Николай Долгополов
Легендарные разведчики. Книга 4
Непонятно только, каким образом невообразимо скучная и некрасивая дама поверила в искренние чувства красавца-фотографа Жака Морнара, за которого выдавал себя Меркадер, работавший тогда под оперативным псевдонимом «Раймонд». Но любовь не только зла, она вселяет и веру. Женщине с не слишком яркой внешностью льстило внимание со стороны красивого «бельгийца» из семьи дипломатов. Пара появлялась в каком-нибудь ресторане или на концерте, на нее обращали внимание. Сильвии казалось, что это и ее заслуга. Но нет, дамы самого разного возраста заглядывались на элегантно одетого, крепко сбитого статного кавалера. При ближайшем знакомстве особенно привлекали в нем такие искренние зеленоватые глаза. Не зря же в жилах Меркадера текла аристократическая испано-кубинская кровь.
Надежды Сильвии на вечное счастье были подкреплены предложением сына бельгийского богача-дипломата о вступлении в брак. В 1939 году Сильвия на время вернулась к родителям в США. В сентябре этого же года за ней отправился и возлюбленный. Внимание: уже началась Вторая мировая война. С уничтожением Троцкого надо было торопиться. Чтобы у агента «Раймонда» не возникло трудностей при пересечении границ США, советская разведка передала ему паспорт на имя канадца Фрэнка Джексона. Паспорт был подлинный. Его обладатель был убит на войне в Испании.
Встреча в Штатах была трогательной. Морнар честно признался любимой, что приехал к ней в Штаты, чтобы не участвовать в войне. Меньше всего на свете он хотел быть мобилизованным, что было правдой. Поэтому и потребовался паспорт на чужое имя, получить который помог отец-дипломат. Проведя с «возлюбленной» нечто вроде медового месяца, бельгиец сделал еще одно признание. Ему нужно срочно отправиться в Мексику, где он открывает свой бизнес по импорту продуктов. И это частично было правдой. Предприятие, запущенное с помощью людей Эйтингона, должно было послужить хорошим прикрытием.
Могла ли Сильвия не последовать за женихом в Мексику? Тем более там, в городке Койоакане, работала ее двоюродная сестра. Не то что о конспирации, об элементарной осторожности было забыто. В марте 1940 года Сильвия представила своего жениха, канадца Фрэнка Джексона, Троцкому и его окружению, отметив, что Фрэнку близки идеи троцкизма.
Все заметили, с какой любовью этот настоящий джентльмен относится к Сильвии. Быстро и очень простым способом канадец завязал добрые отношения с охраной. Старо как мир. Бдительные стражники всегда с удовольствием принимали от него в подарок столь ценимые в Мексике сигары. Его перестали обыскивать при входе, как предписывали строгие правила. Ведь был он такой приятный и такой свой.
Симпатяга-канадец стал вхож в дом-крепость. К его визитам, по подсчетам дотошной, но обведенной вокруг пальца охраны, их было не меньше дюжины, привыкли. Он разыграл перед «Стариком» не только роль влюбленного в его секретаршу, но и заблудшего агнца, мятущегося в поисках истинных идей грядущей революции. Играть эту партию Меркадеру пришлось почти полгода. Нельзя было показывать интерес к хозяину дома. Но можно было воспользоваться его тщеславием, чтобы однажды обратиться с польстившей ему просьбой: прочитать его статью на животрепещущую тему – «Бонапартизм, фашизм и война». «Демон» согласился, подписав себе смертный приговор.
Между «Томом», «Матерью» и «Раймондом» поначалу не было согласия, как осуществить «акцию». Эйтингон разумно предлагал отвлечь внимание охраны. Он, Каридад и еще несколько сподвижников нападают на виллу, в которой уже находится Меркадер, облегчая ему выполнение заключительной фазы операции «Утка» и побег.
Но Меркадер был готов и хотел лично уничтожить Троцкого, даже ценой собственной жизни.
Шел на смерть без колебаний. Вместе с Эйтингоном придумали легенду: он убивает «Старика», якобы решительно возражавшего против вступления своей секретарши в брак с ним. Орудия возмездия – нож, ледоруб или один из хорошо освоенных боевых приемов. Все это Рамон, как уже говорилось, применял в Испании. Убив Троцкого, Меркадер должен был быстро покинуть дом и броситься к одной из машин: либо к своей, оставленной совсем рядом с воротами, либо к находящейся чуть дальше, в которой его ждали Каридад и «Том». Не удалось.
Вечером 20 августа 1940 года Меркадер вошел в дом. Охрана была начеку: осведомилась, почему в такую теплынь он в плаще. И разведчик быстро ответил, что чуть простужен, немного знобит. А Троцкий пребывал в прекрасном настроении. Утром отпустил шутку, не понравившуюся его жене: «Мы смогли проспать всю ночь, и никто нас не убил».
Вместе с «Демоном» Меркадер прошел в его кабинет. Положил свою статью, точнее ее тезисы, на стол Троцкого. Сюда же небрежно бросил плащ, в кармане которого уместился малый альпинистский ледоруб со специально укороченной умельцем Меркадером рукояткой. Он пронес в комнату револьвер и кинжал. Надеялся воспользоваться ими, если все-таки удастся вырваться во двор, пробиваться к машине. Но Троцкий склонился над статьей, и Рамон легко выхватил ледоруб. Один удар по голове… «Демона» могло бы спасти легкое движение корпуса в сторону, сделанное им за секунду до этого: удар пришелся по касательной. Однако все равно был силен: глубина раны – семь сантиметров.
Троцкий прожил еще несколько часов, фактически сутки. Когда приходил в сознание, слышал утешения врачей, склонявшихся над ним в больничной палате: «Рана не такая серьезная». Быть может, доктора искренне так думали, потому что после удара Троцкий добрался до двери комнаты, увидел жену и, теряя сознание, вымолвил: «Не убивайте его, он должен говорить». «Демон» и на пороге смерти хотел услышать признание, что убить его приказал Сталин. Добить «Демона» Меркадер не успел: в кабинет ворвались телохранители и стали избивать его рукоятями пистолетов. И Рамон, с перевязанной кровоточащей головой, был арестован, помещен в больницу. Утром Троцкий скончался, а Меркадера из госпиталя перевели в тюремную камеру.
В книге Виктора Стечкина «Павел Судоплатов. Терминатор Сталина» приводятся показания Меркадера: «Я вытащил ледоруб из плаща, сжав его в руке и, закрыв глаза, нанес им страшный удар по голове. Троцкий издал такой крик, который я никогда не забуду в жизни. Это было очень долгое “А-а-а”, бесконечно долгое, и мне кажется, что этот крик пронзил мой мозг. Троцкий порывисто вскочил, бросился на меня и укусил мне руку. Посмотрите, еще можно увидеть следы его зубов. Я его оттолкнул, он упал на пол. Затем поднялся и, спотыкаясь, выбежал из комнаты».
В Москве хоть и сожалели об аресте «Гнома», но были довольны исходом операции. Сталин в опубликованной в «Правде» статье подвел итог жизни Троцкого: «Так бесславно кончил свою жизнь этот презренный человек, сойдя в могилу с печатью международного шпиона на челе».
После ареста Меркадера «Мать» и «Том» долго метались по миру, скрываясь от преследователей. Куба и Китай – не единственные страны, через которые пролегал путь Эйтингона домой, завершившийся в мае 1941 года на конечной станции поезда Харбин – Москва.
Так закончилась «акция», проведенная под руководством «Тома».
Награды отыскали героев за две недели до начала войны. Каридад и Эйтингону были вручены ордена Ленина.
Вот каким безжалостным было то время стоического выживания. Его героев нельзя судить по сегодняшним меркам.
Ликвидатора после выписки из госпиталя поместили в камеру-одиночку. Те полгода оказались самыми трудными из двадцати им отсиженных лет. Били, шантажировали, говоря, что его арестованные подельники во всем признались. Требовали назвать имена заказчиков и свое настоящее имя. Адвокатов к Меркадеру не пускали, что было крайне опасно для узника: в тюрьме с ним могли сделать все что угодно – искалечить, убить, выдав смерть за самоубийство. Через полгода режим немного смягчили. Перевели в общую камеру. Троцкисты могли достать Меркадера и в тюрьме. И людям, во что бы то ни стало старавшимся обеспечить его безопасность, удалось быстро нанять адвоката. В мексиканских тюрьмах свои порядки. Адвокат, чтобы максимально обезопасить своего подзащитного от мести троцкистов, договорился представлять в судах интересы его сокамерников. Это не только избавило Меркадера от возможных избиений. Проникни в тюрьму троцкисты, и сидельцы при необходимости готовы были в знак благодарнсти защитить от них Рамона. Прошло какое-то время, и он нашел общий язык с уголовниками. Учил их читать и писать.
Меркадер за четыре года следствия, избиений, угроз не рассказал о «Томе» и советской разведке. Суд состоялся лишь в мае 1944 года. Доказать, что это политическое убийство, не удалось. Показания Сильвии Агелофф не были приняты во внимание. Она называла Меркадера агентом ГПУ, кричала, что убийца обманывал ее с самой первой встречи в Париже. Но судьи словно пропустили все это мимо ушей. Больше того. Самые преданные делу Троцкого обвинили Сильвию в предательстве. Это она сознательно привела в дом Льва Давидовича убийцу, разыграв любовную драму. Мексиканцы ее даже арестовали. Агелофф пришлось оправдываться, судьям – тратить время на новые и ни к чему не приведшие разбирательства. Но и после этого группа троцкистов попыталась снова привлечь Сильвию к суду. Однако абсолютно никаких доказательств ее вины не было. Сильвию полностью оправдали. Да, вот кого не назовешь счастливой невестой.
Нигде в мире не верили и подсудимому, твердившему, что тот покончил с Троцким по личным мотивам: тот не давал ему жениться на Сильвии. Из политического убийство превращалось в чисто бытовое. Но сурово наказанное.
Из двадцати вынесенных ему приговором лет Жак Морнар, настаивавший на своем, отсидел 19 лет, 8 месяцев и 14 дней в мексиканской тюрьме Люкемберри и вышел на свободу 6 мая 1960 года. И за все эти годы – ни слова! А акт возмездия совершен исключительно из ненависти к человеку, попытавшемуся разрушить его личное счастье. Мало кто верил в версию об убийце-одиночке. Но ничего другого предъявить ему было невозможно.
В 1942 году, когда связи с внешним миром были относительно налажены, Меркадеру сообщили о смерти его жены, Елены Имберт. После поражения республиканцев она нашла приют в Москве. Но суровый московский климат вынести не смогла. Все время болела и умерла от туберкулеза.
С мексиканкой Рокелией Мендосой Буэнабад Меркадер познакомился в начале 1950-х годов. Рокелия навещала брата – сокамерника Меркадера. Завязались отношения, завершившиеся через несколько лет свадебным обрядом, совершенным прямо в тюрьме.
О Рамоне в Москве не забывали. Были готовы выкупить или, проще говоря, добиться освобождения узника за деньги. В Латинской Америке такое порой удается. Но не в этом случае – крайне запутанном, политическом: принять взятку в Мексике не решились.
6 мая 1960 года Рамон обрел свободу. Друзья предоставили в его распоряжение паспорт Чехословакии. И в тот же день Меркадер с Рокелией распрощались с Мексикой и улетели на Кубу. Затем последовала Прага. И потом – Москва, где 31 мая 1960 года Рамону Меркадеру присвоили звание Героя Советского Союза и вручили орден Ленина.
В начале 1970-х годов в ресторан Дома журналистов иногда заходил хорошо одетый человек с неизменным загаром на лице. На лацкане темного пиджака поблескивала Звезда Героя. И всезнайки-журналисты перешептывались: Меркадер, тот самый, что Троцкого… ледорубом… Звездочка была присвоена закрытым указом. Но Рамону Меркадеру, отсидевшему двадцатку, было глубоко плевать на все указы и приказы.
Стала ли Россия для него родной? Как и почти для всех людей его профессии, жизнь в совершенно чужой стране давалась нелегко. Может, тут стоит вставить слово «поначалу» нелегко. Приспособились же, выучили неимоверно сложный для освоения уже в зрелом возрасте язык обосновавшиеся в СССР разведчики-англичане Джордж Блейк, Дональд Маклин. Нашел здесь любовь своей жизни Ким Филби. Бойко торговалась на Тишинском рынке американка – Герой России Лона Коэн. Общалась с друзьями партизанской молодости и семьями своих учеников-нелегалов испанка Африка де лас Эрас. Если бы ее не выдал предатель, останься она в доме Троцкого, «акцию» осуществляли бы другими методами. Но Африке еще до покушений пришлось бежать. Москва стала домом, русские ученики – будущие нелегалы превратились в родных и близких.
Но так было далеко не со всеми. Иная среда обитания, замкнутый круг общения, дефицит привычных и так доступных «там» товаров. Иногда раздражали строгости, наложенные кураторами из спецслужб. Порой они казались приехавшим в Советский Союз разведчикам-иностранцам (не пишу агентам) чрезмерными. Некоторые, особенно выходцы из южных стран, болели. Это для нас дедушка Мороз – привычный персонаж, и все холода и сосульки, что он с собой несет, коренных россиян не пугают. И снова о языке общения – трудном, сложно постижимом, запиравшем в полузамкнутом пространстве.
Как правило, все жили под чужими фамилиями. Чтобы оправдать акцент тех, кто все же учился говорить на труднейшем русском, им «присваивали» прибалтийские имена и фамилии. Даже Ким Филби до конца дней своих значился неким Мартинсом.
В случае с Рамоном Меркадером все было еще сложнее. Он добрался до Москвы в 1960-м. После уничтожения Троцкого пролетело уже два десятилетия. Прошел ХХ съезд партии, культ личности Сталина был развенчан и осужден. Но и намека на то, что с «Демоном» революции было покончено по приказу Сталина, не допускалось. Да, многие знали, догадывались, но вслух говорить об этом было нельзя, а сотрудникам спецслужб и вовсе запрещено. Как, впрочем, и о деяниях других наших иностранных друзей. Не всем из них такая завеса секретности была по душе. Но все принимали негласные правила игры. Всего лишь два заметных исключения из правил: член «Кембриджской пятерки» англичанин Гай Бёрджесс и ирландец Шон Берк, который помог бежать из тюрьмы приговоренному к 42 годам Джорджу Блейку. И Гай, и Шон были если не алкоголиками, то людьми, явно не знавшими отпущенную им меру. Бёрджесс искал встреч с редкими тогда да и теперь британскими туристами, представлялся им тем самым Гаем, что работал на Советы. Никаких результатов это не приносило, кроме бесконечных заморочек, сваливавшихся на головы его опекунов из КГБ. Бедный Гай скончался в возрасте 52 лет от цирроза печени. Шон Берк, не мысливший жизни без ирландских пабов, после долгих увещевательных бесед и душеспасительных разговоров был с миром отпущен домой, где вскоре совсем спился и ушел из жизни.
Ну а почти все остальные жившие у нас герои – бежавшие от ареста, обмененные или срок, как Рамон Меркадер, отбывшие, невольно тянулись к своим, к тем русским, советским, с которыми они работали «там».
Так, фактическая родственница Эйтингона, журналистка и переводчица Татьяна Козлова, вспоминает: Леонида (Наума) Эйтингона сразу после его освобождения из Владимирского централа стал одним из первых навещать именно Рамон Меркадер. А к кому, как не к организатору операции по устранению Троцкого мог тянуться Рамон? Вот уж кто не боялся, в отличие от многих других, запятнать себя связями с опальным генералом, с которым пройдено столько испытаний и сделано главное дело жизни. Эйтингона («Тома») и Меркадера («Гнома») связывало героическое прошлое. Упоминать о нем было нельзя, как в игре «да и нет не говорите». Эти искусственные правила Меркадера не касались, вернее, не всегда им соблюдались. Но от этого боевые, тяжелые, мало кому понятные, действительно одновременно темные и светлые месяцы совместной работы не могли забыться, испариться, Новый год встречали вместе. Не это ли явная степень доверия, близости?
Но как могли понять Рамона Меркадера другие? Любому человеку, попавшему в чужую страну, сложно. Не всегда понятные обычаи. Иногда какие-то требования, выдвигаемые незнакомыми людьми. Да, его опекали кураторы из КГБ. Но и им всего не расскажешь. Например, того, о чем он однажды на первых порах московской жизни поведал Эйтингону. Ему предлагают некое «уплотнение». Это слово из дурных советских времен сейчас забыто, а в 1960-е оно еще как давило испанца и его жену Рокелию. К ним в честно заработанную подвигом и двадцатилетним молчанием четырехкомнатную квартиру приходили люди, представлявшиеся «общественниками». Жилище было по нашим, но только по нашим, меркам просторным. И «общественники» предлагали товарищу Лопесу, под этим именем жил в Москве Меркадер: надо бы, как это по-русски, «уплотниться». Рамону было строго запрещено рассказывать, и уж точно посторонним, кем и за что предоставлена ему квартира. Обращаться к кураторам он стеснялся. Но предпринимать что-то было нужно.
И умудренный опытом и знанием советской жизни Наум Исаакович Эйтингон дал другу совет. Почему бы не порадовать настойчивых общественников. Встретить их в пиджаке со Звездой Героя Советского Союза. Рамон не очень-то поверил «Тому». Но совету последовал. И был поражен скоростью, с которой «общественники» покинули – и навсегда – его квартиру. Звездочка подействовала магически. Тем более что не понятно было, за что и когда она человеку в очках присвоена. К радости Рамона, к ним с Рокелией перебрался младший брат Меркадера, Луис. Часто наезжала мать. Каридад постоянно жила в Париже, где и умерла в 1975 году.
На работе – Институте марксизма-ленинизма при ЦК КПСС – он появлялся в пиджаке со звездочкой. Формально занимался историей гражданской войны 1936–1939 годов в Испании. Но утверждать, будто Рамон Иванович Лопес внес большой вклад в ее изучение, трудно. А сотрудников явно раздражала его звездочка, неизвестно за что Рамоном Ивановичем полученная.
Но не рассказывать же о Звезде всем и каждому при неминуемо возникающих сложных ситуациях. Это было секретом (возможно, и Полишинеля), государственной тайной, которую раскрыли лишь в 1990-х годах.
Да, Герою-испанцу требовалась помощь.
Опекать Меркадера, отсидевшего 20 лет в мексиканской тюрьме и обосновавшегося в Москве, было приказано молодому тогда чекисту Олегу Нечипоренко. Он – сын старого большевика с опытом дореволюционной подпольной работы. С десяти лет Олег, начиная с 1942 года, рос и мужал на явочной квартире Управления НКГБ по городу Москве. Позже полковнику разведки довелось работать – и успешно – во многих странах. Круг знакомств невероятно обширен. Поэтому книги писателя и разведчика известны и популярны. Несколько лет назад Олегу Максимовичу Нечипоренко исполнилось 90 лет. Он подвижен, активен, не расстается с пером, мольбертом и тюбиками пастели. Слушать его – одно удовольствие. Седовласый полковник разведки в отставке, знакомы мы много лет, с удовольствием вспоминает о своем подопечном.
– Олег Максимович, правда ли, что даже в годы Великой Отечественной войны в Мехико из Москвы была послана специальная группа, чтобы освободить узника? Своими ушами слышал об этом от вашего коллеги по службе – сына одного из членов группы.
– Так рассказывают. Но и ей не удалось вызволить Рамона. С ним выходили на связь. Но очень осторожно. Боялись, как бы не вылезли советские уши. Сразу после освобождения Меркадер вылетел в Прагу, а уже оттуда – в Москву. В 1960 году Рамону Меркадеру было присвоено, пусть и на чужое имя, звание Героя Советского Союза. История Рамона Меркадера обросла немыслимыми подробностями. Но я работал с «Гномом» в Москве, и мифы с выдумками имею право откинуть.
– Почему вы называете Рамона «Гномом»? Ведь во время операции по уничтожению Троцкого он носил псевдоним «Раймонд».
– Так окрестил его Судоплатов. Рамон и «Раймонд» – очень прозаично и близко к разгадке. Чтобы обезопасить разведчиков, псевдонимы часто меняют, и Меркадеру присвоили «парадоксальный», превратили в «Гнома» – был он парнем атлетического сложения, на лилипута никак не походил.
– Почему именно вам было поручено работать с Меркадером?
– Честно: не знаю, почему выбор пал на меня, зеленого новичка. Разведчику без году неделя выпала – волею руководства – такая честь. Я как раз перешел из отдела США и Канады в отдел латиноамериканский. Готовился к загранкомандировке, уже был на подготовке. Новый начальник вызвал в свой кабинет, представил немолодому сотруднику – Алексею Прохоровичу, долгие годы находившемуся в Мексике. Сообщил, что мне дается ответственное поручение: предстоит работать с человеком, вернувшимся из-за рубежа. Надо помочь ему поскорее адаптироваться к нашей жизни, проявлять заботу, уделять максимум внимания ко всем просьбам. А подробности сообщит Алексей Прохорович.
Что тот и сделал уже в своем кабинете. Как я понял, именно наш ветеран на первых порах поддерживал связь с в Москву приехавшим. Оказалось, подопечным моим будет тот самый Меркадер, что уничтожил Троцкого. «Гном» обосновался в столице сравнительно недавно и с реалиями советской жизни не очень-то и знаком. Так что надо помогать ему в обустройстве.
Я был поражен. Конечно, мы слышали о Рамоне, но вслух о нем говорить было как-то не принято. Справлюсь ли? Это здорово волновало.
– И как вы работали с Меркадером? Что входило в обязанности?
– Никаких оперативных поручений. Установить доброжелательные отношения и, главное, помогать в решении бытовых проблем. По существу, стать его опекуном, проявлять чуткость. Сами представьте: после двадцати лет тюрьмы оказаться с женой, не говорящей, как и «Гном», по-русски в Москве. Другой уклад, иная жизнь. Мне рекомендовали не бередить чувств подопечного, не расспрашивать о прошлом.
– Наверняка у вас возникло много вопросов.
– Никаких вопросов. Только чувство растерянности. Хотелось осмыслить ситуацию. Ведь мне предстояло встретиться с главным участником события, которое всколыхнуло весь мир. Я – разведчик без году неделя. И сразу вхожу в такой круг. Тогда ведь было как. Мы всячески открещивались от покушения, заявления недругов об участии НКВД и приказе Сталина об уничтожении клеймили «клеветническими». Даже в спецслужбах об этом не говорили, да и сами толком многих подробностей не знали.
– Такая секретность?
– Плотная завеса. Считали, что упоминать об этом вообще не надо. Годы и годы спустя я понял, что каждая узнанная тайна ложится на душу. Но что мои переживания! Был живой человек, герой, нуждавшийся в опеке. Назначили встречу на остановке около Площади Революции. Спустились с Прохоровичем с Лубянки – идти два шага. Меркадер вышел из троллейбуса и направился в нашу сторону. Иван Прохорович меня представил. Неброский светлый плащ, то ли шляпа, то ли берет, из под которого выбивались темные волосы. Выделялся из толпы разве что ростом и толстыми линзами очков, неестественно выпуклыми. Рукопожатие крепкое, руки сильные. Мы обменялись телефонами, адресами, договорились, как будем работать. Разговор сугубо нейтральный. Заняло все это минут пятнадцать, не больше.
Дошли до Музея Ленина. Сплошная символика: Лубянка – Площадь Революции – Музей Ленина. И рядом человек, ко всему этому непосредственно причастный, вошедший в мировую историю.
Вот так я и стал бебиситтером.
– Это кем же?
– Жаргон американских спецслужб. В переводе с английского – няня для ребенка или просто няня. Оперативный работник, опекающий иностранца, на службу поработавшего и в чужую страну перебравшегося.
Оказался Меркадер исключительно скромным, если не молчаливым, то точно немногословным. С просьбами обращался редко – всегда с конкретными. Чаще приходилось помогать его супруге.
– Вы и о ней заботились?
– Рокелия – мексиканка, в нашем климате, да и не только климате, жить ей было непривычно. Были некоторые проблемы со здоровьем. Приходилось возить ее из их дома на «Соколе» в ведомственную поликлинику «Интуриста» на Большой Никитской, общаться с докторами – простужалась она часто. Наша служба своих никогда не бросает. Да, Рамону и Рокелии на первых порах было здесь нелегко. Но сказать, что они здесь так уж скучали… Рокелия работала диктором в испанской редакции Госкомитета по радиовещанию и телевидению.
– Правда ли говорят, что Рокелия была нашим агентом под псевдонимом «Пчела» и навещала Рамона в тюрьме по заданию советской разведки, а потом, по-настоящему проникшись чувствами, они поженились?
– Как вам сказать… Поначалу посещала она брата, сидевшего, как и Меркадер, в тюрьме Лекумберри. По режиму – наша «Таганка». Брат – братом, но люди, которые в курсе, намекали мне: Рокелия «подведена» к агенту в результате мероприятия, спланированного нашей резидентурой. Какое-то время она использовалась как посредник для связи с сидельцем. Предпринималось все, чтобы помочь Рамону. Влиятельные мексиканцы, хорошо к нам относящиеся, в некотором смысле «агенты влияния», старались всеми способами скостить срок. Условия пребывания в камере пытались облегчить, что иногда удавалось. Ведь в мексиканских тюрьмах так: платишь деньги – получаешь послабления и привилегии, вплоть до регулярных визитов подруг. Но с Меркадером поначалу было сложнее. У политических узников это не всегда проходило. Но в его камере появился холодильник, телевизор. Иногда он вместе с начальником тюрьмы обедал в ресторанах. Но в дело вмешивалась большая политика. Вот и организовать побег не получилось. Меркадер благодаря налаженным контактам о наших усилиях знал. Все действия с ним заранее согласовывались.
– А каким все-таки человеком был Рамон Меркадер?
– Выдержанным, вежливым. В разговорах мы не переходили определенной грани. Как и требовало руководство, с моей стороны никаких расспросов. Но иногда мне казалось, что Рамон как бы живет в двух мирах. Он и рядом, в сегодняшнем нашем дне, а мысли возвращают его в далекое прошлое. Давил груз секретности – о том, чтобы расширить круг общения не заходило и речи. Чем больше погруженных в тайну, тем выше риск утечки. И когда срок моей командировки стал уже близок, я «передал» Меркадера на связь своему сослуживцу. Распрощались тепло, однако без излишней фамильярности. Знаете, иногда в общении с Рамоном я испытывал некую неловкость. Теперь понимаю, что он порой ощущал себя мавром, сделавшим свое дело…
Провести столько лет в заключении – и все равно не признать причастности советской разведки к покушению. Его подлинная личность была установлена после десяти лет отсидки при случайных обстоятельствах.
– Напрашивается вопрос: при каких?
– Настоящее имя Меркадера стало известно мексиканцам, а за ними и всем интересующимся убийством Троцкого лишь через десять лет, в 1950-м, когда Рамон уже отсидел половину срока. Перед судом он предстал как канадский журналист Франк Джексон и сын бельгийского дипломата Жан Морнар. Вскоре стало понятно, что обе фамилии вымышленные. Джексон к тому времени уже несколько лет как скончался. А на посланный запрос о дипломате Морнаре из министерства иностранных дел Бельгии прислали исчерпывающий ответ: сотрудник с такой фамилией у них никогда не работал. А Меркадер все молчал.
Волею разведки и обстоятельств я оказался в местах, Меркадеру хорошо знакомых, – в Мехико. Побывал и в доме-крепости Троцкого на улице, или проспекте, Вена. Странный особняк. Проникнуть в такой бункер – почти невозможно. Рамону Меркадеру удалось. Но какой ценой. А перед Олимпиадой 1968 года дом превратили в музей. Внук Троцкого Эстебан Волков, такое испанское имя взял Всеволод – Сева, чтил память деда. Мог бы пострадать и во время второго покушения. Но повезло, вернулся из школы поздно. Дома увидел окровавленного человека – того самого, которого считал бельгийским фотографом. А в столовой лежал стонущий дедушка. Был в сознании и все понимал: даже попросил охрану не пускать Севу в комнату. И Сева-Эстебан всегда об этом помнил. Умирая, дед не хотел, чтобы внук видел его в луже крови. Что там говорить – Троцкий особо не дорожил людьми. Но не своим внуком, которого любил. И тот отвечал ему взаимностью до конца своих долгих лет. Эстебан не покидал Мексику и прожил в ней до 2023 года. Умер в 97 лет.
– Пережил деда на восемь десятилетий. Но кто же и как все-таки установил настоящее имя человека, покаравшего Троцкого?
– Десять лет личность преступника пытался установить мексиканец доктор Альфонсо Кирос Куарон. Опытный криминалист, он и на суде придерживался версии, что по произношению и манере поведения подсудимый – испанец. Надеялся отыскать его родственников – но безуспешно. Как, если привычной теперь процедуры ДНК тогда еще не было? Но упорный Куарон верил в свое предположение: это испанец. Манера поведения, акцент, построение фраз… И, попав в Мадрид, добился в полиции встречи с ведущим специалистом по дактилоскопии. Передал ему документы на осужденного с отпечатками пальцев.
Испанский офицер пообещал поискать преступника по хранящейся в архиве картотеке. Предупредил, что процедура, в удачном результате которой он совсем не уверен, может продлиться от нескольких часов до полутора недель. Куарон расстроился: на днях он должен возвращаться в Мексику. Испанец все мгновенно понял, на всякий случай попросил подождать, предупредив, что вряд ли испанская полиция даже за десять дней сделает то, чего не сумела добиться полиция мексиканская за десять лет. И через полторы с небольшим минуты ошеломил мексиканца. Субъекта поиска зовут Хайме Рамон Меркадер дель Рио Эрнандес. Надо же, отпрыск старинной испанской дворянской семьи был в свое время арестован за принадлежность к запрещенной компартии. Отсюда и отпечатки. Вот так. В Мексике Меркадера буквально прижали к стенке. Ответ все тот же: убил Троцкого по сугубо личным мотивам. Тот уперся и никак не разрешал своей секретарше выйти за него замуж.
(Есть и иная версия. Вскоре после окончания Второй мировой войны Меркадера опознал один из интербригадовцев, воевавших в Испании. Покинув ряды компартии, он сообщил мексиканской полиции настоящее имя узника. Те не сразу поверили, но отправили запрос в Испанию, откуда в Мехико и прислали полное досье на Рамона Меркадера дель Рио.
Возможно, навела на след сына и импульсивная «Мать» – Коридад. Еще в 1946 году в порыве откровения она рассказала о своем сыне коммунисту-испанцу. Тот казался ей надежным другом. А друг подвел. Сообщил об этом испанцам, а те – мексиканцам. – Н. Д.)
Теперь я понимаю, что определенная изолированность «Гнома» в СССР была в значительной степени вынужденной мерой, на которую пришлось пойти нашей службе. Каждое лишнее слово, ненужное общение могли отозваться вспышкой погашенных было пересудов и разговоров. Да и личная безопасность Меркадера подверглась бы, возможно, рискованным испытаниям, для него и семьи не нужным. А Меркадер к тому же совершил благородный поступок. Своих детей у них с Рокелией не было. И в Москве они усыновили двоих: их мать умерла, а отец погиб в Испании.
Годы спустя пришло ко мне чувство, что Меркадер нуждался не только в надежной защите и бытовой заботе, но и в поддержке – моральной, даже психологической. А разрядки в этом плане не было. Наверняка возникали, не отпускали, как и в камере, мысли о жестокости совершенного. И, по-моему, никогда не сомневаясь в правоте, в необходимости выполнения приказа, он все же раз за разом взвешивал метод им содеянного. Может, его грызли сомнения о добре и зле. В нем я видел образец выполнения долга и высочайшей человеческой стойкости.
