bannerbannerbanner
Ходячие библиотеки

Нелл Уайт-Смит
Ходячие библиотеки

Полная версия

Мужчина передо мной вздохнул, запустил руку под лацкан строгого темно-синего пальто и достал из внутреннего кармана сложенную вчетверо бумагу с сургучной печатью.

– Вот оно.

– Что же, – легко приняла я новость, – тогда нам в бюро поиска книг в розыске.

С этими словами я, крякнув, переместила ноги на другую сторону стола и достала пачку сигарет из внутреннего кармана. На этом застыла, балансируя между острым желанием обозначить собственную независимость и нежеланием раздражать тонкий внутренний мир Аиттли, не терпевшего дым в интерьерах Дрю. Ко мне на руки вскочил призрак двухмесячного котенка Переплета. Я по привычке дала ему играться с одной своей рукой, принявшись другой чесать слипшуюся полупрозрачную шерстку, и сигаретку убрала.

– Так, значит, за завещанием охотитесь не вы один, но в тексте указано, что все имущество должно перейти к вам?

– Не буду врать: я единственный возможный наследник, – признался клиент, сложив ровно, как ученик, руки с длинными костлявыми пальцами на острых коленках. – Если завещание пропадет и если найдется – исход один и тот же, но мне важны не вещи моей дорогой тетушки. Моим отложенным подарком станут слова и мысли, обращенные ко мне, если они, конечно, содержатся там. Чем старше я становился, тем реже мы общались с… тетушкой.

– Но при ее жизни вы же ее называли не «тетушкой»? – вяло поинтересовалась я, справляясь с тем, что неудачно сломала печать и теперь не знала, как бы поддеть бумагу, чтобы не порвать.

– Верно. При… раньше я звал ее иначе, но вам сейчас важно знать только то, что звали ее 54184646 Риуйланнайрра 106, она владела собственным археологическим предприятием и никто не знал, столько составляет ее состояние. Постлитеральный код 106 означает…

– То-ли.

Он вздрогнул. Я улыбнулась. Он звал ее в детстве То-ли. Потому что дети часто ленятся говорить целыми словами и упрощают все до первых слогов. Потому что «ё» при частом употреблении переходит в «о», а еще потому, что больше двух третей малышей не выговаривают «р». А еще он искал не завещание.

– Так вы, значит, выросший ребенок?

– Простите?

– Ну, мальчик, такой розовощекий толстоногий бутуз со счастливым взглядом и открытой миру улыбкой, что засыпает на одной кровати со своей тетушкой-путешественницей, когда она забирает его на недельку-другую из работного дома, и кому снятся ее истории. Но вы выросли, вас съела рутина, и вы стали кем-то не тем, кем хотели. Вы ищете не завещание. Вы ищете поворот, где разминулись с нормальным будущим.

– Так, знаете что… – оборвал он меня, выдавая с головой то, насколько я оказалась права, – я обращусь к кому-нибудь…

– Не обратитесь, – прервала его я, враз посерьезнев, так как открыла наконец печать и уставилась в ордер. – Я знаю, где это завещание.

Он застыл и побледнел. Я посмотрела на него, тоже побледнела из вежливости и призналась:

– Я только что его застрелила. Да. А до этого оно себя сожгло.

Тайну хранят

Наш небольшой коллектив собрался вокруг АКТ-46-53/94 с увеличенной столешницей и внимательно смотрел на выложенные на его отполированную поверхность останки завещания 54184646 Риуйланнайрры 106 – путешественницы, археологини и тетушки. Для нас – сперва, конечно, тетушки, а потом уже все остальное.

Чувствуя себя клерком Центра на похоронах, я развернула ордер и продекламировала:

– Именем службы собственной безопасности… ну, тут долго, короче… Ага, вот… выдать немедленно и без всякого сопротивления предъявителю сего книгу за Единым Номером союза Апатитовых Библиотек, это как раз наш союз, поэтому можно не обращаться в Головное Бюро… так… Апатитовых Библиотек 87368726875628-ЭР200. Дай, покажи заказчику номер.

Дайри сперва продемонстрировала свои безупречно белые перчатки Аиттли, чтобы тот проверил, безупречна ли их безупречность; затем, получив от него благословение, склонилась над бренными остатками пойманной мною этим утром книги и потерла этими белыми-белыми перчатками черный-пречерный корешок. Проступил латунный несгораемый номер.

Следуя протоколу, выдуманному нами на случай, если бытовые книги удавалось добыть только в таком плачевном состоянии, Дайри деликатно предложила нашему теперь уже официальному клиенту лупу, чтобы тот убедился, что мы нашли именно то, что нужно, и даже быстрее, чем он сам нашел нас. И в данном случае – очень удачно, что заказчик не успел попросить добыть книгу в сохранности.

Все присутствующие торжественно и скорбно уставились на клиента. Он взял лупу, склонился над книгой и тоненько извлек:

– Да… я… полагаю, что все так. Это оно.

– Итак, книга найдена, ура. На этом, выходит, наша работа закончена, – подытожила я все таким же официальным голосом, – расплачивайтесь.

– Но вы… – Мужчина, чье имя я так и не удосужилась узнать, распрямился и посмотрел на меня, будто это я в чем-то виновата. – Вы… оно уничтожено во всей своей полноте! Ничего решительно невозможно прочитать!

– Это не совсем так, – вздохнула Дайри, медленно снимая перчатки. – На самом деле, есть способы реставрации. Современные методы позволят восстановить определенную часть текста.

У меня сначала стрельнуло, а затем засвербело в ухе. Обычно это к деньгам. Вообще, наша Дайри – чудо одно, а не реставраторша. Да, пока ее лаборатория со всеми этими реагентами, ванночками, инструментами и прочим еле-еле выходит на самоокупаемость, но, если честно, мне этого более чем достаточно. Она берет такие вот частные заказы тех, кто потерял условную тетушку, и на выручку от них работает над действительно важными книгами, чтобы их не потеряли мы все и будущие поколения.

– Способы? У кого? Какие? – предсказуемо оживился наш клиент.

– Вообще-то, – поспешила я, запустив в ухо мизинец, охладить его вспыхнувший пыл, – это кропотливый и длительный процесс. Может занять год или даже больше.

– Я смею скромно отметить, что моя тетушка – умерла! – напомнил он мне так, будто это не завещание ее сейчас пыталось сползти под шумок под стол. – А смерть – это предприятие сроком более, куда более, чем на год. Это навсегда и…

Зуд перешел в боль, которая принялась отдаваться в челюсть. Нас ждало много, очень много денег. Я широко улыбнулась, положив руку на плечо нашему замечательному клиенту:

– Раз так, то вы можете поручить это деликатное дело нашей реставрационной мастерской. Тем более что транспортировка останков в таком состоянии может грозить полной их утратой.

– Иными словами, многоуважаемая чернильная госпожа, вы настоящим имеете мне сообщить, что в данном доме идущем также и реставрационная мастерская расположена?

– О, чем сильнее вы злитесь, тем сложнее строите предложения! Вы этим защищаетесь от мира, – разъяснила я, попытавшись залезть ногтем глубже в ушной канал, желательно до самой челюсти. – Между прочим, еще два предприятия тут – и мы сможем формально называться городом!

– Я повезу завещание моей покойной тетушки туда, где в него не будут стрелять! – процедил мужчина, построив в пику мне предложение как можно более коротко. Чудесный механоид. Я обожаю его. Им можно управлять, как велосипедом.

Аиттли вздохнул, повернулся и вышел. Я проводила его взглядом с пальцем в ухе:

– Куда это он? Мы же здесь не…

Завещание шлепнулось на пол и бросилось бежать, оставляя за собой жирный след сажи.

Мы с Дайри и сидящим за чайным столиком Оутнером переглянулись, все трое встали и отправились кто куда. Дайри закрыла окно, я – на ключ дверь, а Оутнер с сосредоточенным видом подергал ручку другого окна. Оно и без того стояло закрытым уже года два, с тех пор как внешние железные ставни заклинило во время песчаной бури.

После этого мы все трое вернулись к чайному столику и уселись с прямыми спинами. Дайри взялась протирать чайные ложечки, я закурила, а Оутнер разлил чай по чашкам и серьезнее прежнего уткнулся в книгу стихов. Сборники он брал разные, но всегда оборачивал их в одну и ту же суперобложку.

– Вы что, не поможете? Его же нужно ловить! – крикнул мужчина, бегающий в согнутом пополам виде за проворно убегающим томом.

Перемещение нашего не-клиента легко отслеживалось по звукам, издаваемым всякими-разными частями насыщенного интерьера комнаты, которые он задевал то полой пальто, то головой.

– Ордер от Апатитовых Библиотек закрыт, книга больше не в розыске, мы ее нашли и передали вам. А что до того, что она сбросила часть страниц и теперь удирает от вас на втором сердце, на втором комплекте ног и вот-вот смотается, так… сейчас два часа дня. Время чая!

Мы одновременно подняли чашки и отпили по глоточку, а чайный столик услужливо поднял механическую ножку, чтобы книга могла удобно под ним прошмыгнуть.

– Реставрационная мастерская ему моя не понравилась, – возвела взгляд к потолку Дайри и отложила ложечку на блюдечко.

– Я вас, многоуважаемые чаевничающие чай ароматный господа, нанима…

Я выстрелила.

Замерли все: мужчина, Дайри, чайный столик и, что самое главное, книга. Книга уже знала, что у меня есть определенные таланты и в их числе меткая стрельба. Я встала, наслаждаясь достигнутым эффектом, развязной походкой приблизилась к беглянке, перекинула сигаретку из одного уголка рта в другой и, присев, взяла ее в руки.

Она попыталась меня опять ужалить, но в этот раз я знала, чего ожидать, и потому просто опустила ее в книгобанку – такой высокий аквариум со скругленными углами и плотной крышкой. Он не дает вот таким экземплярам пользоваться всем своим, подчас не безопасным, арсеналом. Механические лапки проскальзывают по гладкой поверхности, и добраться до герметичной, закрытой на внешний замок крышки книги тоже не могут. Сказать честно, подобных героинь только так и можно хранить.

Я выдохнула дым и пригляделась. Книга, если можно так выразиться, оказалась с двойным дном: в ее середине хранилась огнеупорная шкатулка, снабженная собственным передвижным механизмом, собственными сердцем и жалом. Очень хитро́ и дорого. И, кроме того, объясняет, почему основной том так легко пошел на самоподжог: он просто маскировался и новую кожу-маскировку подберет для себя без особенного труда.

 

– Она больше не сможет сбежать? – шепотом спросил мужчина.

– Исключено, – уверила его я и в этот момент неожиданно увидела обрамленный искрами из глаз потолок.

По мне, разгоняя механическими лапками осколки банки, пробежала книга. За книгой, вдавив баночные осколки мне в руку, – мужчина; потом оба сделали крюк, и мужчина начал говорить что-то очень сложное и бесполезное. Книги нужно заговаривать точно не так.

Я, потирая обеими руками ушибленные лоб и затылок, поднялась и успела разглядеть, как книга ловко запрыгнула в окно, чье стекло высадил прилетевший в меня булыжник.

Снаружи нам махал обеими руками мальчишка. Тот самый, кто так добивался моего внимания и кого я постоянно отодвигала, собираясь сперва заняться более денежным клиентом. На него вовсю сердился пяток студенток, грозно потрясая клюками, но парень не собирался бежать. Удивительная стойкость. Ее можно проявить только из отчаянья.

Давая понять, что мальчик замечен, я ему погрозила кулаком и принялась шарить глазами в поисках книги. Она обнаружилась тут же – спешила, стелясь в тени, в сторону пустошей. Я выхватила револьвер. Парнишка, бросивший камень, дал деру, видимо приняв это на свой счет, а я только выругалась – на площади находилось слишком много народу для предупредительной стрельбы.

За один мой выстрел в этой части города местный дежурный выдворит Толстую Дрю за черту навсегда, а мне бы этого не хотелось, да и горожанам тоже, особенно тем, кого будут донимать (и, возможно, опять поджигать со скуки) получившие слишком много свободного времени дети, старики и развязавшие от тоски алкоголики. Предстояло определенно попотеть.

Я отважно выпрыгнула из окна и еле-еле устояла на ногах. Мы находились на первом этаже, но Толстая Дрю – ходячий дом, и потому жилые части начинаются довольно высоко от земли. Тем не менее книга погоню заметила, отнеслась ко мне серьезно, а оттого припустила, прекрасно понимая, что меня обычными книжными обманками не проведешь и бегаю я отлично. Потому том не стал петлять и ускорился, планируя нырнуть на цокольный этаж пекарского дома.

– Айделайррай! – призвала я, и моя лучшая студентка, стоявшая, по счастью, в самом хвосте очереди, ловко метнула свою клюку, попав в книгу абсолютно точно.

Я затормозила, проскользив каблуками сапог по мелким камням, перелетела через замершую книгу и шлепнулась на пузо, этим преградив беглянке путь к намеченной цели. Из положения лежа я прицелилась сквозь оранжевое облако поднятой пыли, но выстрелить опять не посмела, опасаясь последствий больше, чем промаха. Книга поняла это и бросилась в другую сторону. Ей хватило ума бежать в гущу студенток, понимая, что этим она полностью парализует мою самую сильную сторону, но я все еще могла преследовать ее бегом, да и студентки наши не так просты.

Неожиданно завещание резко свернуло и взяло курс на разносившего всем чайку Шустрика, веселящего народ, изображая, нужно сказать, довольно узнаваемо, наших общих знакомых. По моему позвоночнику холодом пробежалось ясное понимание плана этой проклятой книги.

Я, еще пару раз проскользив по мелким острым камушкам, оставшимся здесь после очень переменчивой зимы, поднялась, одновременно с этим пытаясь начать бежать, и закричала, перебарывая осевшую в горле пыль:

– Вверх! Вверх, Шустрик!

Но опоздала. Книга вскарабкалась по комбинезону ближайшей к малышу-дирижаблю студентки, скинула кружки с его подноса и сама закрепилась на нем, соединившись с беднягой ликровыми клапанами. С такой оснасткой у книги наверняка еще и весь набор ликровых отмычек. Сколько же денег вложили в это исчадие букинистического искусства!



Пожилые женщины тут же принялись вызволять своего летающего любимца, и я тут же отчаянно завопила:

– Руки прочь! У него жало! Назад!

На этот раз мне повезло, и завещание, которое к этому времени уже выпустило свой шип, чтобы обороняться, не достало до потянувшихся к ней пальцев. Смахнув со лба выступившую испарину, я бросилась к Шустрику в отчаянном прыжке, но, задев его поднос только кончиками пальцев, опять оказалась на земле. В этот раз у меня получилось сделать это контролируемо; приземлившись, я взвела курок револьвера и прицелилась ввысь.

Пусть нас выгонят. Но я не отдам никому нашего Шустрика. Никому!

Прямо мне в глаза, пробиваясь через белый тент, пыталось светить застрявшее высоко, за каменной крошкой, солнце, но, обезвреженное бесконечной пылевой бурей там, в вышине, оно не слепило меня. Всего один выстрел. Единственная пуля. И ей предстояло, пробив отчаянно качавшийся поднос, войти точно в сердце беглянке, раз и навсегда успокоив ее.

Я перестала дышать. Прицелилась. Я и цель. Я и цель.

– Настоятельно и уверительно настоящим уведомля…

Промахнулась. Из дырки в тенте на меня щедро просыпалась залезшая сразу в глаза, рот и нос мелкая каменная крошка.

К счастью, мимо Шустрика я промахнулась тоже. И он, наш любимый трудолюбивый малыш, полетел прочь от библиотеки, выбравшись из-под тента и дальше – прикрываясь им, пока не набрал такую высоту, где сбить книгу не смогла бы даже винтовка Дайри. Выстрел с крыши Толстой Дрю, кстати, действительно прозвучал, но, поскольку за ним последовало только молчание, ясно стало, что Дайри опоздала вовремя подняться на крышу и промахнулась.

Я злобно взглянула на заказчика. Тот более чем злобно взглянул на меня.

– Эй, Люра! Глянь-ка! – окликнул меня Оутнер, кинув в мою сторону по широкой, удобной дуге наградивший меня шишкой булыжник. Я поймала его левой рукой.

К булыжнику оказалась примотана записка. Принявшись отматывать ее, я вздохнула, уже про себя решив, что не буду слишком наседать на мелкого пакостника, если ругательства там будут написаны без ошибок. Там были ошибки. Много ошибок, но нас никто не ругал. Я прочла выведенное крупно, жирно и неуверенно: «Памагитте».

Я оглянулась в поисках мальчишки. Его и след простыл. А он ведь куда важнее этого усатого дундука на печи.


Время приходит

Стоять на месте после всего произошедшего мы не могли и поэтому вовсю принялись готовиться к тому, чтобы направиться. Куда именно направиться, исходя из текста записки, мы прекрасно поняли, но как именно это лучше сделать – еще тот вопрос.

Оутнер показал нам на карте несколько вариантов маршрута, описал достоинства и недостатки каждого и оставил меня решать, а сам ушел снимать тент и скручивать столы. Пока я размышляла над вопросами прикладной географии, покусывая сигаретку, сзади подошла мрачная Нинни и, чтобы не уходить совсем уж не отметившись, ткнулась лбом мне в бок, громко при этом вздохнув. Я натренированной на шерстке Переплета рукой почесала ей шею.

– Ну, ты спокойно можешь дописывать концовку «Сердца песчаной бури». Мне кажется, половина, если не больше, читателей считают, что Койран не достоин Ленсринн и ей больше подошел бы Сайр. В нем меньше механики, зато больше мозгов.

Вместо ответа моя маленькая Нинни только шумно вздохнула. Я знала, почему она не хочет уходить, и сама не хотела бы, чтобы ей пришлось, но мир – штука такая: чем лучше его делаешь, тем больше работы становится.

Я присела на корточки:

– Просто… просто постарайся меньше попадаться на глаза и… не выходи из работного дома. В твоей комнате тебе ничего не сделают.

– Она заходит и рвет все у меня на глазах. Она говорит, что я сумасшедшая. И что сдаст меня в бедлам.

– В бедлам просто так не принимают, содержание там денег стоит. И вообще – это Ленсринн сумасшедшая, что выбрала этого идиота! – крикнула входящая в дом со стопкой книг в руках Дайри. – Следовало дать шанс Коснеду! Его почему-то никто не замечает, а зря!

– Я не понимаю, почему мастерица Рейнирра так относится к Нинни. Она всегда казалась мне такой рассудительной, – мрачно отметила я. – Сколько помню, мастерица Рей искренне беспокоилась о своих воспитанниках и тащила из ямы даже самых пропащих. Помнишь случай, когда она лицо дежурному расцарапала, не давая избить того парнишку ремнем при всех? Мальчишка вырос, шляпы шьет, у него жена теперь… Я не могу понять, откуда такая жестокость именно к нашей малышке Ни…

– Наверное, во мне действительно что-то не так, – вздохнула девочка, и я крепко ее обняла.

– Проходите, пожалуйста! – подтолкнул Дайри сзади наш новый клиент.

Он очень деятельно помогал всем подряд, думая, что мы собираемся искать завещание его любимой тетушки. Его, как вы понимаете, переубеждать никто особенно не спешил.

Дайри пропустила его, машинально поправив многочисленные оборочки на короткой, но пышной юбке, куда терпеливо пришивала каждый кусочек подаренных и трофейных кружавчиков, какие ей только удавалось добыть. Она прижалась плечом к двери:

– Я думаю, все дело в том, что Рейнирра – такая же, как Нинни. Просто ей пришлось убить в себе все это творчество, чтобы помогать другим, а Нинни стоит на своем. Она сильнее, чем мастерица Рей. Нинни такая, какой Рейнирра так и не смогла стать. Отсюда и ненависть.

– Эй, малыш, – улыбнулась я, утерев девочке слезы, – ты исправила уже столько миров, так что этот тоже будет тебе по плечу. И в конце же концов – нельзя ведь жить в библиотеке. А то зрение посадишь.

– Не посажу.

– А для этого, – посоветовала ей Дайри, всучив свою стопку книг нашему клиенту, чтобы спровадить его обратно в хранилище, – делай упражнение: смотри на близкий объект и на дальний объект. На близкий объект и на дальний объект. И станешь, как я, снайпершей. Будешь попадать каждому своему читателю прямо в сердечко.

– Всё! Двигаемся! – отдал команду Оутнер, заходя в Толстую Дрю. – Нинни, возвращайся в работный дом и передай им там всем от меня, что библиотекари не шутят о смерти. И… эй! – окликнул он ее уже на пороге. – Скажи тем, кто обижает Рой-роя, что, если они еще раз порвут ему книжку, Дайри не станет больше ее чинить: я сделаю ей подвижный механизм и зубы длиной с палец. Пусть представят сами, что она тогда сделает.

Девочка наконец улыбнулась и вышла, прижимая к груди плотно исписанный блокнотик. Оутнер подошел ко мне, я показала, какой выбрала маршрут, и он отправился на свое место.

Я опять посмотрела на скомканное послание.

«Памагитте. У краснага ручя буддут украдать дитей».

– Как быстро мы нагоним дирижабль? – потребовал от меня ответа наш клиент.

Я вздохнула в ответ:

– Он даст нам знать, где остановился, мы рассчитаем время пути до этого места и тогда вам скажем. Сейчас мы не понимаем даже направления.

– Но, многоуважаемая, мы уже движемся в некоем направлении.

– Пока мы движемся к красному ручью. У его брода, возможно, грозит опасность детям.

– И вы верите в это? – Бровь, изящно выгнутая нашим клиентом, искренне попыталась передать уничижительно едкий сарказм. Ей не удалось. Об этом ей сообщила моя бровь.

– Вам тут делать нечего. Возьмите что-нибудь почитать, чтобы не заскучать. Аиттли запишет вас в библиотеку.

С этими словами я собрала карту и направилась к Оутнеру, чтобы посидеть рядом с ним в тишине. В прекрасном таком, животворящем отсутствии этого многоуважаемого.

– Разве вам не очевидно, что это все – гнусные козни, направленные, чтобы сбить вас со следа и отвлечь от действительного важного дела?

Я остановилась спиной к нему. Развернулась, машинально положив руку на револьвер.

– Какого, простите великодушно, дела?

Он принял вызов:

– Вашего. Разве, многоуважаемая и без всяких сомнений квалифицированная в своей узкой специализации госпожа, вы не библиотекарша, а это – не библиотека? Детьми должны заниматься воспитатели работных домов, а если дети попали в беду – то дежурные городов, откуда их украли. Словом, кто угодно вокруг, но никак не библиотекари.

Я в один шаг вернулась к столу, снова расстелила на нем карту и быстро, как я всегда делала, чтобы не сорваться, ввела этого механоида в курс дела. Если бы я этого не сделала тут же и срочно, точно бы его застрелила.

– Вот это – карта того куска фронтира, куда вас занесло. Это – город Голубые Апатиты, он находится у станции Апатиты магистрали Северных Линий. Это – город Фиолетовые Апатиты, он находится у станции Апатиты магистрали Хребет мира. Вот это – город Белые Апатиты, он находится у станции…

– Апатиты?

– …он, – надавила я мрачно-менторским тоном, – находится у станции Апатиты магистрали Золотое Сечение. И все эти три магистрали принадлежат разным перевозчикам. Поэтому, чтобы сменить направление, грузам нужно сделать крюк почти на сотню километров, а это отражается на стоимости…

 

– Я знаю, как формируется стоимость товаров, – попытался прервать меня наш клиент.

– Ну хоть что-то знаете. Итак, весь этот край живет перегонкой грузов между магистралями на собственных самоходных платформах. А там, где перегоняют грузы, – грузы и грабят. А там, где грузы грабят, – грузы крышуют. Это закон.

– Это нарушение закона. – Еще одна попытка, и опять в молоко.

– На фронтире нарушение закона – это тоже закон, только другой. Так что вся эта территория просто кишит бандами, и никто не хочет высовываться за границы городов, крышуемых разными бандами, потому что любой выстрел за ними может спровоцировать настоящую войну.

– А в городах, хотите сказать, безопасно? – Полностью провалив авторитетный тон, мой клиент перешел к едкой иронии, но я ответила ему крайне просто и крайне честно:

– Конечно, безопасно, там же нечего грабить. Так что дела такие: за границами города заканчиваются полномочия дежурных, интерес преподавателей, работодателей – всех.

– Кроме бегунов и библиотек?

Он все еще пытался меня унизить высмеиванием, но сам закипал, как чайник. Мне это определенно нравилось. Я этому улыбалась, и улыбалась удовлетворенно.

– Кроме бегунов, странствующих библиотек, выморочных барахолок, бродячих Тинн – да, у нас и такое до сих пор живо, – и прочего народа, оказывающего полезные услуги. – Я уверенно положила в рот сигаретку, но зажигалку приберегла до спасительной кабины Оутнера, где даже Аиттли не сделал бы мне замечание.



– То есть вы действительно, чистосердечно считаете, что кроме вас эти гипотетические дети никому не нужны?

– Дети всем нужны, – сказала я. – Дети – это наше будущее…

– Да-да-да. Я помню. Будущие врачи и инженеры…

– Нет, это будущие идиоты. – Я снова свернула карту. – Потому что только идиоты верят в слова политиков и корпораций. Никому иному, как идиотам, предстоит всю жизнь гнуть кости в шахтах, пополнять собой строй ружейного мяса для бегунов, тратить заработанные тяжелым трудом деньги на блестящие вещицы, оставаясь существовать в нищете, даже не зная о лучшей жизни, а значит – о ней не прося. Сейчас у нас время такое, что идиоты – наше все.

– И вы их будете спасать для того, чтобы они получили образование и стали одними из тех неуправляемых, вечно пьяных смутьянов со сломанной жизнью, сроком на каторге и пачкой стихов собственного сочинения во внутреннем кармане?

– Ой, таких высот в течение жизни одного поколения не достичь, – делано смутилась я. – Суть в том, что если вы хотите искать прямо сейчас Шустрика и завещание, то вам нужно нанимать других охотников за книгами. Мы идем на выручку детям.

– И только потом на выручку другу, – предпринял последнюю попытку надавить на нас клиент, и я, чего он никак не ожидал, согласилась с его доводом.

– И только потом на выручку другу. Какое счастье, что он и сам может о себе позаботиться! Уже наверняка стравил летучий раз и дожидается нас где-то в пустошах.

Господин одарил меня нарочито вежливой улыбкой, отдав знак прощания, и открыл дверь, чтобы выйти и нанять кого-то еще. Однако, к некоторому его сожалению, Толстая Дрю уже настолько преуспела в том, чтобы направиться, что и под дверью, и на любом расстоянии от двери, куда ни поверни голову, располагались одни только пустоши. Дом позволил клиенту насладиться видом полной неизвестности и принудительно захлопнул дверь.

– Ну что сказать, – заметила я, перекинув незажженную сигаретку из уголка рта в другой уголок, – мне кажется, что под угрозой интоксикации ликры вам стоит пока остаться у нас на борту. Ну а потом, как только мы спасем бедных крошек, вы сможете нанять на поиски вашего завещания первую попавшуюся команду охотников за книгами. Например, тех, кто знает, какой именно у Шустрика сигнал бедствия.

– Он одинаковый у всякой твари, на то он и сигнал бедствия. Добрая госпожа, не нужно делать из меня идиота, – отметил клиент, вежливо закипая. Я улыбнулась.

– Но у Шустрика есть особый. На случай, если он найдет что-то ценное или ценно-агрессивное найдет его. Только для своих – если вы понимаете, о чем я.

Клиент ничего не ответил, только подчеркнуто галантно закрыл занавесь на двери, нужную, чтобы пыль не просачивалась в коридор. Я же, отдав ему знак принятия, с довольным видом поднялась в кабину управления, села рядом с Оутом и наконец затянулась. К нам поднялась и Дайри.

Я внимательно огляделась и присмотрела лучшее место для того, чтобы спрятать Толстую Дрю, пока нас с Дай не будет. И велела поставить ее в совершенно другом. Потому что если на Дрю соберутся напасть, то начнут с самого лучшего места для того, чтобы спрятать дом.

Пока мы не знали, кто именно и каких именно детей собирается воровать, но в любом случае рядом могли ошиваться оба ненавистных мне лагеря бродячих домов: кочующие бандиты-бегуны и странствующие цирки, в чьих полосатых палатках творится бесконечный водевиль. Стоит ли говорить, что детей имели обыкновение воровать оба, так как в здравом уме и по своей воле к ним бы никто не присоединился?

– Ну, двинули, – велела я и вылезла в окно, откуда шла удобная лесенка до самой поверхности пустошей.

Дайри, закинув за спину винтовку, почти равную ее росту, последовала за мной. Ее подвитые светлые волосы, забранные в три хвостика и украшенные черными вязаными бантами, весело играли на ветру. Пока я дожидалась ее, из-под брюха Толстой Дрю появился мой нежданный и незваный, в данном конкретном случае, клиент. Он внимательно посмотрел на Дайри в ее массивных ботинках, гамашах и плотных черных колготках с несколькими специально прорезанными дырами.

– Она что, собралась кого-то спасать в таком виде? – вполголоса поинтересовался он. – Ее же могут так ранить.

– Идите по своим делам. У Дайри свои доспехи.

– Я вспомнил, что не представился. Мое имя – господин Майрот.

– Оу, не мастер? – вежливоподобно улыбнулась я. – Ну что ж, раз вы представились, то можете возвращаться в дом. И закройтесь на все замки.

– Лю, – позвала меня с верхней ступени лестницы Дайри, – я вижу ботинки. Кажется, это Красный Тай!

– Красный Тай? – как-то недоброжелательно бодро переспросил мой клиент, и я недобро прищурилась. – Тот самый, кому писало злокозненное завещание? Ну что же, раз так, то я вас нанимаю для того, чтобы спасти непонятно от чего как-то детей, и хочу лично следить за выполнением задания. То есть – это за деньги.

Я почесала ухо, набрала в легкие воздух, чтобы высказаться исчерпывающе и по существу, но спустилась Дайри и посмотрела на меня до такой степени укоризненно, что я только сплюнула и отдала знак следования. Убьют его так убьют. У меня наберется довольно свидетельств того, что в конце жизни он не дружил с мозгами. И если его украдет странствующий цирк, то тоже так ему и надо.

Мы принялись подниматься на низкий каменистый холм, имевший достаточно хорошее расположение для наблюдательного пункта. На самом деле, если кто-то придумал кого-то воровать, то красный ручей – очень странно выбранное для этого действа место. Этот самый красный ручей на самом деле являлся железистой, узкой, но бурной и холодной речкой, чьи высокие каменистые берега имели слишком много удобных мест для стрелков и очень мало бродов, чтобы кто-то набрался смелости уходить этим путем с добычей.

Осторожно поднявшись, мы, все трое, опустились на животы в ближайшем удобном для этого месте с хорошим видом на брод и увидели, что да, там действительно дети. И да, на выездную экскурсию происходящее совсем не походит.

– Я должен перед вами искренне извиниться, – тихо сказал мне не-мастер Майрот, – очевидно, что детям угрожает смертельная опасность в этом бурном потоке и рядом с таким чудовищем.

Я отняла у него переданную Дайри складную подзорную трубу и вгляделась в лицо единственного взрослого, переносившего грязных и истощенных на вид детей с одного берега реки на другой по пояс в ледяной бурой воде. Его лицо… у него почти не осталось лица. На месте одного глаза зиял провал, другую скулу съела кирика – болезнь грязной ликры, нередкая в наших краях. Зараза оставила его и без носа, а тонкое запястье белокурой, почти снеговласой девочки, сидящей у него на закорках, он стискивал рукой всего с парой пальцев.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23 
Рейтинг@Mail.ru