Нелли Воскобойник
Книга Сивилл
Глава 8. Обет
Посыльный прибыл к храму в полдень. У входа не было ни души, тяжелая дверь отворена. Он немного помедлил и прошел внутрь, слегка прикрыв за собой массивную створку. На треножнике у очага, величественно выпрямившись, сидела немолодая женщина. Посыльный низко поклонился и вручил ей ларец с дарами храму. Она открыла сундучок, не пересчитывая прикоснулась к монетам, достала небольшую сфендону[6], украшенную жемчужинами, кивнула и велела посыльному поставить подарок на столик в глубине святилища.
– Что хочет узнать твоя госпожа?
– Супруг моей госпожи отплыл на восток шесть лет назад. Мы не знаем, жив ли он…
Внезапно дверь распахнулась настежь, и ворвался мальчишка лет десяти. С порога он крикнул старухе:
– Дафна! Мама просит чесалку для шерсти. Наша сломалась. То есть я ее случайно сломал. Ох и разозлилась же она! Дала бы подзатыльник, если бы я не увернулся. Велела взять у тебя. Завтра отец сходит на рынок и купит новую.
– Ты опять врываешься без спросу! – гневно сказала сивилла. – Где привратник? Я сто раз велела ему не пускать тебя во время предсказаний.
– Привратник задремал под орехом, – сбавляя тон, сказал мальчик. – Он хворает. Разве ты не знаешь? У него жар…
– Ладно. Ступай домой, скажи Феодосии, чтобы пришла. А чесалку я дам ей самой, когда освобожусь.
Мальчик убежал, и сивилла жестом приказала гонцу продолжать рассказ.
– К моей госпоже сватается богатый и могущественный человек. Он говорит, что муж госпожи утонул и она свободна. А если так, ее отказ выйти за него замуж оскорбителен. Она просит оракула сказать, жив ли ее супруг, вернется ли он к семье. И если жив и вернется, то как ей избежать брака с гневливым чужестранцем. Госпожа моя богата и красива. Мужчина этот уже теряет терпение. Он приплывает к нам по три раза в месяц, окруженный толпой друзей и рабов, привозит подарки, льстит, угрожает и даже заходил уже один раз в гинекей[7], и служанки еле умолили его вернуться к столу, где для них всегда готовят пиршество.
– Муж твоей госпожи жив и вернется, – твердо сказала сивилла.
Тут в храм вошла женщина в дорийском хитоне. Она раскраснелась от быстрой ходьбы и показалась гонцу молодой и красивой. Он даже подивился, что у нее есть десятилетний сын. Феодосия подошла к Дафне, и они начали шептаться.
Наконец сивилла сказала:
– Передай госпоже, что муж ее вернется. Пусть дожидается. А тому мужчине пусть скажет, что она согласна, но раз ее муж умер, она, как добродетельная жена, дает клятву соткать в его память погребальное покрывало. Как соткет, так будет свободна от своего прежнего брачного обета. И он должен подождать, чтобы не гневить Афину.
Гонец низко поклонился и пошел к дверям.
– Твою госпожу ведь зовут Пенелопой, – сказала ему вслед Феодосия. – Она была замечательной ткачихой еще в доме своего дяди Тиндарея. Вот пусть и ткет покров, лучший из всех, какие были сотканы в Элладе. Никто не удивится, что получается не быстро. А когда Одиссей вернется, напомни ему, что он задолжал Дельфийскому оракулу. Чтобы не забыл одарить храм, не скупясь.
Посыльный ушел. Женщины остались одни.
– Что мне делать, сивилла? – спросила Феодосия. – Все дети как дети, а этот Андроник как ураган. Все в доме переломал…
Обе засмеялись.
– Ты была точно такая, – сказала Дафна. – Пойдем, дам тебе чесалку…
Глава 9. Сфинкс
Дафна плохо спала ночью. Феодосия была на сносях. Прошлые роды проходили тяжело. И в этот раз ее муж Алексайо изводил себя тревожными мыслями. Дафна клялась, что роды пройдут нормально, но тревога не оставляла его. Он и настоял, чтобы последние дни Феодосия провела у приемной матери, сивиллы Дафны. Ночь была душная, Феодосия ворочалась, постанывала и даже, когда задремывала, разговаривала во сне. С восходом Дафна поднялась, как обычно, ополоснула лицо и шею. Приказала рабыне приготовить бодрящий напиток из шиповника, мяты и лопуха и, только выпив чашу горячего питья, почувствовала, что способна сесть на треножник и слушать просителей. Услышит ли она голос будущего, пока было неизвестно. Но она выпрямила спину и знаком велела впускать.
Вошел юноша в сопровождении двух рабов. Дафна почувствовала, что с ним связано что-то странное, непонятное, неприятное… Одет богато, на пальце драгоценный перстень, но бледен, лишен загара, и движения медленные, вялые. Лицом изображал должную почтительность, но сивилла подумала, что неискреннюю.
– Говори! – велела она.
– Я сын фиванского царя Лая именем Эдип.
Дафна подняла руку, прерывая его речь. Неторопливо, умеряя сердцебиение, сошла с треножника, зашла в ойкос. Феодосия дремала, сидя на кровати, подложив под спину мешок с шерстью.
– Пойдем, – сказала Дафна. – Там сын царя Лая. Ты ему предсказывала. Помнишь? Мы не сказали посланнику все, что знали. Теперь его судьба исказилась – мне страшно. Пойдем, я хочу, чтобы ты была рядом.
Феодосия кивнула.
– Я помню о нем все эти годы, – прошептала она, накинула на голову покрывало и вышла в зал храма, где горел очаг и высилась статуя Аполлона. Она не села на треножник, а устроилась на клисмосе. Все молчали.
– Как здоровье царя Лая? – спросила Феодосия.
– Плохо, очень плохо! – ответил Эдип. – Отец умирает. Но он не объявил меня наследником. Говорит, что я слабак. Вечно недоволен. То я мало тренируюсь, то плохо управляюсь с оружием, то трус, то рохля… Он может назначить наследником своего брата… Я поклялся доказать, что достоин царского престола. На дороге в Фивы сидит жуткое чудовище с человеческим лицом. Задает загадки и убивает всех, кто не может дать правильный ответ. Я обещал народу Фив уничтожить его. Но у него тело льва… разве я справлюсь со львом? Говорят, если правильно решить загадку, сфинкс издохнет…
– Это так, – согласилась Дафна.
– Я привез в дар храму сундучок золота и драгоценную яшмовую чашу. Скажите мне, какую загадку он загадает и каков правильный ответ.
– Забери свои дары, – медленно отвечала Дафна. – Мы не знаем его загадку и не знаем, сможешь ли ты победить его.
– Золото забери, – вмешалась Феодосия, – а чашу оставь. Я скажу тебе кое-что. Я с детства думаю о сфинксе. Он лев с бычьим хвостом и женским лицом. Он ненавидит людей, потому что завидует им. Сам хотел бы быть таким, как мы. Ему хочется не только растерзать жертву, но прежде еще и унизить. Его загадка наверняка касается человека. Что бы он ни спросил, подумай, как это может быть связано с человеком. Ты умен, хотя слаб. Может, и станешь царем Фив. Когда-то я предсказала, что ты унаследуешь фиванский трон, но с тех пор многое изменилось. Ступай. Если останешься жив, пришли гонца с письмом.
– Я оставлю дары, – ответил Эдип. – Если я погибну, к чему мне золото? А если стану царем, то ваша награда заслужена.
– Умный мальчик, – похвалила Феодосия.
Через месяц Дафна вошла в дом Алексайо. Феодосия кормила грудью крошечную Агату. Андроник, Сандрик и Артем приплясывали вокруг гостьи и выпрашивали финики и изюм, которыми она их щедро наделяла.
– Прочти, – сказала Дафна и протянула Феодосии небольшой свиток.
Та передала ребенка сивилле, подошла к окну и прочитала:
Загадка была: кто утром на четырех, днем на двух, вечером на трех? Человек, конечно. Я бы и сам догадался.
Царь Эдип
Глава 10. Перстень Поликрата
Солнце уже клонилось к закату, когда двое подошли к портику храма Аполлона. Старый привратник, сослепу не признав, сказал было строго, что сивилла устала и велела всем приходить завтра, но, услышав знакомый голос, моментально переменил тон и заговорил почтительно. Феодосия велела ему отворить двери и позвать Дафну; зашла внутрь вместе с мужем, и они присели у очага на козьи шкуры. Сивилла появилась очень скоро. Когда привратник зашел в ее жилище, она умывалась, но, узнав, что Феодосия и Алексайо пришли по делу, только промокнула лицо куском полотна и вышла к ним с мокрыми руками и каплями в волосах. Женщины обнялись. Дафна уселась на свой треножник, торжественно выпрямилась и приготовилась слушать.
Феодосия стояла перед ней, не зная, как начать. Дафна удивилась – ее девочка никогда прежде не смущалась.
– Ну говори, говори, детка! Что с тобой? Я вижу, к вам прибыл гонец… Откуда? Рассказывай! Не расходуй мои силы, чтобы узнавать то, что вы оба уже знаете.
– Гонец из Самоса прибыл сегодня, – послушно начала Феодосия. – Мы и не предполагали, что про Алексайо знают в других странах. Слух о его статуях разнесся далеко… Самосский тиран зовет его приехать и изваять статую Геры и его самого на коне. Ехать надо уже завтра – корабль с Самоса ждет в Пирейской бухте. Моряки говорят, что погода испортится недели через две. Надо спешить. Мы не знаем, как поступить… Тиран платит художникам щедро. Мы смогли бы построить дом побольше. Но Алексайо пробудет там до самого лета. А как же я с детьми? И понравится ли его работа? Тираны своенравны, а бывают и свирепы… Мне ничего не видно, я совсем в темноте. Как быть, Дафна? Я боюсь…
– Я бы поехал, – сказал Алексайо, – если бы жена не плакала. Я ее слез прежде не видел, а сегодня она уже три раза принималась рыдать. Этого я снести не могу. Что делать, Дафна?
Дафна закрыла глаза и замерла. Долгое время все молчали. Только потрескивал огонь в очаге. Тихонько зашел привратник, положил в жаровню несколько поленьев и вышел, не смея любопытствовать.
Наконец Дафна заговорила:
– Тирана зовут Поликрат. Он дивно украсил свой город садами, храмами, скульптурами и акведуками. Он жесток, свиреп и бесчестен. И удачлив. Ему удается все, что он задумал. Он собирается заплатить Алексайо десять талантов и еще дать свой перстень.
Феодосия ахнула.
Дафна поморщилась:
– Тут все не так просто… Боги сердятся… Поликрат думает, что сам добился своего счастья, что всегда будет делать, что захочет. Кончит он очень плохо. С самого шкуру спустят и весь город разорят. Никаких скульптур не останется…
Дафна помолчала, задумалась…
– Я поняла, – вздохнула Феодосия. – Алексайо откажется ехать. Нам этих денег не видать. Зато у Поликрата будет одна неудача. Авось он умрет своей смертью, и город его останется живым…
– Умница моя, – отозвалась Дафна. – Мало разве у него заказов? Хочешь, и я намекну людям, что его скульптуры приносят удачу… Аполлон не будет возражать…
Глава 11. Печальный сон
Феодосия отправилась в храм поздно вечером. Сначала она уложила детей и даже Андроника разыскала на пустыре, притащила домой и поставила в кадушку с водой, где он для вида поболтал ступнями, так что ей пришлось встать на колени и вымыть ему ноги как следует. Потом она дала ему лепешку с сыром, отнесла на кровать, где уже спал его младший брат, накрыла отцовским плащом, и он немедленно заснул, не успев доесть свой ужин. Она вынула из слабой руки надкусанную лепешку, сказала Алексайо, который сидел у очага и что-то рисовал на глиняной дощечке, что идет к Дафне, и вышла на улицу. Она шла знакомой дорогой и машинально жевала хлеб и сыр. На душе было скверно. В храм она заходить не стала, а прошла в домик жрицы через низенькую боковую дверцу.
Дафна уже дремала на своей кровати, устланной овечьими шкурами, но обрадовалась, увидев воспитанницу. Она подвинулась, и Феодосия присела на ложе.
– Рассказывай, девочка! Что случилось? Ты такая печальная. Ведь все здоровы… я вижу. И Алексайо любит тебя одну…
– Ты только не смейся, Дафна. Я видела сон и в этом сне сделала предсказание. То единственное в году, которое мне позволяет Феб.
– Жалко, – сказала Дафна, – жалко, конечно. Но что ж поделаешь… Если что надо будет узнать, придешь ко мне и, как всегда…
– Не в этом дело, – прервала ее Феодосия. – Вот послушай: я увидела себя в маленьком домике – почти таком, как твой. Было утро. Совсем юная девушка встала с постели. Она умылась, позвала слугу (почему-то мужчину), и он начал одевать ее в железные латы удивительной красоты. Красивее, чем у шлемоблещущего Гектора. Я раньше никогда не видела амазонок. Знаешь, ничего особенного – ниже меня ростом и худенькая… Тут она заметила меня и почти не удивилась. «Кто ты? – спросила она. – Тебя послала Маргарита или Екатерина? Почему они сами не пришли? Мне сегодня нужен совет». Слушая ее голос, я увидела будущее, и слезы выступили у меня на глазах. «Я дам тебе совет, – сказала я. – Оставь войну и поезжай домой». Она засмеялась: «Полководец не бросает свою армию. Кто ты, девушка? От чьего имени ты говоришь? Я слушаю только те голоса, которые повелевают мне от имени Бога». Я обиделась: «Разумеется, от имени бога Аполлона. Что бы я знала о твоем будущем без него? Он раскрыл мне, что тебе не надо атаковать Компьень. Беги отсюда. Иначе сегодня тебя возьмут в плен, продадут бриттам и сожгут на костре». – «Я слушаю только посланцев Бога живого, – сказала она холодно. – Много вас, вестников Сатаны, смущает меня лживыми разговорами. Поди прочь! Коня!» И знаешь, Дафна, на лошади было такое ловкое приспособление, что ее усадили не на спину, а на удобное маленькое сиденье, привязанное к лошадиной спине. Еще и со ступеньками, куда поставить ноги. Я такого никогда не видела. У всех воинов вокруг были такие же. И она, не позавтракав, поскакала впереди всех к городской стене. А я знала, что предательство за предательством погубит ее – такую молодую, такую смелую. Ее привяжут к столбу и сожгут на костре, Дафна! Живую, молоденькую, глупую девушку…
Дафна обняла Феодосию, уложила рядом с собой на кровать, укрыла старой шкурой и стала гладить по голове, как маленькую.
– Это сон, – приговаривала она, – это просто сон… Спи, деточка. Этой ночью ты увидишь только приятные сны.
Глава 12. Начало
Артему было очень плохо. Он тихо плакал уже несколько часов. Ему хотелось плакать громко, но голова и горло так болели и дышать было так тяжело, что он только стонал, и слезы стекали на козью шкуру, которой он был укутан. Старшие дети спали, а Алексайо то носил его на руках, укачивая, как младенца, то требовал, чтобы Феодосия что-нибудь сделала, то задремывал и, просыпаясь, клял себя за бесчувствие к страдающему ребенку. Феодосия отчаялась заставить Артема выпить целебный отвар – она и сама видела, что пить он не может. Только обтирания уксусом помогали ненадолго, сбивая жар. А к середине ночи она догадалась, что кроме холодной тряпочки на лоб можно приложить к груди и горлышку теплые шерстяные ткани, смоченные тем снадобьем, которое мальчик не мог выпить. И – слава богам! – компрессы немного помогли. Он стал дышать глубже, засыпать ненадолго. И слезы теперь не катились беспрерывно, а просто стояли в глазах, когда он их открывал. К утру отвар закончился, и она отлучилась ненадолго в сарай, нашла там пучки нужных трав, натолкла их в ступе и залила кипятком из котелка, все время кипевшего в очаге. Под утро Артем очнулся. Попил немного теплого козьего молока и сипло сказал матери:
– Мне снятся страшные сны – не хочу засыпать. Расскажи мне, как тебя мачеха привела к Дафне.
Феодосия глубоко и благодарно вздохнула, прилегла на его узенькую лежанку, не решаясь обнять сына, чтобы не стеснять его едва успокоившееся дыхание, а только взяла левой рукой слабую потную ладошку и, поглаживая правой влажную курчавую головку, начала рассказывать:
– Моя мама умерла, когда мне не было еще и трех лет. Отец был рыбаком – он не мог брать меня с собой в лодку. Поначалу он просил присматривать за мной соседку. Но она требовала плату за то, что кормила и стерегла меня. Соседка была дюжая, грубая и некрасивая, так что ее никто не взял в жены. И отец женился на ней – так было дешевле. Теперь она стряпала и пасла наших коз вместе со своими. А меня кормила и привязывала к дверям длинной веревкой, когда уходила на рынок или работать в поле. Я ее не любила и всегда охотно рассказывала ей, когда знала, какие неприятности ее поджидают. «Этот горшок ты разобьешь, да еще и обваришься кашей». Или: «Приглядывай как следует за козами – один козленок заблудится и сломает ногу».
Артем тихо захихикал и тут же закашлялся.
Феодосия дала ему выпить глоточек молока и продолжала:
– Поначалу она совсем не слушала, потом сердито отмахивалась. А потом стала награждать меня тяжелыми подзатыльниками за каждое предсказание. Рука у нее была сильная – я отлетала от удара, но предсказание все равно сбывалось. Однажды, когда она собралась на храмовый праздник, я сказала: «Зря ты надела мамин пеплос[8]. Тебе и коротко, и не подходит, и все равно порвешь». Она замахнулась, но я была готова к этому и выскочила за дверь. А на празднике один факельщик напился так, что уронил факел, и огонь прожег дыру в подоле красивого белого пеплоса моей мамы. Мачеха была в ярости. Она бы избила меня до полусмерти, но отец уже вернулся домой. Он схватил ее за руку и потребовал отчета: почему она, придя с улицы, набросилась на ребенка? Отец видел, что я хорошо себя вела. Мачеха, запинаясь от ярости, сказала: «Твоя дочь ведьма!» Отец рассердился и отодрал ее за косу. Он был высокий и могучий – ей и в голову не пришло сопротивляться. Но назавтра, когда он, захватив лепешек, сыру и кувшин вина, отчалил на своей лодке ловить ставриду, она взяла меня за руку, посадила на осла, навьючила на него припасы на несколько дней и пошла молча по дороге, ведя осла на поводу. Мне стало страшно. Я подумала, что она отведет меня в дальнюю деревню и продаст в рабство. От страха я совсем не соображала и не представляла, что теперь будет. Наугад, сама не веря в то, что говорю, я сказала дрожащим голосом: «Если ты возьмешь за меня деньги, отец убьет тебя». Она остановилась, обернулась ко мне, подумала и сказала: «Я отдам тебя бесплатно!» Мы шли долго. Дважды ночевали по дороге. На третий день под вечер пришли к чудесному храму. Привратник заступил дорогу, но мачеха отодвинула его плечом, и мы зашли внутрь.
Я не знала, что это за город, что за храм и кто эта женщина, что сидит внутри и смотрит на нас, но почувствовала счастье и покой, как дома, пока мама была жива. Мачеха сказала: «Девчонка – моя падчерица. Пять лет. Зовут Феодосией. Денег с тебя не возьму, но и терпеть ее больше не стану». И пошла прочь. Я догнала ее в храмовом дворе и крикнула: «Скажи отцу, что меня забрала сестра матери Ника. Увезла к себе в Фивы. Он поверит! И роди ему мальчика».
Феодосия улыбнулась своим воспоминаниям. Артем крепко спал и дышал ровно и свободно. Она примостилась поудобнее и тоже заснула спокойным, счастливым сном.
Глава 13. Агата
Утром Дафна не торопилась вставать с постели. Блаженный месяц гекатомбеон[9] – храм Аполлона закрыт целую неделю. Раз в пять лет в эту неделю вся Эллада в Олимпии – там состязания, церемонии, священнодействия, награждения, переговоры и пиры. В Дельфах тихо и пусто. Можно выспаться, заглянуть на рынок, погулять в сосновой роще и просто посидеть в прохладе у ручья. Дафна давно уже была женщиной состоятельной. Пастух стриг ее овец, за прялкой сидела рабыня. Другая готовила еду и умащала госпожу после купания.
Сивилла позавтракала, неторопливо собралась, надела калиптру[10] и вышла из дома. Она прошлась по нескольким гончарным мастерским, выбрала чудесный расписной горшок для похлебки, потом, не удержавшись, купила еще один для Феодосии. В лавке на рынке полюбовалась игрушками. Для мальчиков купила лошадку и бычка на колесиках. Любимице Агате – куклу. Дорогущую, в тонком хитоне и с поясом из голубеньких бусин. Андроник уже вырос из игрушек. Ему она сторговала сандалии. Скоро пятнадцать, даже и неприлично ходить босиком. Все купленное велела доставить к себе домой. Сама хотела пойти погулять еще, но почувствовала, что уже немолода, утомилась, и жарко, и радость свободного дня блекнет на глазах.
Она вернулась домой, освежилась в купальне, отдохнула на своей кровати и с закатом солнца отправилась к Феодосии в гости. Дети с радостным визгом окружили ее, и даже Андроник, чуть наклонившись, сдержанно поцеловал в щеку.
– Что ты нам принесла? – возбужденно спросила Агата.
– Вот новости! – пожала плечами Дафна. – С чего вдруг подарки?
Агата замерла, глаза ее наполнились слезами, и она, не удержавшись, заплакала, всхлипывая и причитая.
– Глупости, – сказала Феодосия, – она вбила себе в голову, что ты сегодня обязательно придешь к обеду и принесешь ей какую-то необыкновенную куклу с голубыми глазами и голубым поясом.
Дафна присела на корточки, взяла девочку за плечи и сказала медленно и строго, глядя ей в глаза:
– А мальчикам? Что, ты думала, я принесу мальчикам?
– Ты противная старая Дафна, – бормотала сквозь рыдания Агата. – Я думала, Сандрику ты купишь бычка, а Артему – лошадку на колесиках. А мне куклу с пояском…
Дафна оперлась на стол, с трудом поднялась на ноги и, не справившись с приступом слабости, села на табурет. Феодосия, почуяв неладное, подскочила и развязала узелок, который Дафна оставила у входа.
– Такую куклу? – спросила она у девочки.
Та ахнула, страстно обняла новую игрушку и закивала головой:
– Ну да! Ну да! Точно такую. Я уже неделю вижу ее во сне и наяву.
Феодосия села на пол и закрыла лицо руками. Обе женщины молчали.
Наконец Дафна, вздохнув, встала, подошла к Феодосии, подала ей руку и помогла подняться на дрожащие ноги.
– Аполлон сделал свой выбор, – сказала она. – Пусть малышка пока живет дома. Просто приводи ее ко мне – обвыкаться, приучаться… Давай обедать, я есть хочу! Сандрик, зови отца.
