Фридрих Незнанский
Отмороженный

9

Слава Грязнов ходил по моему кабинету и говорил, говорил, размахивая руками. Время от времени останавливался, чтобы переспросить: «Старичок, у тебя действительно ничего не осталось в сейфе?»

– Может, нам самим слазить туда на чердак и своими руками там все перебрать-перещупать? – вдруг спросил он.

– Восемь дней прошло, – махнул я рукой. – Ни одного свидетеля. Уж как я этих ребят с Украины пытал. У них одно на уме – скорей бы вернуться домой. Ничого не бачили, ничого не слыхали…

– У тебя есть протокол допроса – магнитофонная запись их рассказа? – спросил Слава. – Ты ничего не упустил?

– А они ничего толкового и не рассказали, – вздохнул Володя Фрязин. – Их показания уместились на полстраничке протокола.

– Подумаем еще раз. – Слава приложил палец к губам. – Этот банк «Лютеция» был открыт в ноябре девяносто первого года. Понимаешь?

– На деньги родной партии и дорогого правительства, – усмехнулся я. – Тебя, Славик, я позвал, как свежую голову. Чтобы ты смог взглянуть на все со стороны. А ты опять нас толкаешь на ту же стезю. Ах, золото компартии! Где оно? Там же, где золото инков.

– Все сказал? – спросил Слава, уперев в меня свой указательный палец. Есть у него такая вредная привычка. Не помню, говорил ли о ней?

– Все! – сказал я.

– Нет, не все, – мотнул он своей некогда рыжей, а теперь наполовину пегой, лысеющей головой. – Ты не ответил на мой вопрос: осталось ли у тебя что-нибудь в сейфе?

Чертыхнувшись, я полез в сейф. Он следил за мной, чуть склонив голову набок, подобно курице, ожидающей, подсыплют ли ей зерна.

– Мне нужна твоя свежая голова, – повторил я, доставая бутылку коньяка, на дне которой еще что-то плескалось. – Мне нужно, чтобы ты говорил глупости, которые, если их систематизировать, приведут к истине с неожиданной стороны.

Он выхватил бутылку у меня из рук и приложился к горлышку, закинув голову. Володя Фрязин смотрел раскрыв рот, как светило сыска, давясь, с томительным бульканьем высасывает последние капли.

Будет что рассказать стажерам и следователям с месячным стажем работы.

Переведя дух и вытерев губы рукавом, Слава зажмурился.

– Итак, прослушаем еще раз, что рассказывали тебе эти заезжие братья по СНГ. – Он вставил в кассетник пленку, на которой я зафиксировал никчемные показания этих молодых хохлов.

Он включил магнитофон. Все то же. Как добирались с вокзала, как искали квартиру… Поморщившись, я отнял у него магнитофон и перемотал немного вперед.

– Вот здесь, – сказал я.

– Ну мы договорились с хозяйкой на четыре, а делать было нечего, приехали в три, – рассказывал Микола. – Ее еще не было. Жилец собирался. У него два чемодана, пока уложишься… Хотели ему помочь, а он не дал. Я только приподнял – здоровенный. А он их один попер, остановил такси и уехал. А после хозяйка подошла. Ну вот, со всеми подробностями, как вы просили.

– Как он выглядел? – спросил я.

– Ну как… Высокий, загорелый, хмурый, – продолжал Микола. – Так он же уехал из Москвы. Да… а одет был просто, бедно даже.

– С чего ты взял, что он уехал из Москвы? – спросил Володя.

– А он при нас садился в машину и сказал частнику: мол, на Курский. И побыстрее.

– На поезд опаздывал, – подсказал Дмитро.

– Так на такси или к частнику он сел? – спросил я.

– К частнику. Вроде… Нет, точно к частнику.

– Он машину поймал или сама подкатила? – спросил Володя.

– Вроде сама… Мимо проезжал и увидел его с чемоданами.

Слава выключил диктофон.

– И что? – спросил он.

– Когда человек спешит на вокзал, особенно если приезжий, он заказывает такси, не так ли? – спросил я. – Возможно, он таким образом обеспечил себе алиби?

– Из тебя преступник получился бы лучший, чем «важняк», – сказал Слава. – Ловишь блох, тебе не кажется? Я понимаю: других персоналий у нас нет…

– У нас с Володей нет, – уточнил я. – Фигурирует один мужик, спешивший на вокзал. Даже не подождал хозяйку.

Обыденная ситуация, из которой ничего не высосешь. Он уехал в четвертом часу, Салуцкого замочили после шести, точнее, в четверть седьмого. Время, конечно, было, чтобы вернуться и подготовиться. Но есть и риск. Попасться на глаза тем, кто знает, что ты уже ешь холодную курицу в поезде, набирающем скорость. Это запомнится.

Нет, такие ребята заранее забираются на чердак, когда их никто там не видит. И отлеживаются, ожидая своего часа. Возможно, он караулил банкира не один день. Все-таки задание чрезвычайно трудное. Попробуй выследи в толпе в час пик – и попади точно!

– На нем были очки, – напомнил Володя. – Обычные. С диоптриями. Это они вспомнили в другом месте, когда еще раз попытались его описать.

– Тоже не факт, – раздраженно сказал я. – Специально надел, чтобы невозможно было заподозрить в нем снайпера. Что тут непонятного?

Надо взять себя в руки. Хуже нет, когда все факты начинаешь подгонять под свою версию. Моя версия пока что состояла в том, что это сделал не жилец, которого эти хлопцы сменили. Володя мне поддакнул, хотел как лучше, а посеял еще большие сомнения. Вон как Грязнов оживился, услышав про очки.

– Вы хоть фоторобот составили? – спросил он со вздохом. Мол, сам не сделаешь, никто не почешется.

– Да зачем он? – отмахнулся я, продолжая оставаться недовольным собой. Действительно, следовало составить фоторобот. Не помешал бы.

– Не успели, – постарался выручить меня Володя. – Они уехали. У них были билеты. Но я взял с них слово, что позвонят, когда снова сюда заявятся.

Грязнов вздохнул, но ничего не сказал. Его вздох был красноречивее слов.

– Лучше скажи – есть что-нибудь подобное в оперативных сводках МУРа? – спросил я.

Он отрицательно покачал головой.

– А на Салуцкого что-нибудь есть?

– Все-таки думаешь, что это криминальные разборки? – задумчиво спросил Слава.

– Ничего я не думаю, – сказал я. – Просто попросил тебя разузнать, что за человек этот банкир. Вернее, что это был за человек, – поправился я.

– Какая теперь разница, – беспечно махнул он рукой. – Ты мне лучше другое скажи: парни эти уехали, но хозяйка-то осталась? Она-то его чаще видела.

Это прозвучало так: вот где я тебя достал!

Я свирепо посмотрел на Володю. Тот прижал ладони к груди, чтобы возместить этим жестом недостаток убедительности.

– Пятый день ее ищу! Сдала квартиру, а сама живет по Горьковскому направлению, где-то за Салтыковкой, у сестры на даче. Клиентов ловит на Курском вокзале. Деньги берет вперед. Вот все, что сказали соседи.

Мое недовольство своей персоной нарастало. Оказывается, она деньги брала вперед. Вот почему этому мужику не стоило ее дожидаться.

А я только что выразил удивление по этому поводу. Интересно, Слава это пропустит или не преминет воспользоваться?

– Стало быть, она видела его один только раз, – вздохнул он. – И довольно давно. Может и не вспомнить, как он выглядит.

– Квартира сейчас занята? – спросил я Володю.

– Какая теперь разница? – махнул он рукой.

– Такая, – ответил за меня Слава. – Если квартира не занята, значит, она ловит жильцов на вокзале. Твой шеф правильно тебя спросил. Она, выходит, там стоит, тебя высматривает, а ты почему-то здесь сидишь и старших по должности перебиваешь.

Мы с Володей переглянулись. А что? Похоже, коньяк расширил сосуды Вячеслава Ивановича до необходимой величины. И кто знает, было бы в бутылке больше – уже знали бы, кто шлепнул банкира Салуцкого…

Володя быстро набрал номер телефона той нехорошей квартиры. Длинные гудки были слышны даже в другом конце кабинета.

– Еще не факт, – сказал моими словами Слава. – Может, тоже укатили в Лужники… Значит, слушай меня внимательно. – Он взял Володю за пуговицу на пиджаке. – Позвонишь сегодня вечером. Звони хоть до утра.

– Для чего? – не понял Володя. – Я лучше туда подъеду, спрошу у соседки. Хозяйка всегда поручает ей смотреть за тем, что у нее в квартире делается.

– Или так, – кивнул Слава. – Я про другое. Завтра ты должен сойти с поезда, прибывшего с богатого юга, ты понял? Груженный сумками и чемоданами. Тогда она сама тебя найдет. Вернее, сбегутся к тебе многие, кавказцев не все решаются поселить. А тут – русский парень, весь в коже, с сумками.

– У меня нет кожаной куртки, – застенчиво сказал Володя.

– Это никого не колышет, – поморщился Слава. – Чему там вас вообще учат… Найдешь. Ограбишь кого-нибудь. Это твоя проблема, ты понял? Значит, набегут на тебя бабули, будут предлагать квартиру, ты скажи: мол, нужно в районе Склифософского, на случай форс-мажорных обстоятельств, чтобы «скорой» далеко не везти, – вот тут она твоя! Хозяйка то есть. Бери ее тепленькой, пусть довезет тебя до квартиры, а там составишь с ее помощью фоторобот квартиранта. Начни, кстати, с очков. Мало ли. Вдруг это вызовет у нее удивление? Какие, мол, очки? Ни про какие очки ничего не знаю. Понял, да?

– Его бы к вам на юридический факультет, – сказал я Володе не без зависти. – Готовить нам смену. Такие лекции по криминалистике только после двухсот граммов читают! А представляешь – после трехсот?

– Вам бы только зубы скалить, – проворчал Слава самодовольно. – А дело стоит. Так ты про Салуцкого интересовался?

– Разве? – удивился я. – А ты собирался что-то рассказать?

Володя улыбался. По-видимому, понемногу привыкал к нашей пикировке, уже не страшась, что мы разругаемся всерьез.

Сейчас заладит, когда был основан банк «Лютеция», подумал я. Привык танцевать от печки.

– Банк «Лютеция» был основан в ноябре девяносто первого, – сказал Слава, прикрыв глаза, будто читал отходную Салуцкому и его банку. – В те дни, если помните, либеральная общественность стеснялась спрашивать у нуворишей: откуда, мол, деньжата. Полагали дурным тоном.

– И этим пользовались все кому не лень, – подтвердил я.

– Заявленный капитал банка не превышал минимальной суммы, уже не помню какой, но оборот финансовых операций рос со сказочной быстротой. Процентная ставка была ниже, чем у других, а процент по вкладам был выше крыши. Многие полагали, что банк скоро прогорит. Но вкладчики несли и несли… Иногда до миллиона баксов в день. Просто не знали, куда складировать эти тонны денег. Было понятно, что добром это не кончится. Но банк процветает по сей день. По-видимому, на зависть конкурентам. И вот чем это закончилось.

– У них были должники? – спросил я.

– Подобные вопросы лучше передать Савранскому, – пожал плечами Грязнов. – Твоему новому другу. Но я бы не портил с ним отношения, пока он не даст тебе кредит на дачу.

Я проглотил это замечание. Оставил без ответа, как и многое другое. Слава привлекает меня не тем, что подсказывает, а тем, на какие неожиданные выводы своими рассуждениями наталкивает. То, что он сказал сегодня дважды про ноябрь девяносто первого, навело меня на мысль, что в последнее время убивают как раз банкиров, основавших свое дело именно в том году. С точностью до месяца-двух. О деньгах партии поговорили и забыли. Но деньги, и немалые, откуда-то возникли именно в те дни.

Надо полистать газеты тех дней. Мне все больше кажется, что шум по поводу партийных денег был призван отвлечь от денег настоящих. Может, я не прав. Но проверить стоит.

– Итак, на чем мы остановились? – спросил я.

– На том, что тебе следует поговорить с Савранским по поводу беспроцентного кредита для строительства личной дачи, – ответил Слава. – И заодно расспросишь его про Салуцкого. Банкиры не любят говорить о коллегах. Тем более о мертвых…

10

– …Или ничего, или только хорошее, – сказал мне банкир Савранский. – Помните это древнее изречение?

– Боюсь, это будет продолжаться, – сказал я. – И еще больше будет тех, о ком не говорят ничего либо только хорошее.

– Это намек? – поднял кустистые брови Борис Львович. – Запугиваете?

– Пытаюсь вычислить вашего потенциального убийцу.

– Ну что ж, – весело сощурился Савранский. – Поскольку вы меня уже числите трупом, значит, меня это правило не касается. Поговорим о мертвом банкире. С Семой Салуцким меня познакомил уже известный вам помощник министра Сережа Горюнов. Вам это ничего не говорит?

– Ничего, – пожал я плечами. – Кроме как о разносторонности интересов этого молодчика. Распространяются ли они на вооруженные силы, вот вопрос. И если да, то в какой именно области.

– Сема был жалок, – продолжал Борис Львович. – В каком-то пальтишке на рыбьем меху, несмотря на холодный октябрь.

– Девяносто первого! – не преминул я щегольнуть своей осведомленностью. Но он оставил успехи моей эрудиции без внимания.

– Кажется, они были заядлыми картежниками, – продолжал Савранский. – Работали в паре. Но нарвались на более умелых шулеров. И когда вконец разорились, к тому же будучи изрядно побиты, то пришли к выводу, что неплохо бы иметь свой банк. Чтобы играть дальше.

– А вы, позвольте спросить, откуда знаете господина Горюнова? – перебил я Савранского.

Он, по обыкновению, сощурился. Не твое собачье дело, как бы говорил его прищур. Но ответил достаточно вежливо, хотя и сухо:

– Меня познакомил с ним генерал Тягунов, известный вам по вашему расследованию. Вам достаточно этого объяснения? Или следует добавить, что мое знакомство с господином Горюновым вовсе не означает, будто я имею с ним что-то общее?

– Мне достаточно, достаточно… – поднял я руки вверх.

– Кажется, Бертольт Брехт сказал: что значит ограбление банка по сравнению с его основанием? – продолжал Борис Львович. – Вы, кстати, не хотите чаю? Кофе?

Я пожал плечами. Он нажал кнопку на своем громоздком селекторе и снова раскурил громадную сигару, отчего пепел с его жилета осыпался на палас.

– Сонечка, деточка, два кофе – мне и господину сыщику… Нет, не Шерлоку Холмсу, говорил уже, Шерлоку Холмсу ты принесла бы горячий пунш и плед на ноги.

– Она у меня любит детективы, – сказал он мне, отпустив кнопку. – И в каждом вашем коллеге ей чудится герой Конан Дойла. Вы, кстати, не обиделись, когда я сказал, что вы не Шерлок Холмс?

– Ничуть. Мне вполне достаточно того, что я Турецкий.

– Вы хотя бы существуете в реальности, – вздохнул Савранский. – А тот существовал в воображении очень среднего писателя.

– Поди знай, что хуже, – заметил я.

– Так на чем мы остановились? – спросил он.

– На высказывании Брехта, – напомнил я. – Дескать, куда грабителям банков до их основателей.

– Вот именно! – сказал он. – Так вот, не прошло и месяца, как Сема Салуцкий снова заявляется ко мне – одетый в клубный пиджак, с бабочкой, хорошо откормленный – и предлагает сотрудничество. То бишь предлагает кредит. Представляете?

– Мне еще никто не предлагал, – ответил я. – Так что невозможно представить. Но откуда у Салуцкого появились деньги?

– Спросите чего полегче. Я все больше подозреваю, что, спрашивая о Салуцком, вы на самом деле эти вопросы обращаете ко мне.

– Вас еще не убили, – напомнил я.

В это время в кабинет вошла давешняя Сонечка с подносом, на котором стояли две чашки кофе. Ее личико опухло от слез. Она поставила поднос на стол, выплеснув при этом из чашек довольно много ароматной жидкости, и склонилась к уху дяди.

– Ты меня разоришь! – с чувством сказал он, доставая мятую ассигнацию. Потом спохватился, узрев в ней российские десять тысяч, достал зеленую банкноту.

– Моя племянница, – сказал он, глядя ей вслед. – Впрочем, я уже вам о ней говорил.

Я кивнул, взял приличия ради чашку, в которой не было почти ничего, кроме кофейной гущи.

– Что бы вы могли сказать о связях Салуцкого? – спросил я. – Про генерала и его помощника я уже слыхал. Быть может, он отмывал чужие деньги?

– Бабки, вы хотите сказать, – улыбнулся мне Савранский, снова сощурившись. – Приятно говорить с человеком, сохранившим, несмотря на профессию, остатки воспитания. Если бы вы сказали: бабки, я спохватился бы, взглянув на часы, и сослался на занятость. Видите ли, Александр… – он заглянул в какую-то бумажку, – Борисович, Салуцкий мертв, но жив его банк, имеющий какую-никакую репутацию в деловом мире. И подрывать ее дальше – не в моих правилах.

– Об этом никто не узнает, – сказал я, с трудом проглотив кофейную гущу.

– Не сомневаюсь, – ответил он. – Но я-то знаю.

– Вас никто не убьет, – заверил я. – Почему-то мне так кажется.

– Наверно, не за что? – пожал он плечами. – И потому я не держу телохранителей, как другие, если вы успели заметить.

– И все же я бы на вашем месте поостерегся. А каков оборот банка «Лютеция», хотя бы примерно, вы можете сказать? И на чем держится его благополучие?

Он развел руками.

– Сия тайна велика есть! – сказал он. – Откуда сегодня берутся большие деньги? Наркотики, оружие, редкоземельные металлы, которые дороже золота. Я делаю свои деньги на финансовых операциях. На чем их делают остальные, могу только догадываться. – И выразительно посмотрел на часы. Те немедленно отозвались бронзовым, исполненным речной свежести, звоном. Итого – три пополудни. Пора закругляться. И так отнял у занятого человека массу времени. Но я и ухом не повел, делая вид, что всецело занят своим кофе. Кстати, Борис Львович к своей чашке так и не притронулся.

– Еще один вопрос с вашего позволения, – сказал я. – Вы ведь очень любите детей, не так ли?

– Если вы о Сонечке, то это мой крест, – вздохнул он.

– Я о вашем сыне. – Это я показал свою осведомленность, почерпнутую из справки МУР, о банкире Савранском.

Он привычно сощурился, прежде чем ответить.

– А что вас, собственно, интересует?

– Ничего особенного. Это ведь не допрос. Это частная беседа, как и было обусловлено…

– Я все понял, – кивнул Савранский. – Марк призывного возраста. И мне, как отцу, не безразлично, где и как ему придется служить. Вы это хотели услышать?

– А как же институт? – удивился я.

– Вам хорошо, у вас девочка, в армии не служить.

Савранский озадачил меня: откуда такая осведомленность? А он продолжал жаловаться на сына:

– Этот шалопай бросил институт, решил заняться журналистикой. Вернее, влюбился в одну девочку, которая учится на журналистском факультете. Она его благословила. И еще сказала, что когда он попадет в Чечню, то должен ей оттуда присылать свои материалы – очерки, наблюдения… Как вы думаете, Александр Борисович, жизнь собственного ребенка стоит миллион долларов?

– Безусловно, – сказал я. – Особенно когда этот миллион есть.

– Сейчас вы мне скажете, что за него пойдут служить другие! – раздраженно воскликнул он. – У тех других есть свои родители, скажу я вам. И если все помалкивают, глядя на то, что там творится, – это не значит, что судьба моего сына для меня столь же безразлична!

– А как же сын генерала Тягунова? – спросил я. – Все-таки папа – замминистра. А парень в Чечне.

– Это настоящая семейная драма, – махнул рукой Борис Львович. – Даже не спрашивайте… Вы интеллигентный, порядочный человек, у вас работа такая, я все понимаю, но есть же предел. Я имею в виду изболевшееся отцовское сердце. Я неплохо знаю эту семью, уж поверьте, это достойные люди, хоть и в разводе, жена ночи не спит, плачет, не зная, где сын, что с ним. Ведь ни весточки не прислал, представляете? А как пропал, так бедные родители отчаялись, не знают, что и думать. Чеченцы, кстати, предлагали за выкуп его отдать. Но оказалось, речь шла совсем о другом парне.

– Однако это не мешает Геннадию Матвеевичу строить дачу, – заметил я.

– Да оставьте его в покое с этой дачей, – с досадой сказал банкир. – Он ее пальцем не коснулся. Строительство началось давно, когда с Пашей, сыном, все было в порядке, когда он учился здесь на высших курсах, был лучшим из лучших, за что ему дали капитана. Вот тогда у него с отцом и произошла размолвка. Тоже, как вы, стал укорять… Мол, офицерам жить негде, а ты хоромы возводишь. Семья должна быть на первом плане, вот чего мы никак не уразумеем. Семья – высшая ценность! А не родной коллектив, который вывел меня в люди. Отец говорит ему в шутку, конечно, у тебя жена вон какая, наверное, внуков будет полно. Куда я их вывезу? Вы не видели, кстати, бывшую уже супругу Паши Тягунова? Хотя бы на фотографии?

– Не пришлось как-то, – ответил я.

– А я, увидев ее впервые, потерял всякий интерес к журналам «Плейбой» и тому подобным!

– А раньше интересовались? – полюбопытствовал я.

– Ну я все-таки – мужчина, – расправил он плечи. – И еще кое-чего о себе понимаю. В наше время мы много чего с вами не посмотрели, много чего пропустили. Вот и приходится наверстывать.

Он поднялся из-за стола и проводил меня до двери.

– Всегда к вашим услугам, – он учтиво склонил голову. Я снова ощутил его потное рукопожатие. – По любому вопросу… – И прижал руки к сердцу.