Николай Бредихин
Перья. Юмористический роман

Глава 3

С оттенком праздничности.

Суслик и Мышка.

Защита Каро-Канн.

Эфир, кефир, Гвадалквивир!

Я еле дождался момента, когда мы оказались на улице, чтобы дать волю накопившемуся возмущению. Но едва я открыл рот, отец многозначительно поднял палец, как на знаменитом плакате «Болтун – находка для шпиона!». Я поостыл. Во-первых, конечно, соображения конспирации, во-вторых, мы не имели сейчас права вдвоём обмениваться впечатлениями: вопрос был настолько важен, что подлежал рассмотрению на семейном совете.

– «Голубой воришка»! – не удержался я всё-таки от гневной реплики уже на эскалаторе метро.

– Не исключено, что действительно «голубой», – глубокомысленно поддержал мою тираду отец.

Этого нам хватило, чтобы продержаться до дома. Но и там Ма не дала нам слова сказать, пока не накормила хорошим, с оттенком праздничности (у нас подобные тонкости всегда и во всём соблюдались), обедом. И лишь потом мы собрались все вместе в крохотном помещении Кабинета (именно в Кабинете, где же ещё могло подобное совещание проходить?), что было особенно проблематично, учитывая довольно обширные габариты моей Ма. Достаточно сказать, что все трое мы там ни разу не собирались. Впрочем, и повода для этого раньше не было.

Перо моё бессильно описать, как выглядел наш «совет в Филях». Горящие, полные божественного вдохновения глаза Ма – я всегда ею любовался и восхищался, но такой красивой никогда ещё в жизни не видел. Улыбка отца, буквально упивавшегося своей победой, – первый раз я лицезрел его победителем, и ради такого зрелища можно было простить ему все его эксперименты над нами и неудачи. Я был как новобранец, которому довелось поучаствовать в знаменитом сражении (ну чем не Бородино?)…

Наверное, к концу мы просто выдохлись, а может сказались последствия «оттенка праздничности» съеденного обеда, но, так или иначе, шум затих. Я первый начал приходить в себя и попытался вернуть своих драгоценных родителей на грешную землю:

– Так что – подводя итог, – нас пытаются бессовестно обмануть, а мы даже не знаем, есть ли у нас какой-нибудь другой выход?

– И всё-таки, главное – мы доказали, что работали не зря и в самом деле чего-то стоим, – подправил меня отец, воздев по привычке вверх указательный палец.

Да, наверное, он был прав и мы действительно что-то там кому-то доказали. Но что толку с того? Я уже хотел было завести свою обычную шарманку, но до матери дошло наконец то, что для неё было самым важным в развёртывающемся на её глазах «историческом моменте»:

– И что, вас и в самом деле могут показать по телевизору?

– Шутишь? – рассмеялся отец. – Да нас будут «крутить» по «ящику» каждый вечер в течение практически двух месяцев, мы прославимся на всю страну. Тебя и то отобразят. Даже представят всем: это ведь такая классная фишка – папа и сын участвуют в еженедельной схватке, а жена (мама) болеет за них.

Ну, это уже превосходило все возможности воображения моей Ма. Чтобы её показали по её обожаемому «ящику» – в такое она точно не могла поверить.

После подобного триумфа мне уже неудобно было заводить разговор о деньгах, и мы разбрелись по своим привычным местам обитания. Надо сказать, что при всей гармонии, которая царила в нашей семье, трудно было представить себе более разных людей, собравшихся по какой-то неведомой воле вместе.

Ма вся была в домашнем хозяйстве, а её духовная жизнь не простиралась дальше мерцающего экрана телевизора. Когда она пребывала на кухне, он у неё не выключался ни на минуту. Я всегда был бессилен разгадать систему, по которой она переключалась с канала на канал, но главной её слабостью были, конечно, телесериалы. Когда я её спросил однажды, что она находит во всей этой муре, она мне ответила: детали. Сам сюжет не имеет особого значения, он может быть любой, но вот в деталях: внешности какого-либо персонажа или героини, костюмах, в которые они одеты, косметике, наложенной на их лица, каких-то поступках, взглядах, а уж в диалогах – это вообще кладезь – вот здесь как раз и есть правда, и есть жизнь. Ну а ещё, конечно, характеры, жизненные конфликты, ситуации. В обычном фильме многое из столь важных мелочей теряется, там всё играет на основную идею, а здесь идея не главное, главное – мечта или жизнь, что, в сущности, одно и то же для человека, волею судеб зажатого в своём крохотном мирке и находящего своеобразную отдушину во всякого рода «мыльниках».

Естественно, я передаю вам этот ответ своими словами, не так, как говорила мне Ма. Разумеется, как раз в силу «трудностей перевода», вы ничего из моих объяснений не уяснили. Как многое не улавливал в них и я сам. «Что же получается, – иногда задавал я себе вопрос – что моя Ма до сих пор мечтает о каком-то чуде, несбыточном счастье, принце, будучи влюблена в моего Па? Видимо, чем-то он её всё-таки не устраивает? И она находит своеобразный компромисс между мечтой и реальностью? Но почему же она тогда говорит, что сериалы помогают ей осознавать, что жизнь и мечта – одно и то же?»

Лишь в одном я хорошо понимал её: «мыльники» великолепно помогали ей общаться с коллегами по работе. Они обгладывали там каждую серию-порцию буквально до костей, и, думаю, это во всех случаях лучше, чем говорить о взбесившихся ценах, о непомерном росте преступности, о несправедливости, проевшей всё и вся вокруг или ещё о чём-то подобном из конкретной, повседневной нашей жизни.

Отец любил кино и великолепно разбирался в нём, все тома нашего справочника «Видеогид» были затрёпаны до умопомрачения, естественно не без моего участия: он каким-то образом сумел заразить этой любовью и меня, хотя вкусы у нас были здесь совершенно разные, порой даже диаметрально противоположные. Тем более было здорово, когда в оценке каких-то фильмов мы сходились во мнениях. Ту же «Игрушку» с Пьером Ришаром мы всегда смотрели с интересом, сколько бы её ни показывали по телевизору. Но когда отец пытался убедить меня, что лучшие сценарии, которые он знает, – к фильмам «Принцип домино» с Джином Хэкменом и «Обманщики» Марселя Карне, то я готов был привести ему сотню примеров («Воскрешая мертвецов» Мартина Скорцезе, «Достучаться до небес» с Тилем Швайгером, «Джулия» с Тильдой Суинтон, не говорю уже о «Танце ангела» с Джеймсом Белуши), где сценарии были выписаны и покруче. Ну и в последнее время, как я уже говорил, Па помешался на всяческих шоу, из чего, собственно, и возник сюжет, о котором я сейчас вам повествую.

Что касается меня, то больше всего на свете я мечтал вырваться из той клетки, которой стал для меня наш дом, точнее наша квартира. Клянусь, я не знал ничего более ужасного, чем жизнь моего Па и моей Ма, но представлял себе совершенно точно, чего я хочу и не хочу. Я не помню, где я вычитал или услышал эту фразу, но она буквально потрясла меня, «врезалась, как корабельный якорь, в память»: «Главное в жизни, – поучал там один герой (естественно, тот, что постарше) другого (естественно, того, что моложе), -твёрдо знать, что ты хочешь. Остальное – нюансы». Может быть, я кажусь слишком самоуверенным, но я вполне мог бы, невзирая на свой недостаточно зрелый ещё возраст, их обоих поучить, тех героев: очень важно знать ещё, причем затвердить до предела, чего ты не хочешь.

Мне хотелось путешествовать, но даже в армии я служил в Москве, в двадцати минутах езды на метро от своего дома. Возможно, отец постарался, чтобы хоть как-то загладить промах с институтом, возможно просто везение.

Я хотел получить хорошее образование, но – не судьба.

Я хотел бы найти девчонку, которая понимала бы, любила меня, но где она?

Да и вообще: я мог бы перечислять свои мечты до посинения, но что в том толку? А уж если бы я начал рассказывать о том, чего я не хочу, то к этой книжке понадобилось бы издать отдельное приложение в двух-трех томах, хотя всё их содержание можно было охватить одной только фразой: то, что у меня на тот момент было.

Как я проводил своё время? Ничего интересного. Читал книги, смотрел телек, медленно, но неуклонно уподобляясь своим «родакам». В частности, сравнительно недавно я начал понимать свою Ма. «Как это нет ничего сегодня по телевизору, – любила повторять она. – Не ленись, переключай почаще каналы, всегда можно найти что-то интересное». Действительно, как это может быть, чтобы не было ничего достойного внимания в «ящике»? Одна «бегущая строка» чего стоила! «Суслик, вернись! Я вся твоя!!! Мышка». «Привет всему Братску! Олег». Привет, и Магадану тоже. А Президент? Представьте только, что вы беседуете с ним с глазу на глаз! Что бы вы ему высказали? Или попробуйте хоть недельку прожить по его ЦУ и чтобы при этом вам «не набили лицо», как говорят всё в той же незабвенной Одессе. Окно в мир! Кем бы мы все были без «умненького-разумненького» ТелеВидения?

Частенько также, особенно по субботам и воскресеньям, я отправлялся прошвырнуться, и всякий раз при этом (как им только не надоедало!), мои отец и мать многозначительно переглядывались между собой: ну вот сегодня обязательно произойдёт Встреча. А может быть, она давно уже есть у него – симпатичная девчушка с кудряшками или без, наивная, улыбчивая, почтительная к старшим, начитанная (готовить научим, в кино не разбирается – увлечём), а он просто скрывает от нас её, готовит сюрприз? Я знал: они мечтали о внуках, их совершенно не смущала мысль, что им придётся потесниться и жить уже не втроём, а вчетвером, впятером, вшестером в нашей двухкомнатной конурке. Больше всего на свете они жалели о том, что я у них один, что не удалось им подарить мне братика или сестрёнку: просто время было такое, что обыкновенная детская коляска вдруг стала стоить столько, сколько раньше автомобиль, тут одного-то ребенка сложно было прокормить.

Да, девчонку хорошую я мечтал встретить, но где? На дискотеке? В интернете на сайте знакомств? Я друзей-то всех как-то незаметно растерял: какое общение сейчас без водки, как минимум, да и о чём с ними вообще говорить? Армию, школу вспоминать? Ну а девчонки сейчас пьют, курят, матерятся похлеще парней и, попробуй им хоть слово скажи, посылают вас вовсе не в далёкий немецкий город Бремен, а сразу в очень близкие, вполне конкретные места. Ма и Па и тут ухитрились испортить меня: у нас даже в «немецкий город Бремен» никто никогда никого не посылал, достаточно было просто употребить это название в разговоре, чтобы показать, что тебя «достали». Понятно, что «доставали» чаще всего меня, или мне казалось, что меня «замотали». Ну и таких «примочек» у нас был миллион, вот только за пределами нашей квартиры этот язык был чем-то вроде китайского или зулусского. Поняли, надеюсь, теперь мою жизнь?

Естественно, без продолжения разговора нам обойтись никак было нельзя. Только собрались мы на сей раз на кухне. Я первый начал. Конечно, я был бы не я, если бы в очередной, тем более столь ответственный, раз не попытался вернуть моих мечтателей-«предков» на грешную землю.

– Ладно, допустим, – сказал я, – что нам действительно впервые в жизни улыбнулась удача и мы поймали золотую рыбку. Но, подумав, вы, надеюсь, согласитесь теперь со мной, что нас бессовестно пытаются обмануть? Причём довольно умело, я бы даже сказал – профессионально. Наш милый Альхен вовсе не воришка, а матёрый вор, могу представить себе, сколько он загребёт на том, что нам, именно нам, бог послал. Да, да, папа, моё участие в нашем проекте было мизерным, ничтожным, я прекрасно сознаю это. Больше скажу тебе: я никогда в него не верил. Когда ты с важным видом уточнял какие-то детали, я просто говорил тебе первое, что мне приходило в голову, посмеивался над твоими усилиями. Сейчас я хочу перед тобой повиниться. Я не понимал тебя – теперь изменил своё мнение. Ты всю жизнь шёл к одной цели, ставил на одну карту, и ты выиграл. Никто в тебя не верил, а тебе повезло.

– Ну почему, я всегда верила, – вмешалась в разговор Ма. Ей, как и отцу, показалось слишком нудным и затянутым моё предисловие. Намекая тем, что пора бы и ближе к делу перейти. Но я сегодня во время прогулки тщательно обдумал свою речь, и сбить меня с толку было невозможно.

– Тем более, – ответил я. – Но суть в том, что вряд ли когда-нибудь ещё нам представится такой случай. А здесь слава, деньги, крутое изменение судьбы. Надеюсь, вы понимаете?

– Конечно! Естественно! – эхом отозвались оба родителя.

– Ну, стало быть, и ладушки. Отвергнем соблазны, запатентуем наш сценарий, как положено и выставим его на аукцион. А там принцип известен: кто больше даст, тому и достанется. Вот пусть и попробуют «дать».

Ма и Па переглянулись, потом замолчали, всем своим видом выражая несогласие. Мол, ты ещё молод, молоко на губах не обсохло, а жизнь есть жизнь.

– Нам не пробить эту стену, – вздохнул Па, нарушив наконец молчание. – Ты молод, горяч, многого не понимаешь.

– Нет, па, но неужели мы стерпим такое? Ты посмотри только, как он нагло вёл себя, этот Владлен. Ведь если записать его разговор на плёнку, где его после можно будет искать?

– Ладно, запишем, разоблачим, что дальше? – спокойно ответил Па. – Что это даст нашей семье, конкретно? Тебе, мне, матери? Медаль Президент пришлёт или Бог на небе зачтёт? А вёл он себя не нагло, просто мы быстро нашли общий язык. Мерси, причём гран мерси, Ильфу и Петрову. Другим бы, может, и не предложил. Это как шахматы, главное здесь – уметь жертвовать. Помнишь, я тебе рассказывал, как чуть было не стал чемпионом школы по шахматам?

Господи, да этот рассказ я слышал, наверное, раз десять, не меньше. В шахматах мой Па никакой науки не признаёт, играет хаотично, наобум, что ему, к примеру, какая-то защита «Каро-Канн»? Как бы то ни было, но на чемпионате школы он неожиданно дуриком пробился в финал. Противник у него был достойный, какой-то перворазрядник, но отец так ему зубы заговорил (это он умеет, до сих пор навыков не растерял), что тот проморгал пару хороших фигур. И вот тут «разрядничек» собрался и буквально задавил моего отца жертвами. Отец поддался, естественно, на приманку, утратил преимущество в позиции и неожиданно получил мат. Этот урок он усвоил на всю жизнь, хотя играть продолжает до сих пор в том же духе. На себе проверял: главное – не дать ему заболтать тебя.

Я, разумеется, знал, что если поставлю вопрос на голосование, моя карта будет бита. Ох уж эти большевики, сколько я от них натерпелся! Зачем вообще по какому-то поводу советоваться со мной, если счёт всегда неизменен: 2:1? Понятно, в чью пользу? Поэтому попытался сделать хорошую мину при плохой игре.

– Ладно, согласен, ваша взяла. Но вместе нам участвовать не получится. Никто мне на работе такой большой отпуск не даст, а вы прекрасно понимаете, что другого чего-либо подобного, мне без образования не найти: программистов сейчас дипломированных пруд пруди, а если диплома нет, только в дворники или курьеры – куда мне ещё идти потом прикажете?

Конечно, насчет «дворника или курьера» я сильно преувеличивал, однако в зарплате я точно резко скатился бы. К нам на фирму я устроился исключительно благодаря Витьке Козлу, он за меня поручился перед начальством. Хотя работал я на совесть и даже кое-каких выпускников Бауманского или МГУ мог заткнуть за пояс. Ма промолчала, но она знала, как никто другой, что наш семейный бюджет во многом именно на мне в последнее время держался. Достаточно сказать, что впервые в жизни у нас появился счёт в банке.

Отец расстроился, но тут же снова воспрял.

– Одному не интересно. А что, если попробовать такой вариант: попроситься у нашего Альхена на какое-нибудь другое шоу, вроде «Как стать миллионером», но только вдвоём, что мы – хуже тех недоумков, которых обычно по телевизору показывают? Миллион не выиграем, конечно, но какой-нибудь лакомый кусочек уж точно сможем ухватить.

– Нет, па, – проговорил я как можно мягче. – Тут я с тобой никак не соглашусь. Во-первых, откуда нам знать, как на таких шоу люди в самом деле что-то выигрывают? Во-вторых, один раз, одна игра или два месяца кряду – есть разница? В-третьих, тут ты в родной стихии, кто может знать правила лучше тебя, раз ты их сам составлял? Ты выиграешь, обязательно выиграешь.

– Что ж, ты прав, несомненно прав, – невнятно пробормотал отец. – И всё-таки жаль, очень жаль.

– Согласен, жаль, конечно просто отчаянно жаль, но ничего не попишешь. Победитель во всех случаях может быть только один. Моё участие было бы чисто формальным. Ни второй, ни даже третий приз мне бы точно не дали, а зачем тогда подобные жертвы?

Против такого сокрушительного довода отец ничего не смог возразить, и я вдруг почувствовал, что мыслями он уже там, далеко, по другую сторону экрана. Ему, как полководцу, рисовались в воображении батальные сцены или, как претенденту на премию «Оскар», церемония награждения… Я был счастлив, но счастливее всех казалась наша Ма. Я представлял себе, какого труда ей будет стоить не проговориться раньше времени о нашем семейном триумфе своим коллегам по работе, подружкам, соседям. Зато сколько потом будет гордости, звонков по телефону – чего ещё можно желать?

В конце вечера отец пригласил меня на кухню и показал на два хрустальных бокала, которыми мы чокались с ним по любому удобному поводу, даже для того, чтобы просто в жару попить минералки.

– Извини, есть только кефир, – улыбнулся он. – Но ведь это не принципиально важно, я думаю?

Вообще-то, определённое значение это имело: характерного столь милого сердцу хрустального звона на сей раз не получилось. Но кефир был вкусным, это я хорошо помню.

Па какое-то время никак не мог успокоиться, склоняя на разные лады «бессмертные строки» «аса» (А. С.) (асса!) Пушкина:

 
Ночной зефир
Струит эфир.
Шумит,
Бежит
Гвадалквивир.
 

Я понял, что у него заклинило и мне ничего не оставалось, как только к нему присоединиться. Через минуту мы уже торжественно декламировали Ма:

 
Струит эфир
Гвадалквивир.
Окунём перья мы
В кефир.
 

В общем, вечер удался на славу.

Глава 4

Реальности «реалити».

«Автора!» «Монгол тудей».

Американщина.

Оливер Твист.

– Что с тобой сегодня, ты совсем как варёный! – Витька прошёл мимо и столкнул мой локоть со стола, думая, что я дремлю. Но я уже привык к его шуточкам и ухитрился не потерять равновесие.

– Так, неважно себя чувствую, – отделался я дежурной фразой.

– Понятно, а я уж думал, влюбился или на дискотеке вчера оторвался по полной программе.

Он то ли что-то рассказывал мне, то ли о чём-то выспрашивал, однако у меня не было никакого желания вслушиваться в его болтовню. Я хорошо знал, что Витька, как бы много он для меня ни сделал, свою фамилию оправдывал и интересы фирмы блюл как никто другой. Попробуй пачку бумаги стащить или прийти утром с похмелья, тут же настучит начальству. Натура такая. Специалист он был высочайшего класса, так что за место своё мог не беспокоиться: его и так постоянно пытались переманить всякого рода «хэдхантеры» – охотники за головами. Он с удовольствием ходил на встречи с ними, обедал за их счет в ресторане, разыгрывал колебания, сомнения, чтобы в итоге, прикрываясь малодушием, отказаться.

Впрочем, козёл он и есть козёл, мне-то что за дело? У нас вообще на работе типчики те ещё подобрались – пальца в рот не клади. Так что посоветоваться мне было не с кем. Да и что толку советоваться? Самое мудрое было – просто подождать до последнего, а потом с самым невинным видом попросить «творческий отпуск», объяснив ситуацию. Потому что, если сделать это заранее, меня выпрут на следующий же день, а это совсем не входило в мои планы.

Как вы, наверное, уже догадались, Альхен отверг с порога наш вариант и поставил непременным условием сделки то, чтобы мы участвовали в шоу вместе. А если уж сказано «а», то нужно говорить и «б». Хотя идти на такую авантюру у меня не было никакого желания.

Надо сказать, колесо вообще завертелось неожиданно быстро. Необходимо было срочно заменить какое-то совсем уж потерявшее рейтинг шоу, и мы тут вписались в самый раз. Конечно, сценарий пришлось подгонять, причём долго и нудно. Иногда требования были самые идиотские, а ещё того хуже – после недели переработок какого-то куска вдруг неожиданно всё возвращалось к прежнему варианту. Но затем начальство вдруг отстало от нас, дело перешло в руки профессионалов: директора, режиссёра, продюсера, и всё стало складываться настолько стремительно и выглядело настолько здорово, что нам с отцом даже удивительно было – неужели мы могли такое придумать?

Из команды, готовившей шоу, нас никто не знал, контактировали мы исключительно с Альхеном – вот почему наше участие в предварительном конкурсе, или, как его принято сейчас называть, кастинге, было не желательным, а обязательным. Хотя наши имена, несомненно, были занесены в какой-то особый список. Как бы то ни было, мы с моим Па с самого начала решили не требовать для себя никаких поблажек, хотели пройти на равных с другими весь путь от начала и до конца.

Я не знаю, зачем дирекции понадобилось в тот знаменательный день так долго держать нас возле дверей концертной студии Останкино. Но наверное, какой-то смысл в этом был, потому что самые неожиданные люди, всех возрастов и социальных категорий, полюбопытствовав: «За чем стоим?», как в незабвенные времена социализма, сами вдруг решали поучаствовать. Особенно это привлекало приезжих. Какая удача! Надумали посмотреть Москву, а тут вдруг конкурс. Ну а дальше как у Цезаря: «Veni, vidi, vici» – «Пришёл, увидел, победил».

Я вообще удивлялся: подумать только, такая массированная реклама шла целых полтора месяца в прессе, по телевидению, люди прилетели из Улан-Удэ, Барнаула, Владивостока, даже с Камчатки, были и иностранцы (в основном из так называемого ближнего зарубежья), а тут люди становились в очередь, как в жаркий летний день за мороженым, толком даже не зная, что им придётся делать.

Шоу тогда ещё носило название: «Автора!». Да собственно, это было и не название как таковое, а анонс, реклама.

««Автора!»» Приглашаем всех людей, обладающих творческими способностями в самых разных литературных жанрах, принять участие в нашем конкурсе».

И так далее, в том же духе.

Ну а пока нашим единственным развлечением были подъезжавшие на машинах телезнаменитости, из которых, признаться, я, к стыду своему, никого не знал. Вот бы сейчас Ма сюда – она тотчас бы всё объяснила. Кто-то визжал от восторга, некоторые кидались за автографом, другие просто наблюдали эти сцены со снисходительной улыбкой. Ничего, мол, скоро на равных будем общаться.

В толпе сновали журналисты с блокнотами и диктофонами, фоторепортёры, операторы с видеокамерами. Вопросы задавали, на мой взгляд, самые что ни на есть идиотские, в конце концов порядком всем надоели. Некоторые от них даже стали прятаться.

Несколько ребят незамедлительно воспользовались возможностью немного поразвлечься. Лопоча что-то кто по-английски, кто по-итальянски, кто по-французски и безбожно коверкая русский язык, проводили блиц-интервью с заранее составленными вопросами. Впрочем, я обратил внимание: приставали они преимущественно к красивым девчонкам и разговор, как это обычно бывает в подобных случаях, неизбежно заканчивался просьбой дать номер мобильного телефона.

Был даже один парень, который работал под монгола. Газета у него называлась как-то странно: «Монгол тудей». Хотя вполне могло быть, что он и в самом деле был монголом и действительно есть в Монголии такая газета.

На этих ребят, кстати, никто не обижался. Двухчасовое стояние в очереди так утомляло, что любое развлечение было как манна небесная.

Как раз там, в очереди, мы с отцом впервые и увидели их: Девушку в чёрном и Ужастика. Вокруг них, надо сказать, больше всех тёрлось пишуще-снимающей братии. К каждому из них во время такого ажиотажа мы подобрались поближе и оба раза в весьма угнетённом состоянии духа вернулись обратно.

– Первое место, – показал отец на Ужастика, – и второе, – вздохнул он уже в адрес Девушки в чёрном. Мы только третьи. Но и это было бы неплохим результатом – вдруг мы кого-нибудь просмотрели.

– Ничего, дождёмся второго тура, – ответил я скептически, хотя и сам нежданно-негаданно ощутил мандраж в коленях.

– Главное – не победа, главное – участие, мы ведь с самого начала так решили, – попытался подбодрить меня Па.

Решили-то решили, но как же без азарта, без надежды на чудо, без «а вдруг»! Что, бороться совсем без стимула? А какой тогда смысл?

Только сейчас вдруг эта мысль дошла до моего сознания. Отца она почему-то не угнетала. Ничего, мы просто так не сдадимся!

Наконец, нас всех скопом запустили внутрь, и мы очутились сначала в холле, а затем на знаменитой сцене, знакомой по многочисленным телепередачам, наверное, каждому человеку в России. Впрочем, со сцены нас тут же отправили в зал, на ней остались только пять человек, которые сидели на достаточно отдалённом расстоянии друг от друга. К каждому столику была прикреплена табличка с фамилией и инициалами сидевшего за ним члена жюри, так, чтобы можно было как-то ориентироваться, к кому с чем подходить.

Ещё в очереди я поразился разномастности стоявшей публики. Здесь, в зале, была возможность присмотреться внимательнее. Никогда ещё в жизни я не видел разом столько красивых девчонок. Просто живые модели, киноактрисы. Патлатые ребята с расчехлёнными, готовыми к бою гитарами. Какой-то парень, забравшись на самый верхний ряд, что-то репетировал на пастушеской свирели. Ещё запомнился один тип, обвешанный с головы до пят всякого рода инструментами и побрякушками, своего рода Человек-оркестр.

Шум вообще стоял невообразимый. Девицы трещали без умолку, кто-то тихо протренькивал на своей шестиструнке заветные аккорды, кто-то обменивался адресами. Совсем незнакомые между собой люди представлялись друг другу, рассказывали о себе, делились любой мало-мальски заслуживающей внимания информацией.

Но были и такие, которые, наоборот, сохраняли полную невозмутимость. Отгородившись от всего происходящего, они молча сидели, не снимая наушников, лишь изредка переключая плеер.

Я сбегал в холл для интереса и не пожалел об этом. Кто-то распевался, кто-то читал юморески, басни, отчаянно при этом жестикулируя. Некоторые приехали парами, и даже целыми группами. Ужастик подпирал стену, ни с кем в контакт не вступал, Девушка в чёрном невозмутимо курила сигарету, вставленную в длиннющий мундштук, как раз под надписью со строжайшим на сей счет предупреждением-запрещением со стороны администрации.

Я всё-таки не удержался от соблазна подойти к Ужастику, который, к моему счастью, оказался весьма общительным и обаятельным парнем.

– Ты кто? – спросил я. – И почему такое странное одеяние?

– Я первый российский ужастик, – торжественным тоном преподнёс он мне леденящий душу набор фраз, который потом нам всем ужасно надоел в нашем скученном совместном житии, – я люблю кровь, обожаю вселять ужас. По ночам я разрываю могилы и поедаю трупы…

И тут я вспомнил, кого этот парень копирует. Какой-то фильм, название которого совершенно вылетело у меня из головы. Из того, что в ней всё-таки осталось, могу сказать только, что там был молодой тинейджер в стадии ломки характера, который, шокируя своих родителей, а в особенности гостей, постоянно ходил дома в чёрном плаще, с огромными накладными клыками во рту, жутко страдая от того, что ему не с кем поделиться своими кровососными проблемами. Спал он, соответственно, в гробу, дальше вы, наверное, сами всё вспомнили. Ну а этот чудик, получается, был не только вампиром, но ещё и людоедом-некрофилом. Полный дурдом!

Я решился всё-таки спросить:

– Слушай, все помню, кроме того, как фильм назывался. Какая-то американщина. Не подскажешь, случайно?

– Нет, это профессиональная тайна, – свистящим шёпотом ответил парень. Впрочем, на вид трудно было определить его возраст, потому что на его лице, как у всякого уважающего себя вампира, а тем более людоеда-некрофила, была маска.

– Он не вампир, он Ужастик! – сказал я отцу, когда вернулся в зал.

– Ужастик! Кто такой Ужастик? – в полном недоумении поинтересовался Па.

– Ну, тот парень, которому ты напророчил первое место! Кстати, не помнишь, как называется фильм, из которого он свой персонаж слямзил?

Но и отец это название так и не смог вспомнить. Хотя сам персонаж-тинейджер тоже глубоко врезался ему в память.

Наконец на сцену вышла директор конкурса, Римма Кошебянц, маленькая подвижная армянка, чистый колобок. Но я как-то слышал, как эта «я от бабушки ушёл» на редкость виртуозно ругалась матом, а уж курила она вообще как паровоз.

– Внимание, – проговорила Римма Аракеловна своим низким грудным голосом. – Мы начинаем. То, в чём вам предстоит принять сегодня участие, называется кастинг. Надеюсь, тут в зале нет случайных людей и все вы знаете условия нашего конкурса. Тем не менее напоминаю: речь идёт не об исполнителях, а об авторах. Басни Крылова, юморески Зощенко, песни с текстами Михаила Шафутинского или, – тут она сделала реверанс в сторону сцены, – Игоря Николаенко вы можете приберечь для каких-нибудь творческих вузов. Здесь принимается только то, что вы написали сами, качество исполнения в расчёт не идёт. Порядок прост: когда подойдёт ваша очередь, вы выходите на сцену, подходите к столикам, за которыми члены жюри с вами будут проводить собеседование. Помимо того, что вы сейчас сочтёте нужным рассказать или исполнить, вы можете предъявить также любые материалы, которые вы принесли с собой: диски CD, DVD, флешки, рукописи рассказов, романов, сценарии клипов, фильмов – в общем, всё, на что вы способны. Если вас отметили, вы получаете специальную карточку, таких карточек вы, соответственно, максимально можете набрать пять. Уходя, вы отдаёте эти карточки секретарю нашей комиссии, который сидит сейчас в холле, затем ждёте вызова на второй тур. Естественно, тем, кто не получил ни одной карточки, вызов не светит. Чудес на свете не бывает. Удачи вам всем!

Тотчас началось шевеление в зале. Те, кто попал сюда по чистой случайности, решили не терять дальше времени даром. Однако большинство из этих «случайных», как я понял, всё-таки предпочли остаться. Зрелище предстояло весьма небезынтересное, да и обстановка располагала. Не говоря уже о том, что была прекрасная возможность засветиться: все репортеры и операторы тут же переместились вслед за нами с улицы внутрь здания. Была и особая бригада уже специально для нашего телешоу, но она целиком находилась на сцене, фокусировала своё внимание на выступлениях участников и лишь изредка выхватывала какие-то кадры из зрительного зала.

Несмотря на предупреждение Риммы Кошебянц, нашлось немало желающих продемонстрировать свои актёрские или музыкальные способности. Их, естественно, с позором выгоняли. Я без труда разгадал, что этими людьми руководило: воспоминание о том, как им довелось однажды выступать на самой знаменитой концертной площадке страны, потом будет греть им душу всю оставшуюся жизнь. Особенно если друзья успеют снять их на фото или видео. Хотя, конечно, некоторые участники, находившиеся в холле и усиленно репетировавшие, действительно не слышали предупреждений директора шоу.