Николь Соловьева
Танец осени

Она вслушалась, надеясь на чудо, но ничего. Из вечной тишины и стука капель она вышла в сияющие коридоры. Над ухом прозвенела пикси.

– Ну ничего, – и натянув капюшон, девочка прошла в тоннель.

Ветер уже не трепал листву. Растущая луна сияла, звезды сверкали как жемчужины, подброшенные кудесником в небо. Уже виднелись погаснувшие окошки родного дома. Труба все так же мирно пускала задумчивые вензеля. Дверь чуть прошуршала, тут же закрывшись. Костер трещал, освещая гостиную. Сбросив торбу, Кейсп подошла ближе, увидев Каспера, сидящего на перегородке. Он еле видным в темноте дымком тоскливо болтал ножками и водил пальцем по узорчатому ковру. Заслышав шаги, он поднял голову, вскочив с места.

– Ты вернулась! – и взвился вокруг девочки. – И хорошо, что ушла! Тут такой скандал произошел! – он скукожился, вжал шею в плечи и закрыв уши, взвился, воя.

– Что-то страшное? – Кейсп присела на ковер, греясь.

– Ну, – трубочист присел рядышком. – крики, разборки… Амбри тарелку разбила. Эх, Тот ее довел. Потом он убирался. Мама не захотела наблюдать этого и ушла с кухни еще до звона тарелки.

– Значит я всегда ухожу вовремя.

– У тебя чутье!

– Да, я надеюсь оно не подведет меня, когда я буду готовить элексир. Я договорилась растворить стекло озера.

Каспер вздохнул, закрыв рот ручками, поматывая головой.

– Не может быть!

– Может. Мне еще столько тебе нужно рассказать!

Послышался шорох, скрип двери, шаги по лестнице.

Глава 5

– Эй, слышишь, – Каспер взмыл с ковра. – кто-то идет.

И действительно, силуэт в темноте коридора спустился с лестницы и отмерив несколько шагов, вырос в кухне темнеющей горой. Она всмотрелась в темноту и увидела Тота. Лицо его очевидно боролось с бушующими масками. Безразличие перетягивало пустую маску в свою сторону, вина и раскаяние, ухватившись друг за друга, тянули на себя. В середине потасовки к себе пыталась привлечь внимание забота, но пока лидерство одерживала гордыня. Она вытаскивала маску за собой, волоча всех остальных, уцепившихся за нее, словно за желанный трофей.

– Ты наконец вернулась.

Тишина окутала его слова, создавая зловещую атмосферу потрескивающим костром. Каспер, ужаснувшись, пугливо сгинул в очаг, взъерошив угли. Девочка хотела что-то ответить, но не находила что. Да и зачем? Она действительно уже не раз сбегает именно в нужный момент. Может, он мне завидует? Тот всегда попадает в самый центр разборок. Жаль его, конечно.

– Тебя до сих пор удивляет что я ухожу вовремя?

В воздухе прошуршал глубокий вдох, призывающий к спокойствию.

– Спокойнее, – послышался незнакомый, но довольно самоуверенный голос.

Она опустила взгляд, обнаружив перед собой животных. Они летали и сидели по обе стороны от брата. Павлин, цокая по полу когтями, на миг вздрогнул, покрутив маленькой головой. Чуть подраспушив хвост он кивнул, изучив Кейсп своим глазком.

– Она и так напугана.

– Верно, – прозвучал аккуратный голос девушки.

Рядом сидела зайчиха. Проведя лапами по морде и поводив ушами, она принюхалась.

– Действуй острожное. Мы же здесь совсем за другим.

– Действуй. Или будешь ждать атаки? – с усмешкой проговорил волк, стоя по другую сторону, внюхиваясь в пол. – Я чую страх.

– Обдумай все как следует.

Послышался вой и озлобленный рык. Высокий, статный орел приземлился на спину волка, хорошенько чиркнув его когтем. Не обращая внимания на ощерившуюся морду, птица продолжила:

– Что будет, если ты поступишь тем или иным образом?

Послышался рокот.

– Вечно ты ищешь достойные пути, – проговорил волк.

Зайчиха обернулась к нему.

– Мы пришли просить прощения, а не запугивать. Так что выжди своей очереди. Если понадобишься, мы непременно тебя позовем.

– Так я быстрее тебе глотку перегрызу, – волк направился в ее сторону.

Орел вспорхнул с его спины. Он, перелетев на стул у кухонного стола и принялся наблюдая издалека.

Павлин, не сумев более молчать, издал грозный стрекот и расправив перья хвоста вытянул шею, пощелкивая клювом. Яркая птица направилась в сторону хищника, пока волк не отпрянул, отойдя к костру. Он поджав хвост что-то рыча.

Зайчиха кивнула павлину, подходящему к ней. Повернув голову в сторону Тота, она наконец дернула лапой.

– Можешь приступать.

– Сейчас не время для препирательств, – выговорил брат.

Зайчиха уверенно кивнула, прыжками следуя за Тотом. Девочка медленно отсела.

– Кейсп, я хотел попросить… – он замолчал.

Волк у костра поднял голову.

– Попросить помилования, – похихикал он, перевернувшись на бок.

– Прощения, – подсказала зайчиха, смерив хищника грозным взглядом.

– Попросить прощения, – выговорил Тот, подергивая края рубахи.

– Прощения? – еле выговорила девочка.

– Да, потому что Амбри запихала тебе в рот мои синабоны! – он только всколыхнул руками теплый воздух, усевшись на пол. – Ну и не только за это. Еще за концерт, который она устроила.

– Да, я понимаю, но тебе не кажется, что стоит сначала попросить прощения перед мамой?

– Мы уже это сделали. Понимаешь, – он наконец повернулся к ней и огонь костра осветил теплым, светом половинку аккуратного лица. Он не был особо крепкого телосложения, но лицо его иногда обретало такой добродушный оттенок, что казалось тепло, которое он излучал, растопило бы даже самое холодное сердце. – этот круг. Ведь каждый ее уезд у нас что-то, да происходит. В наших силах это исправить, и я сделаю первый шаг: я помогу тебе с ярмаркой. Вам нужен сопровождающий и я хочу создать эту ярмарку вместе с тобой.

Она замерла, не сумев даже сделать вдох. Это звучало так…так… Это не он! Или он? Как? Откуда он знает? Она проболталась? Или он их видел? Почему так? С чего вдруг он решил… Это Амбри? Нет, Кейсп, это совсем не его мысли. Да, это сестра ему сказала извиниться и подала идею.

– Кейсп, я не следил за тобой и это не чужие идеи наталкивают меня на верный путь.

– И откуда тогда тебе знать, что я и с кем обсуждала? – она придвинулась ближе, ожидая ответа, но Тот только вытянул руку и прорезал воздух, отогнув пленку, показывая на щелку, которую открыл.

Девочка всмотрелась в бескрайние, темные и синие просторы в которых сияли звезды, тысячами, миллионами искр то погасая, то сияя вновь. Она только восхищенно вздохнула, просовываясь внутрь, рассматривая колышущихся, еле видимых призраков и несуразных существ. Там были черные силуэты стогов сена с выпученными глазами и дикими улыбками, человек с тыквой Самайна вместо головы, полупрозрачные дети, бегущие друг за другом, пожилые люди, взрослые, малыши в колясках и над ними, и под ними сверкало звездами темное небо космоса. В дыхании созвездий всплывали еле зримые драконы, с рычанием пролетая между толпами. Дети лишь помахивали им ручками. В толпах терялись люди-олени, не вынимая из длинной мордочки трубку, всюду спешили Сертане, перелетали на крыльях Кейвы, люди-коты шустро оббегали толпы, прятались среди ног гоблины и гномы, неспеша перемещались орки, статно возвышали эльфы. Там посмеиваясь, группкой пробегали, всегда прекрасные, русалки. Они покручивали голубые волнистые локоны. Здесь все неслось, спешило, бежало и пыталось угнаться за несуществующим временем.

– Ты открываешь новые миры?

– Нет, – Тот встал рядом, не подглядывая за миром. – это что-то вроде чистилища.

Она обернулась, считая, что ослышалась.

– Чистилище?

– Астрал, чистилище, место ожидания, дом для некоторых.

Кейсп замерла, вдумываясь в его слова.

– Они мертвы.

– Мертвы?

Все эти русалки и ребенок в коляске, и все драконы, что описывают в бескрайнем небе круги, взмывая в страстном танце любви. А дети, что играют в салочки, убегая от родителей? Все они уже никогда не вернуться. Всем им где-то поставлены каменные и мраморные монументы. Где-то. Может здесь затерялись те люди, что спят под лиственницами, осыпающих их желтым пушистым покрывалом. Люди, что под покровом, охраняющего их покой, боярышника, осыпающего их рубинами ягод. Все они получили счастливый конец и скорейшее возрождение. Для них, ради них, в их честь горит огонь Самайна в эти черные ночи, когда мотыльки просыпаются в полях, разлетаясь, словно пепел на теплом ветру в шорохе обнимающих колосьев.

Теплая рука легла на плечо.

– Все они возродятся. Рано или поздно. Сначала молодые, потом люди постарше, но все они найдут себе место и всегда усопших будут встречать жители этого мирка.

– Да, – она хотела вновь взглянуть на мирок, но Тот пригородил путь рукой.

– Не стоит, – улыбнулся он. – Ты же не хочешь стать призраком?

– Хорошо, но ты все узнал. Это с его помощью? – и она указала в сторону щелки.

– Я попросил предков присмотреть за тобой, – в один момент он замолчал и взглянул на тикающие над камином настенные часы. – Нам пора спать. Идем.

Он сменился в лице, отшагнул в сторону и обернувшись, замер.

– Завтра пойдем проверять пасеку. Нам нужна будет твоя помощь.

– Я пойду.

– Да, – но чуть замешкал.

Волк поднялся с пола и медленно отошёл от камина, проходя в сторону брата. Орел вспорхнул со стула, перелетев на округлую сферу деревянного столбика лестницы. Зайчиха, проскакала к Тоту.

– Амбри потом уйдет, так что со всем остальным нужно разбираться самостоятельно.

Кейсп задумалась. Она не до конца поняла выражение «со всем остальным». С чем, остальным? Она ни раз ходила с братом на пасеку. Когда-то с ними ходила и мама, а еще давнее, они ходили всей семьей, но ничего «остального», с чем разбираться следовало бы, она не знала. Да, может за последние месяцы, что она не посещала пасеки, там и могло что-то измениться. В любом случае ей хотелось вновь туда вернуться.

– Просто у нее выступление на органе. Будто оно может быть важнее нашего дела, – Тот фыркнул и взмахнул девочке рукой, уходя. – Спокойной ночи.

Павлин встрепенулся, взмахнул крыльями. Он медленно раскрыл и поднял, закрывающий все и вся, хвост. Статно поцокав куриными лапками, птица повернулась то одним боком, то другим. Скоро и павлин, издав зловещее мяуканье, поспешно сложил хвост и трусливо побежал на лестницу, пытаясь поспеть за остальными.

– Вот это да! – послышался восхищенный голос за спиной. Каспер медленно, туманом выполз из-под потрескивающих бревен и тут же отмахнулся. – Да что на него нашло?

– О чем ты? – она все не спускала глаз с того места, где в последний раз видела брата и с которого он так скоро ушел.

Внутри что-то грело, словно туда вложили подожженный, раскаленный уголек, заложили ветками и сложили внутрь дымящийся шалфей. Он разгорался, расходился и костерок дымил, пускал загадочные вензеля, полные неведомого смысла. Дым видлся в самые вершины темных елей леса, составлявший душу.

– Ну как? – дымок образовался перед ней, очерчивая знакомое лицо и фигурку в перепачканной рубахе. – Тебе не кажется, что он как-то мечется? – он улегся на спине, повиснув в воздухе. – Интересно, что у него в голове. Может, это наваждение? Вы же верите в судьбу?

Она не знала, верит ли она или кто-то еще в судьбу и вообще не знала, что такое эта судьба, да и это тоже было не важно, пусть хоть целый мир будет уверять ее в существовании чего-то подобного. Пусть человечество хоть изобретет новое верование, что возможно уже произошло в эту секунду, она все равно не задумается об этом. Не сейчас. Не в это время. Не в эту минуту, наполненную бродящими, укладывающимися и вспыхивающими мыслями, заполнявшими голову абсурдным бредом, не предающимся огласки даже среди мыслей. Они скользили, парили в вышине, общались между собой шепотом, и девочка не могла угнаться за мыслями даже отгородившись от звуков жизни и чьей-то речи, льющейся словно горный ручей, она не смогла понять ни одного слова.

– Кейсп? – туманная ручка попыталась накрыть глаза, которые жглись и слезились. В носу появилась горечь, перекрывающая кислород.

Девочка смахнула дым, рассеяв руку, снова образовавшуюся из дыма.

– Я же просила тебя так не делать.

– Да что с вами сегодня?

– Я как раз думала об этом. Но ты не представляешь. Вместо ответа я нашла лишь, – и она задумалась, как могла бы объяснить, что чувствует. Нет, это не объяснить словами. И она выскочила в середину ковра, застучав туфельками по деревянным полам. Они отдавали древесным запахом, пропитавшим комнату, одежду, мысли!

– Ты чего? – голос призрака доносился точно со дна зеленого замшелого колодца, откуда-то из-под воды, далекий, таинственный.

Под ее ногами шептался ковер, словно травы. Скачок, стук, топот. Девочка вскружила по залу и где-то внутри зазвенели стеклышки. Многоцветный ночной мир переливался в зрачках, точно пестрые картинки в хрустальном шаре. Она, шумно дыша, выбежала в кухню, облетев столешницы, лишь проведя по ним рукой и бросилась на спинку кресел, слетев оттуда ко всем чертям, рухнув на пол. И Кейсп смотрела. Смотрела на этот яркий и шепчущий мир. Но смотрела не как всегда. Потолок теперь стал полом, а пол потолком и Каспер с недоумением на лице, вился на этом потолке вместе с трещащим очагом. И диван был где-то наверху, и она одна видела этот мир таким, каким он был настоящим. Видела. Что-то стянуло с нее черную шляпу, чьи поля закрывали ясное солнце, светящее для человечества даже ночью, сквозь зеркало луны. Эта вселенная была создана для них, для их возможностей. Вероятность появления человека, этого мира, во всем космосе настолько мала, что она просто не может потратить жизнь, начало своей жизни на пересчеты, мысли о будущем и вечное планирование завтра, которое никогда по-настоящему не наступит. Это время задуматься о настоящем, чем она живет? Кто сказал ей жить таким образом? Перед кем она должна оправдываться? Что есть настоящая жизнь?

– Каспер, – ее шепот привлек дымчатую фигурку, подлетевшую ближе. – мир перевернулся.

– Ну конечно, – развел руками мальчишка. – ты же вверх ногами.

– Нет, – она тут же перевернулась, окончательно скатившись с кресла. – мир не такой.

Призрак улегся на спину, посматривая на ручки.

– Ну это довольно субъективно.

– Мы все не так поняли. Смерть – не значит конец, а конец – не значит смерть. Возрождение не после смерти и смерть не после возрождения. Это два конца…

– Одной кочерги?

– Да что ты все про свою кочергу? – она отмахнулась, развеяв дым вновь восстановившейся фигурки.

– Не зна-аю, – протянут трубочист, все еще пытаясь отскрести сажу с пальцев. – мне кажется у кочерги одна рабочая сторона. Может, конечно, есть гений, который придумает как использовать другой конец…

– Нет! – девочка развернулась, вновь задумавшись. – Это одна линия и Самайн посвящен ей. Смерть и жизнь не разделены. Не соединены, их просто не существует! Нет переходов. Это все, как ты сказал, наваждение. Так и должно быть. Мы не возрождаемся, как и наши мысли, мы плывем по течению реки жизни все время, и после смерти. И осенний праздник, и костер, лишь символизирую вечный круг, возобновляющийся с новым годом и после него. Все что происходит и все что не произошло движет нас, как и смерть. Все это наша жизнь и мы идем по волнам, которые затихают и возвращаются вновь. Именно поэтому Тот так сделал. Он чувствовал новую волну, новые искры от подброшенных в костер трав. Знал, что так нужно. Именно поэтому сейчас стало ясно. Это не возрождение, его придумали люди. Это новые искры, новые клубы дыма, новые волны, новый порыв ветра. Новое движение.

– Ну-у-у, – протянул терпеливый слушатель, успевший за это время осознать, что пальцы от сажи не ототрутся. – я так и не понял при чем здесь кочерга.

По комнатке прошелся звонкий смешок.

– Каспер, здесь и не должно быть кочерги, я говорила про костер, – она медленно подошла к полке у камина и сняла со стойки ворох скопившихся бумажек.

Призрак подлетел к ней, задумавшись.

– Я понял, ты рассказывала о том, что не существует смерти и жизни. Все это один цикл и костер, и что-то еще. Но если так, то что же вообще существует, если из твоих рассуждений нет ни вчера, ни завтра, только по тому, что они символизируют смерть и возрождение солнца? И существует ли вообще что-то?

– Существует, – она бережно перебрала записки с ценами на листках, перечитывая все более выцветшие.

– И это…?

– Настоящее.

Костер затрещал, выбросив к каменной арке искры. Бумаги почернели, скрючившись, словно старые, пожухлые, сухие осенние листки и мгновенно рассыпались, смешавшись с пеплом и золой.

Под боком лежал теплый клубок, одеяло сминалось, укутывало, держа в тепле. За окном солнце пропускало лучи через подмерзшее, покрывающееся инеем стекло. Комнатка покрывалась теплыми пятнами, а на улице безмятежно шумели ели и рыжеватые кусты, короткими, маленькими листиками, словно тысячами монеток. Птицы еще не суетились. Размеренно стучал дятел, чирикали синицы. Воркование горлиц уже не слышалось в крепких, сосновых стволах. Ветер пел, словно играя на флейте. Новый день пришел неспешно, проплывая с границами солнечных мазков, сияющих на шкафах, старой палатке у двери, столе, загашенной колпаком свече. Чернушка лежала, свернувшись пушистым, черным клубком у коленей, оборудовав себе гнездо их остатков одеяла. День сегодня казался мирным. Ну хотя бы потому, что снизу послышался громкий звон ложки, стучащей о глиняную чашку. Обычно, отбив дробь ложкой о чашку, не важно, был ли там сахар или нет, Амбри кричала что убегает и слышался стук двери. Наступала тишина. «Мне пора!», – топот ног, стук двери. Тишина.

Да. Кейсп села на кровати. Взгляд прошелся по столу, где лежала книга с испачканным в чернилах пером. Вчерашние события казались каким-то неясным сном. Да и сейчас она сомневалась, что проснулась. Все казалось слишком ярким и желтым. Аккуратно выбравшись из-под одеяла, стараясь не задеть дремлющую кошку, она открыла шкаф, раздумывая. Из одежды только черное, синее, темно-зеленое и где-то там притаилось то платье, которое она не одела, с момента покупки. И решив, что это хороший случай, наскоро стянула его с вешалки, нацепив туфельки, поспешила к столу, открывая чернильницу.

– Нам нужно это записать.

Кейсп уже перестала запоминать всех тех животных, которых видела и забывала их как очередные происшествия будней. «Тот и павлин, орел, заяц, волк», – гласило название новых записей.

– Хороший заголовок для Сплетницы, – девочка принялась записывать, о чем они болтали и вписывать все что могла вспомнить из вчерашнего дня, придя к не утешающему выводу, что сегодня нужно пойти к Графии, как она обещала. Кейсп взглянула на подмерзнувшее окно, напоминающее жуткую бурю посреди океана и потонувшего корабля, скалящегося треснувшими досками. – Нет, Кейсп. Придется себя пересилить. Оденешь свой темно-зеленый плащик, коричневый шарфик как любишь и пойдешь к ней. Нельзя подводить друзей.

И словно в подтверждение ее слов, на колени ей вскочила теплая, но еще сонная Чернушка, тычась в руки, почесывая мордочку. Руки быстренько пробежались по худенькой спине. Кошка уже собиралась укладываться, но девочка поставила точку, отложила перо и закрыв чернила, проводила кошку.

– Идем-идем. Покормим тебя чем-нибудь, – животное с недопониманием взглянуло на нее. – Утро принято начинать с умывания и завтрака.

Они вышли из комнатки. Прошуршала вода, через некоторое время проскрипели ступени, открылись полки, скворчала сковорода и кипел чайник. Нужно успеть заглянуть к бабушке, пока она не проснулась. Сегодня ей на рынок за травами. Что сказать? Весь день ее состоял из четких планов, как и каждый день недели. В понедельник поход за травами, приготовление обеда, занятие, вязание шарфа, полив цветов на подоконнике, чтение книги… И так каждый день. Иногда это надоедало. И не только Кейсп. Сегодня нужно будет доказать, что она может справиться с легкими темами и перейти к чему-нибудь более серьезному. «Хороший настрой!», – слышался грубый голос где-тот в мыслях.

– А ты еще кто? – но в почавкивании Чернушки не послышалась ответа. – Можешь чавкать тише? – но кошка продолжила доедать кусочки мяса, не обращая на собеседницу никакого внимания. Тогда девочка откинулась на спинку стула, скрестив руки. – Невоспитанная.

Лестница мирно проскрипела. Тот не то грациозно, не то высокомерно, но точно выпрямившись во весь свой рост, в зеленой рубахе, выскользнул с лестничного пролета, поспешив в кухню, включив чайник на плите.

– Доброе утро, – проговорила девочка, доедая завтрак.

– С кем ты разговариваешь?

То, что было вчера действительно было необычно, но стоит ли его посвящать в происходящее? Может не во все, но что-нибудь, да следует рассказать. В конце концов он ее брат. Забытый веками и временем, похороненный в глубине летних воспоминаний, накрытых мшистой поверхностью многолетнего колышущегося поля.

– Да так, мысли. Знаешь, у тебя создавалось ощущение, словно в твоей голове существуют мысли, а помимо них, некоторые обрели свой разум, думы и голоса, и они разговаривают с тобой, когда хотят говорить и молчат, когда захотят. Появляются и уходят. Общаются между собой, будто это не они у тебя в голове, а ты их подслушиваешь. А потом они так же исчезают, словно их и не было.

Чашка стукнула по столу, разинув пасть, выдыхая яростный пар. На нее смотрели все те же серые глаза, уставшие от глуповатых людей, всюду встречающихся на пути, не дающих проходу и несущих всякий вздор. Уставших от людей, просящих о помощи, просящих совета, вечно роняющих «извините!» или «здравствуйте!» Те глаза, что она видит все четыре года. Глаза, которые когда-то были ясного голубого цвета, как горный ручей, как небо на рассвете летнего утра, как сияние августовских звезд в небе и они так же заставляли соглашаться на авантюру любого, кто в них посмотрит.

– Может, следует сходить к лекарю?

Что же, Тот есть Тот. Хоть он и понял некоторые важные вещи и решил меняться, себя он не поменяет.

– Я серьезно, – стул медленно прошуршал по полу. Грея руки о глиняную чашку он задумался. – это может быть недуг.

– Ага, – тарелка полетела в раковину. Встряхнув красную юбку, девочка взбежала по лестнице. – и твои мертвые лишь воображение! – голос донесся до кухни и стих.

В ответ им послышался шумный вздох. Торба перебралась, уложив все что нужно Кейсп схватила зеленоватый плащ, из шкафа вытащила клетчатый шарфик и кое-как нацепив все, спустилась по лестнице.

– Будь осторожнее.

С шорохом закрылась дверь.

– Буду.

Пушинки снега осели на нетронутой листве и еще тепловатый ветер нес их то поднимая, то опуская, то кружа. Он нес их по лесу, словно устроив экскурсию в неизведанные ныне края. Но на ветках еще оставались пушистой гривой желтые листья, враждующие с вечнозелеными иглами елей, объятых пушинками первого снега. И желтый, отряхиваясь от снежинок, грозил спокойным елям. Они еще услышат солнце, пение синиц на заре, проклевывающуюся шерсть сухой травы, черную, как смолянистые сливы, согретую землю и снегу еще не место здесь. И еловые деревья кивали верхушками, слушая неугомонный шорох грабов, клена и стучащего, где-то далеко, орешника. И они, поддакивая, помахивали игольчатыми лапами, смахивая снег и умиротворенно шептали «все верно», «ты прав», – отчего деревья осени, чувствуя подвох, распылялись еще сильнее. И птицы, чувствуя ссору, слетали с веток, выискивая себе новое пристанище, вечно кочуя между двух сторон. Одни только вороны слетались, усаживаясь на ветках, грозно, громогласно каркая, призывая грозу подтвердить правоту одной из сторон или разрешить спор. Но гроза не явилась и они, как ее посланники, решили заняться своей работой, слетая с веток, кружа над вершинами деревьев, выписывая широкие круги, желая охватить лес черными крыльями. Они кружили, желая ритуалом привести деревья к примирению.

Вот уже в рамке веток, шумящих и машущих листвой, виднелась деревушка. Поляна пустовала с единственным колышком посередине. Лурбук и стадо сейчас в амбаре. Наверняка. Она поспешила с оврага, спускаясь, подгоняемая снежным ветром. Пробежав аллею с лавками, она наконец увидела еле покачивающуюся, железную вывеску с изображением дракона. Девочка ухватилась за ручку двери и с силой потянув, распахнула ее, впустив в помещение рвущийся внутрь, словно табун диких лошадей ветер.

– Дорогая, закрой дверь! – послышался женский, звонкий возглас.

И Кейсп, вбежав в помещение с силой ухватившись за ручку, потянула дверь на себя, но ветер, словно удерживая дверцу, все пропускал новые и новые потоки. В один миг что-то хорошенько дернуло назад, и дверца захлопнулась, откинув Кейсп на деревянный пол. Над ней возвышался небольшой черный дракончик. Все как полагается: морда с буграми и возвышающимися шипами, увенчали небольшие рожки, длинная шея вытягивалась из покрытого щитками тела. Из спины на пол повисли перепончатые крылья, а позади дружелюбно вилял хвост.

– Вася! Место! – слышался грозный крик.

Подождав чуть-чуть, дракончик кинулся в сторону деревянных стоек, радостно пытаясь перелезть через стол.

– Вася, нет! – девушка лет двадцати со светлыми волосами, завязанными в хвост, сильными руками отпихивала морду животного, все еще выкрикивая команды.

А потом дракон, наконец поняв воинственный и грозный настрой хозяйки, медленно сполз на пол, осмотрев сброшенные стулья, потянул мордочку к полу и поплелся в корзинку на мешок с зерном, утыканный по краям веточками. В тавернке было немного посетителей. Пару человек в углу, за дубовым, крепким столом, несколько в другой стороне. На стенах стекали свечи, капая на пол белыми кляксами. На столах в подсвечниках так же стояли свечи, свечи были даже на деревянной, напоминающей колесо, люстре. Деревянный пол сливался со стульями и столами. Наверх вела не выделяющаяся из крепкого антуража, такая же крепкая лестница. У нее разместилась, большеватая для Васи, корзинка с табличкой и кричащими большущими буквами: «Погладьте единственного в деревне дракона!» И как бы Кейсп не хотелось погладить обиженного, она все же отправилась к стойке, у которой девушка вновь выставляла стулья. Взглянув на гостью и выставив последний стул, хозяйка наконец выкрикнула:

– Добро пожаловать, Кейсп! – шустро забравшись за прилавок, она плюхнулась на покачнувшейся стул, отстучавший ножками дробь по полу. – Чего тебе сегодня? Сидра? Яблочного сока? Шарлотка? Штрудель? Пирожков?

– Нет, нет, – девочка отмахнулась, но ее прервала собеседница.

– Да ладно, я никогда не забуду, как вы таскали для меня яблоки со дворов, когда месячную поставку остановили из-за рейда фруктовых драконов, – она подперла щеку рукой, вглядываясь в люстру. – Чем они им не угодили?

Девочка только пожала плечами.

– Съедают урожай. Что в этом хорошего?

– Да, ничего, – девушка поднялась и звеня длинными серёжками из маленьких бубенчиков и желудей, направилась в сторону двери. – Но некоторые собирают коллекцию фруктовых драконов. Они забавны, красивы, но соглашусь, держать их в клетке – это уже слишком! – дверь скрипнула и по стойке стукнула глиняная тарелка с прохладной выпечкой. – Яблочный пирог, – объяснила девушка, вновь садясь на стул, звеня сережками. – в последнее время его никто не заказывает. Нет, нет, не отказывайся, я знаю, ты всегда брала здесь что-то яблочное. Сейчас еще чайник вскипит. О, слышишь, свистит! – она соскочила со стула, скрывшись за дверью.

И как бы Кейсп себя не уверяла, пирог выглядел вкусным даже не разогретым. Ну как не откусить? А потом еще кусок и вот ты уже жуешь этот кусочек, а на зубах хрустит скомкавшаяся сахарная пудра. Впрочем, Графия всегда с ней перебарщивала, тем самым отмечая свою выпечку, которую легко было определить даже в сотне таких же пирожков. Девочка осмотрелась, пожевывая пирог. Приглушенное освещение, тепло, вой ветра за дверью, тихий шорох разговоров людей, сбившимся по группкам в углу, при свете свечи. От скуки они разговаривали о чем-то совсем не важном. И голоса их то нарастали, то затихали, подобно сухим листочкам, лениво перекатывающимся в желтой траве. И слова журчат, журчат. Рокочут голоса мужчин, точно отдаленный гром. Голоса эти никогда не смолкнут, будут вечно обволакивать говорливым потоком всю тавернку. Как в года до этого момента и еще много годов после него. Кто-нибудь все время будет приходить и уходить, прячась от непогоды, впуская в теплый, сонный воздух потоки живого ветра. Сонные голоса, все они шелестят, сплетаются, как лоза плюща, покрывшегося пламенными огоньками листьев. Из голосов соткана тьма дальних, тепло-коричневых, не подсвеченных уголков. А где-то в дальнем углу сидит мальчишка, уставившийся в стол, отчего лицо закрывали кудрявые волосы в цвет осенней, сухой земли. Ухватив одной рукой ножичек с деревянной ручкой, он старательно что-то вырезал на древесине. Рядом лежал потрепанный рюкзачок-кулек зеленоватого цвета, словно листок папоротника, скрывшийся под тенью лопухов. Пождите, что-то здесь не так…

– Тел! – послышался крик.

Волосы тут же встряхнулись и показалось знакомое хихикнувшее лицо. Мальчишка спрятал в рюкзак ножичек, подтянув ноги на стул, прижавшись к ним, словно пытаясь спрятаться. Кейсп тут же развернулась к стойке, встретившись с любопытным, обрамленным зеленым тенями, взглядом Груши.

– О, не обращай внимание! – отмахнулась хозяйка, с грохотом поставив глиняные чашки на стойку. Воздух наполнился запахом черного чая и мелкими пищинками влаги от клубьев пара. – Он уже который раз пытается на столе поставить зарубку, – она чуть нагнулась в сторону девочки, перейдя на шепот. – И у него не плохо получается!

– Да, я заметила, – Кейсп откинула капюшон плаща, считая, что это будет меньше напоминать о их встрече в лесу.

– Нет, на самом деле он хороший мальчишка, – проговорила Груша, усаживаясь на стул, добавляя сахар в кружки. – Как оказалось они совсем недавно переехали семьей. Говорят, в Ворке слишком загазованный воздух. Да, соглашусь, от этих машин все хуже и хуже становится, – она взмахнула рукой куда-то в сторону, позванивая ложкой по стенкам чашки. – Им доктор посоветовал перебраться в ближайшую деревушку. Уж что-что, а у нас воздух чистый, кристальный, среди гор-то, конечно.

Кейсп медленно кивнула, всматриваясь в прожилки деревянной стойки, в темноте напоминающие тысячи рек, начерченных на древней карте. Кружка грела руку и чай все еще выпускал дымный туман. По столу прошелся стук. Графия махом выпила чай и кажется, даже не обожгла горло. Девочка опомнилась и не позволила собеседнице начать новую тему для рассуждения, которая усыпит ее быстрее чем девочка успеет сообщить о деле, по которому пришла.

– Груша, послушайте.

Собеседница медленно выпрямилась, отодвинув чашку от края.

– Вы, наверное, знаете, что в нашей деревне не очень любят жителей, которые не являются людьми…

– Дорогая, поменьше формальностей, – и Графия вновь подперла щеку рукой.

– Графия, мы с Вейн хотим устроить ярмарку в Преке.

– О! Ярмарка! Обожаю ярмарки.