Нико Воронцов
Господин адвокат

С наступлением вечера в номере заметно похолодало. Я попытался растереть застывшие пальцы, потом развернул сверток и обнаружил там чудо российской кулинарии – более похожую на пирог, чем на итальянскую пиццу, румяную ковригу, на которой громоздилась начинка из грибов, соленых огурцов, колбасы и сыра. Я отломил от пирога и всухомятку съел небольшой кусок и, поскольку на меня тут же напала жуткая икота, отправился на поиски чайника или еще чего-нибудь в этом роде.

Забегая вперед, скажу, что благодаря стараниям семейства Крылатых завтраками, обедами и ужинами, доставляемыми прямо в гостиничный номер, я был обеспечен с лихвой.

Но вернемся к нашему повествованию.

Итак, в тот вечер я, подавляя икоту, вышел из номера и по красной с зелеными полосами дорожке пошел по коридору. В конце коридора, перед выходом на улицу в небольшой каморке с застекленным, как в аптеке, окном я увидел дежурную по гостинице, которая пила чай и смотрела маленький допотопный черно-белый телевизор.

– У вас кипятка не найдется? – спросил я.

– Отчего же не найдется? – удивилась женщина. – Конечно, найдется. Вон стоит «тефаль», наливай. А меня зовут тетя Маша.

Я взял со стола электрический чайник и в растерянности замер, соображая, где бы мне теперь раздобыть кружку.

– Ты прямо как неродной, – будто прочитав мои мысли, сказала она. – Бери с полки «Пиквик», чашку, ложку и сахар. Будь как дома.

Я так и сделал. Кинул в кружку пакетик, налил воды, размешал сахар и после нескольких глотков горячего сладкого чая со вкусом клубники немного согрелся, укротил икоту, повеселел и хотел было уже идти в свой номер, но женщина спросила:

– В командировку к нам?

– Да, – ответил я.

– В мэрию или, может, в налоговую с проверкой? – спросила она.

– В суд, – тяжело вздохнув, сообщил я.

Женщина понимающе кивнула.

– Кем работаете-то? – спросила она.

Я задумался. Ну, как ей объяснить, что я всего-навсего стажер адвоката. Да, в общем-то, какая разница!

– Адвокатом, – ответил я.

– Понятно, – сказала тетя Маша. – Они у нас тоже останавливаются. Ох, служба-то у вас особо тяжкая – преступников защищать. Когда моего сыночка привлекали, я ночей не спала, адвоката нашего просто заколебала. Каждый день к нему бегала, спрашивала, как все будет. Допекла до того, что он от меня потом даже прятаться начал.

– А что сделал ваш сын? – спросил я.

– Да обычное дело – по сто пятьдесят восьмой статье залетел. Это по краже, значится. Зимой дело было. В ларек он залез, благо ничего украсть не успел, его прямо тут же и задержали. Кто-то ненароком увидел и в милицию позвонил. Граждане у нас жуть до чего бдительные!

– Суд уже состоялся? – спросил я.

– А как же! – ответила тетя Маша. – Состоялся. Три года условных моему Сенечке дали. Судья, стерва такая, хотела моего оболтуса по-взаправдашнему посадить. Только адвокат и выручил. С адвокатом нам повезло, – вздохнула она. – Лисицын. Может, слышали? Очень умный, юрудированный и, главное, опытный человек.

Я никогда раньше не слышал слова «юрудированный», но поправлять тетю Машу не стал, а она продолжила:

– Да! В вашем деле главное – опыт. Одни только законы знать совсем недостаточно, надо, как говорится, не один десяток лет повариться в этом котле.

Надо сказать, тетя Маша очень легко переходила с «ты» на «вы».

Она пристально посмотрела на меня и спросила:

– Вот вы, к примеру, сколько дел провели? Много? Опыт у вас большой?

– Достаточный, – пробурчал я, прекрасно сознавая при этом, что у меня нет никакого опыта вообще.

– И все равно, – заявила она, – для того, чтобы дела в суде выигрывать, нужно не только законы знать, но еще и житейские знания иметь. А какой у вас, простите, опыт?! Вы же еще молоденький вон какой! Глазки у вас, конечно, умненькие, голубенькие, но ведь для суда это не имеет совершенно никакого значения.

– Пойду, – твердо сказал я. – Завтра надо пораньше встать.

– Да, да, – понимающе закивала головой тетя Маша. – Ты кружку-то не мой, поставь, я сама вымою. Что мне делать-то? Ночь длинная.

Я хотел было идти, но услышал продолжение и не зная, как поступить и что на это ответить остановился.

– А то потом еще скажешь, что мы не гостеприимные, – сердито пробурчала тетка.

Ну, в общем, это, наверное, и есть чисто российская черта, что сначала тебя сурово так пожурят и даже пристыдят, а потом непременно пожалеют, обогреют и даже накормят.

Я хотел было уйти в свой номер, но тетя Маша меня задержала, спросив:

– А судья-то у вас кто завтра будет?

– Завтра и узнаю, – хмуро улыбнувшись, сказал я.

– Ну, ну, – снова закивала она головой. – Так, наверное, Архипова судить будет.

Я пожал плечами.

– Так и есть, Архипова. Вторая-то в отпуске. Только на следующей неделе выйти должна. А потом будет очередь самой Архиповой в отпуск идти.

Она отхлебнула из своей кружки и сообщила:

– Видите, я со своим оболтусом уже не только статьи законов выучила, но и всех наших судей, прокуроров и адвокатов в лицо знаю.

Я снова собрался было уходить, но тетя Маша меня снова задержала:

– Если у вас судьей Архипова будет, то я вам не завидую. Не юристка она.

– Как это понять? – удивился я. – Разве можно работать судьей, не имея при этом высшего юридического образования?

– Образование у Архиповой, может, и есть, я этого не знаю, не проверяла, – сказала она, – но только не ее это призвание – людей судить. Слишком близко к сердцу принимает она все. Вот, к примеру, есть люди, которые работают врачами и при этом совершенно не умеют лечить людей, а бывает наоборот: какой-нибудь маляр необразованный в свободное от работы время такие картины пишет, что просто залюбуешься. В любом ведь деле призвание нужно. Вот и в судейском ремесле то же самое. Так что Архипова, я считаю, не по призванию работает. И вообще она стерва! Моего Сеньку так срамила из-за этой кражи, что даже мне совестно стало. Не знала, куда от стыда спрятаться. Как будто мой оболтус не к чужим людям в ларек, а к ней домой залез.

Женщина тяжело вздохнула и добавила:

– Только все одно посадят моего Сеньку когда-нибудь по-настоящему. Непутевый он у меня. Не учится, не работает, а только шляется целыми днями по улицам да глядит, что бы где стырить. И все равно жалко его. Материнское сердце-то завсегда за сыновей разрывается.

Женщина о чем-то горько задумалась, а я, воспользовавшись этим обстоятельством, поспешил в свой номер подальше от тоскливого разговора.

Первая моя ночь в Лебеданске выдалась бессонной.

Я долго крутился на кровати, мучился угрызениями совести и пришел к твердому убеждению, что совершенно напрасно ввязался во всю эту авантюру с защитой своего троюродного брата.

Боже мой! Я ведь даже не имею ни малейшего представления, как следует защищать обвиняемого в убийстве человека.

Заметьте, не в краже, не в мошенничестве каком-нибудь, а в самом настоящем убийстве!

Конечно, я изучал уголовное право в университете по учебникам, читал кодексы и комментарии к ним, но, как известно, теория и практика – вещи различные. Одно дело – знать закон, и совершенно другое – уметь его применять на практике.

Ну, да ладно! Завтра схожу в суд, сделаю все, что от меня зависит, и с чистой совестью и спокойной душой вечером поеду домой.

Глава вторая, день второй

Утром за мной заехал Серафим Иванович.

Я сложил деньги и паспорт в ящик стола и запер его на ключ, потом, морально приготовившись к неминуемо ожидавшим меня неприятным минутам, не спеша собрался: как на парад, надел белую рубашку, галстук, костюм, вышел из гостиницы и сел в автомобиль.

Молча и неумолимо Серафим Иванович повез меня в суд.

Утро выдалось необычайно пасмурным и хмурым.

Крылатый припарковал свой «Кадиллак» возле памятника Ленину и, нахмурив брови, как конвоир на казнь, повел меня в здание суда.

На крыльце толпились и разговаривали о чем-то какие-то люди.

Зачинщицей разговора, судя по всему, была тетка в пуховом платке.

– Кто? Баба Галя-то? – трещала она. – Да она еще не старая была. Только-только на пенсию вышла. Жила бы еще да жила. Чего ей на пенсии не хватало? Еще и самогоночкой в свое удовольствие приторговывала. В общем, средства у нее были, жила в свое удовольствие. Я к ней часто забегала полечиться да поболтать. Пока не случился этот случай. Эх! Такого человека жизни лишили…

– От чего же ты, сердешная, бегала к Мишиной лечиться-то? – с иронией в голосе спросил тетку какой-то мужичок в очках, фуфайке и кирзовых сапогах. – Горло, поди, первачом на пару полоскали.

– Иди ты, – замахала на него руками тетка. – Мишина на самогонке травы настаивала. У нее от варикоза особый рецепт был. В моем случае он завсегда помогал.

– В общем, Мишина особенным талантом была, – сказал мужичок. – Врачом и аптекарем в одном лице. Сама диагнозы ставила, сама рецепты на самогонку выписывала и тут же это самое лекарство и продавала.

– Смейся, смейся, – сказала тетка. – Теперь вот нет Галки, я без лекарства мучаюсь, и к кому за помощью кинуться, прямо ума не приложу. По ночам иной раз такие боли одолевают, что хоть волком вой.

– К врачу в поликлинику не думала сходить? – спросил тетку все тот же мужичок с хитринкой в глазах. – Все ж таки традиционная медицина.

– Иди ты, – снова замахала на него руками тетка. – А Мишина-то, по-твоему, гадалка, что ли, была? Она же перед пенсией в больнице ночной сестрой работала! Так что, заметь, познания в медицине имела!

В этот момент тетка заметила нас с Серафимом Ивановичем, умолкла и, скрестив руки на груди, демонстративно отвернулась.

Все, кто был на крыльце, стали с любопытством и даже с каким-то тихим ужасом рассматривать нас.

– Вот, аблаката из города привез, – негромко сообщил Крылатый, а я после его слов вжал голову в плечи, и вообще испытал некоторое за дядьку неудобство, который не смотря даже на свои годы так и не выучил слово «адвокат».

Однако, вслух я ему ничего не сказал.

– Тут не на адвоката надеяться надо, а на всевышнего, – глядя куда-то в сторону, сухо заметила тетка в платке. – Только он один на всем белом свете прощениями заведует.

– Да не верю я в бога, – тихо и при этом обращаясь почему-то только ко мне, сказал Крылатый.

Судебное заседание началось с опозданием.

Я минут тридцать просидел в пустом зале, наблюдая за тем, как на окне жужжит осенняя муха.

Потом пришли конвоиры с автоматами в руках и привели арестованного Сергея Серафимовича Крылатого. Он выглядел спокойным и заспанным. Усевшись на скамью в похожей на птичью огромной металлической клетке, Сергей принялся зверски зевать.

Надо же! Он, поди, всю ночь спал как сурок, а я за него переживал и нервничал. Как говорится, доверьте свои проблемы адвокату, если, конечно, адвокат или проблемы у вас есть.

Я подошел к клетке и представился:

– Здравствуйте, меня зовут Николай Альбертович Вострецов. Ваш отец пригласил меня для осуществления вашей защиты.

Наверное, при этом надо было сразу же сказать про родство и все такое прочее, но при конвоирах я этого делать не стал.

Арестованный хотел было в очередной раз зевнуть, но передумал и с недоумением уставился на меня.

– Что не так? – спросил я.

– Вы правда мой адвокат? – спросил Сергей Крылатый. – Какой-то молодой. Хотя, все равно…

Договорить он не успел, потому что в этот момент что-то произошло и пустой до этого зал стал заполняться людьми. Они входили в раскрытые двери мимо конвоиров и подсудимого в клетке и шумно садились на установленные в несколько рядов лавки.

Вскоре стремительно в зал зашел государственный обвинитель, сел за один из свободных столов и раскрыл принесенную с собой папку с документами.

О том, что это именно обвинитель, я догадался по его острому взгляду за затемненными очками в массивной черной оправе, по моде шестидесятых годов.

После обвинителя в зал вошел какой-то пожилой мужчина в старом потертом костюме. Он сел за стол напротив стола обвинителя и с интересом уставился на меня.

– Кстати, ты вину-то свою признаешь или нет? – спросил я у Сергея.

– А черт его знает, – пожал он плечами. – Я ведь пьяный был, ничего не помню. Но, наверное, не признаю.

В следующую минуту в зал заскочила какая-то девица и истерично крикнула:

– Встать, суд идет.

Следом за девушкой в зал влетела похожая на хищную птицу судья в черной мантии и села в центральное из трех высоких кресел за длинным массивным столом на возвышении.

– Прошу садиться, – сказала она.

Поскольку все места за столами оказались занятыми, я сел на одну из скамеек, потеснив при этом устроившихся на ней жителей Лебеданска.

Нужно заметить, эти самые жители сидели в теплом помещении в куртках и фуфайках. При этом, многие женщины были укутаны в пуховые платки, и только мужчины благочинно, как на похоронах, сняли шапки и сидели теперь с непокрытыми головами.

Вскоре стало просто-таки жарко, но мои соседи даже и не думали расстегиваться или даже снимать верхнюю одежду.

Та самая тетка в пуховом платке, которая встретила нас на крыльце, видимо, разомлев от жары, принялась надрывно кашлять.

Надо сказать, я никогда не понимал, зачем простуженные люди ходят, к примеру, в театры.

От их чахоточного кашля балерины в балете испуганно вздрагивают, лошади в цирке перестают слушаться кнута дрессировщика, от их оглушительного чихания актеры на сцене забывают текст, и я уж не буду вам рассказывать про адвокатов, особенно начинающих, которым приходится выступать в суде с защитительной речью.

Граждане дорогие! Если у вас кашель, будьте добры сидите дома и не мешайте людям наслаждаться представлением.

Итак, судья открыла объемную подшивку бумаг в серой картонной папке и сообщила:

– Рассматривается уголовное дело по обвинению Крылатого Сергея Серафимовича в совершении преступления, предусмотренного частью первой статьи сто пятой Уголовного кодекса Российской Федерации. Прошу секретаря судебного заседания доложить о явке.

Из-за столика в углу поднялась все та же истеричная девушка и сообщила:

– Явка полная.

С чувством исполненного долга она села на свое место и принялась что-то старательно писать.

Судья, словно сонный священник, продолжила говорить заученные в бесчисленных процессах стандартные фразы:

– Устанавливается личность подсудимого. Подсудимый, встаньте. Сообщите суду данные о себе.

– Крылатый Сергей Серафимович, двенадцатого апреля тысяча девятьсот восемьдесят пятого года рождения. Русский, холост, уроженец Лебеданска, проживаю по адресу: Лебеданск, улица Победы, дом три, образование среднее, временно не работаю.

– Военнообязанный? – спросила судья.

– Не успел, – ответил Крылатый.

– Отлично, – сказала судья и спросила: – Подсудимый, вы копию обвинительного заключения получили?

– Получил две недели назад, – сообщил подсудимый.

– Прекрасно, – снова сказала судья. – Дело слушается Лебеданским районным судом в составе председательствующего судьи Архиповой, при секретаре Кузнецовой, обвинение поддерживает прокурор Мартынов, защиту осуществляет назначенный судом адвокат Лисицын.

– Позвольте, – заявил Серафим Иванович Крылатый. – Но моего сына должен защищать совершенно другой аблакат.

Крылатый поднялся со своего места и показал на меня пальцем так, словно уличал в чем-то нехорошем.

Все находящиеся в зале, и в том числе судья, с интересом уставились на мою скромную персону, и мне окончательно стало не по себе.

Словно ожидая удара, я втянул голову в плечи.

Судья перевела свой колючий взгляд снова на Серафима Ивановича и удивленно спросила:

– Вы наняли защитника? Что же, попрошу господина адвоката подтвердить свои полномочия.

Вот оно! Начинается! Те самые неминуемо ожидаемые меня несколько минут позора.

И зачем только я послушался свою законную супругу и поехал в этот самый Лебеданск?

Я в растерянности встал со своего места и изобразил возвышенно задумчивое выражение лица.

Почему-то в этот момент мне подумалось о том, что именно с таким вот задумчивым выражением лица размышлял о судьбе страны известный писатель Николай Васильевич Гоголь.

По-моему, это был блестящий ход, который вполне мог бы скрыть глупость ситуации и тот внутренний ступор, который вдруг охватил все мое сознание.

Нужно заметить, что зал не оценил моей игры и стал гудеть каким-то тихим взволнованным рокотом, который, словно летящий с горы камень, нарастал и вскоре стал колоться на мелкие одиночные смешки. Ко всему прочему, тетка в пуховом платке зашлась очередным приступом кашля.

Мои уши горели пунцовым пламенем.

– Ну, что молчим? – устало спросила судья. – Господин аблакат, так, по-моему, называет вас ваш клиент Крылатый, для начала сообщите суду вашу фамилию, имя, отчество.

– Николай Альбертович Вострецов, – безнадежно сказал я.

– Хорошо, очень хорошо, – сказала судья. – Как давно работаете адвокатом?

Я, как школьник на экзамене, выжидательно промолчал.

– Отлично! – сказала судья. – Начнем с самого начала. У вас диплом о высшем образовании имеется?

– Естественно, – с жаром и даже некоторой долей обиды в голосе ответил я.

Неужели она могла подумать, что у меня нет высшего образования!

– Продолжаем, – сказала судья. – Квалификационный экзамен давно сдали?

– Нет, – печально ответил я. – Я его еще не сдал, потому что совсем недавно стал стажером.

После моих слов судья долго ничего не спрашивала, а только с каким-то усталым удивлением смотрела на меня.

Такое ощущение, будто она никогда в жизни не видела настоящих стажеров адвоката.

– Значит, желаете осуществлять защиту подсудимого, – наконец сказала судья и тут же спросила: – Тогда скажите, вы когда-нибудь вообще Уголовно-процессуальный кодекс читали?

Ожидая явного подвоха, я снова ничего не ответил, хотя кодекс, естественно, неоднократно читал и самым внимательным образом изучал.

Не зная, как поступить в этой ситуации, я беспомощно оглянулся на Серафима Ивановича Крылатого.

Тот сидел на скамье возле окна, закинув ногу на ногу, опираясь при этом одной рукой на подоконник и прикрыв ладонью другой руки глаза и лоб. Он, казалось, совершенно не обращал никакого внимания на то, что происходит в данный момент в зале судебного заседания.

«Уснул он там, что ли? – зло подумал я. – Тоже мне, нашел время спать!»

В поисках поддержки и защиты я уставился на подсудимого.

Сын Серафима Ивановича, в отличие от своего отца, спать даже и не думал. Его утренняя сонливость и зевота бесследно исчезли, и теперь он, открыв рот, с большим интересом следил за развивающимися в зале событиями.

– Если бы вы читали Уголовно-процессуальный кодекс, то наверняка знали бы, что защиту по уголовному делу могут осуществлять только адвокаты, то есть лица, сдавшие квалификационный экзамен и состоящие в соответствующем реестре адвокатов, – продолжила измываться надо мной судья. – Вам что, закон не писан?

– Писан, – тихо ответил я.

– Если писан, тогда, может быть, он вами не читан? – с издевкой в голосе спросила судья.

– Читан, – тихо ответил я.

– А если читан, значит, не понят, – сказала она.

– Понят, – настырно сказал я.

– А если, как вы говорите, понят, то определенно не так, – припечатала она и даже ладонью хлопнула по столу.

Я огрызаться с судьей не стал и принялся думать только об одном – поскорее бы она уже закончила меня мучить и отпустила на все четыре стороны.

– Хорошо. Раз вы так этого желаете, я допущу вас к участию в деле в качестве защитника, – наконец-то сообщила она. – Объявляется перерыв на полчаса.

Судья, словно хищная птица, схватила со стола уголовное дело и, зашелестев мантией, тут же покинула зал судебного заседания.

Я остолбенел.

Что происходит?

Может быть, судья решила сделать из меня исключение из общего правила и нарушить таким образом закон?

Следом за судьей зал покинули секретарь судебного заседания и обвинитель, после чего один из конвоиров потребовал:

– Прошу освободить помещение.

Присутствующие в зале жители Лебеданска поднялись со своих мест и стали медленно просачиваться к выходу.

Один только адвокат как ни в чем не бывало остался сидеть на своем месте. Он просто сидел и хитренько так улыбался.

Вот бывает же так, что вроде бы человек ничего такого не делает, а вас это жутко раздражает.

Это был как раз тот самый вариант!

Серафим Иванович, видимо, наконец, очнулся от своей зимней спячки, встал со своего места и вместе со всеми пошел к выходу.

Проходя мимо клетки, в которой сидел его сын, он басовитым, как у священника, голосом сказал:

– Ничего, ничего, сынок. Все будет хорошо. Будет и на нашей улице праздник.

– С арестованным разговаривать не положено, – тут же сердито перебил его конвоир.

Дядька как-то отстраненно поспешно кивнул ему и, направляясь к двери, неожиданно для самого себя наткнулся на меня, тут же опешил и уже другим, безнадежно смиренным голосом произнес:

– Ничего, ничего. Будет и на нашей улице праздник.

После этого он, как только что отслуживший службу священник, смотря только себе под ноги, покинул помещение.

Я стоял посреди зала и не знал, что мне делать: уйти, как это сделали все, или по примеру адвоката остаться.

В этот момент в дверном проеме нарисовалась секретарша и, обратившись ко мне, визгливым голосом крикнула:

– Вострецов, вас для серьезного разговора вызывает судья.

Я вздрогнул.

Это ж какой надо иметь такой противный голос. С его помощью даже такая замечательная фамилия, как у меня, звучит как-то особенно неприятно.

– Почему вы не читаете закон? – привстав с места и для пущей убедительности снова хлопнув ладонью по столу, грозно спросила меня судья в своем кабинете.

Ну вот, начинается! Она что, пригласила меня только для того, чтобы выяснить этот вопрос? Ей что, не хватило счастья поиздеваться надо мной при людях?

– Если бы вы читали кодекс, то наверняка знали бы, что наряду с адвокатами в качестве защитника может быть допущено иное лицо, о котором ходатайствует обвиняемый. Вы этого не знали?

Она еще раз испепеляюще посмотрела на меня и почему-то обиженным голосом сказала:

– Идите и готовьте соответствующее ходатайство.

Решив, что разговор окончен, я направился к двери.

– И учтите, я больше не потерплю никаких фокусов, – вдогонку сообщила она. – В самое ближайшее время я намерена закончить это уголовное дело производством и вынести приговор. Всякие там ваши адвокатские уловки о переносе дела, как и ходатайства о назначении экспертиз будут мною сразу же отклонены. Вам это понятно?

– Понятно, – сказал я и вышел.

– Что она сказала? – с улыбочкой Иуды спросил меня адвокат Лисицын, когда я вернулся в зал.

– Сказала, что допускает меня в качестве защитника, – сообщил я.

Улыбка с его лица мигом сошла, и он стал убирать со стула, располагавшегося рядом с ним, свои вещи.

– Ладно, в тесноте, да не в обиде, – сказал Лисицын, и я тут же сел на освободившийся стул.

– Будем знакомы, меня зовут Иван Петрович, – сообщил адвокат и протянул руку для рукопожатия.

Я тоже представился.

– Дурак, – вдруг со злостью сказал Иван Петрович. – Ему вину надо признавать, а он в отказняк играет. Сказал бы – да, это я убил Мишину, чистосердечно раскаиваюсь. За такое признание срок меньше назначают. Признавай вину, – громко обратился он к сидящему в клетке Сергею Крылатому. – Тебе это при вынесении приговора непременно зачтется.

Крылатый на это ничего не ответил, а только хмыкнул и отвернулся.

– Как хочешь, – сказал Лисицын. – Мое дело посоветовать, как лучше, а выбор делать одному только тебе.

Вскоре в зал снова стали просачиваться люди.

Среди прочих с совершенно равнодушным взглядом вошел Серафим Иванович и, увидев меня рядом с адвокатом, в нерешительности остановился, после чего прошел на свое место, сел и стал с опаской поглядывать на меня из толпы.

Через минуту в зал влетели обвинитель, секретарь, а следом за ними судья.

– Продолжаем судебное заседание. Вы подготовили ходатайство? – спросила меня судья.

– Да, – хриплым голосом ответил я.

Эх, знать бы еще, как эти ходатайства готовят!

– Отлично, – сказала судья. – Заявляйте.

Я встал со своего места и стал рассматривать лампы на потолке.

– Прошу допустить меня к участию в деле, – зашептал мне адвокат Лисицын.

Я, как школьник, услышавший спасительную подсказку, все повторил.

– Прекрасно, формальности соблюдены, – констатировала судья. – Подсудимый, встаньте. Вы настаиваете на том, чтобы в качестве вашего защитника в процесс был допущен Вострецов Николай Альбертович? – спросила она.

Сергей Крылатый встал, почесал затылок, пожал плечами и протянул:

– Да мне все равно.

– Подсудимый не против, – сказала судья и снова обратилась ко мне: – Суд определил допустить вас к участию в деле в качестве защитника Крылатого Сергея Серафимовича. Разъясняется право отвода. Лица, участвующие в деле, имеют право заявить отвод судье, секретарю, прокурору, если считают, что они прямо или косвенно заинтересованы в исходе дела, также они могут заявить отвод по иным основаниям, предусмотренным законом. Право понятно? Отводы к составу суда имеются?

Все отрицательно замотали головами.

После этого судья разъяснила другие права и обязанности и спросила:

– Имеются ли у участников до начала судебного следствия какие-либо заявления и ходатайства?

Все снова отрицательно замотали головами.

– Так то у нас протокол ведется, – непонятно с чего вдруг разозлилась судья. – На вопросы суда прошу отвечать словами.

И все тут же поспешили сообщить, что заявлений и ходатайств до начала судебного следствия не имеют.

– Что ж, прошу прокурора изложить суть обвинения, – сказала судья и поудобнее устроилась в кресле.

Прокурор встал, прокашлялся, поправил свои массивные очки и официальным голосом начал читать:

– Настоящее уголовное дело возбуждено по факту обнаружения девятого мая этого года по адресу: Лебеданск, улица Профосюзная, дом одиннадцать трупа гражданки Мишиной Галины Васильевны с признаками насильственной смерти. Предварительным следствием установлено следующее: пенсионерка Мишина проживала одна, близких родственников не имела и у себя дома занималась изготовлением крепких спиртных напитков домашней выработки типа «самогон», которые реализовывала населению.

Девятого мая сего года в вечернее время, около двадцати одного часа, к ней пришел Крылатый С.С. и попросил продать ему спиртное в долг, на что Мишина ответила категорическим отказом и оскорбила его. Крылатый ушел, но примерно через десять минут вернулся, путем свободного доступа проник в дом и, находясь на кухне, нанес ножом удар Мишиной в грудь, который оказался смертельным, после чего взял со стола бутылку самогона и с места преступления скрылся…

– Дело гнусное, – прошептал мне Иван Петрович Лисицын, – все доказательства против него.

– …данные обстоятельства подтверждаются свидетельскими показаниями…

– Я ему сразу говорил, зря ты от признательных показаний отказываешься, а он мне – ничего не помню, пьяный был, – снова зашептал мне Лисицын. – Его ведь задержали по горячим следам.

– …из заключения судебно-биологической следует, что следы крови на одежде Крылатого, а также на бутылке из-под самогона принадлежат группе, соответствующей группе крови потерпевшей Мишиной…

– Можно было, конечно, попытаться на аффект перейти, – шептал мне, мешая слушать прокурора, адвокат Лисицын, – как будто Мишина его оскорбила, а он не выдержал и зарезал ее. Только вот куда денешь юридически значимый разрыв во времени? Он же ушел, а потом через десять минут вернулся. Аффекта при таких обстоятельствах быть не может.

– …своими действиями Крылатый Сергей Серафимович совершил преступление, предусмотренное статьей сто пятой, частью первой Уголовного кодекса, то есть убийство, или, другими словами, умышленное причинение смерти другому человеку.

Прокурор закончил читать обвинительное заключение и сел на свое место.

После его выступления в зале воцарилась мертвая тишина. Все притихли, и даже тетка в пуховом платке перестала кашлять, зажав рот рукой.

– Подсудимый, встаньте, – приказала судья. – Вам предъявленное обвинение понятно?

– Да.

– Вину в содеянном признаете?

– Нет.

– Ой, дурак! – еле слышно, одними губами, прошептал Лисицын.

– Марина, все подробно записывай в протокол, – обратилась судья к секретарше.

В этот момент со своего места поднялся прокурор и, поправив очки, язвительно заметил:

– Прошу обратить внимание на то, что на следствии Крылатый вину в содеянном признавал в полном объеме.

– Подсудимый, встаньте, – приказала судья. – Как вы объясните этот факт?

Крылатый поднялся со своего места, но отвечать ничего не стал.

– Скажите, может быть, вас били, заставляли признаться в содеянном? – ехидно спросил прокурор.

– Нет. Никто меня не бил, – наконец-то сказал Крылатый.

– Ну а как вы все-таки объясните факт дачи вами следователю признательных показаний? – спросил прокурор.

Крылатый снова не ответил.

– Ладно, разберемся, – коротко ответила судья, кивнула прокурору и сообщила: – Изучается вопрос о порядке исследования доказательств. Какие будут предложения?

Прокурор снова встал со своего места и недоуменно развел руками:

– Ну, поскольку подсудимый вину в содеянном не признает, предлагаю сразу начать с допроса свидетелей, потом исследовать другие доказательства и только после этого допросить самого подсудимого. Может быть, услышав показания других людей, он все же вспомнит и во всем признается.

После прокурора встал адвокат Лисицын и сказал:

– Против порядка, предложенного гособвинителем, я не возражаю.

– Это ваше общее мнение? – грозно спросила судья.

Я в недоумении посмотрел на адвоката и, понадеявшись на его опыт, ответил:

– Да, общее.

– На вопросы суда нужно отвечать стоя, – все также грозно сказала судья и добавила: – Рабочий день окончен, продолжим завтра.

Смертельно уставший, я вышел из здания суда и на крыльце остановился.

Туман, висевший с утра, поднялся в небо, и моему взору предстала покрытая инеем, словно белой шапкой, верхушка возвышавшейся над поселком горы. Теперь она была похожа на умудренного опытом старика-великана.

Надо же, как все обернулось!

Еще утром я был уверен, что сегодня вечером поеду домой, а вышло все совсем иначе.

Хотя, чего это я радуюсь?

Дело, в которое я ввязался, наверняка провальное в том плане, что Сергея Крылатого все равно осудят. Все доказательства, как правильно сказал адвокат Лисицын, против него, и в данном случае то обстоятельство, что Крылатый совсем ничего не помнит, нисколько не поможет.

Впрочем, этот его провал в памяти может быть всего лишь способом защиты или реакцией психики на совершенное преступление. Я читал в одном научном журнале, что у убийц иногда такое бывает.

– Эй, господин хороший, у вас рубля не найдется? – окликнула меня и вернула из размышлений в реальный мир какая-то неопрятного вида дама в кокетливой шляпке с искусственными незабудками на полях.

Я порылся в кармане, не раздумывая, вытащил горсть мелочи и протянул ей.