Ниk Алеkc
По мокрой траве, на исходе лета (альтернативная реальность)
Глава 1. Тучи сгущаются
Волконский
“Дядя Паша, вы шпион?” – “Видишь ли, Юра…”
…Волконский проснулся именно в то мгновение, когда огромная фура фирмы “Вольво” протаранила его иномарку.
Проснулся, используя “штампованное” выражение, в холодном поту. Но в собственной постели и собственной городской квартире. Не поехал в поселок, где находился его коттедж. Не захотел рисковать – зимняя дорога, гололедица, метель…
Потащился на кухню, выпить воды. Ясно, что спать он лег, предварительно “приняв” энное количество “aqua vita”, хотя, была ли в этом необходимость? Ну да, разочаровался он в девочке, назвавшей его “шпионом” (и ведь в десятку угодила, плутовка, сама не подозревая о том), что с того? Не идеальна оказалась малышка. А кто идеален? Он сам идеален? Даже не смешно. Или это просто принцип “зеленого винограда” – дескать, не больно-то и хотелось, а в действительности – не с банкиром ему конкурировать, предпринимателю “средней руки” с сомнительным прошлым и выучкой диверсанта и шпиона. Не ему…
Девочка (нет, девушка, года двадцать два ей, как-то так) хороша, конечно, слов нет. Но, похоже, здесь как никогда удачно подходит поговорка: “Хороша Маша, да не наша”. Любопытно, а парень, с которым у нее, по ее же словам, “фактически гражданский брак”, догадывается или знает точно? Волконскому в общем был знаком тип мужчин, которые “закрывают глаза”, правда, до определенного предела. И мальчишка, которого он едва не сбил на дороге (по вине самого мальчишки) четыре года назад, совсем не походил на подобного “терпилу”. Этакий образ славного парня с открытым лицом и светлой улыбкой, влюбленного в свою “принцессу”…
“Ну, а мне-то что за дело?” – вкралась досадливая мысль. Этот “любовный треугольник” – вполне законченная фигура, вклиниваться в него смысла нет. Что с того, что девчонка его, Волконского, помнит? Память хорошая, что неудивительно. Натренирована изучением языков. Улыбалась призывно, в щечку чмокнула? Да уж, серьезно… Стиль у них такой, у красоток. Желание нравиться, подчас бессознательное. Как там в иронических стихах? “Сорок процентов из женщин – артистки…” Полноте. Не сорок, а все девяносто девять. А один процент просто слишком не уверены в себе, хотя… даже и этот процент нельзя исключить.
В общем, по себе надо рубить деревце. Шапку выбирать “по Сеньке”. Помнить, что, насколько бы ни была хороша Мария, спит она с тем, кто ей шубки песцовые дарит, а, может, и кое-что посерьезнее. Один, получается, спонсор, с другим – “для души”… что ж, вероломно. С точки зрения мещанской морали вообще непозволительно. Но он, Сергей, не моралист. И не ханжа.
И вообще, хватит ему дурака валять. Пора искать женщину для серьезных отношений. Может, даже попытаться создать семью… (“Абсурд”, подумал бывший (хотя бывают ли бывшими шпионы?) офицер ГРУ). Ну, хорошо, поправил себя Волконский, не семью, так хоть прочные, здоровые, гетеросексуальные отношения. И не с ненадежной и взбалмошной красоткой, вроде “феи” со снежниками на пышных волосах и лучистыми глазами, а… да. Прекрасные глаза, лукавые… Волконский начал проваливаться в сон (надеясь, что на сей раз кошмар вроде привидевшейся аварии на ночной дороге не приснится), и перед тем, как провалиться окончательно, все же увидел мысленно озорную улыбку плутовки. “Дядя Сережа, вы шпион?”
“Да ни в жисть, – побормотал Волконский в полусне, – Вообще ни разу…”
Соврал, как обычно.
* * *
Денис
Что-то мешало испытывать чистую радость…
– Это просто формальность. Мы и так давно вместе, – я словно оправдывался. Почему?
Что изменилось?
Ведь поначалу я испытал почти ликование. Почти эйфорию. Почти… ключевое слово.
Что-то мешало мне испытывать “чистую” радость.
…Тем вечером… той ночью… это было так волшебно.
А то, что “волшебно”, никогда долго не продолжается.
Настя сказала, что хочет быть только со мной. Что согласна официально оформить наши отношения (а я об этом уже, честно говоря, и не вспоминал. Ну, что изменилось бы, если б наших паспортах стояли штампы? Мы и так были вместе. Мы жили вместе. Мы всё делали вместе… за исключением тех дней (тех вечеров и тех ночей), когда она исполняла обязанности “переводчика-референта”, личного референта некой состоятельной персоны).
Так вот, она сказала, что там всё кончено. Что она уходит. Оттуда.
Что хочет быть только со мной. Что не хочет меня терять.
А для меня не существовало других девушек. Точнее, существовали… но где-то в сторонке.
…И вот, тем утром, после вечернего разговора, после нашего с Настей объяснения, после ее обещания (ее твердого обещания) остаться со мной и бросить того… как его назвать культурно? Цивилизованно? Покровитель? Спонсор?
…тем утром я открыл глаза и увидел, что она стоит у окна. Тонкая, длинноногая, с разметавшимися по спине и плечам роскошными темными, с золотистым отливом волосами, которые она не успела забрать в привычный хвост.
Повернувшая ко мне лицо. Такое красивое, такое близкое, такое родное лицо…
И в то же время – чужое.
Она не знала, что я проснулся. И поэтому смотрела на меня как-то отстраненно. Будто разглядывала. Будто что-то прикидывала.
Ее глаза, темно-серые с синим оттенком (который проявлялся лишь в особые моменты), никогда не были холодными.
Но в тот момент ее взгляд был именно холодным.
Так мне в то мгновение показалось.
Будто место той “вечерней” и “ночной” Насти заняла другая девушка. Девушка расчетливая и практичная. Прикидывающая сейчас, не совершила ли ошибки.
Может, не господина Горицкого ей следовало бросить, а меня – студента, будущего “айтишника”, “щенка” по меркам ее покровителя?
Потом это наваждение исчезло. Она улыбнулась, тепло и безмятежно, и я выкинул из головы то, что мне… привиделось? Наверняка привиделось.
Не могла же она на самом деле…
…Ощущение некой “неправильности” вернулось тем же днем. Когда я предложил Насте пойти к нашим (моей семье – матери, отчиму, младшей сестре) и объявить во всеуслышанье, что мы… да, женимся.
По ее лицу словно тень пробежала.
А потом она, не глядя на меня, сказала, что это – не лучшая идея. Что она уверена – моя мать этого шага не одобрит. Что она моей матери категорически не нравится (что было, впрочем, обоюдно).
И вообще…
Это “вообще” означало, что загвоздка не только в моей матери.
Настя категорически не хотела ни видеть, ни тем более общаться с моей младшей сестрой, Наташкой. Потому, что та была “ребенком с особенностями развития”.
Психическими особенностями. Отчего родители ее даже временно поместили в специнтернат, а сейчас держали дома, но под присмотром педагога-наставника (наставника именно для особенных детей).
Я Анастасию прекрасно понимал. Но “понимать” не значит “одобрять”.
И, разумеется, я обиделся. Хоть и старался не показывать вида.
…– Давай махнем на турбазу, хоть на пару -тройку дней, – предложила Настя словно бы в знак примирения, – На лыжах походим, то, се…
– Давай махнем, – согласился я.
Мне тоже не хотелось с ней конфликтовать. Ну да, она не собиралась подлизываться к моей матери, и что?
Настя всю сознательную жизнь прожила только с отцом. Ей наверняка отношения “дочки-матери” были глубоко чужды.
И Наташка… опять же, не все люди “толерантны” в отношении больных (психически больных) детей.
Словом, я решил: это мелочи. По большому счету ничего не значащие мелочи.
Главным было то, что Настя хотела по-настоящему быть моей.
Наивный дурень…
* * *
Анастасия
“И все-таки телефон не дадите?”
“Вы же сыщик, выясните сами…”
…Искорки в его прозрачных глазах. Улыбка – легкая совсем улыбка… но что она готова отдать за эту улыбку?
Кто еще умеет так же ясно улыбаться? Денис? Горицкий? (Вот об этом не надо. Не нужно – и всё. Не нужно. Пора оставить свой инфантильный фрейдизм. Пора прекратить видеть во взрослом (зрелом, состоявшемся) мужчине замену отцу.
Папа был другим. Совершенно другим, ясно? Практически диаметрально противоположным. Папа никогда на нее не давил (а Горицкий давит? Если и давит, то очень мягко…)
И вообще, не о нем речь.
Но эта улыбка… и эти прозрачные глаза. Эти насмешливые, эти ироничные, эти теплые глаза…
Почему она не дала ему номер своего телефона?
Да ответ очень прост. Прост до ужаса.
Как только это произойдет, она будет занята одним (и неважно, чем она станет заниматься в реальности) – ждать звонка. Ждать от него звонка.
А он не позвонит. Почти наверняка не позвонит. Как и раньше не стал звонить (когда она в действительности оставила свой номер… почти четыре года назад).
Нет.
Он был милым? Он беспрекословно пришел ей на помощь?
Он, кажется, ею заинтересовался (как мужчина может заинтересоваться хорошенькой девушкой двадцати одного года, в песцовом полушубке (от спонсора) и в “Ауди” (тоже от спонсора, точнее, покровителя. Солидного покровителя).
Многие интересовались. Ей не привыкать. Она давно выработала стойкий иммунитет к такого рода “интересантам”. И мастерски научилась их “отшивать”.
Только не его. Перед ним она беззащитна, как бабочка перед энтомологом. Как глупая молодая кошка перед вивисектором…
Абсолютно беззащитна.
Настолько беззащитна, что сама, как бабочка, села на край его “сачка”. Как кошка, потершаяся о ногу того, кто ее приманивает угощением.
Она сама его поцеловала. Пусть коротко, в щеку, но… сама же!
Стыд какой.
Он…
Он. Прозрачные глаза. Легкая улыбка. Очень приятные руки… (ладони теплые, не потные (упаси Бог!)), безупречные манеры (и никакой “манерности”, никакой нарочитости, что так присущи “кондовым” отечественным бабникам (ей ли не знать…). Голос мягкий, негромкий… манера речи хорошо образованного человека. Нет, блестяще образованного…
Она старалась разложить “на составляющие” свое впечатление от этого мужчины, тридцатилетнего (или даже чуть больше) мужчины, выручившего ее на дороге, хотя, казалось бы, что тут такого?
Если б не одно малюсенькое “но”.
Если б она не (влюбилась) “запала” на него гораздо раньше. В 17 дурацких лет. С самой первой короткой встречи…
Впрочем, тогда она отчетливо понимала – они встретились невовремя.
Он – вполне взрослый и состоявшийся. Она – школьница, пигалица.
Без шансов.
Сейчас все по-другому. Все очень по-другому.
Пигалицей она давно себя не ощущала. Напротив.
Дэн – ровесник, – зачастую ей казался мальчишкой…
Все тот же пресловутый “эдипов комплекс”.
Но ведь он тоже реагировал на нее по-другому.
Именно как на женщину. Молодую женщину, отнюдь не пигалицу.
А она отказалась дать номер телефона…
Почему?
Именно потому…
Потому, что он снова начал ей сниться.
Снова.
Его прозрачные глаза. И его легкая улыбка.
И его руки.
Будто в другой жизни всё у них было.
Будто в той жизни они были вместе.
И это пугало. Это пугало до дрожи.
* * *
…и сейчас, стоя у окна, она смотрела на безмятежно спящего Дэна, слегка недоумевая – что это на нее вчера нашло?
Разве он давал ей весомый повод к опасению, что бросит ее? Уйдет?
А даже если и уйдет, так ли это страшно?
Неприятно, да. Но она – по натуре самый настоящий интроверт, “злостный” интроверт, – сама себе не признавалась, что комфортнее всего себя ощущала с книгой в руках и молчаливым папой рядом (который тоже поглощен своими профессорскими бумагами и фолиантами).
То есть, практически одна.
И что Дэн за своим компом, что папа за рукописями – лишь бы к ней не слишком приставали.
И отвечали, когда ей хочется поговорить. Именно ей. А не наоборот.
…Телефон звякнул, прислав напоминание о запланированном ежемесячном походе в салон – эпиляция, прочие процедуры… Безупречность внешнего облика – негласное, но необходимое условие. Одно из условий ее связи с господином Горицким.
Ей не нужно было озвучивать такие вещи, она прекрасно все понимала и без намеков.
С Денисом она могла себе позволить пренебречь такой “ерундой” как педикюр (не говоря о фигурной стрижке “интимной зоны”), но отношения с солидным любовником требовали соблюдения определенных правил.
Тем более, что все процедуры оплачивал он.
И регулярный профессиональный уход за волосами, кожей, и профессиональный макияж… настолько профессиональный, что непосвященный и не заметит, решит, что она от природы обладает безукоризненной кожей, что она от природы так хороша, что и макияж не нужен.
Нет, не забавно.
Теперь, уйдя от Горицкого (расставшись со своим покровителем), оставшись с Денисом в качестве “законной жены” (как-то неприятно это произносить, даже мысленно), будет ли она столь же тщательно ухаживать за собой?
Ответ – нет. Попросту средства не позволят.
…Об этом тоже не надо думать.
И вообще хватит малодушничать. Хватит думать о том, что мать Дениса (эта закоснелая мещанка) однозначно ее не “примет”, что у него вдобавок умственно неполноценная младшая сестра (хорошо, хоть сводная…), что взгляд его отчима, когда устремлен на нее, Настасью, слишком уж “липкий”, даже грязный…
Нужно… а что нужно?
Перестать беспокоиться и начать жить, как и рекомендовал знаменитый шарлатан от психологии Дейл Карнеги.
И вообще, ухоженная шлюха шлюхой быть не перестанет.
А она именно шлюхой себя в последний год (после того, как не стало папы и даже раньше) себя и ощущала.
“Переводчик-референт”? Да не смешите. Горицкому ее знание языков и услуги референта (по-простому – помощника) нужны в самую последнюю очередь.
…И все же в салон она отправилась. В назначенное время. Подровнять концы волос, провести эпиляцию, прочие косметические процедуры…
Процедуры для содержанок.
* * *
Хорошая девочка Ира
“Фантастически невезучая девочка Ира”, вот что в глубине души даже не думала, а знала (точно знала) о себе 32-летний криминалист Ирина Смородина. Очень хорошая девочка – даже не со школьной скамьи, а пожалуй, с детсада.
Прилежная, послушная, старательная… безотказная.
В школе – почти отличница (почти, ибо математические дисциплины Ирине давались не без труда).
Что, впрочем, не помешало ей при должном старании поступить в вуз. На юрфак.
И, благополучно закончив учебу, устроиться на работу в прокуратуру, в отдел криминалистики.
Право, чем плохо?
Младшая сестра без зазрения совести так Иру и называла – “карьеристкой”.
Сама сестрица если и “делала карьеру”, то исключительно на поприще “образцовой домохозяйки” – трудяга-муж и двое смышленых “короедов”.
Ирин же опыт на стезе так называемой “личной жизни” был не слишком богатым… но определенно горьким.
…С Игорем они по-настоящему сошлись в самом начале третьего курса. Ира, считавшая себя “серой мышкой” (волосы мышиного цвета, невысокая (и, увы, склонная к полноте, особенно в бедрах) фигурка и совсем непримечательное (заурядное, по ее мнению) лицо.)
Разумеется, Ирина была к себе несправедлива. Ее вполне можно было назвать симпатичной, даже миловидной, однако, комплексы…
Посему внимание яркого и отнюдь не закомплексованного парня ей польстило.
О том, что ее отношения с Игорем являлись, ни много, ни мало, самым настоящим симбиозом, Ира осознала много позже.
Она охотно помогала ему с рефератами, курсовыми и даже “шпорами” на экзаменах, он оказывал ей знаки внимания, баловал подарками (пусть маленькими, но, как известно, дорог не подарок…), водил по кафешкам и в кино.
Когда отношения стали по-настоящему близкими, неопытная Ира очень быстро “попалась”. Игорек восторга не выказал, однако, повел себя как “порядочный человек”, и молодые, сыграв довольно скромную свадьбу, переехали в квартиру покойной Ириной бабушки.
А на шестом месяце беременности случилась “катастрофа”. Ира неловко упала на обледеневшем участке тротуара и… ребенка сохранить не удалось.
Тем не менее, с Игорем развелись не сразу. Протянули еще два года, хотя уже было понятно – расставание – лишь вопрос времени, слишком уж они были разными.
Инициативу проявил молодой муж. Просто в один прекрасный день не пришел ночевать, а спустя трое суток, в течение которых Ирочка успела “поставить на уши” всю родню (как со стороны мужа, так и со стороны жены), явился, как ни в чем не бывало, заявив, что “встретил свою Судьбу”.
“Судьба” весила под центнер (как впоследствии убедилась Ирочка), была старше Игоря на пять лет (по его словам. По мнению самой Иры, на все десять) и занимала немалый пост в городской адвокатуре.
Что Игорька, без сомнения, в ней и привлекло.
Когда молодой муж начал мямлить, что им с Ирой “не обязательно” расставаться насовсем, что они могут встречаться (“Встречаться, ха!” – мысленно хмыкнула Ира) время от времени, что “любовь не ржавеет”, она, ненадолго отступив от имиджа “хорошей девочки”, закатила ему звонкую оплеуху и выставила несостоявшегося “казанову” за дверь уже бесповоротно.
…После развода женихи, увы, косяками к симпатичной криминалистке не повалили, зато повалили сомнительные личности – как правило, женатые и с детьми, а те, что были холосты, обычно представляли собой столь жалкое зрелище, что… уж лучше женатые.
Подруга Иры – Лариска, сама дважды “разведенка”, – советовала “не вешать нос и продолжать поиски”. Ира в ответ на эти увещевания только кисло улыбалась – где искать? В Интернете, кишащем извращенцами, мошенниками и просто – фейковыми личностями?
Среди сослуживцев, большая половина которых была безнадежно и прочно жената, а вторая (меньшая) половина предпочитала проводить досуг в обнимку с бутылкой, “снимая напряжение”?
Тем не менее, Ларке удалось затащить Ирочку в дорогой салон, где она, наконец, решилась превратиться в полноценную блондинку.
– Тебе чрезвычайно идет, – заверила Иру подруга.
Та в очередной раз окинула взглядом себя с непривычно светлыми, с золотистым отливом волосами и подумала, что Лариса, пожалуй, на сей раз права.
– Лишь бы не мозги блондинки, – пошутила Ирочка, надеясь, что психологи, утверждая, что человек должен нравиться прежде всего самому себе, тогда и другим станет нравиться, правы.
…Радость была чуть подпорчена невовремя явившейся в салон длинноногой девицей с настолько безупречной и яркой внешностью (огромные синие глазищи на нежном личике, роскошные темно-каштановые волосы длиной до середины спины, песцовый полушубок и чрезвычайно изящные сапожки (итальянские или австрийские)), что Ира опять ощутила болезненный щипок со стороны своего комплекса неполноценности.
– Такой мне все равно не стать, – пробормотала Ирина.
Подруга поймала ее взгляд, устремленный на красотку (от силы, лет двадцати) и презрительно фыркнула:
– Содержанка.
– Ты-то откуда знаешь? – досадливо отозвалась Ира (слишком уж слова подруги походили на неприкрытую зависть).
– А… как-то мельком услышала от девчонок в салоне. Папик у нее то ли крутой коммерс, то ли банкир…
– Папик?
Подруга посмотрела на Иру с насмешливым удивлением.
– Не знаешь, что ли? Ну, спонсор. Любовник, по возрасту годящийся в отцы. Иными словами, папик.
Ира кивнула. Словцо звучало откровенно погано. как-то липко и пошло.
– А мы с тобой сильные и независимые, – закончила подруга свою неоригинальную мысль.
На что Ира лишь кисло улыбнулась.
* * *
По закону подлости (хотя впоследствии она могла бы сказать, что судьба на сей раз проявила не подлость, а благосклонность) Ирине выпало суточное дежурство через неделю, и именно в день ее дежурства произошло очередное ЧП (взрыв (или, выражаясь “толерантно”, хлопок) в здании, где располагался головной офис довольно крупной торговой фирмы). Когда следственная бригада прибыла на место происшествия (место преступления), там уже находились несколько человек.
Ире бросился в глаза высокий и довольно молодой (не старше тридцати пяти) мужчина в дубленке, но без головного убора и с такой соблазнительной, затянутой в американские джинсы, филейной частью, что ей кровь бросилась в лицо.
“Идиотка”, – мысленно обругала себя Ира. Вот что значит одинокая баба – пускает слюнки при виде любого мало-мальски породистого самца…
“Самец” поймал взгляд Иры, который она не успела вовремя отвести, и ей показалось, что в его светлых глазах мелькнули насмешливые искорки.
Впрочем, скорее всего действительно показалось. Лицо его (с правильными и немного резкими чертами) было абсолютно серьезным, даже мрачным.
– Босс? – поинтересовалась Ирочка у своего сослуживца, Горовца.
Тот хмыкнул.
– Смотря как посмотреть. Это Волконский, босс того охранного агентства, с которым у фирмы был заключен договор. Никому не пожелаю такой “головной боли”… впрочем, этот вывернется.
Ира более заинтересованно (хоть, разумеется, исподтишка) окинула взглядом спортивную фигуру руководителя охранного агентства. Странно, но он нисколько не походил на солдафона (каковыми Ира обычно представляла работников подобных структур).
– Не похож на бывшего военного, – вскользь заметила Ирочка.
Горовец фыркнул.
– А он и не военный. Он бывший то ли “фейс”, то ли “грушник”… точно не знаю. Что, приглянулся? Он, кстати, не женат…
– Иди к черту, – огрызнулась Ира, доставая все необходимые инструменты для работы на месте преступления. И больше не отвлекаясь на “интересных незнакомцев” в полушубках и узких джинсах. С насмешливыми светлыми глазами.
…Человек с княжеской фамилией сам подошел к ней, когда Ирочка, практически закончив работу, отошла в сторонку перекурить.
Не успела сунуть в рот сигарету, как ухоженная (что наблюдательный криминалист не могла не отметить) мужская рука поднесла к ее “Винстону” зажигалку.
– Устали? – голос звучал мягко, но отнюдь не слащаво. Не так, как обычно звучат голоса прожженных бабников отечественной кондовой закваски.
Ира неопределенно пожала плечами.
Он смотрел на нее без усмешки, но во взгляде серо-зеленых глаз определенно было что-то ироничное.
“Только не говори, что это не женская работа”, – подумала Ира.
– Я, кстати, Сергей, – сказал мужчина, – Волконский. Агентство “Феникс”.
– А… – Ира кивнула, – Очень приятно, – и после секундной заминки тоже представилась, – Ирина Смородина, криминалист.
Подала руку. Волконский осторожно пожал ее пальцы.
– Не хотите после работы посидеть в кофейне? Тут, за углом, есть приличное заведение, – и, сверкнув короткой белозубой улыбкой, добавил, – Обещаю не охальничать.
Ире так понравилось архаичное словцо, что она, в свою очередь, не сдержала смешка.
А в мозгу очень кстати зазвучал сексуальный баритон молодого Максима Леонидова: “Если он уйдет – это навсегда, так что просто не дай ему уйти…”
* * *
Ника (можно просто Вероника)
Что тут скажешь? Нужно быть полной дурой, чтобы влюбиться в парня подруги (бывшей подруги, так и что?), и вдвойне дурой, чтобы на что-то здесь рассчитывать, поскольку…
– Подожди, Ник.
Ника остановилась. Большинство студентов уже разошлись по аудиториям. Они с Настей остались наедине, с глазу на глаз.
– Ну что? – не хотела даже глаз поднимать на эту лицемерную стерву. Кем она прикидывается? После того, как Любаша (староста их курса) раззвонила “по секрету всему свету,” с кем Стаська в действительности время поводит, кому “скрашивает досуг” и обеспечивает сопровождение (иными словами, эскорт), Вероника изменила мнение о подруге на диаметрально противоположное.
Ладно, каждая девушка устраивается по своим способностям и возможностям, Вероника, в конце концов, не ханжа и, будь у нее такие же внешние данные, возможно, подходила к парням с совершенно другими мерками…
Но Дэн, Денис с его светлой улыбкой, его лучистыми серыми глазами, с его добротой, и вообще практически идеальный Дэн, разве он заслуживает такого отношения?
– Я знаю, как ты относишься к Денису, – сказала (эта лицемерная стерва) Настасья, и в ее взгляде Нике даже померещилось что-то, похожее на сочувствие (отчего она еле удержалась, чтобы не вцепиться в рекламно уложенные патлы и как следует повозить бывшую подругу лицом по паркету).
– И что? – буркнула Вероника.
Настенька чуть прикусила нижнюю губку. У любого другого эта привычка выглядела бы дурной, только не у Воронцовой. У нее эта привычка выглядела сексуально.
– Я думаю, это все же не повод нам с тобой враждовать.
Ника промолчала. Что можно ответить на очевидную глупость? Она действительно так думает, или только прикидывается дурочкой?
– И кстати, – голос Настеньки похолодел. Ясно, только прикидывалась. – Мы собираемся оформить отношения официально.
– Что? – Ника задохнулась, будто получила удар под дых. Удар действительно получился. Ментальный удар.
Удар по ней, Веронике. По ее дурацкой мечте, что когда-нибудь Дэн ее все-таки заметит, когда-нибудь оценит…
Слепец.
– Мы собираемся пожениться, – спокойно сказала Настя, – Нравится тебе это или нет.
И повернулась, уже не глядя на бывшую подругу, стала подниматься по лестнице, ведущей к аудитории, где у них должна была состояться лекция, а препод по обыкновению задерживался.
…Кое-как Нике удалось высидеть две пары (не сорваться на истерику), потом она не выдержала и позвонила Денису.
– Мы можем встретиться?
– По поводу? – спросил Дэн скучным голосом.
Собственно, разговор можно было не продолжать.
Однако, Вероника сделала еще попытку.
– Ну… по поводу нас…
– Ник, извини, я сейчас должен бежать на тренировку, – сказал Денис с плохо скрытой досадой, – Давай в другой раз, хорошо?
Другого раза не будет, поняла Вероника.
Вообще не будет никакого раза. Он по-прежнему слепо привязан к своей вероломной стерве, слушает только ее и верит только ей, и не подействуют на него никакие слова, никакие увещевания…
Ника знала. Это ведь была далеко не первая ее попытка что-то ему втолковать, как-то вразумить…
Нет. И слушать не станет.
Слепец.
* * *
Денис
…Я и так отлично знал, что Вероника может мне рассказать, о чем поведать.
Это, собственно, все знали.
Включая моего лучшего друга Саньку, которому я не собирался рассказывать о своих подозрениях в отношении Насти от слова “вообще”, если б не его простодушная (до идиотизма) Света, девушка-художница (творческая натура, ага) как-то не ляпнула в компании, что у моей девушки, надо полагать, “крутой папочка”.
Папочка, так и сказала.
Мне, конечно, кровь бросилась в лицо.
Просипел: “С чего ты решила?”
И тогда она (простая как три копейки) рассказала, из какой “тачки” выходила Настя и с кем под руку (блин, под руку!) направлялась на выставку французских импрессионистов, куда сама Светка попасть не могла, разве только по особому приглашению.
Что я мог на это ответить? Делая вид, что не замечаю многозначительного Санькиного взгляда, промямлил, что та, видимо, “просто обозналась”.
А Светка фыркнула – дескать, ей ли, профессиональной художнице (без пяти минут), спутать мою Настасью с другой такой же красоткой…
После чего Санька врезал ей ногой по голени и вытащил из комнаты, не иначе, с целью “сделать внушение” (на тему разговоров в доме повешенного о качестве веревок).
Ну а я, само собой, остался сидеть как оплеванный.
Ибо прекрасно знал, кого могли принять за ее отца (тогда как реально ее отец к тому времени уже год как скончался в возрасте шестидесяти трех лет).
…И вот, таким образом, окольными путями, я регулярно узнавал, с кем моя девушка помимо меня…
Конечно, неспроста. Конечно, не задаром.
Еще был. Не-отец ее официально оформил своим переводчиком-референтом. С положенным окладом.
…Почему я терпел? Почему ее не бросил? Почему хотя бы не разобрался с ней “по-мужски”?
А смысл?
Я просто не хотел ее потерять.
Вот такой элементарный ответ на вопрос “Почему?”
* * *
Поездка на турбазу (с хождением на лыжах и проживанием в отдельном уютном “бунгало”) была испорчена сразу же, в первый день, с первого похода по лыжне (точнее, первым же спуском с довольно крутого склона).
Я только успел крикнуть Насте “Осторожно!”, как она грохнулась. Классически упала. На бок. И потянула лодыжку. Так сильно растянула, что на обратной дороге я вынужден был тащить на себе и наши с ней лыжи, и ее, повисшую на моем плече.
Когда мы, наконец, доковыляли до своего бунгало, Настя немедленно растянулась на кровати, не раздеваясь. Шипя и шепотом ругаясь (исключительно цензурно, нецензурных слов я от Настеньки не слышал никогда), стала растирать распухающую лодыжку.
Я нашел в сумке спортивную мазь (захватил с собой, как знал – что-то случится) и эластичный бинт.
Занялся ее ногой.
Ощутил ее пальцы на своем затылке. Ее ласкающие прикосновения. Поднял голову. Она смотрела с улыбкой. Своей особенной улыбкой, которую использовала в особые моменты.
Разведение огня в камине и глинтвейн отложили на “потом”. “На потом”, а после уж “на фиг”.
И все было бы хорошо, все было бы просто замечательно…
…пока в какой-то момент мне не пришло в голову, что ведь ее ухоженные, идеально гладкие ножки, и педикюр, и все прочее, чего затрагивали процедуры в салоне, где она регулярно проводила куда больше времени, чем, мне казалось, ей было необходимо, всё это, по большому счету, делалось не для меня.
Всё это делалось для знатока французских импрессионистов. Кого несведущие дурочки вроде Светки принимали за ее отца (ввиду его “почтенного” – “за сорок” – возраста).
…Настя всегда очень тонко чувствовала мой настрой.
И тут что-то почувствовала. Немного от меня отодвинулась. Уже не улыбаясь.
– Что опять не так, Денис?
Голос у нее похолодел. Да и Денисом она меня называла далеко не всегда. Обычно я был для нее Дэном, Дэнни, а интимные моменты – “тигренком”.
– Все нормально, – буркнул я.
– Знаешь, все еще можно и переиграть, – сказала она спокойно, – Ты можешь забрать из загса наше заявление и заново подать… к примеру, с Вероникой.
– При чем здесь она? – я ощутил досаду. Похоже, Настя попросту “переводила стрелки”.
– Ну, она-то тебе вряд ли когда-нибудь даст повод для ревности, – Настя слегка усмехнулась. Как-то зло усмехнулась. И холодно.
– Не говори ерунды.
– Если ты продолжаешь меня в чем-то подозревать, то лучше не продолжать.
– Ты действительно… его бросила? – знала бы она, каких усилий мне стоило это озвучить…
– Иди ты… – она резко встала, но тут же охнула и схватилась рукой за угол столика, – Черт! Нашел время выяснять отношения, когда я охромела! – в ее глазах было нечто среднее между злостью и смехом, и я оттаял. Я ощутил как никогда остро, как сильно ее люблю… и…
В общем, конфликт был снова спущен на тормозах. Как обычно.
* * *
Ира
“Так что просто не дай ему уйти…”
“А ты думаешь, в сказку попала?” – вспомнила Ирочка популярный в соцсетях слоган.
Да. Именно так она и думала.
С самой первой встречи. Точнее, с того “свидания” в кофейне, где Ира заказала себе только чашечку латте, а пирожное перед ней поставил он.
Причем, одно из самых ее любимых. Со свежими ягодами и взбитыми сливками.
– Очень надеюсь, что вы не на диете.
Ира ощутила, что готова покраснеть как школьница. Скрыла смущение за усмешкой.
– Только что собиралась начать.
В его зеленоватых глазах тоже мелькнули смешливые искорки.
