Моей племяннице Оливии с любовью
Эта книга – итог почти двадцатилетних исследований в области сравнительной психологии, и мне хотелось бы поблагодарить Дж. Райта из Университета Лидса за ободрение и поддержку в течение всего этого периода. Я глубоко признателен за помощь, которую мне оказал Саймон Грин при подготовке окончательного варианта текста. Я благодарен также Джону Роджерсу из Университета Лидса, Питу Сандерсу, Стивену Роузу и многим другим преподавателям психологии А-уровня[1] за их помощь, комментарии и поддержку.
Ники Хейс
Сравнительная психология как наука занимается систематическим изучением поведения животных. На протяжении всей истории психологии специалисты в этой области знания проявляли интерес к животным частично потому, что результаты наблюдения за животными могут помочь нам понять самих себя, а также потому, что животные являются интересными объектами. В этой книге мы рассмотрим некоторые основные теории и накопленные сравнительной психологией факты, а также возможные применения этих теорий для объяснения поведения человека.
История отношений человека и животных прослеживается с глубокой древности. Животные жили рядом с людьми, работали на них, а люди их охраняли; люди охотились на животных и наблюдали за ними. В легендах и обычаях всех дотехнологических обществ можно встретить множество описаний отношений людей и животных, а также животных друг с другом, можно встретить и объяснения того, как возникли столь разные типы поведения и почему они такие, какие есть. Этот интерес к другим созданиям, населяющим нашу планету, сохранился и в технологических обществах: снимается множество телевизионных документальных фильмов о поведении животных, люди заботятся о своих питомцах, ходят в заповедники и зоопарки, чтобы посмотреть на животных.
Интерес человека к животным имеет давнюю традицию. Совместное с животными участие в охоте, выслеживание добычи или поиск пищи существовали с незапамятных времен. Люди использовали собак, свиней, казуаров в повседневной жизни, извлекая выгоду из их склонностей и особенностей поведения, и наблюдали за поведением других, диких, видов, чтобы определить время, благоприятное для поиска источников пищи.
С развитием сельского хозяйства изменилась природа взаимоотношений человека и животных. Жизнь сообществ охотников-собирателей зависела от знаний и удачи в поиске нужных растений, произрастание которых зависит от случая, хотя и подчиняется географическим и экологическим закономерностям. Но это вовсе не значит, что люди были пассивны. Например, коренные австралийцы в течение более 30 тысяч лет регулярно применяли огонь для восстановления продуктивности земель, а коренные американцы, умело используя ресурсы равнин и лесов, могли содействовать приумножению видов растений и животных. В итоге эти сообщества имели дело с целостными природными системами и сохраняли окружающую среду в почти неизменном виде.
Сельскохозяйственные сообщества по мере своего становления буквально брали отношения с природой в свои руки. Они решали, что, где и как должно расти. Это привело к новому типу взаимоотношений людей с природой, к нарушению их партнерства. Сходные изменения произошли и в отношении систематического использования животных, ставшего более специализированным; примером этому может служить использование лошадей и крупного рогатого скота в фермерстве, появившемся с возникновением сельскохозяйственных сообществ. Капризы погоды вносили свои неконтролируемые коррективы, и люди научились работать в затрудненных условиях, диктуемых средой обитания, но их взаимоотношения с природой тем не менее были уже качественно иными.
По мере того как сельскохозяйственные общества сменялись технологическими, эти отношения становились все более эксплуататорскими: по аналогии с землей, водой и растительностью животные тоже стали рассматриваться как «ресурсы». Несмотря на то, что люди продолжали относиться к животным как к своим спутникам и, более того, как к партнерам, этот новый подход становился социальной нормой. И только совсем недавно люди начали задавать себе вопросы о природе наших взаимоотношений с остальным миром.
Западная философская традиция, берущая начало от древнегреческих философов, установила концептуальные рамки для этих новых взаимоотношений. Гераклит высказал мысль о том, что люди качественно отличаются от животных и превосходят их, поскольку имеют душу, которой нет у животных. Это понятие стало значимой вехой в западной философской мысли и в конечном итоге стало частью важного противопоставления, проведенного Декартом. В сущности, Декарт не только повторил эту точку зрения, но и предположил, что животные в отличие от человека не думают и что их поведение полностью детерминировано физиологическими механизмами и инстинктами. Декарт признавал, что люди тоже обладают также и психологическими механизмами – его работа по изучению структуры и функции глаза часто рассматривается как одно из самых первых психологических исследований. Но он пошел дальше, предположив, что человеческая психика представляет собой отдельную и вместе с тем независимую от тела сущность.
Такое противопоставление имело много далеко идущих следствий, таких, например, как легитимность внедрения фабричной системы в производстве (если психика человека является отдельной сущностью, тогда не имеет значения, что делают с его телом), а также оказало влияние на медицину и сравнительную психологию. Картезианский дуализм постулирует определенную систему отсчета для сравнительной психологии, признавая, с одной стороны, что животные отличаются от людей во всем, что касается чувств и мыслей, и потому нет нужды беспокоиться об их боли и страдании, и, с другой стороны, подчеркивает важность изучения животных, поскольку можно предположить, что в основе физиологических механизмов животных и человека лежат сходные принципы.
Нужно помнить, что не сам Декарт вывел эти следствия. Его теория оказала столь сильное влияние на общество, что оно вполне благосклонно отнеслось к такого рода выводам. Существовавшие же во многих нетехнологических обществах альтернативные представления (например, что животные могут чувствовать, ощущать и обращаться с предметами, как люди, хотя и не столь умело) приводили к совершенно иным следствиям.
С появлением эволюционной теории, выдвинутой Чарльзом Дарвином в 1859 году, существование качественных различий между людьми и животными было подвергнуто серьезным сомнениям, что привело к большим потрясениям в общественном сознании. Указывая на прямую эволюционную связь между животными и людьми, теория Дарвина ставила под вопрос саму идею превосходства человека над животными, составлявшую к тому времени один из главных устоев западного индустриального общества, раскачивать который было совершенно недопустимо. По мере признания эволюционной теории она была быстро переформулирована в терминах «прогресса», и были предприняты многочисленные шаги для того, чтобы «показать», что люди находятся на вершине эволюционной лестницы и потому все-таки возвышаются над другими животными. Некоторые «популярные» варианты эволюционной теории стали использоваться в политических дебатах, и хотя они очень слабо напоминали теорию, предложенную Дарвином, порой их влияние распространялось не только на социополитические, но и на научные воззрения, в частности, на сравнительную психологию. Поскольку понятие эволюции является фундаментальным для сравнительной психологии, лежит в основе этой дисциплины и принимается как аксиома, мы еще вернемся к нему в этой главе.
Декарт был лишь одним в ряду тех, кто заложил основу представлений западного технологического общества. Другие философы-эмпирики XVI–XVII веков выдвигали идеи, которые также вошли в общественное сознание. В частности, они основывались на представлении, что люди имеют доступ только к пяти типам информации, которые обеспечиваются пятью чувствами: зрением, слухом, вкусом, обонянием и осязанием. Отсюда вытекали определенные допущения о природе объективной реальности, а также идеи о том, как можно выйти за пределы этой реальности – знать о ней и вместе с тем быть независимым от нее. Это представление оказало сильное влияние на методологию и теорию психологии.
Но сегодня как физиологам, так и психологам известно, что существуют еще и внутренние, кинестетические ощущения, которые обеспечивают организм информацией о внутренних состояниях и реакциях тела. Мы не просто воспринимаем вещи вне нас, но и определенным образом реагируем на них, а также получаем информацию (хотя и бессознательно) о наших реакциях. Более того, наше восприятие активно: мы выбираем, на что обращать внимание, и выстраиваем получаемую информацию в соответствии с уже имеющимися представлениями и идеями. Действительно, для человека невозможно быть вне мира: наши реакции являются частью нашего опыта и, таким образом, мы являемся частью этого мира, а не отделены от него. Хотя эти рассуждения и могут выглядеть как отклонение от темы, они важны, поскольку представление о том, что люди отделены и возвышаются над всем остальным миром, оказали сильное влияние не только на развитие психологического знания, но и на все общество.
Философ-эмпирик Джон Локк утверждал, что при рождении человека его психика представляет собой чистую доску – tabula rasa – до тех пор, пока опыт не начнет наносить на нее свои письмена. Локк полагал, что только наш опыт делает нас такими, какие мы есть и какими станем, и потому делал вывод, что в процессе приобретения того или иного опыта формируется будущий характер людей. Эти идеи оказали глубокое влияние, особенно на жителей новых американских колоний, где предпринимались сознательные попытки созидания нового общества. Это новое общество должно было существовать в системе отношений, отличной от европейской культуры, которая была основана на системе феодальных отношений, где место человека в обществе было почти полностью определено от рождения, и потому наибольшее внимание уделялось именно врожденным качествам людей. Сделанный Локком акцент на важности опыта для формирования человека создавал оптимистическую основу для тех, кто пытался построить новое общество.
Локк считал, что столь всестороннее влияние опыта становится возможным благодаря механизму ассоциации. Если внешний стимул (например, чашка) вызывает у человека определенную реакцию (желание пить), то между ними (данным стимулом и реакцией) образуется связь. Это и будет заученной ассоциацией. Такой тип научения формирует основу человеческого опыта: одна частичка опыта соединяется с другой, а та, в свою очередь, может объединиться с третьей, и так до тех пор, пока не будут выстроены длинные последовательности заученных ассоциаций. В конечном счете, в результате образования цепочки ассоциаций человек приобретает довольно сложный опыт, например, способность узнавать кого-либо по его изображению.
Локковский ассоцианизм лег в основу предложенного Дж. Б. Уотсоном в 1913 году подхода, известного как бихевиоризм. Уотсон выдвинул положение, что понять людей и животных можно только через их поведение, поскольку все остальные попытки догадаться о том, что происходит в их внутреннем мире, в сознании, ненаучны и не поддаются объективной проверке. Изучение поведения, по мнению Уотсона, должно представлять собой описание ассоциаций между внешними стимулами и поведенческими реакциями и способов объединения таких цепочек стимулов и реакций в сложные последовательности поведенческих актов и действий.
По мнению Уотсона, единица «стимул-реакция» является «атомом» психологии. По аналогии с моделью атома в физике или биологической моделью простой клетки Уотсон считал, что психология должна начинать исследование с изучения самой простой формы связи между стимулом и реакцией. А научение у животных, как он утверждал, относительно менее зависимо от других побочных факторов и потому может стать наиболее подходящим полигоном для формирования основ новой науки. Если связь между стимулом и реакцией является базовой единицей поведения, то тогда все связи между стимулами и реакциями должны иметь сходное строение по аналогии с принципиальным сходством разных атомов в физике или клеток в биологии.
Бихевиоризм заложил концептуальную основу сравнительной психологии. Он доминировал в американской и британской (но не европейской) психологии на протяжении почти всего XX века. По существу, бихевиоризм сделал исследования животных одним из основных направлений психологии: использование понятия «организм» при описании индивида стало общим для этой дисциплины, тем самым подчеркивалось принципиальное сходство между психикой человека и психикой животного. Хотя сейчас психология в целом и отошла от этой точки зрения, ее влияние все еще заметно как в методологии, так и в практике многих областей исследования.
Перспективы и теоретические подходы, которые были только что очерчены, оказали сильное влияние на возникновение и развитие сравнительной психологии. В отношении ее собственной недавней истории можно сказать, что эта ветвь психологии сформировалась на стыке двух сильно различающихся традиций академической мысли. Одна из них идет от только что описанной бихевиористской традиции. Исследования поведения животных, особенно в Америке, были связаны с лабораторными экспериментами, в которых изучались разные типы стимул-реактивного научения, а также поведенческие аспекты мотивации, такие, как любопытство и исследовательское поведение. Представление о связи между стимулом и реакцией как о «чистой» форме научения привело к идее, что исследование этого вида научения в лабораторных условиях может способствовать выявлению существенных характеристик научения, общих для всех организмов.
Поскольку предполагалось, что причинные характеристики поведения могут быть установлены только при проведении исследований в наименее «зашумленных» условиях, то в этих экспериментах стали активно использоваться стандартные лабораторные животные, такие, как голуби и мелкие грызуны, в особенности белые крысы, хотя некоторые исследования проводились и на обезьянах, в том числе человекообразных. В этот период были установлены два фундаментальных психологических принципа – классическое и оперантное обусловливание, которые будут рассмотрены в главе 2.
Вторым традиционным направлением современной сравнительной психологии является европейский этологический подход. Его развитие на протяжении XVIII–XIX веков во многом обязано наблюдениям натуралистов-любителей, которые составляли подробные описания поведения животных, время от времени предоставляя свои отчеты ученому сообществу и публикуя их в журналах. В начале XX века этот подход был систематизирован и превращен в более формализованную дисциплину, которая постепенно завоевала авторитет в первую очередь благодаря работам европейских этологов Конрада Лоренца и Нико Тинбергена.
Как научный подход этология опирается на изучение поведения животных в естественных условиях. Поведение животных, считают этологи, должно изучаться не в лабораторных условиях, а в их собственной среде обитания, где учитываются взаимодействия животного со средой и с другими особями своего вида. Хотя этологи иногда и проводят простые эксперименты для уточнения предполагаемых функций какого-либо поведения, в большинстве своем этологические исследования носят характер наблюдений и связаны с регистрацией и установлением связей между различными характеристиками поведения в конкретных условиях.
Как можно видеть, сравнительная и этологическая традиции достаточно различны, но приблизительно с 1950-х годов они стали сближаться, поскольку исследователи стали все больше перенимать опыт друг друга. Современная сравнительная психология опирается на обе указанные традиции, и в этой книге мы будем рассматривать исследования, проведенные в рамках обоих подходов, поскольку каждый из них внес существенный вклад в наше понимание поведения животных.
Сам процесс описания поведения не всегда так прост, как это может показаться на первый взгляд. Наблюдая что-либо, мы в то же время интерпретируем увиденное – это неизбежная особенность процесса восприятия. Поскольку эти интерпретации во многом определяют наши оценки, психологи, занимающиеся сравнительными исследованиями, всегда старались как можно точнее описывать наблюдаемое ими поведение в каждый момент времени. Хайнд (Hinde, 1970) считал, что в рамках научного описания поведения необходимо различать два разных уровня. Первый и, возможно, наиболее важный для сравнительных психологов уровень характеризуется простым описанием отдельных действий. Например, Лоренц (Lorenz, 1958) провел серию наблюдений за стереотипными ритуалами ухаживания уток, показав, что в данном поведении каждый раз выполняются одни и те же действия. Эти наблюдения включали подробное описание движений, совершаемых утками, – движений как результата сокращения определенных мышц. На этом уровне описания, как правило, используются такие слова, как «бег», «глотание» или «покачивание головой».
Описания на втором уровне сфокусированы на тех воздействиях, которые животное оказывает на свое окружение. Слова «питье», «нажатие на рычаг» или «убегание» обращены вовне: они подчеркивают контекст действия и не являются просто описанием мышечных сокращений. Очень важно помнить данное разграничение, потому что легко смешать эти два уровня описания и в результате исказить то, что имеется в виду, вплоть до изменения смысла высказывания. Описание утки как «кивающей головой своему партнеру» не означает, что цель поведения этой утки уже известна. Изучая ту или иную форму поведения, лучше не торопиться с выводами о том, для чего эта форма поведения предназначена. Второй тип описания будет полезен в том случае, когда нам необходимо создать обобщенное представление о происходящем явлении, что так же важно для сравнительной психологии, как и тщательные наблюдения.
Такое представление об уровнях объяснения является еще одной важной чертой современной сравнительной психологии, как и всей психологии в целом. Суть его в том, что поведение можно рассматривать с самых разных сторон и по-разному: от мельчайших подробностей до широких контекстуальных обобщений, но каждое из этих описаний может быть полезным в зависимости от фокуса интересов. Если, скажем, мы интересуемся механизмами коммуникации у животных, то нам будет полезно подробное описание действий, которые, например, совершает собака при встрече с другой собакой. Но если мы стремимся выявить основные закономерности поведения, как, например, территориальность или доминирование, тогда мы, скорее всего, будем больше заинтересованы в обобщенном описании результатов поведения двух собак, нежели в детальном перечислении их конкретных действий. Оба эти уровня описаний полезны и могут быть в ряде случаев объединены для понимания данного явления в целом. Это не та ситуация, когда только один уровень объяснения будет правильным, а остальные неверны, однако мы должны ясно понимать, какой уровень объяснения мы используем и с какой целью.
При выборе уровня описания надо иметь в виду два основных принципа. Один из них – это принцип экономии, который иногда называют «бритвой Оккама» в честь средневекового епископа Уильяма из Оккама. По сути, это принцип научного выбора между двумя альтернативными объяснениями. Если у вас есть два возможных объяснения чего-либо, причем одно из них относительно простое, а другое изощренное и сложное, то будет более научно или по крайней мере экономно выбрать более простое объяснение. Более простое объяснение считается более правдоподобным просто потому, что требует меньшего числа необходимых допущений.
Другой очень важный принцип сравнительной психологии был сформулирован в одном из первых учебников по этой дисциплине, написанном Ллойдом Морганом в 1894 году. Наиболее часто его называют каноном Ллойда Моргана. Морган предположил, что при поиске объяснений для поведения животных мы всегда должны выбирать тот поведенческий механизм, который находится на «более низкой ступени филогенетической лестницы». Другими словами, правильнее будет интерпретировать действие или последовательность действий как результат обучения или привычки, чем использовать для этого идеи «более высокого порядка», такие, как «разум» или «вера».
Морган предостерегал от ошибки, известной как антропоморфизм: от приписывания животным особенностей или характерных свойств, присущих человеку. В то время, когда он работал, описания поведения животных часто сводились к совершенно анекдотическим и неправомерно антропоморфизированным рассказам об их жизни, поэтому такое предостережение было весьма уместно. Однако некоторые современные ученые, особенно те, кто занимается изучением мыслительных процессов и языка животных, считают, что этот принцип слишком догматизирован в современной когнитивной психологии. Представление о том, что поведение животных либо полностью контролируется генами, либо есть результат заученных ассоциаций между стимулом и реакцией, которое вполне приемлемо для наиболее низкого уровня объяснения, настолько довлеет над сравнительной психологией, что исследователи часто почти автоматически утверждают, что животные вообще ни о чем не думают, что они совсем неспособны к мысленной переработке информации. Некоторые исследователи полагают, что эта точка зрения серьезно затормозила изучение познавательных процессов у животных – ту область исследований, которая начала интенсивно развиваться только теперь.
В 1963 году Нико Тинберген выделил четыре основные области сравнительных исследований поведения животных: развитие, механизмы, функции и эволюция. Традиционная сравнительная психология в основном занималась изучением развития (роста и созревания индивида) и механизмов регуляции поведения. После слияния этологии и сравнительной психологии эта дисциплина стала шире, и в последнее время сравнительные психологи более пристальное внимание уделяют изучению функциональной значимости поведения, а также эволюционному контексту поведения животных и их познавательной деятельности.
В этой книге мы разберем конкретные примеры. Мы рассмотрим развитие определенных форм поведения: пение у птиц, привязанность и материнское поведение у приматов. Мы также познакомимся с неврологическими исследованиями, способными объяснить механизмы, лежащие в основе этих видов поведения: исследование процессов запечатления (импринтинга), к примеру, выявило сложные взаимодействия между неврологией и поведением. Это объединяет два разных уровня исследования – этологический и нейрофизиологический – в направление, которое с недавних пор стало известно как нейроэтология и позволяет изучать некоторые фундаментальные механизмы, лежащие в основе поведения.
При анализе таких форм поведения, как территориальность, агрессия и примирение, мы рассмотрим теории и модели, предложенные для их объяснения, и на протяжении всего изложения постараемся всесторонне проанализировать результаты тех исследований, на которых основаны наши знания об эволюции и ее закономерностях.