«Как кстати умел он награждать!» – восклицаете вы… Да, нельзя не согласиться: кстати отказался он от выгод частных акций, чтобы дать Клейнмихелю построить Московскую железную дорогу; кстати дал Бибикову неограниченную власть в киевском округе; кстати посылал сыновей на Кавказ и в Крым за Георгием; кстати посылал Паскевича против неприятелей в прошлом году; кстати Орлову дал графство и посадил его в III Отделение; кстати разрешил юбилей темному грамотею Гречу…; кстати поставил Антония митрополитом в Петербург; кстати и Панин попал в юстицию; кстати все эти Адлерберги, Пушкины, Назимовы поставлены на своих местах! Величайший остроумец в мире не придумал бы такого затейливого маскарада, какой представляют все эти сановники, так сказать, помещенные на верхних ступенях государственной иерархии. Впрочем, с другой стороны, нельзя не вспомнить и того, как сослан был на Кавказ генерал, дважды взявший царя в плен на маневрах; нельзя не вспомнить о благоволении, какое оказано было Ермолову, о награде гениальному Дибичу{2}. Нельзя не вспомнить ссылки Пушкина и Лермонтова, смерти повешенного после прощения Рылеева, высланного Искандера, да мало ли кого можно вспомнить. Дело в том, что это сделалось очень кстати, и уж именно на удивление и позор своим и чужим.
Помню и рыцарское его великодушие в восстании декабристов, в польских делах 1831 года, в заговоре 48 года{3}. В самом деле, сколько великодушия! Там его величество державным словом обещает забыть все и возвратить имущество изгнанникам: только жаль, что его слову уже не верят, и славный Чарторижский и доселе не посмел воспользоваться правом, обеспеченным надежным ручательством русского царя. В другом случае он всемилостивейше повелевает сослать бедных молодых людей на всю жизнь в каторжную работу, лишая их даже счастья славно умереть за святое, правое дело. В отношениях к другим державам он выказал не только великодушие, но и любовь к своему собственному народу. В самом деле, вспомните египетские дела. Не великодушно ли, не благородно ли было, только что кончивши кровавую войну с султаном, – вдруг грудью стать за него, обрекать вновь на жертву смерти свои изнуренные войска, употреблять все средства своей топорной политики для того, чтобы поддержать его против Магомеда-Али, этой великой личности, так много обещавшей для цивилизации Востока?{4} Не великодушно ли было поддержать австрийского царя против движения свободной мысли и губить тысячи из своего народа, чтобы только не дать восторжествовать правому делу? Не благородно ли, не чисто ли по-христиански было содействовать восшествию на престол Луи-Наполеона и поддерживать его против той фамилии, которой столько покровительствовал в прежнее время русский же царь? Не показывает ли все это невиннейшее, баранье незлобие, забвение обид, любовь к врагам – только не своим, а своего народа и человеческих прав?.. Настоящий средневековый рыцарь или, еще лучше, пламенный юноша, спасающий лоретку Невского проспекта от преследований хорошенького офицера.