Ника Батхен
Первопроходцы

Свою музыку…

Свою музыку?

И тут в колонках ударил ненастоящий бубен. Который явственно произнёс: «НЕТ».

…Выходку артиста репортёры объясняли болезнью, причины которой неочевидны. Хотя зрители считали, что Туманчеева поразила болезнь прежде всего звёздная. Та самая, что позволяет наплевать на публику и выйти на сцену пьяным. Да-да, выйти пьяным, споткнуться, закашляться, постоять, тупо глядя перед собой, бездумно шевеля пальцами, обратив величественные изображения, заполнявшие зал, в клубящийся хаос. Дальнейшее оказалось вообще за гранью музыки. Александр Туманчеев, музыкант и профессионал, подошёл к краю площадки, сел верхом на концертный монитор, и стуча по ному ладонями, затянул то, что никак не напоминало ни одну из композиций «Шаман вижн». Смешалась и затихла музыка клавиш, по пространству зала всё громче разносились хорканье, визг и свист. «Концерт» продолжался не более семи минут, затем мобилизованные Кариной рабочие сцены увели пошатывающегося исполнителя. Деньги за концерт возвратили, свежие новости шоу-бизнеса скоро перекрыли пьяный скандал.

Но Саша не был пьян.

Покачивая головой из стороны в сторону, он раскачивал море внутри своей души, и прибой задавал ему новый ритм, заставивший замолчать фальшивый бубен Валероса. Теперь Саша чутко понимал, что «камешек» был зерном болезни, которая пройдёт лишь после того, как достигнет своего апогея. И сейчас болезнь рвалась наружу, шепча и хрипя на разные голоса. Руки требовали настоящего бубна, и он зачарованно выстукивал простые, сбивчивые ритмы. А в паузах из пальцев (датчики продолжали действовать и передавать в воздух образы) текли ручейки энергии, которые превращались в бурные потоки и проливались водопадом видений. Саше больше не было дела до зрителей, он вытягивал из себя болезнь, рисуя в пространстве зала тысячу её безобразных ликов. Он не слышал, как нарастал гул недовольства, как прозвучал первый свист, как в зале кто-то истошно закричал, потом ещё, и ещё раз!..

Потом панический, беспричинный страх объяснят воспалённым воображением пьяного азиата.

Но Саша не был пьян.

Он просто сделал первый, ещё неосознанный шаг в направлении своей подлинной музыки.

Глава II
Синяя птица

– Подъем! Подъем, парни!

Прокуренный хриплый голос Сан-Саныча звучал противней любого будильника. У сонного Кумкагира заныло в ухе. Так-то у него все болело – вчерашний день выдался на редкость тяжелым и скафандр от перегрузок не спас. Но внезапное острое ощущение оказалось мучительным, словно горячая вода на ожог.

– Что случилось? – рыкнул с койки разбуженный Девятаев. – Пожар? Потоп? Нашествие бешеных леммингов?

– Выходите и полюбуйтесь! Вы такого еще не видели! – хохотнул Сан-Саныч и отправился дальше. Сердитый бас Марселя громыхнул, обещая грозу, но буквально через минуту голос начальника сменил тональность.

Кое-как напялив штаны и набросив куртку на голое тело, Кумкагир неуклюже выбрался из палатки. Утро едва забрезжило, лампы дневного света еще горели, но техника стояла смирно, словно стадо оленей. Над холмами висел туман, глухая морось, оседающая на одежде холодными каплями. А в небе бессовестно и величаво, словно синяя птица, парил дельтаплан.

На мгновение Кумкагир залюбовался полетом – тот, кто держал трапецию, явно делал это не в первый раз. Крыло изящно планировало, закладывало круги, казалось еще немного – и начнет выдавать фигуры высшего пилотажа. Невозможно конечно же – но представимо. Скорее всего пилот стартовал с одной из ближайших сопок. Но почему над лагерем? И что за плакат мотается по ветру? Надпись было не разобрать, но ничего хорошего она не сулила.

– О, потеплело. Экологи прилетели! – Девятаев воззрился на дельтаплан как Ленин на буржуазию. – Чистый транспорт, защита окружающей среды, принципы невмешательства. А мы тут со своими бульдозерами, оторви да брось.

– Как вы думаете, товарищи комсомольцы, сколько времени сюда будет добираться наряд милиции? – поинтересовался элегантный Марсель. Несмотря на ранний подъем начальник был аккуратно одет, чисто выбрит и, кажется, даже припахивал одеколоном.

С некоторой поспешностью Кумкагир подключил планшет:

– Час, не меньше. Вызов не экстренный, пока соберут бригаду, пока поднимут вертолет – циклолета же у них нет. А ежели по земле – часа через два с половиной. Вызывать? И за что? Дельтаплан разрешенное транспортное средство.

Вместо ответа Марсель сунул Кумкагиру бинокль. Ого! На плакате красовался знакомый лозунг «Руки прочь от ветерана! Шаман – наш!». Звучно, да. Но даже на хулиганство пока не тянет.

Орда людей, называющих себя защитниками природы, докучала стройке уже неделю. Неопрятные длинноволосые парни в списанном камуфляже, чересчур громкие и ярко накрашенные девицы, седобородый постник-вождишко, похожий на задрипанного Распутина, его глубоко беременная жена, парочка столичных активистов и при них ушлая журналистка. Она уже дважды пробовала прорваться в лагерь, однажды ее остановил кордон, а во второй раз дама была изгнана Сан-Санычем – в случае необходимости бульдозерист превращался в заядлого грубияна. Строители посмеивались над этой прямоходящей фауной – распугали все вороньё в округе, галдят на птичьем языке, призывают к чистоте духа, а от самих попахивает.

Кое-кому из защитников природы точно не помешал бы хороший душ – а откуда его добыть? Местные категорически отказывались сдавать залетным гостям жилье, а в речке еще особо не покупаешься. Снегом они обтираются что ли? Впрочем, вопрос гигиены волновал в последнюю очередь. А вот шуму гастролеры наделали изрядно – и из местной газеты приезжали, и из райкома, и милиция уже интересовалась. Формально привлечь орду было не за что – мусор они убирали, костры окапывали, детей с собой не взяли, или хорошо прятали. Марсель ходил злой как оса, дергал щекой и не расставался с планшетом, Алексенко тоже нервничал. Ситуация накалялась…

Дельтаплан между тем парил над площадкой как бессовестное доказательство чужой правоты. Глядя в небо, Кумкагир люто завидовал – он не держал штурвала в руках целых три месяца, а к «крылу» не подходил со дня зачисления в отряд. Между тем умелый пилот гордился своим мастерством и показывал его всем собравшимся – то планировал над крышами палаток, то поднимался вверх в восходящем потоке, то разворачивался, ускользая от ловких дронов. То уходил в немыслимую спираль, закручивал блесткую синеву… Осознав, что происходит, Кумкагир побежал – только б на ноги! Только б на ноги! Держись, приятель!!!

У самой земли аппарат выровнялся, но пилот не устоял – его сшибло и проволокло по грязному снегу. Впрочем, пострадавший поднялся сам, выпутался из обвязки, снял шлем… Да это же девчонка!

Мелкая, тощая, некрасивая, с острыми чертами лица и пышными волосами, похожими на сухую траву. Ярко-синие в цвет крылу глаза смотрели упрямо и твердо, по бледной щеке тянулась тонкая ссадина, капля крови застыла в уголке сжатого рта. Ей наверняка больно, но виду ведь не покажет!

– Ты в порядке? – выдохнул Кумкагир. – Руки-ноги целы, ребра на месте? Стопы не отшибла, когда садилась?

– Конечно, что мне сделается, – криво ухмыльнулась девушка. – Не в первый раз падаю. Обошлось. Главное, чтобы машина цела была.

– Главное, чтобы безобразие наконец прекратилось! – рявкнул Марсель. – И сами могли разбиться, глупая вы девчонка, и дорогую технику повредить! Кой черт вас сюда понес?! Против чего протестуете?!

– Мы живем в свободной стране и имеем право на мирные демонстрации, – чуть задыхаясь, возразила девушка. – В соответствии с интересами народа и в целях укрепления и развития социалистического строя гражданам Союза гарантируются свободы: слова, печати, собраний, митингов, уличных шествий и демонстраций. Статья пятидесятая Конституции между прочим.

– И что же вызвало ваш праведный гнев, позвольте узнать? – холодно спросил Марсель. – Строительство испытательного полигона? Работа и новая жизнь для целого поселка? Перспективы прогресса?

– В самом деле, что это я возмущаюсь? Подумаешь, перекопают и загадят еще кусок ничейной земли. Уничтожат всего лишь один водопад, выгонят из дома всего лишь одного старого человека, – отпарировала девушка. – Сибирь большая, места хватит. Скажите, вы давно выезжали в тайгу?

Марсель пожал плечами:

– Месяца три назад катался, когда подбирали территорию под строительство.

– Понятно, – протянула девушка. – И конечно же вы никогда не видели десятки заброшенных поселков, сотни единиц брошенной техники, груды мусора размером с эти сопки? Нефтяные разливы на морошковых пустошах, черные ручьи, ржавый лес после ваших испытательных полигонов?

– Оглянитесь вокруг, деточка! – Марсель показал на стройку. – Где вы тут видите мусор или нефтяные пятна? Работаем бережно, отходы утилизируем, лишнего деревца не срубим, песцов прикармливаем кухонными излишками.

– А потом они грабят поселки и докучают людям, – кивнула девушка. – Вы в курсе вообще, что диких животных нельзя приручать и давать им пищевую базу возле населенных пунктов?

– Нет, не в курсе, спасибо, что уточнили, – примирительно улыбнулся Марсель. – Перестанем, отвадим, больше не повторится. Вам легче?

Прямой взгляд девушки был ответом. Кумкагиру понял, чем она отличалась от горе-экологов – ни истеричной ненависти, ни крика, лишь спокойная уверенность в правоте.

– Послушайте, вы же умная женщина. И прекрасно знаете, что экологические программы в Сибири давно запущены. Старые полигоны чистят, нефть и металлолом убирают, леса сажают заново. Овцебыков развели, поголовье оленей уменьшили до разумного, носорога шерстистого в Новосибирске вырастили, даже мамонтов обещают, – проговорил Марсель.

– Предположим, – отозвалась девушка. К чему вы клоните?

– Вы тут разглагольствовали про свободу… А помните, какую цену мы за нее заплатили? Сколько войн было на границах, как Прибалтика уходила, как НАТО Крым оккупировало? Нам нельзя ни сдаваться, ни отступать. Полет за пределы Солнечной системы станет нашей победой, как Сталинград, как Севастополь. Здесь секретный проект, никому не нужна шумиха. Остался один шаг до звезд – не мешайте нам его сделать.

– Ради этого шага стоит переступить через человека? – поинтересовалась девушка.

– Вы еще про слезинку ребенка вспомните… – поморщился Марсель. – Отсталый, капризный старик уперся как баран рогом и мешает целой стране. Думаете мы его не подвинем?

Беспорядочный шум прервал беседу. Кто это к нам пожаловал?

– Снежана, сестра, держись! Твоя семья уже рядом! Отпустите немедленно нашу активистку!

Вид у «семьи» был разношерстный, но решительный. Седобородый вождь держал дымящийся жгут какой-то едко пахнущей травы, его беременная жена беспрерывно позвякивала трещоткой, длинноволосые парни жались друг к другу и демонстративно разминали руки. Сзади беспомощно топтались охранники, не знающие что предпринять – шлагбаум оказался плохой преградой, удержать орду силой двух человек не вышло. Не стрелять же в них в самом деле! Щелк! Щелк!

У журналистки в руках красовалась новенькая камера с заграничным лейблом. Длинный объектив наводился то на бульдозер, то на бурильную установку, то на сжатые кулаки Марселя, то на поверженный дельтаплан. Глаза пронырливой женщины горели хищным огнем, обведенные алой помадой губы лоснились.

– Репортаж о ваших злоупотреблениях, товарищ начальник стройки, появится в «Известиях», можете не сомневаться! Разрушаете уникальный этнокультурный анклав, задержали представителя экодвижения, сбили дельтаплан с угрозой для жизни!

– Я неудачно спланировала, – резко возразила девушка. – Никто меня не сбивал.

Слушать ее не стали.

– Великие духи Севера повелели нам явиться за посланницей и расточить осквернителей священных земель. Семижды семь наказаний падет на ваши головы – первое комары, второе лемминги, третье град размером с кулак младенца. Лихоманка наполнит дрожью ваши тела, огневица замутит головы, свербеж покоя не даст… Ааааа! Ыыыыы!!!

Седобородый упал на землю и забился в припадке, изо рта показалась пена. Соратники бросились поднимать его и утирать физиономию. Журналистка отщелкала пару кадров и лицемерно вздохнула: видите, до чего довели человека! Выражение лица девушки-летчицы сделалось сложным, однако она не сказала ни слова. А вот Девятаев с видимым отвращением наблюдавший за этим конкубинатом не промолчал:

– У него мыло за щекой! Еще по телевизору показывали такие трюки у чук… отсталых северных народов. Когда шаману надо задурить голову сородичам, он прикидывается эпилептиком и имитирует припадок.

Кумкагир ничего не сказал. Он однажды видел живого шамана, когда с отцом ездил к дальней родне в стойбище. Тот человек не падал и не трясся, только смотрел насквозь, тяжело и страшно. Он в чем-то убеждал отца, тот перешел на эвенкийский и наотрез отказал, а потом взял сына и вернулся домой, хотя хотел задержаться до Хэденека – дня встречи нового солнца.

У Марселя тоже не возникло желания беседовать с новоприбывшими. Он демонстративно достал планшет, набрал номер и заговорил невыносимо спокойным тоном:

– Здравствуйте! Что у меня произошло? Незаконное проникновение, хулиганство, употребление… ммм… Cánnabis ruderális, религиозная пропаганда, угрозы жизни и здоровью сотрудников при исполнении. Да-да! Снимите координаты и пришлите наряд, пожалуйста!

Отрезвляющий эффект звонка оказался сильней ледяного душа. Похоже ни вождю, ни его спутникам не хотелось провести приятный день в местном отделении милиции. Седобородого подняли под руки, дельтаплан укатили, девица-летунья ушла сама. Ушлая журналистка щелкнула на прощанье пару любопытных песцов и тоже расточилась.

– Эй, куда же вы, гости дорогие? А поговорить? – глумливо выкрикнул Марсель вслед уходящим. – Сан-Саныч, пролей-ка здесь из шланга – неровен час вшей или холеру какую занесут волосатики.

Собравшиеся поглазеть на бесплатный цирк рабочие загоготали… Почему-то Кумкагиру не хотелось смеяться. Он наклонился к песцам – ласковые звери тут же ткнулись носами в ладони. Когда закон о запрете разведения животных на мех был принят, с обитателями звероферм обошлись сильно по-разному. В основном предпочли гуманную эвтаназию, но кое-где владельцы просто открыли двери клеток и предоставили обитателей их судьбе.

Так в Букачаче снова расплодились песцы – пушистые, вороватые, пронырливые и в большинстве своем доверчивые к людям. Кое-где в поселке их держали вместо собак. Отговаривались, мол служат не хуже овчарок, лают на чужаков, а едят меньше. Но Кумкагир сам видел – старожилы привечали песцов, гладили по ушастым мордам, возились с ними как дети и даже пускали в дом. С местными лайками так не забалуешь!

Ничего вкусного в карманах не нашлось, и тем не менее песцы не отставали. Они толкались мордами, подлезали под руки, кувыркались, показывая живот, шутливо прихватывали зубами штанины и смешно вякали. На хитрющих мордах сияли улыбки, отблескивали остренькие клыки. Вот паршивцы! Славные вы мои!

За возней со зверями Кумкагир едва не пропустил завтрак – а зря, золотые руки рыжей поварихи превращали в пищу богов даже непритязательную овсянку. Рабочие дружно стучали ложками, весело гомонили, обсуждая утренних гостей, и то и дело подходили за добавкой. Заботливая Дора взяла порции на троих и уже успела прикончить свою. Увы, Кумкагиру есть не хотелось. Каша осталась на тарелке, бутерброды достались бы песцам, но зверье успели накормить досыта, и они устроились под скамейкой пушистым сонным клубком. Возможно, имело бы смысл последовать их примеру – выходной все-таки. Но и сон к Кумкагиру не шел.

Парень прогулялся по стройплощадке, поискал работу – отдых казался ему бесцельной тратой драгоценного времени. Разобрал пирамиду ящиков, перемыл котлы поварихе, почистил мешок картошки и фильтры у сублиматора мяса, подкрутил расшатавшийся пропеллер унылому дрону, загнал «Малыша» в ангар и собственноручно отдраил до блеска снаружи и изнутри. Пропустил обед, ограничился утренними бутербродами и вчерашним чаем из термоса. Отправился в спортзал, прогнал себя по всем тренажерам, уработался до дрожи в коленках. Не то.

Смутная тревога поселилась в душе, отдавала сквозняком незакрытой двери. Никто не сомневался в важности строительства полигона, выборе места и времени. Людей обеспечили всем необходимым – теплым жильем, хорошей едой, приличной зарплатой и даже культурным досугом. Кино, лекции, настольные игры, самодеятельные концерты в местном Доме Культуры, шикарная стенгазета «Лазер», от которой доставалось всем, не разбирая чинов. Люди собрались разные – плечистые уверенные мужчины, сильные и упрямые женщины со всего Союза. И все хорошие – ни ссор, ни драк, ни вездесущих сплетен. В армейской палатке, назначенной клубом, обсуждали свежие выпуски «Нового мира» и «FANтастики», репортажи с лунной базы и Большого Сырта, эксперименты по терраформированию и коррекции климата.

Кто знает – вдруг в Сибири и правда зацветут яблони? И случится это когда он, Илья Кумкагир, уже вернется из Первой Звездной. Если полетит. И если вернется.

Нет, все равно не то. О рисках Кумкагир был осведомлен, ни слёзы мамы, ни собственный нутряной страх его не остановили. А вот судьба маленького человека, ставшего камушком в колесе, озаботила донельзя. Парень привык доверять товарищу Марселю и ни разу не усомнился в его решениях. Ни когда тот две недели держал группу в спартанских условиях – мало ли что термокостюмы не довезли, работать надо. Ни когда тот собственноручно уволил проворовавшегося завхоза, не особенно вникая в детали. Ни в спорах с начальством – в Москве требовали ускориться, товарищ Марсель раз за разом объяснял – лучше медленно, но надежно, сроки терпят. Но теперь…

В попытке скрыться от маеты Кумкагир вернулся в палатку. Лег на койку, надел наушники, отыскал в планшете любимую документалку. Впервые «Открытый космос» показали семь лет назад, о звездном парусе тогда лишь мечтали. Но за пределы системы уже стремились – Луны, Марса и спутников Юпитера человечеству стало мало. Лунные базы выглядели не особенно перспективно, полезных ископаемых слишком мало, для космодрома чересчур близко. Марс оказался обитаем – сезонный ковер лишайников, бурые водоросли, слепые рыбы в кремнистой чешуе, проворные восьминогие существа, похожие на земных ящериц. Из-за них Большой Сырт жил под куполом и каждый шаг за пределы контролировали ученые – не дай бог марсонавты загрязнят местную биосферу, задуют едва теплящийся огонек.

Но раз жизнь существует за пределами нашей планеты – значит она может развиться в других системах. Значит могут существовать и другие миры, подходящие для землян. Значит есть куда стремиться и открывать, во что верить. Значит мы никогда не остановимся! Нужен корабль, способный приблизиться к скорости света, преодолеть огромные расстояния и не затеряться в звездных просторах. И отважные люди, которые рискнут собой ради всего человечества. В бескрайней пустоте, подвергаемые тысяче опасностей, они все же пойдут вперед, поведут звездолет той упрямой волей, что помогла Магеллану обойти Землю, а Колумбу достигнуть Америки. Кто же станет первопроходцем?

«Я» – выдохнул Кумкагир. «Космос будет нашим». С тринадцати лет маршрут не знал поворотов – тренировки и книги, симуляторы и модели, конкурсы и олимпиады. Может Илья не был самым лучшим из сотен претендентов на место в Первой Звездной, но точно – одним из самых упорных. И теперь до цели оставалось рукой подать… Если испытания пройдут успешно, через полгода их с отрядом ждет «Солнечный город» у Моря Ясности. А через год с небольшим – звездный парус раскроется за Юпитером и «Гамаюн» отправится в первый рейс к Проксиме Центавра.

– Кумкагир! Илюха! Брось планшет, ты нам нужен! Полюбуйся, что учинила наша Терешкова! Поговори хоть ты с ней! – взволнованный Девятаев потряс товарища за плечо, возвращая в реальность.

Терешкова? Девушка с дельтаплана? Нет конечно! Кумкагир потер лицо, потянулся, зажмурился и снова открыл глаза. Что могла сотворить Дора? Заботливая, старательная, славная Дора?

Заявление, написанное безупречным округлым почерком отличницы. Просьба отчислить меня… Ты с ума сошла?

– Наоборот, Илюша, вернулась в разум. Знаешь, сегодня я слушала этих горе-экологов и вдруг поняла, что нахожусь не на своем месте. Стариков понять можно, они жили в тяжелое время. А молодежь кто-то воспитывал и упустил. Они же наши советские люди, наверняка и в комсомол вступили и в ВУЗах учились. Но выросли дикарями и слушают дикарей.

– Вожак у них шарлатан и болтун. И жулик, по лицу видно, – вставил Девятаев.

– Вот именно. Но они ему верят. Значит никто не научил их думать самостоятельно и делать выводы. Живые симпатичные ребята – и такой мусор в головах.

– Они сами сделали выбор, – буркнул Кумкагир. – И должны понимать, на чьей стороне оказались. Их право. Мы живем в свободной стране.

– Свобода значит можно бездельничать, ходить оборванцами и мешать строительству полигона? – выкрикнул Девятаев.

– Да. – хором ответили Дора и Кумкагир, в кои-то веки совпав во мнениях. Девушка отерла пот со лба и продолжила:

– Нас отобрали из десятков тысяч кандидатов. Самых лучших, самых умных, ответственных и способных. И вот мы – лучшие – отправляемся на поиски неизвестной планеты в сумасшедшую даль. А на Земле оставляем бардак. Насчет экологии волосатики правы – в Сибири полным-полно загаженных, изуродованных земель и не все из них можно восстановить. И у нас под Питером таких мест хватает, вокруг Ленинградской АЭС по сей день трава не растет. Зато моральные уроды растут и процветают. Зачем нужно бросать свою родину и валить прочь? Зачем лететь к звездам?

Парни переглянулись. Ответ «затем» не годился. У каждого была собственная, глубокая, выстраданная правота. Но как донести ее до взбеленившейся на ровном месте подруги?

– Если мы не будем идти вперед, то загнемся как вид и деградируем как человечество, – проговорил Кумкагир и удивился, как холодно и сухо звучат правильные вроде слова. – Если система не расширяется, она впадает в стагнацию. А затем гибнет.

– До стагнации нам еще как до Луны пешком. Фронтира нет, это да. Ну так сражаться с индейцами всякий пассионарий рад, а вот дерьмо за предками разгребать – ищи дурака! – фыркнула Дора.

– Ты понимаешь, как подведешь всех? – Девятаев попробовал воззвать к совести девушки. – Любой человек в экипаже подсчитан и измерен, нам даже персональное меню разрабатывают. И скафандры по мерке делают, и тренировки простраивают под каждого. И тут вдруг бац – и я увольняюсь! Это, по сути, бегство!

– Незаменимых у нас нет, – легко улыбнулась Дора. – Возьмут Марину или Айгуль из второго состава – рост и вес у нас почти одинаковые.

– Послушай, Рабухина, не горячись на ровном месте. Отчислиться всегда успеешь! Пойдем прогуляемся перед ужином. Я тебя услышал, но пойми и мою точку зрения, – зачастил Девятаев, чуть приобнял девушку и вывел ее на улицу.

Кумкагир видел – товарищ заговаривает ей зубы. Он нравится Доре – глядишь и найдутся более весомые аргументы, чем женская логика. Вот только «Открытый космос» расхотелось досматривать – соринка сомнения прочно засела в мозгу. Поворочавшись пару минут на койке, Кумкагир встал и отправился в клуб – партия в шахматы, вот что ему сейчас не хватает. Тренировка ума – лучший способ вышибить из головы дурь.

Растущая луна медленно поднималась над лагерем. Остромордые песцы расселись по холмам и провожали взглядами суетливых людей, топчущих снег от палатки к палатке. Раньше здесь были неуклюжие каменные дома, до того – деревянные избы, еще раньше – чумы, покрытые шкурами. Глупые люди вечно торопились куда-то, бежали, никак не желая остановиться, покориться неизбежному времени. Все пройдет… А снега и песцы останутся. Звери в этом не сомневались.

* * *

– Хватит! – стиральная доска грохнула об стену. – Довольно!

Лариса резко поднялась с табурета, едва не расплескав большую оцинкованную бадью с водой. – Скажи, долго ещё ты будешь над нами издеваться?! Ты видел мои руки? – она потрясла красными, натруженными пальцами перед лицом Саши. – Сколько ещё времени должно пройти, чтобы ты понял, что пора возвращаться к нормальной жизни? Что на дворе двадцать первый век, а не первый? Молчишь? Мы три года, три! вместо климат-контроля печь дровами топим! Вместо света по хлопку жир жжём в плошке! Да что я тебе повторяю-то одно и то же?! Почему тебе приходится объяснять, что чёрное – это чёрное, а белое – это белое?!

– Лариса… Ну, ты же знаешь – болел я там.

– Лечиться надо было!

– Так лечили же…

– Значит, не долечили! Поехали бы в Израиль, в Германию, нашлись бы на тебя лекарства. Ну, не там, так где-нибудь ещё. К гомеопату бы сходили, что ли, к старцам на Валаам, к…

– К шаману?

У Саши получилось не улыбнуться.

– Ты специально меня бесишь? Слова этого не произноси! Задурил голову себе и нам с Степой! Я-то думала: ну, творческий кризис, эти… поиски себя… Но чтобы всерьёз, на годы поселиться в избушке!.. Ну ладно, на меня тебе плевать, так подумай хоть про сына!

Мальчику учиться надо, в семье быть, чувствовать, что его любят. А он, как сирота, в интернате, где в классе информатики компьютеры 20-х годов стоят до сих пор! Знаю-знаю, ты его учишь зато – как по-песцовьи тявкать и по следам оленя от сохатого отличать. Ну да, с такими компетенциями он сразу в ВУЗ поступит! А там, глядишь, ведущим специалистом в Сколково станет! Сотрудником посольства в Мексике!

– Он человеком станет.

– Кем? Кем?! Каким человеком? Как ты? Чтобы свою жену с детьми тоже в тайге гноить? Ну ладно – мы, но ты же сам себя закопал. Талант закопал, карьеру всю песцу под хвост! Всё же нормально шло, слушал бы Карину дальше – мировой звездой бы стал. За Валерочку с Костиком держаться надо было обеими руками, они же гении! А ты им что сказал? «Ребята, не моя это музыка, не могу больше её делать». А где твоя музыка?!

– Придёт. Если надо будет.

– Если надо? Если надо?! Вот сейчас, когда надо телогрейку зашить – надо! Когда воду от ручья вёдрами таскать – надо! Когда из соседей одни волки – надо! И такую музыку надо, чтобы сразу нас отсюда унесла подальше и потеплее! Вот над этим работать надо или нет?

– Жить надо.

Лицо Ларисы побелело, она хватанула воздух, собираясь разразиться ещё одной тирадой, но вдруг замолчала и, медленно выдохнув, опустилась обратно на табурет.

– Знаешь, Саша, это уже слишком. Три года – это слишком. Молчание твоё и упрямство – слишком. Я не за тем из села уехала и за тебя замуж вышла, чтобы в этакой глуши пропадать. Спасаться мне надо от твоего «дара» и Степку спасать. А ты, если хочешь, оставайся здесь – плесневей, как гриб.

– Всякий гриб на месте хорош.

– И избавь нас от своих «премудростей». Сам ими утешайся и этнографов развлекай, если вдруг доберутся до тебя когда-нибудь. А мы в город уйдём, пока осень не наступила. Как раз к началу учебного года успеем попасть. И не в уездный интернат, а в нормальную школу! Нормальную, слышишь, мерзавец!..

Громкий шорох прервал слова Ларисы. Она обернулась, и увидела в пятнадцати шагах Степку в большой, не по размеру куртке и болотных, низко подвёрнутых сапогах, со стареньким ружьём за плечами. У ног сына лежали торока с подбитыми утками, на лице засохли брызги грязи, и между ними пробиралась одинокая слеза.

И только тогда Лариса заплакала сама.