Китай. Его жители, нравы, обычаи, просвещение – Никита Бичурин

Отец Иакинф, автор данного сборника очерков, до сих пор остается противоречивой личностью, о которой разные исследователи отзываются в меру своей испорченности. Например, большинство биографических заметок оправдывает неудачи и расточение церковного имущества Иакинфом во время его православной миссии в Китае (1808-1820) тем, что она попала на время военного конфликта России с Францией и имела проблемы с финансированием. А вот современники осудили действия архимадрита и присовокупили сведения о распутном поведении и игнорировании церковного устава. По воспоминаниям его внучки, известно, что дедушка Иакинф никогда не постился, не причащался, частенько был крепок в выражениях, зато был очень добрым, потому что щедр и против наказания розгами детей, но главное, что к внучке своей относился с симпатией до самых последних дней и все мечтал о том, чтобы она была похожа на азиаточку и выучила китайский. Жители Мурина почитали отца «Икима» добрым батюшкой, а Церковь во главе с Синодом сомневалась в его вере, но до конца не изгоняла из своих рядов. Современные исследователи связывают это с личными амбициями ученого и тем, что церковная карьера по линии черного духовенства давала Иакинфу возможности ведения научной деятельности, и не верят в то, что поводом к монашеству стала трагическая история любви, ведь брак обрек бы Никиту Яковлевича на службу в поместной церкви до скончания дней…Но обо всем по порядку. Никита Яковлевич Пичуринский был сыном чувашкого дьячка, фамилия которого была связана с местечком Пичурино. При рукоположении Никита сменил фамилию на Бичурин /bitch!/, а когда стал монахом, приобрел имя Иакинф. При знакомстве с его трудами становится очевидным, насколько Иакинф был занудным и скрупулезным в плане наук дядькой, поэтому его поначалу назначили преподавателем в семинарии, а позже, по удачному стечению обстоятельств, отправили в миссию в Пекин вместо другого архимандрита по ходатайству графа Головкина – большого любителя азиатских языков, ни одного из них, впрочем, не знавшего. С этого момента и начинается вся китайская работа монаха Иакинфа, продолжившаяся до смерти. Когда его церковная миссия в Китае закончилась, и ей на смену прислали следующую, Иакинфу удалось продолжить заниматься китаеведением в рамках Российской Академии Наук. В 30-е и 40-е годы он регулярно отправляет свои научные публикации в «Москвитянин» и параллельно обретает общеевропейскую известность (его нагло переписывают без указания цитации), получает Демидовские премии за свои словари и статистики.Вот именно словари и статистики и придется читать в «Жителях, нравах, обычаях, просвещении». Книга как будто представляет из себя правительственный доклад с подсчетом населения, войск, чиновничьего аппарата, сельскохозяйственных угодий, налогов… Все это дается без особого порядка, отдельными статьями, расположенными вне какой-либо логики и связей. Пожалуй, здесь есть интересные наблюдения и действительно уникальные и нужные сведения о Китае для своего времени, особенно пояснения к ответам Крузенштерна на вопросы, касающиеся торговой деятельности в Китае, но все они носят прагматический характер. Об обычаях и просвещении даются обстоятельные описания церемониальных правил и бюрократических перемещений, так же сухо описываются законы. О нравах сказано лишь то, что дозволяется самим китайцам в отношении обхода законов: взяточничество, надменность, азарт, разврат, негостеприимность и возможность непредосудительно под новый год бить своих должников, врываться к ним в дома и ломать имущество. О праздниках и верованиях нет никаких пояснений – только обрядовые описания и небольшая самоповторяющаяся заметка о взаимодействии инь и янъ в Первом начале. В письмах некоторые статьи становятся понятней. Еще понятней станет, если в пару с трудом Иакинфа прочесть, например «Землю» , где нравы и обычаи поданы не со стороны официальных властей, а второго «сословия» – обычного люда, представленного всеми видами индивидуальных предпринимателей, от аграриев до купцов и банкиров. О сухости повествования отзывался и биограф Иакинфа (Бичурина) Щукин. Вместе с его заметкой из писем становится ясно, что, засиживая за переводами, Иакинф жил в своем китайском мире и плохо ориентировался в современной русской словесности, что давало повод критиковать его за эту его «отсталость». Зато можно сделать открытие, что "ъ" как-то влиял на произношение в языке и имел вес в объяснении Иакинфом китайской звукописи. Кстати, рассказы его внучки Моллер демонстрируют живое влияние литературных процессов: как читательница Пушкина, Гоголя и современных ей романов, она оставила в своих записях самые увлекательные, живые и трогательные истории из всего того, что издатели зачем-то впихнули в книгу. Письма и биографические заметки дают представление о жизни и деятельности отца Иакинфа как синолога, продолжая тему Китая, а вот, например, «Байкал» – это просто письмо Бичурина из поездки на горячие лечебные источники, где он в очередной раз демонстрирует свое занудство, пытаясь восхищаться природой Баргузина. Не очень радует и привычка издателей иллюстрировать авторскую, вроде как, книгу сторонними иллюстрациями. Из рассказов Иакинфа становится известным, что он сам делал зарисовки и создавал альбомы рисунков, но в книге даны явно не они, а произведения профессиональных художников XIX века (в основном). А могли бы подыскать авторский контент, а не позориться (даже не Иакинфа, а какого-нибудь одного иллюстратора). Но большинству же читателей все равно: главное, что картинки есть, они качественные и по теме… Но, как и с письмами и статьями вокруг основного труда о Китае, их впихнули, чтобы было обстоятельно. На вид. В целом, из книги можно извлечь десятку интересных фактов о дореволюционном Китае и немного расширить свой кругозор в отношении наших странноватых соседей, но разве что в качестве вспомогательного материала, служащего сборником частных примеров для более цельного взгляда на страну. Данная книга даже о самом Иакинфе (Бичурине) такого не дает.