол скрылся, но не оставил своих разбойничьих действий. Вместе с другими кабардинскими владельцами он совершал беспрестанные вторжения в наши границы. Сын князя Мисоста Баматова вскоре после прочтения в доме его отца воззвания П.С. Потемкина собрал 30 узденей, с которыми отправился к чеченскому имаму, чтобы пригласить его прийти в Кабарду со своим ополчением. Под предлогом того, что он намерен в скором времени идти к Кизляру, а в действительности опасаясь попасть в наши руки, Мансур отказался от приглашения князя Мисоста, зная, что среди кабардинцев есть еще преданные нам. Он вручил прибывшим свое знамя и просил кабардинцев как можно чаще совершать нападения на разные пункты Кавказской линии и в особенности беспокоить русских в то время, когда он пойдет на Кизляр^[198].

Кабардинцы с восторгом приняли знамя, присланное Мансуром, и обещали исполнить пожелание чеченского имама^[199]. Они договорились с закубанскими народами действовать единодушно. Будучи всегда готовы на разбой, закубанцы тем охотнее следовали внушениям кабардинцев, что надеялись на помощь Порты. В то время по всему Закубанью прошел слух, будто турецкое правительство, всегда враждебное России, прислало Мансуру письмо, в котором говорилось, что если ему нужны деньги, знамя, пушки и войско, то все это будет доставлено. Уверяли даже, что деньги и знамя уже присланы и находятся у ахалцихского паши^[200]. Хотя эти слухи и были ложны, но оказали большое влияние на все горское население правого фланга Кавказской линии. Так, 2 октября кабардинцы и закубанцы одновременно напали на редуты Невинный и Кубанский^[201], а девять дней спустя, 11 октября, партия кабардинцев в четыреста человек напала на селение Нино, где сумела угнать пятьсот лошадей и восемьсот баранов, другая партия человек в пятьсот, пробравшись на линию выше Константиногорска, разграбила несколько селений и захватила тридцать одного поселенца, ехавших на линию^[202].

Между тем лжепророк, не считая себя достаточно сильным, чтобы напасть на Кизляр, уверял единомышленников, что не идет к этому городу только потому, что качкалыки и аксаевцы приглашают его вторгнуться на русскую территорию между станицами Шелкозаводская и Щедринская, разорить селения и угнать табуны. Мансур говорил, что его движение и направление удара будут зависеть от числа войск, которое соберется под его знамена, а пока, чтобы удовлетворить потребности собравшихся, занять их и не оставлять праздными, лжепророк отправил партию человек в четыреста для нападения на станицу Каргалинская. Предприятие не увенчалось успехом, горцы были разогнаны прежде, чем успели переправиться через реку.

Так обстояли дела к 30 сентября, когда генерал-поручик П.С. Потемкин прибыл в Георгиевск. Он обнаружил, что вся наша граница от Каспийского до Черного моря была одинаково подвержена нападению неприятеля. «Обстоятельства здешние в крайнем замешательстве, – доносил он^[203], – лжепророк паки собирается напасть на Кизляр и на все наши селения. Все кумыки, чеченцы и прочие горцы, даже часть дагестанцев стекаются к нему для нападения на наши пределы».

Накануне приезда П.С. Потемкина в Наур к этому местечку подходило до тысячи чеченцев, покушавшихся переправиться через Терек, другая такая же партия появилась у Моздока, но была прогнана. Партии кабардинцев вторгались в наши границы, совершали грабежи, угоняли скот и уводили в плен жителей. Примеру их следовали почти все племена закубанских черкесов. Разбойничьи набеги горцев были удачны, потому что войска наши, состоявшие преимущественно из пехоты, не могли воспрепятствовать прорыву партий наездников, быстро и неожиданно переезжавших из одного пункта в другой. Находившиеся на линии кавалерийские полки были в плохом состоянии: при некомплекте в людях они имели еще больший недостаток в лошадях, в разное время угнанных горцами и не пополненных. Пехотные полки были разбросаны по всей линии небольшими частями, и потому, чтобы собрать сколько-нибудь значительный отряд для наказания взбунтовавшихся, требовалось довольно значительное время. Все это заставило генерал-поручика П.С. Потемкина стянуть войска к главным пунктам и сформировать три самостоятельных отряда: первый против кумыков, чеченцев и дагестанцев, второй против Большой и Малой Кабарды и третий против закубанцев. Для противодействия Мансуру и его скопищам на Тереке был расположен отряд под началом генерал-майора Шемякина^[204], против Большой и Малой Кабарды был сосредоточен другой отряд под началом генерал-поручика Потемкина^[205], и третий отряд^[206] под началом бригадира Апраксина, расположившись у Невинного Мыса, должен был оберегать пространство от Прочного окопа до Константиногорска.