Фридрих Незнанский
Поражающий агент
Чепыжный вытер лицо и пробормотал:
– Маршрутная сеть компании была… скорректирована в связи с введением в Европе ограничений по шумам и эмиссии.
– Это еще что такое?
– Такое новое правило.
– И насколько новое?
– В Европе оно с 1 апреля 2001 года действует. Почти год. И поверьте, это не шутка.
– Что из него следует, из этого правила?
– Что самолеты, не отвечающие этому международному стандарту – по шуму и эмиссии, должны быть выведены из регулярного расписания. Ту-134 и Ил-86 не отвечали.
– Почему же вы не выводили их раньше? Сразу после 1 апреля?
– А мы выводили, выводили! Но поймите, речь идет ведь о международном стандарте. А у нас столько лет были свои собственные, не так-то просто сразу перестроиться. Но Ту-134 и Ил-86 были выведены «Аэрофлотом» из регулярного расписания европейского направления еще год назад. Хотя, конечно, это не совсем точно. Прежде всего выведены из регулярного расписания самолеты Ту-134, а Ил-86 остались на рейсах, скажем, в Сочи, Симферополь и Турцию.
– В Южную Корею.
– Простите?
– Вы слышали, что я сказал.
– Ваши слова имеют какой-то подтекст? Относительно этой катастрофы в Шереметьеве-2? Какая трагедия…
– Послушайте, Валентин Степанович, мы сейчас одни, так что позвольте вам сказать откровенно, что я думаю – не как представитель Генпрокуратуры, а как обыватель, который тоже иногда летает самолетами «Аэрофлота».
Валентин Степанович польщенно осклабился от такого доверия.
– Я думаю, – сказал Турецкий, – что вам глубоко плевать на эту трагедию, как вы изволили выразиться. Я только не понимаю, почему вы не рыпались почти год, а сейчас вдруг засуетились. Но я это выясню.
– Не понимаю суть ваших претензий, – деланно возмутился Чепыжный. – Между прочим, наша компания вообще вынуждена была отказаться от целого ряда рейсов, где приемлемым был только самолет Ту-134. Ту-134 работали в направлениях с небольшим потоком пассажиров – Любляна, Братислава, Дублин…
– Я спрашиваю последний раз, перестаньте юлить. Когда вы дали команду поменять самолет? Ведь я же узнаю это сам, лучше не злите меня, не вставляйте палки в колеса.
Чепыжный молчал, уставившись в пол.
– Ну?!
– Позавчера…
– Значит, за сутки до полета… Я, конечно, не специалист, но уверен, что это сделано против всех правил. Самолет, который повезет полтораста человек за много тысяч километров, вдруг достают с антресолей и запускают в рейс.
– Да что вы! Была тщательная техническая проверка…
– Заткнитесь лучше! И как вам только удалось это провернуть… Впрочем, что я говорю – как удалось. Ясно, как удалось – вы же член совета директоров Шереметьево.
Утром Турецкий заглянул в кабинет к стажерам. Федоренко не было, но на его столе дымилась чашка. Турецкий взял лист бумаги, лежавший поверх целой кучи других таких же.
Жертвы авиакатастроф.
Число погибших в авиакатастрофах (общемировой показатель):
1996 – 1614 человек
1997 – 1227
1998 – 1115
1999 – 628
2000 – 1046
Количество погибших пассажиров на миллион пассажиро-километров:
1996 – 0,05
1997 – 0,04
1998 – 0,035
1999 – 0,02
2000 – 0,025…
Тут как раз Федоренко и появился.
– Сан Борисыч, я нашел доклад Французского бюро по расследованию авиакатастроф…
– Вижу уже, – хмуро сказал Турецкий. – А почему здесь прошлого года нет?
– А это, между прочим, самое интересное. Оказывается, они результат подбивают только год спустя: надеются, что вдруг кого-то найдут еще.
– Как это? Если вдруг люди не погибли, а их инопланетяне украли? – Турецкий вспомнил вчерашнюю дочкину остроту.
– Вроде того. Оказывается, до сих пор бывает, что самолеты бесследно исчезают, вроде как в Бермудском треугольнике.
– Да ладно заливать.
– Ей-богу. Вот например. Полгода назад исчез самолет эквадорской авиакомпании, девяносто два человека на борту. Вылетев из эквадорской столицы, он через час связался с аэропортом Тулькана и запросил разрешения заходить на посадку. Больше экипаж на связь не выходил, а самолет исчез с экранов радаров. Неслабо? Тогда его так и не нашли. А вот месяц назад обломки самолета обнаружили в кратере потухшего вулкана, на границе Эквадора и Колумбии.
– Хм… кто ж его туда засунул?
– Вот и я о том же! А вообще, оказывается, самолет – чуть ли не самый безопасный вид транспорта. Только поездам чуть-чуть уступает.
– Да ты спятил. То и дело же они бьются! Раньше никогда такого не было.
– Раньше у нас информации об этом не было, – веско сказал Миша. – Да вы сами посудите. За весь двухтысячный год погибло две тысячи человек. Да только в Москве на машинах больше бьется, разве не так?
Уел, стервец, подумал Турецкий, но в педагогических целях промолчал.
– Ладно, эрудит, что с нашими пассажирами, выяснил? Которые из четырех покойников настоящие?
– Пока нет, – несколько потускнел Миша.
– Так не отвлекайся!
И Турецкий пошел к Меркулову докладывать о вчерашнем. Там его ждал сюрприз. У Меркулова сидел фээсбэшный полковник Иванчук. Турецкий попытался скрыть удивление и досаду, но не был уверен, что это удалось.
– А мне вот жалуются на вас, Александр Борисович, – без тени улыбки, подчеркнуто официальным голосом сказал Меркулов. – Не желаете, говорят, сотрудничать с нашими славными чекистами.
– А пусть, Константин Дмитриевич, наши славные чекисты пойдут куда подальше, – не слишком задумываясь, брякнул Турецкий.
У Иванчука вытянулась физиономия, а Меркулов, насколько его Турецкий знал (а знал он его хорошо), остался доволен.
– П-позвольте, – возмутился Иванчук. – Но вы же сами встречи со мной вчера добивались, это же ваша инициатива была!
– Моя, – согласился Турецкий. – Мы встречались в ресторане «Пушкинъ», если не ошибаюсь. Я посмотрел, какой у вас аппетит, и на этом интерес к вам потерял. – Фраза была явно двусмысленная, Иванчук побагровел. Но, надо отдать ему должное, быстро взял себя в руки и сказал подчеркнуто официальным тоном:
– Мне кажется, мы могли бы здорово сэкономить время, занимаясь каждый своим направлением, как я уже вчера предлагал Александру Борисовичу, он – технической версией, я – террористами.
Турецкий раскрыл папку, которую держал на коленях, и достал оттуда лист бумаги, на котором в два столбца были выписаны четыре фамилии:
Якимчук Степаненко
Гуринович Уланов
– Которые настоящие? – спросил он у Иванчука. – Первые, надо полагать. Они ведь в том списке, который вы так хотели получить. Вот он, пожалуйста. – Турецкий протянул ему пять скрепленных листов. – Начальство замучило, да? Утечка и все такое? Сочувствую.
Иванчук сначала побелел, потом снова покраснел.
Меркулов сидел внешне совершенно невозмутимый, но на самом деле откровенно забавлялся спектаклем.
– А насчет экономии времени вы правы, конечно, – продолжал Турецкий. – Поскольку мы уже сутки пытаемся установить, кто они были такие, то лучше скажите, что знаете. Вот вам и экономия времени.
Иванчук насупленно молчал. Видно, ничего не мог решить. Его неожиданно выручил Меркулов.
– Полковник, – сказал Меркулов, – вы предлагали разделить следствие по версиям. Себе хотели взять террористическую. Значит, эти двое мужчин, которых вы хотели закамуфлировать, имеют к ней непосредственное отношение. Давайте начистоту, кто они?
Ответ был не совсем ожиданный.
– Это женщины, а не мужчины, – сказал Иванчук. – Светлана Гуринович и Ольга Якимчук. Бывшие биатлонистки. Снайперши. В Чечне воевали. В Югославии. Потом снова в Чечне. Я за ними три года гонялся. Вот нашел наконец, пожалуйста.
Турецкий слегка обалдел от такой информации. Неужели все-таки террористическая версия?
Меркулов хладнокровно поинтересовался:
– Они что же, под своими именами летали? Почему вы уверены, что это именно они?
– Мы взяли человека, который документы для чеченцев изготавливал. С его слов составили список таких липовых паспортов. Там сотни полторы получилось. На весь самолет бы хватило. В числе прочих были эти – Якимчук и Гуринович. Девицы родом из Белоруссии, может, ностальгия замучила, черт его знает, но взяли они себе именно такие фамилии.
– Но откуда вы знаете?! – не выдержал Турецкий. – Так можно пальцем в небо попасть. С чего вы взяли, что это они? Я же видел останки пассажиров, там мало что определить можно. Идентификация тел в таком состоянии может занять недели. А вы ведь уже вчера были уверены, что…
– А съемка в аэропорту на что? – хмуро бросил Иванчук. – Там видеокамер натыкано – на каждом углу. Они это, я проверил.
– Ну, блин, дела! – возмутился Турецкий. – У вас террористы среди бела дня на борт самолета поднимаются, вы их знаете в лицо, знаете пофамильно и ничего не можете сделать! Куда мы так придем?!
– Законы менять надо! – заорал в свою очередь Иванчук. – В израильском Бен-Гурионе пассажиры проходят четыре барьера контроля безопасности. Четыре! Всех досматривают спецнаблюдатели, составляют психологические портреты! Дальше пассажиры проходят через рентгеновские ворота. Там ни одна букашка не прошмыгнет, не то что какой крупный зверь! При малейшем подозрении могут раздеть пассажира на контроле буквально догола! А у нас что?!
– А что у нас?! – взвился Турецкий. – Колючей проволоки не хватает – всю страну обмотать?!
– Товарищи офицеры, – сказал Меркулов, – брэк.
– Что будем делать? – Турецкий как ни в чем не бывало повернулся к нему.
Меркулов, как всегда, соображал молниеносно.
– Полковник, – спросил он фээсбэшника, – а на тех аэропортовских пленках Якимчук и Гуринович были одни, их никто не провожал?
– Увы.
– Понятно. Ну что ж, Александр Борисович, я думаю, стоит принять предложение ФСБ и сконцентрироваться только на технической версии. Ну а вы уж, полковник, не зажимайте информацию, пожалуйста, – к прессе она не уйдет, можете не сомневаться. Теперь вам скрывать нечего. Мертвые не кусаются, как говорил Билли Бонс.
Турецкий оставил Константину Дмитриевичу свою папку, главное содержимое которой составляли сведения о вчерашних водных процедурах – неформальном допросе господина Чепыжного. Он с удовольствием рассказал бы об этом сам, так, в сущности, и намеревался сделать – но не при фээсбэшнике же.
Взъерошивая волосы, Турецкий прошел в свой кабинет. Чтобы успокоить нервы, включил ноутбук, решил проверить почтовый ящик. Одно письмо. Вроде рекламная рассылка, ну и ладно.
«Если у вас пропала собака, вы найдете своего пропавшего друга гораздо быстрее, если подумаете об этом заранее. Не дай вам Бог пережить такой стресс, но ситуации бывают разные…»
Турецкий даже вспотел. Украдкой посмотрел по сторонам, хотя кто же тут еще мог быть, в его собственном кабинете. Неужели перст судьбы?
– Ну-ка, ну-ка…
«…Даже самая послушная собака в неожиданной ситуации со страху может сигануть в неизвестном направлении. Сделайте элементарную вещь – закрепите каким-нибудь образом на ошейнике номер телефона. В магазинах продаются закручивающиеся капсулы, но здесь два минуса: человек, нашедший собаку, может не догадаться ее раскрутить и второе – они имеют тенденцию раскручиваться сами. Обратитесь в фирму, где делают гравировки или медальки, – за небольшую плату вам сделают металлическую нашлепку или медальку к ошейнику».
– Это мне, блин, надо медальку, – вспылил Турецкий. – К ошейнику!
Со злостью отключил компьютер. Вышел из кабинета и зашел в соседний, рявкнул:
– Следователь Федоренко!
– Это я, – удивленно поднимая глаза, сказал Миша.
– Отставить поиски истинных личин Гуриновича и Якимчука. Их хладные тела меня больше не интересуют. Займись обработкой технической информации. Установка такая: самолет рухнул сам. То есть либо отказ техники, либо ошибка пилотов.
– Сан Борисыч, – жалобным голосом сказал Миша. – Но так же нельзя!
– Что такое? – удивился Турецкий.
– Ну смотрите сами: вы мне даете поручение, я пытаюсь его выполнить, тут вы появляетесь и командуете: отставить. И даете новое поручение. И так уже второй день. Я в результате так ничего не сделаю!
– А ты привыкай, Михаил. В Генеральной прокуратуре только таким образом и работают. – Ты на завод-изготовитель звонил?
– Само собой. Все Ту-154 выпускаются в Самаре, на заводе «Авиакор». Там есть такой человек – главный инспектор, с которым по таким поводам надо разговаривать. Так вот с ним бесполезно разговаривать. Он по поводу любой катастрофы говорит так: «Все параметры – условия полета, высота, продолжительность полета – и последствия взрыва говорят о том, что это не техническая неполадка». А вообще, по мнению специалистов, взрыв по техническим причинам на борту самолета может произойти только в том случае, если было возгорание или короткое замыкание в электропроводке. Однако и то и другое не может моментально привести к взрыву. О пожаре или замыкании пилот, как правило, успевает сообщить на землю.
– Миша, еще раз тебе говорю: о теракте забудь. Наше дело – техническая версия. Копай глубже. Ладно, я поехал, если что – звони мне на мобилу. Будут меня спрашивать – не знаешь, где я.
– Так я и не знаю.
– Я еду в аэропорт имени графа Шереметева.
Когда до Шереметьева-2 было еще минут двадцать езды, позвонил Грязнов. Вместо приветствия он сказал:
– Так, я не понял, а где спасибо?
– За вчерашнее? За баню? – спохватился Турецкий. – Спасибо, Славка, большое пионерское спасибо!
– То-то же. Значит, получилось? Ну я рад. Слушай, Саня, чего скажу. Стадо бизонов бежит со скоростью самого медленного бизона. Охотники охотятся на самых медленных бизонов. Из-за этого все остальное стадо бежит быстрее. Так и с алкоголем: алкоголь убивает самые медленные и слабые клетки в организме. Из-за этого весь организм начинает работать быстрее и лучше. Соображаешь, что к чему?
– Слава, рабочий день же только начался…
– А у меня он ненормированный, скучный ты человек, Турецкий. Ну ладно, я потерплю до вечера, бывай.
Через несколько мгновений Грязнов позвонил снова:
– Санек, прости, совсем забыл! Мне сегодня Меркулов чудный анекдот рассказал. Подходит Герасим к капитану «Титаника» и говорит: «Собачку на борт не возьмете?»…
Турецкий ехал в Шереметьево-2, чтобы поговорить с директором аэропорта господином Ивановым. Хотя можно было, конечно, вполне вызвать его на допрос в Генеральную прокуратуру, о чем Турецкий не преминул заметить господину Иванову в телефонном разговоре, так что пусть ценит хорошее к нему отношение. И никуда не выходит из своего кабинета, пока к нему не заявится старший советник юстиции, старший следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры РФ собственной персоной.
На самом деле, Турецкий ехал в Шереметьево несколько по иной причине, в чем и сам себе пока не признавался.
Километров за пять до аэропорта он остановился возле голосовавшей молодой женщины, остановился единственно потому, что у нее немного шевелилась сумка. Это было импульсивное движение, но оно имело далеко идущие последствия. Когда та, не переставая благодарить, устраивала сумку на заднем сиденье, Турецкий спросил:
– Кто у вас там?
– Где?
– В сумке.
– Вы заметили? – удивилась женщина. – Надо же. Не бойтесь, не бомба. Карликовый пудель.
– Ага, – сказал Турецкий. – Далеко летите?
– Да так, не слишком.
– Дело ваше. А трудно с собакой лететь?
– Что же трудного, – удивилась пассажирка. – Я всегда с ней путешествую.
– Ну это, наверно, неуютно. Разве можно себя комфортно чувствовать, когда сам сидишь в салоне, а собака – в багажном отделении?
– Почему это – в багажном? Ничего не в багажном. На коленях она у меня сидит. Правда, в клетке.
– Разве собак не сдают в багаж? – удивился теперь Турецкий. – Мне казалось, что так это делается. Скотчем пасть обмотают, чтоб не тявкала и – в багаж.
Пассажирка как-то странно на него посмотрела и сказала:
– Слушайте, может, вы меня высадите?
– Почему? Разве вы не спешите?
– Я не знаю, но… – замялась она.
– Тут немного осталось, потерпите, – успокоил Турецкий. – Я не буду вас скотчем обматывать.
Через несколько минут действительно подъехали к Шереметьеву-2. Турецкий выпустил пассажирку, не взял с нее денег, чем привел ее в еще большее замешательство, и припарковался на стоянке для служебного транспорта.
Теперь планы несколько скорректировались. Турецкий побродил по зданию, зачем-то поднялся на второй этаж, но так и не нашел того, что искал. Выпил в буфете кофе, съел бутерброд, сходил в туалет, затем спросил у проходящего мимо секьюрити, где расположена служба, контролирующая провоз домашних и не очень домашних животных. Секьюрити, дюжий детина, внимательно посмотрел на Турецкого и сказал:
– А вам зачем?
– А вам зачем? – в свою очередь сказал Турецкий. – На вопрос ответить можете?
– Могу. Пойдемте, я вас провожу.
Они спустились на первый этаж, прошли мимо всех терминалов, свернули в какой-то тусклый коридор и, наконец, вошли в помещение, где сидели три человека. Двое были в камуфляжной форме, а третий – в штатском. Он их за что-то отчитывал. Когда Турецкий вошел, штатский стоял к нему спиной.
– Вот, – сказал тот секьюрити, что привел Турецкого. – Поймал. Чего-то вынюхивал.
Турецкий разочарованно сообразил, что теряет время. Но тут штатский обернулся к нему, и Турецкий узнал Лебзяка – начальника службы безопасности аэропорта. Они виделись накануне. Лебзяк молча посмотрел на своего бдительного подчиненного, придерживающего Турецкого за локоть, и того как ветром сдуло. Остальных – тоже.
– Присаживайтесь, Александр Борисович, – вздохнул Лебзяк. – Чем могу служить?
– Только не говорите, что приказали своим подчиненным оказывать мне всяческое содействие и для этого раздали мое фото.
– Ну извините, что я еще могу сказать. Но вы же могли показать ему свое удостоверение.
– Если б он спросил, я бы так и сделал, – сказал Турецкий. – Где у вас тут зоологи и ветеринары?
– Простите? – не понял Лебзяк.
– Я ищу службу, контролирующую провоз домашних животных.
– А что, там у нас какое-то нарушение имеется? – забеспокоился Лебзяк. – Александр Борисович, не в службу, а в дружбу, скажите лучше сейчас, а. Мне же положено это знать, а выходит, мои архаровцы проморгали. Что там случилось?
– Пока не знаю, – мстительно сказал Турецкий. – Так где этот офис?
– Пойдемте, я вас провожу.
– О господи! Почему тут все хотят меня проводить? Просто скажите – где.
– Налево по коридору, сто двенадцатая комната.
Лебзяк, наверно, сейчас доложит директору, что снова приехал следователь из Генпрокуратуры. А Иванов и так его ждет. Вот и пусть ждет.
В указанной комнате, во избежание недоразумений, Турецкий уже действительно сразу представился. Пожилая полная женщина в синем костюме назвалась старшим инспектором Варенцовой.
– Я вас хочу сразу успокоить, – сказал Турецкий. – У меня нет никаких претензий к вам, никаких кляуз. Я просто изучаю некую гипотетическую ситуацию. Вот скажите, если я хочу провезти домашнее животное, что для этого нужно?
– Первым делом сообщите о своем желании оператору при бронировании места или покупке авиабилета. И, конечно, ознакомьтесь с правилами ввоза животных в страну назначения. Потому что для перевозки животных за рубеж необходимо оформить ветеринарное свидетельство…
– Нет-нет, поездка будет внутри нашей страны.
– Тогда вообще все просто.
– Что же нужно?
– Вот смотрите, я вам зачитываю. «Для перевозки животных и птиц пассажир обязан иметь контейнер или клетку достаточных размеров».
– Контейнер? – удивился Турецкий.
– С доступом воздуха, разумеется. Дальше. «Дно контейнера (или клетки) должно быть водонепроницаемым и покрытым абсорбирующим материалом. В порядке исключения допускается перевозка животных и птиц в плотно закрываемых корзинах».
– А есть какие-то конкретные требования к собакам?
– Разве что только относительно тары. Размер клетки для собаки должен позволять животному вставать в полный рост и поворачиваться на триста шестьдесят градусов. То есть не бегать внутри, конечно, но свободно крутиться, чтоб не отлежать там себе ничего. Мало ли сколько полет продлится.
– Я тут встретил одну знакомую с собакой, – сказал Турецкий. – Она меня уверяла, что клетку в багаж не сдает. Такое может быть?
– Только в том случае, если вес животного с клеткой не превышает пять килограмм. Что у нее за собака?
– Карликовый пудель.
– Ну это еще куда ни шло. А вообще-то, конечно, обычно путешествие для зверей предусмотрено лишь в багажном отсеке. И еще важно – в клетке должно быть только одно домашнее животное.
– А как рассчитывается стоимость билета? – заинтересовался Турецкий, сам не зная зачем. А впрочем, кто знает, что день грядущий нам готовит? Может, чем черт не шутит, они с женой наконец уступят дочери и заведут какую-нибудь тварь четвероногую?
– Вес животного и контейнера, – сказала Варенцова, – для его перевозки не включается в норму бесплатного провоза багажа.
– То есть оплачивается дополнительно, как ненормированный багаж?
– Совершенно верно. Да, чуть не забыла! Не забудьте захватить с собой ветеринарную аптечку, консервы и сухой корм для кормления животного в пути.
– Обязательно, – сказал Турецкий. – Хорошо, что напомнили. Большое спасибо.
– Подождите, подождите! У нас еще есть льготы!
Это было любопытно. Турецкий остановился:
– Для кого льготы – для хозяина или собаки?
– Кто платит, для того и льготы, – резонно ответила инспекторша. – Бесплатно перевозятся собаки-поводыри, сопровождающие своих хозяев в полете.
– Очень ценные сведения, – не смог не согласиться Турецкий. – Всецело надеюсь, что они мне пригодятся. А скажите, если бы я перевозил какое-нибудь маленькое животное, можно было бы обойтись без клетки? Допустим… ну, допустим, хорька?
– Если ваш хорек живет в квартире, – без тени улыбки сказала инспекторша, – пользуется городской поликлиникой для животных, имеет паспорт, то он будет допущен к путешествию с хозяином при соблюдении правил перелета и санитарных норм.
– Огромное спасибо, вы мне очень помогли. – Турецкий встал. – Кстати. А если поездка внутри страны, но на транзитном самолете, следующем за рубеж? Тогда как? Нужна справка от ветеринара?
– Кажется, да.
На что я, собственно, рассчитываю, ругал себя Турецкий, извлекая из бумажника карточку, которую дал президент. Одиннадцать телефонов для экстренной связи. Какой набрать? Первый. Турецкий назвал свою фамилию, и его попросили подождать. Минуту спустя тот же голос сказал:
– Вам перезвонят через час, ждите.
Ну ладно, фиг с ним. Зато дома можно будет похвастаться. Не он звонил президенту, а президент ему… Ну что теперь? Опять в буфет?
Когда Турецкий взял себе сто пятнадцатую чашку кофе, сзади раздался чуть удивленный женский голос:
– Гражданин Турецкий, если не ошибаюсь?
Турецкий обернулся. Ирина Васильевна Богучаева, руководитель пресс-службы Шереметьева-2 собственной персоной. И между прочим, без своих дурацких очков. Наверно, это было только средство защиты от Генпрокуратуры. Рядом с Богучаевой был еще один недавний знакомец – корреспондент ИТАР-ТАСС Игнатьев. Кажется, Андрей Николаевич. Очень интересно. Турецкий сделал широкий жест рукой: прошу, мол, за мой столик.
Игнатьев тут же сказал:
– Ну мне пора.
Ну уж нет.
– Подождите, Игнатьев. Не хотите мне рассказать, чем это вы тут заняты?
На лице Богучаевой отразилось явственное возмущение, на лице Игнатьева – нешуточный испуг. Кажется, он возомнил, что за ним следят. Не стоило лишать его иллюзий.
– Не заставляйте меня терять время. Все равно же узнаю.
– Я Баткина встречаю, – буркнул корреспондент ИТАР-ТАСС.
– Нобелевского лауреата? – удивился Турецкий. – Его что, кроме вас, некому встретить?
– Вообще-то, похоже на то, – оживился Игнатьев.
– Как это?
– Ну вручение премии освещалось и в прессе и вообще. А вчера я предложил сделать материал о приезде, так сказать, героя на родину, а мне начальство запретило.
Богучаева, видно, слышала это уже не в первый раз и осталась безучастна. А Турецкий удивился повторно, но сказал:
– Ну ничего, когда ваше начальство увидит и прочитает его пресс-конференцию в аэропорту – локти себе искусает.
– В том-то и дело, – сказал Игнатьев. – Никого здесь нет, никаких журналистов, никаких встречающих. А самолет из Стокгольма будет через полчаса. Чудеса. Ну ладно, я пойду.
– Все вынюхиваете? – насмешливо, хотя и непонятно о чем, сказала Богучаева. – Только не говорите, что работа такая.
– А если она мне нравится? – спросил Турецкий. Вот теперь он признался себе, зачем сюда поперся, старший советник юстиции собственной персоной. Он просто хотел еще раз увидеть эту женщину. Еще одна Ирина на его голову. Хорошо это или плохо?
А она молчала, рассматривала Турецкого, изучала. Потом сказала:
– Здесь так себе кофе. Пойдемте, я вас угощу.
Почему нет, подумал Турецкий, не на это ли я и надеялся?
– У нас тут есть общепит для сотрудников, – говорила Ирина Васильевна, поднимаясь вместе с Турецким на эскалаторе. – Мы его называем – спецбуфет.
– А в Москве есть такое заведение, – заметил Турецкий.
– Вам виднее, наверно, в министерствах всяких, генпрокуратурах…
– Да нет, вы не поняли, есть такое злачное место – «Спецбуфет No 7». Ресторанчик, очень симпатичный. Стилизован под двадцатые годы. Это на улице Серафимовича, в Доме на набережной. Понимаете, о чем я говорю?
– Я потомственная москвичка, – обиженным тоном сообщила Ирина Васильевна. – Вот сюда заходите.
Они оказались в небольшом помещении, где первый же взгляд на сервировку столов сообщал заинтересованному наблюдателю, что обслуживают тут обстоятельно и с любовью.
А Иванов между тем ждет, подумал Турецкий. Ну и плевать.
– Что закажем? – поинтересовался Турецкий. – По случаю такой встречи можно бы и…
– Я ничего, кроме кофе, не буду, – сразу внесла ясность Ирина Васильевна.
Сто шестнадцатая чашка, вздохнул про себя Турецкий и весело заказал два кофе.
– Ирина Васильевна, позволите вас называть Ирой?
Она кивнула.
– Ирочка, у вас есть собака?
– Почему собака? – удивилась Богучаева.
– А почему нет?
– Просто мне казалось, вы хотите за мной приударить.
От такой откровенности Турецкого не то чтобы покоробило, но все-таки…
– Это мой способ ухаживать. Просто обычно я сперва вызываю девушку на допрос, потом спрашиваю, есть ли у нее собака. Если выясняется, что нет, я дарю ей щенка…
– И потом женитесь на ней. – Ирина кивнула на обручальное кольцо на руке Турецкого. – Правильно?
– Ну примерно.
– Сколько же у вас жен, гражданин следователь? И сколько собак?
Ответить Турецкий не успел, ожил мобильный телефон. Он глянул на дисплей, номер не определялся.
– Да?
– Александр Борисович? Как только мне сказали, что вы звонили, я тут же перезвонил. – Это был президент.
– Видите ли… – Турецкий назвал президента по имени отчеству, – я хочу узнать, была ли у вашей собаки справка и клетка. К расследованию обстоятельств аварии это, собственно, отношения не имеет, но все-таки хотелось бы…
– М-мм… – сказал президент. – Вообще-то, я не уверен, но… Подождите. А какая, собственно, справка?
– Медицинская. Ветеринарная. Так положено.
– И клетка тоже положена?
– Мне так объяснили в специальной службе.
– Первый раз об этом слышу.
– Вы раньше летали со своим псом?
– Обижаете, Александр Борисович! Он со мной весь мир объездил.
– Но это всегда было на вашем личном транспорте, правильно?
– Ну да.
– Вот видите. А в общедоступной гражданской авиации совсем иные правила.
Президент помолчал, проглатывая пилюлю. Потом сказал:
– Знаете что, я спрошу у жены и вам перезвоню, не отключайте телефон, хорошо?
– У человека, с которым вы говорили, очень расхожее имя-отчество, – заметила Богучаева.
– Да, я тоже обратил внимание, – улыбнулся Турецкий.
– Хотите еще кофе? – предложила она. – Я угощаю.
– Боюсь, – сказал Турецкий, – я не могу себе этого позволить. – Он имел в виду здоровье, и в частности – состояние пульса, но не уточнять же такие несимпатичные детали.
Две минуты спустя президент перезвонил:
– Знаете, Александр Борисович, это очень странно, но ее не было.
– Чего именно? Справки или клетки?
– И справки и клетки. То есть я хочу сказать, что, когда Семенов забирал Флипа, супруга ему ничего такого не давала. Я думаю, что он все это сам сделал.
– Он не звонил ни вам, ни супруге из Шереметьева?
– Нет, я специально сейчас у нее спросил. Догадался, что вы захотите это знать, – похвастался президент.
Турецкий бросил взгляд на Ирину. Ирина усердно рассматривала кофейную гущу.
– Последний вопрос, – попросил Турецкий. – В двух словах – о Семенове. Сколько ему было лет, предыдущее место работы?
– Лет около сорока, я точно не помню. Он военный моряк, подводник, мичман в отставке. Я могу прислать вам его личное дело. Только к чему это?
– Интересно, а как он к вам попал?
– Это долгая история. Давайте я все же пришлю…
– А если в двух словах?
– А если в двух словах – это родственник моей жены. Но учтите, дальний, очень дальний!
Турецкий поблагодарил и повесил трубку.
– Вы странно за мной ухаживаете, – несколько обиженно заметил Ирина.
– Это входит в мой метод, – успокоил Турецкий.
Однако забрезжила надежда. Как-то это было странно.
Хотя что же странного? Сановная супруга не обязана была знать об аэропортовских правилах. А мичман, очевидно, привык выполнять указания, не вдаваясь в нюансы типа – возможно ли это вообще сделать. Военная косточка. Партия сказала «надо» – комсомол ответил «есть». Партия – жена президента, комсомол – мичман. Так. Но если он приперся с псом в аэропорт, если даже купил на него билет, но все равно был без клетки и ветеринарного свидетельства, то его не пустили бы ни за что! Ведь никто же не знал, что это собака президента, а то, конечно, ей бы расстелили красную дорожку и кормили бы бутербродами с черной икрой. Но ведь никто не знал, что это президентский пес! Или знал? Семенов был на борту Ту-154 – это Турецкий знал наверняка: Семенов прошел регистрацию, он был в списках пассажиров, в обоих причем – и в настоящем, и в подложном, состряпанном по указке ФСБ. ФСБ не знает, кто такой Семенов, им на это плевать.
Что же получается? Замкнутый круг? Семенов не может полететь без Флипа, это у Флипа опухоль, а не у Семенова. Но между тем Семенов летит, и летит без Флипа, потому что Флипа без справки и клетки ни за что не пустили бы. Но Семенов привык выполнять приказ, он скорее бы не полетел вовсе, чем полетел один… хотя психология его недоступна, но предсказуема, – скорей всего, он как-то воспользовался своим положением (хотя президенту и не звонил) и протащил пса на борт. Значит, Семенов летит, и летит с Флипом. Так что псу под хвост все надежды… Как там Иванчук говорил? В израильских аэропортах «ни одна букашка не прошмыгнет, не то что крупный зверь»? Если Семенов протащил-таки собаку на борт, то, значит, об этом инциденте знает кто-то из начальства.
