Ника Клим
Оливковое дерево

Глава 3. Айнур

Соседский мальчишка Айнур сидел на навозной куче, греясь в лучах апрельского солнца, и кормил кур вареными яйцами. Он ждал мать, которая должна была скоро вернуться с фермы, где ухаживала за телятами. Парнишка был голоден, но ему напрочь опротивели яйца, которые каждый день лежали в блюдце на столе, осторожно прикрытые газетой «Труд колхозника». Поэтому он их не ел, а отщипывал от яйца кусок и прямо со скорлупой бросал под ноги, и куры, уже сторожившие у подножия кучи, наперебой кидались отбирать его друг у друга. Мальчику было весело наблюдать за куриной схваткой. Петух – их атаман, весь из себя грозный с красивым богатым хвостом и покосившимся набок гребешком – заботливо подманивал их. А куры – никакого воспитания! Всё дерутся, гоняются по двору друг за другом, им и невдомек, что они поедают.

Лиза застала ребенка, когда он сидел и размышлял о том, отчего куры так глупы и не понимают, что едят собственные яйца, и почему петух все отдает им, а сам не ест.

– Что, Айнур, мамки нет еще?

– Нет, Лиза-апа⁷.

– Голодный, поди? – жалостливо поинтересовалась Лиза, которая не могла пройти мимо мальчика, так напоминавшего ей сына Генку.

– Мамка яиц вот наварила, – протянул он руку с остатком яйца, – да еще суп есть в сенях.

«Знаю я твой суп, – поморщилась Лиза про себя. – Поди, опять с опарышами. Ох, Газиза-Газиза!» Газиза – мать Айнура – одинокая женщина, родила ребенка от женатого мужчины. Работала на ферме, весной ухаживала за новорожденными телятами, летом, как и все, – на колхозном поле. Она была глупой и бесхитростной, оттого, наверное, ее и не обижали односельчане. «Дурочка, – говорили. – Что с нее взять?!»

Из хозяйства – покосившийся колхозный домишко, десяток кур да поросший бурьяном огород, из которого целое лето не вылезала соседская скотина. Ребенка своего нагулянного любила и растила как могла. Народ хоть и скупой, черствый, а все равно жалел. Кто молока излишек принесет да оставит на крыльце, иной кусок мяса подсунет. Но хозяйство вела она небрежно, неумело. В доме царил беспорядок: с порога гостя встречала засаленная чаршау⁸, сквозь огромные щели в полу можно было разглядеть сор, намеренно сметенный туда непутевой хозяйкой, а на столе всегда красовалась немытая посуда. От неряшливости и рассеянности часто пропадали припасы: скисало молоко, протухало мясо, а в мешке с мукой заводились жучки.

Лиза была брезгливой с малолетства, любила чистоту и порядок, поэтому ей не нравилось, как Газиза ведет хозяйство. Ох, как не любила она и транжирство. На собственном опыте познавшей голод, ей было больно смотреть, как добро уходит псу под хвост. «Пусть лопнет презренное пузо, чем ценный продукт пропадет», – часто повторяла Лиза. Но, несмотря на свою нелюбовь к Газизе, она привечала Айнура. Ей было жаль мальца, ведь он, как и Генка, безотцовщина. Говоря по правде, отец жил чуть ли не на соседней улице, но кто же приблудка признает? Мать никудышная: пойдет на ферму, да и забудет обо всем. Здесь сын на улице дожидается, а она, поди, языком метет с доярками!

– Пойдем со мной, – поманила она Айнура. – Я хлеб из печи только достала, токмач⁹ сварила.

– А ежели мамка потеряет?

– Не потеряет. Она еще нескоро воротится, а коли воротится, то знает где тебя искать.

Мальчишка ловко спрыгнул с навозной кучи, да так, что куры с шумом разлетелись в разные стороны, и весело зашагал к соседской калитке. Не успел он переступить порог, как на него пахнуло ароматом свежеиспеченного хлеба, обдало жаром от белоснежной печи. Все здесь было отлично от его дома. От самого порога через всю избу тянулась разноцветная ковровая дорожка. Вдоль стен стояли два сундука, на первом красиво возвышались аккуратно сложенные одеяла и пуховые подушки, покрытые ажурной накидкой, на втором чинно сидела старуха – Мохира-эби¹⁰, мать Шакира-абый¹¹. Пожилая женщина держала в руках Коран и едва шевелила губами – она была полностью погружена в чтение, так что не сразу заметила гостя.

Айнур робко стоял на пороге и с любопытством продолжал разглядывать внутреннее убранство жилища соседей. На стене, меж двух сундуков, висел красочно расписанный шамаиль¹². На окнах занавески, также искусно расшитые узорами. В передней части избы на столе красовался самовар, и тянуло чем-то вкусным.

– Ты чего же это? Стоишь? – выглянула голова Лизы из-за чаршау, отделявшей парадную часть избы от рабочей, где готовилась пища. – Проходи, ну же!

Айнур разулся и прошел к столу, сел на лавку. Лиза живо набрала суп из казана, отломила добрую краюшку хлеба и поставила перед ним, а сама села напротив.

– Ешь давай, пока не остыло! – скомандовала она пареньку.

Мальчишка, хоть и был стыдлив, быстро накинулся на еду. Лапша обжигала, но уж больно вкусна была, да и есть хотелось – с утра ни маковой росинки во рту не было. Забывшись за едой, он уже не разглядывал ни хозяев, ни дом. Его больше не пугала старуха, которая не обращала на него никакого внимания, а все так же бесшумно шевелила губами и одной рукой перебирала четки. Вдруг занавески дернулись, и из закрытой половины выполз ребенок. Маленькая девочка робко подобралась к матери и стала тянуть ее за подол. «Должно быть, дочка», – решил Айнур. Лиза тем временем, задумавшись о своем, не замечала ее появления, с наслаждением наблюдая, как мальчик ест. Спешно, обжигаясь, он зачерпывал побольше супа и заедал его хлебом. Ей нравилось представлять на его месте собственного сына, будто это не соседский мальчишка теперь сыт, а свой. Ну вот, доел, надо бы чаем напоить.

Она было вскочила, да чуть не упала – на полу сидела дочка и, жалобно всхлипывая, держалась за подол ее юбки.

– Вот же окаянная! Ты что тут на полу развалилась? Раздавила бы!

В ответ ребенок лишь некрасиво скривил рот и бесшумно заплакал. Айнуру стало жаль девочку, и он взял ее на руки. Это был тихий белокурый ребенок: глаза зеленые, сама курносая, а щеки худые и в веснушках. Руки девочки потянулись к столу, Айнур дал ей хлебную корку, и она тотчас же принялась ее грызть.

– Как тебя зовут?

– Зайтуна. Она все понимает, но сама не говорит, – отвечала Лиза, разливая горячий чай из самовара по чашкам.

– Хорошее имя. Зайтуна, – обратился он к ней, – не плачь и вырастай поскорее, а как вырастешь – я на тебе женюсь!

Вдоволь наевшись и напившись, Айнур поспешил вернуться: как бы хорошо ни было в гостях, а сердце всегда обратно просится. Не воротилась ли там мать? Лиза заботливо завернула ему половинку каравая. Мальчик схватил хлеб и радостно побежал домой.

А старуха между тем ожила:

– Для меня чай не приготовишь или все гостям дорогим разлила?

– Садись, матушка, – встрепенулась Лиза, – не хотелось твою молитву нарушать.

– Как же, как же, – она недовольно хмыкнула, усаживаясь за стол, – ты что же это, богадельню у нас устроила или приют какой? Видно, по миру пустить нас вздумала?

– Что же, мне теперь и мальчишку соседского накормить нельзя? – ответила Лиза старухе, громким стуком поставив перед ее носом блюдо с пышущей жаром лапшой.

– Сын мой старается, а ты чужих детей кормишь, пока своя дочка на полу валяется и с голоду ревет, – не унималась свекровь. – И что это он удумал? Нашу Зайтуну, да за голодранца, за соседского приблудка? Чтобы ноги его в моем доме не было, слышишь ты, проклятая баба?!

– Дом этот я возводить помогала, и деньги тоже я приношу, – не выдержала Лиза. – Покуда твой сын пьет, мне с утра до ночи спину гнуть на ферме приходится. Я сюда не служить пришла! Это и мой дом. И хлеб не чужой, а свой ем!

– Погоди же, паршивая чувашка! Вот воротится сын, он тебе устроит, – чертыхаясь и проклиная невестку, продолжила уплетать лапшу свекровь, а кончив, потянулась к самовару.

Долго еще сидела за столом старуха, шумно втягивая в себя ароматный чай из блюдца, вытянув губы трубочкой. За ширмой на лавке пряла Лиза, рядом терся о ногу рыжий кот. Девочка с большим вниманием наблюдала за веретеном, которое, точно юла, кружилось на месте и постепенно обрастало нитью. Как только пряжи становилось так много, что веретено переставало кружиться и делалось похожим на серый шар, пронзенный копьем, мать ловко обрывала нить и стягивала готовый клубок. Затем все начиналось снова.

И как ей так ловко удается из комка грязной шерсти, пахнущего хлевом, вытягивать тонкую упругую нить и сматывать из нее клубки пряжи? А потом так же ловко из серой сальной нити вязать белоснежные теплые носки. Руки ее работают скоро, они словно сами по себе – наблюдать одно удовольствие. Толстые пальцы правой руки без остановки скручивают шерсть, а левая кружит волчком веретено, и только лишь взгляд устремлен куда-то вдаль. Девочка может часами неподвижно сидеть и наблюдать за тем, как мать прядет или вяжет.

Только кончив работу, Лиза ощущает боль в спине от долгого сидения в неподвижной позе. Словно очнувшись ото сна, она видит, что за окном уже давно стемнело. На полу, свернувшись калачиком, спит кот, а рядом сопит дочка, одной рукой обнимает рыжего, другую подложила под голову. Старуха спит без задних ног на своей перине, удобно устроившись на печи. А мужа все еще нет – это не к добру, верно, снова что-то стряслось.

Лиза подняла ребенка с пола, раздела, уложила на сундук, а сама уселась у окна – сон не шел. Она снова взялась за прялку, закружила веретено и стала думать о прошедшем дне. Воротилась ли Газиза к сыну? Должно быть, он сладко спит сейчас, забывшись от сытости. А сыт ли Генка? Спит он или еще бодрствует? Одет ли, обут? Где сейчас бродит ее муж? Вот вернется домой, и свекровь кинется ему жаловаться и докладывать. Потом, верно, бить будет. А ежели не вернется, то, значит, загулял и подрался. Придется с утра идти к предколхозу и выручать. А веретено кружит-кружит – вжух, и намотало старый день – так оборот за оборотом и жизнь волчком пройдет, прокружит. Глаза у женщины смыкаются, ее одолевает сон.

Глава 4. АРА

Штаб-квартира АРА¹³, Симбирск¹⁴, январь 1922 года

Товарищ Чекин и его заместитель товарищ Чебанов спешили в большое двухэтажное отштукатуренное здание бывшего губернского Казначейства на бульваре Новый Венец¹⁵, в котором располагались губисполком и Симбирское управление АРА, возглавляемое мистером Джеймсом и Джейн Фокс.

Быстро проскочив два лестничных пролета, они оказались у дверей, возле которых дежурили чекисты¹⁶, суровые и молчаливые – оба на одно лицо. Сверкнув удостоверениями, товарищи поспешили по узкому коридору, позвякивая склянками в авоське.

В комнате за круглым журнальным столом, оживленно беседуя по-английски, сидели супруги Фокс и их переводчик и правая рука, товарищ Смирнов.

– А, здравствуйте-здравствуйте! – вскочил Смирнов и за обе руки поздоровался с вошедшими. – А мы как раз обсуждали открытие новых питательных пунктов за пределами губернии.

– Это, конечно, хорошо, – потирая руки, сказал Чекин. – С тех пор как открылась первая детская столовая, уже обеспечено питанием шесть тысяч пятьдесят семь детей во всех уездах.

– Но, помимо детей, – вступил Чебанов, – все еще страдает взрослое население. И хотя столовая на станции Симбирск-I снабжает беженцев пайками, количество голодных смертей растет.

Товарищ Смирнов перевел все чете Фокс.

– Необходимо установить карточную систему, – слово в слово передавал он за мистером Джеймсом. – Мы не можем допустить, чтобы окружающее население получало пайки для беженцев обманным путем.

– Конечно, подумаем, – почесал голову Чекин и, переглянувшись с Чебановым, шепнул ему: – Вот ведь сухарь американский, справки ему подавай, сначала требовал доказать, что дети действительно голодают, теперь вот беженство докажи.

– Вы напрасно иронизируете, товарищ Чекин, – заговорил переводчик. – Меры не пустые.

– Как же, – ухмыльнулся Чебанов. – Разве по распухшим лицам не видно, что люди голодают, не с жиру же они пухнут?!

– А ему справку от врача, – подхватил Чекин.

– Товарищи, я вас не понимаю. Глава АРА, мистер Гувер, убедил американское правительство выделить еще двадцать миллионов долларов на закупку продовольствия у фермеров для поддержки голодающих России. В один только Симбирск прибыло двадцать три вагона с провизией, а в марте прибудет большая партия американской кукурузы. Триста шестьдесят тысяч пайков! Сможем накормить соседние районы, в том числе взрослое население. Ну а справки, так ведь это оправданная мера. Возможно ли, чтобы тратилась ценная продукция на тех, кто все равно уже не жилец? Или чтобы кто-то ел дважды?

– А ты нам зубы не заговаривай, – нашелся товарищ Чебанов, – Гувер твой тот еще хмырь. Мы, думаешь, не знаем ничего? Они нам свои излишки привозят, то, что сами не едят: молоко, которое свиньям спаивают, и кукурузу для растопки печей. Или ты думаешь, мы газет не читаем?

– Так, ладно, будет уже! Дареному коню в зубы не смотрят, – подытожил Чекин и протянул авоську Чебанову. Тот выставил на стол перед супругами склянку спирта, две бутылки шампанского, портвейн и мадеру. – Это вот вам подарок, господа Фоксы, – сказал он, услужливо глядя на недоумевающих иностранцев. – От губисполкома, так сказать, новогодний презент.

Смирнов перевел, супруги с благодарностью кивнули. Товарищи поспешили покинуть кабинет.

– А куда ты еще один пузырь мадеры и портвейн подевал, выписано ведь было по две бутылки вина? – спросил Чекин.

– Хватит им и пяти, а эти нам пусть останутся. Все равно всю грязную работу мы выполняем.

– И то верно! Ведут себя как хозяева, а мы и рады стараться: вагоны разгрузи, склады предоставь, сохранность обеспечь…

– И штаб, и даже ковер для кабинета я выхлопотал из горсовета, а они только рожи свои буржуйские корчат, – скривился Чебанов, изображая буржуев.

– Ничего, вот накормят голодающих и вылетят как пробки! Думаешь, они по доброте душевной детей наших содержат? Вербовщики и шпионы! Вот увидишь, всех агентов, вроде Смирнова, пересажают, а этих – выгонят. Товарищи чекисты потрудятся, уж будь уверен, – сказал Чекин, прощаясь с Чебановым и выходя из управления.

Отойдя метров на двадцать, он снова развернулся, погрозил указательным пальцем белому зданию с колоннами и пошагал прочь.

***

– Какое неуважение! – негодовала миссис Джейн Фокс. – Какая неблагодарность!

Красивая молодая женщина меряла шагами комнату, двое мужчин, муж и переводчик, сопровождали ее взглядами. Она всегда была со вкусом одета, что очень выделяло ее на фоне местного населения. Сегодня модница расхаживала в кремового цвета брючном костюме и туфлях в тон. Хорошенькую коротко стриженную головку венчала широкая лента с большим блестящим камнем, с которой она походила на пушкинскую царицу. Смирнов живо представил гравюру, украшавшую некогда кабинет в школьной библиотеке. В голову приходили строки из сказки: «А во лбу звезда горит. А сама-то величава, выступает, будто пава…»

Действительно, женщина походила на райскую птицу: она точно парила по комнате. И ни в какое сравнение не шла с теми женщинами, которых знал переводчик. Глаза выделены черной подводкой, а на губах неизменно красная помада. Мистер Фокс знал, какое впечатление на мужчин производит Джейн и был очень горд за себя и свою жену.

– Дженни, милая, успокойся, – Джеймс подошел и приобнял ее за плечи. Смирнов отвернулся: ему стало неловко за супругов, нисколько его не стеснявшихся. – Это дикие и грубые люди. Они привыкли во всем видеть подвох.

Смирнов поднялся и покашлял, чтобы его заметили:

– Я пойду, нужно еще о многом договориться, встретиться с начальником станции.

– Конечно, идите, и вот еще что, заберите это, – Джеймс взглядом указал на бутылки, хаотично расставленные на столе. – Возможно, они могут быть полезны для нашего дела.

– Пожалуй, эти… – подхватила бутылки шампанского Джейн. – Эти оставьте, они пригодятся нам самим.

Переводчик убрал спирт, мадеру и портвейн в портфель, аккуратно обернув дефицитный товар в газетные листы. С такими ценными «аргументами» ему не составит труда убедить начальника станции предоставить подходящий для дела поезд.

– Что ты хочешь отпраздновать, дорогая? – поинтересовался мистер Фокс, когда Смирнов скрылся за дверью.

– Я предчувствую что-то грандиозное, – загадочно протянула Джейн, глядя в окно на удаляющегося переводчика. – Как ты думаешь, ему можно доверять?

– Смирнову? – переспросил муж, заглядывая за плечо Джейн. – Не беспокойся, это наш человек.

– Они поставили у дверей охрану, якобы для защиты. Как будто мы не понимаем, что за нами шпионят!

– Тем не менее все наши просьбы исполняются. Условия, которые потребовал мистер Гувер в обмен на продовольствие, также соблюдаются. Освобождение из-под стражи американцев – это ли не победа?

– До победы еще очень далеко, – вздохнула Джейн. – Дети продолжают умирать. Ты читал сводки? В селах каннибализм! До чего они довели свой народ?! Взрослые поедают детей! – женщина закрыла лицо руками.

– Подожди немного, через месяц прибудет новая партия, и мы поедем по соседним станциям: организуем продовольственные пункты, проведем вакцинацию детей, вывезем беспризорных…

***

Пыхтя и шипя, большой черный паровоз прибыл на станцию Нурлат поздней весной 1922 года. Джейн прильнула к окну своего вагона-купе. На перроне было людно. Взрослые и дети, плохо одетые и грязные, сидели или лежали прямо на земле. Распустившиеся деревья немного разбавляли мрачную картину. Еще до того, как поезд остановился, люди оживились и медленно поплелись к вагонам с протянутыми руками. Джейн отвернулась.

– Господи, Джеймс, как здесь все плохо. Думаешь, нам хватит?

– Успокойся, дорогая, у нас все получится!

Чекин и Чебанов не смогли сопровождать чету Фокс в этой миссии, так как накануне кто-то обчистил кладовую детского дома на Покровской, и теперь они разбирались с инцидентом. Мистер Фокс потребовал обеспечить надлежащую сохранность продовольствия в кладовой, иначе обещал немедленно прекратить отпускать продукты. Угрозы подействовали.

Собрал людей и помог организовать доставку товарищ Смирнов. Джейн была рада, что два остолопа, как она за глаза называла Чекина и Чебанова, не смогли приехать.

Рабочие наскоро соорудили из досок столы, организовав импровизированную детскую столовую под открытым небом прямо на перроне. Сначала дети со взрослыми подходили к врачу и медсестрам на осмотр, получали прививки от тифа и холеры. Джейн это напоминало вакцинацию овец на ферме отца в Огайо. Так же скоро он с ветеринаром осматривал и вакцинировал скот, только вместо бирок на ухо дети и взрослые получали карточки с именем и размером положенного пайка.

Прохаживаясь вдоль вагонов, она чувствовала себя беспомощной и бесполезной. Люди ее не замечали или не хотели замечать. Молодая женщина в сером платье-рубашке, черных туфлях-лодочках и с красиво уложенными волосами под шляпкой казалась ненастоящей – миражом в оазисе станции. Но вдруг ее взгляд зацепился за что-то настолько же неподобающе прекрасное, как и она сама.

Это была маленькая зеленоглазая девочка с черными как смоль косичками по бокам. Вздернутый носик и щечки, покрытые веснушками. Ребенка вел за руку худой старичок: сгорбившийся человек в серой фуфайке, ватных штанах и огромной бесформенной обуви, названия которой она не знала. Он ходил от вагона к вагону, цеплялся за людей и что-то выспрашивал. Джейн метнулась к Смирнову, не упуская из виду малышку и мужчину с козлиной бородкой.

– Пожалуйста-пожалуйста, скорее, – умоляла она переводчика. Тот, ничего не понимая, послушно поплелся за ней.

– Остановите этого мужчину, узнайте, куда он ведет эту крошку, – потребовала Джейн, указывая на пару нищих.

– Сейчас, подождите, кажется, это татары. Я не понимаю, – сказал Смирнов и глазами стал высматривать из толпы человека. – Эй! Газиз, иди сюда!

Мужичок, разгружавший мешки с хлебом, подбежал к нему и вопросительно уставился.

– Поговори с этим человеком, ты ведь татарин? – поинтересовался Смирнов, и тот кивнул. – Вот и хорошо, расспроси, кто он, куда идет, что за девочка.

Газиз громко о чем-то разговаривал с мужичком, все это время Джейн не спускала глаз с девочки. Не дождавшись, пока те двое закончат, она потянула за рукав переводчика:

– Ну же! О чем они говорят?

– Этот мужичок пришел из ближнего села за пайком, их в семье четверо, – начал объяснять Газиз, – сын, дочь, жена, да вот он сам. Дочку в приют хочет отправить, говорит, что не выживут вчетвером.

– Боже! – вскрикнула Джейн. – Скорее, дайте ему хлеба! Дайте все, что он попросит.

Смирнов и Газиз озадаченно переглянулись.

– Ну что же вы стоите? – в отчаянии она посмотрела на мужчин. – Переводите! Скажите, что мы увезем девочку, обеспечим ее всем необходимым, а семье окажем адресную поддержку.

Газиз перевел. Мужчина закивал в знак согласия и выпустил ручку девочки, которую тотчас подхватила Джейн. Она поспешила с ребенком к своему вагону, ей была неинтересна дальнейшая судьба мужичка, который вне очереди получил большой мешок продовольствия с фирменным оттиском «АРА».

Миссис Фокс торопилась увести ребенка поскорее из этого места, которому они обе так не соответствовали. Лишь захлопнув дверцы купе, она наконец успокоилась. Но ощущение, что их кто-то преследует и хочет отобрать девочку, не покидало ее до того, как они покинули станцию Нурлат навсегда.