Евгений Анатольевич Небольсин
Русская философия. Анализ истории. Том 1

Так-то чуть ранее уже начали говорить о природе человека, но обсуждали оную только во внешних её аспектах – в теле. На деле же востребовано знание проявления Истины в сути вещей – во внутреннем мире людей. Природа человека двоичная, ибо в нем совмещены две природы⁵⁰. Из чего это видно. Всякий из нас стоял на берегу реки. Воды её текут вдоль береговой линии. Если бы земля под нами (и мы, стоя на ней) двигалась тоже с такой же скоростью, то нам не распознать перемен в воде – река для нас была бы лужей. То есть первым условием, которое позволяет человеку видеть изменения в реке, является постоянство берега, закреплённая на нем недвижимая точка отсчёта. Всякий из нас помнит все перемены в своем организме от раннего возраста до этих минут, когда вы читаете или слушаете эти строки, помнит все биологические изменения в себе в процессе взросления организма. То есть в каждом из нас есть некоторый берег, относительно которого или стоя на котором, мы можем замечать перемены, происходящие в себе самом от раннего детства до этих минут. Всё в нас и вокруг нас пребывает в постоянном перерождении, то есть рождается и отмирает, что-то начинается и потом заканчивается, появляется и исчезает. И в нашем теле всё в постоянном перерождении: клетки отмирают и появляются новые, но сам этот «берег» остаётся недвижим, и относительно него мы видим и будем видеть даже самые мельчайшие перемены в себе и вокруг. Это та самая часть человеческой природы, которая останется жить после следующего перерождения – нашей физической смерти. Итак, мы установили первое: что природа наша двоичная. Одна часть нашей природы – дух и душа, а вторая – физическое тело. Это нашло отражение в образе жизни людей. Мы посещаем театры, любим смотреть кино. Мы любим культуру, живопись, литературу. Мы развиваем науки. То есть наблюдаем отношение двух граней естества – берега и реки и радуемся торжеству свойств берега.

Итак, в человеке присутствует сразу две природы, но это совсем не означает, что одна «мешает» другой, что одна из них зло, а другая добро. Тело – это одежда души, выраженная в земных реалиях и потому душа живет по законам не только Небесным, но теперь ещё и земным, по законам материи. Если вы зашли в воду, то понятно, что оказались ограниченными во многом. Теперь ходить вы не сможете – вам надо только плыть. И чтобы держаться на плаву, теперь уже следует постоянно выполнять определённый набор движений вкупе с правильным дыханием. Или если сели в авто, то теперь вам надо жить по законам правил дорожного движения. Но в любом случае и в воде и в авто, вы остаетесь тем же, кем и был – человеком, который посчитал, что так будет разумно. Бог всегда творит только подобие себе – доброе, а потому в природе Вселенной нет ничего такого, что оказалось бы в хоть каком-то противоречии, то есть мешало бы чему-то иному, но сопребывает только в живоносном дополнении, в формировании общего единства. Распознавать этот Божественный порядок вещей – это есть одна из сторон добывания хлеба насущного в поте лица по заповеди Отца Небесного. Противопоставление одного другому, формируя образ злого, происходит, когда мы сами стоим не на должной позиции и не видим единящей связи противостоящих – не на своём месте, в противоестественном для себя образе жизни. К примеру, тело и душа, хоть и несут в себе противоречие, но наша плоть также творение Божье, а потому ей естественно быть всегда и также естественно быть ей только в радости. Ей надо помогать жить в этой радости. Плоть – это лодка для плывущего в ней по этому морю, а потому мы не боремся со своей природой, чтобы её уничтожить, как мешающую нам жить в душевном комфорте и счастье. Мы не устраиваем роскошные бытовые условия плоти, но помогаем ей стать соучастницей в радости богообщения и также следуя вечности духа вслед за душой стать вечной – мы создаем роскошные бытовые условия для естественного предназначения плоти – способствовать душе в богообщении посредством трудов в поте лица. Научный прогресс родился только ради утверждения способности тела быть подобием духа – оказаться в вечности. Излишний вес тяготит и недостаток сил уничижает способность естественной потребности творчества. Такое состояние организма действительно мешает жить. В здоровом теле всегда здоровый дух. Таким образом, пост – это не уничижение плоти, а забота о ней, ибо с одной стороны всякое излишество становится бедствием, а с другой – нужна плодотворная активность работы мозга. Физический труд – это не наказание за первородный грех, а возможность активировать счастье в должной первородной экзальтации всеобъемлющей полноты и далее приобщившись к этой вечной радости вечно жить. Это естественный образ стимуляции экстаза богообщения, в процессе которого человеку надо выходить из себя и, приобщаясь к Богу, как единственному источнику абсолютно всех радостей, то есть вновь уже при жизни быть насельником Царствия Небесного. (Само слово «экстаз» переводится с древних языков как выход из своей сущности и в дальнейшем содержании книги мы будем пользовать это слово только в этом смысле). Плоть человека призвана не мешать душе в её жизни, а наоборот сослужит душе в её молитвенном единении с Богом. Первым это осознал первый Адам сразу после того, как вкусил запретный плод. Святой Ириней Лионский говорит, что смоковы, коими опоясали себя Адам и Ева необходимы были для того, чтобы стеснить свою воспалившуюся грехом природу, ибо теперь богообщение без этого предшествия молитве, то есть первоочередного уничижения плоти невозможно. Это первый прообраз тернового венца на главе Сына Божьего. Таким образом, для общения с Богом теперь в первую очередь нужно ущемление, стеснение. Это есть первый значок принципа грядущей эволюции – стремлению к стесненности ради богообщения. То есть смертельный номер акробата несет в себе максимум стеснённости именно как прообраз утверждения способности жить и оказаться в будущем. В природе человека, имеющего только точку опоры в узеньких ступнях также мы видим стремление к ущемлению с помощью смертельной опасности. Монах, упражняющий себя в аскезе (мне посчастливилось общаться с некоторыми великими старцами и все они говорят о том, что самые счастливые свои годы им пришлось провести в сталинских лагерях, пребывая в стеснённости). Цветок полевой вместо того чтобы лежать на земле, ибо так было бы легче бороться со смертельной опасностью быть надломленным порывом ветра или градом, но в его природе мы видим стремление к стесненности, благодаря коей он держит своё соцветие на тоненьком стебельке только потому, что так больше ограниченности. Как только стесненность становится нормой жизни (к примеру, люди даже и не ведают о том, что жить в таком положении стоя и даже передвигаться – великая опасность), так сразу возникает необходимость движения к лучшему подобию Богу, ибо уходит возможность общения с Богом, из-за чего вновь в пределах этой стеснённости появляется эволюционные токи к ещё большей стесненности в пределах той, уже свершившейся. Всё в мире живет богообщением, ради чего стремится стеснить себя – и государственность – одна из них. Все это имеет образ Голгофы Христовой, на которой Сын Божий ради общения со Своим Отцом Небесным ущемляет в Себе человечество, через что происходит примирение людей с Творцом. Исходя из сказанного можно смело предположить, что настоящая жизнь будет там, где максимум ущемления – норма жизни – это космическое пространство, куда вознесся Сын Божий, отведав мед и рыбу. Единственное, что надо заметить, Сыну Божьему это далось так, как естественно Богу. Мы же, как несущие в себе приобщение ко греху, вынуждены делать много движений. К примеру, пребывающему в воде, чтобы быть сухим, необходимо руками отталкивать от себя воды и сие надо делать очень и очень быстро. А тому, кто стоит на берегу вообще нет смысла шевелиться. Велико влияние от близости ада. Мы подобны толпе бесов из видения старцу, которые огромными потугами делали никчемное – за верёвку тащили листик, упавший с дерева (так они наводили порядок). Поэтому, чтобы следовать за Христом в космическое пространство, теперь уже необходим труд в поте лица многомиллионного коллектива.

Не отходя далеко от этой мысли, есть смысл несколько строк посвятить вопросу о вечности души, следовать за коей неизбежно пытается тело, создавая научный прогресс. Исходя из сказанного, постепенно перед нами явственно предстает то самое естество, реальность которого мы обозначим чуть ниже по тексту. Его мы называем «частью нашей природы, которая остается жить после смерти». В ней нет элементов суеты мирской. В ней, в отличие от бытия в аду, абсолютный минимум затрат при абсолютном максимуме пользы. Это та самая реальность, само присутствие которой обуславливает все остальные формы устроения Божественного порядка – каждая микрона Вселенной в каком-то своем специфическом образе несет в себе её. Оное бездеятельно во грехе-разрушителе, а потому воспринимается как ноль-развитие-разрушение, как пустота-развитие-разрушение и характеризуется такими терминами свойственными пустоте греха, как постоянство, инобытие, небытие, «берег реки», неподвижная точка отсчета, присутствие которой в мощах усопших предков имеется наиболее хорошо и удобоприемлемо распознается духом. Итак, по наследству нам от наших предков передается только точка отсчета. Оная может быть ближе к Богу, а может дальше. Положение её высоты над миром характеризует возможность обзора. Чем ближе к Богу, тем больше открыто, чем дальше – тем меньше открыто. Понятно, что лучше всего жить в соседстве с теми, кто ближе ко Творцу и дальше от тех, кто пребывает в удалении от Него. Это смогли распознать наши далекие предки, но это уже иных томах содержания. Но уже сейчас надо сказать, что чувственность, благодаря которой человек может распознавать даже малые мановения из будущего, обязана именно благодаря высокой степени покоя, как свойства Божественного. Чем белее стена, тем лучше видно на ней все оттенки темного. Чем сильнее покой, тем лучше видны все перемены и контрасты ему, возникшие наступающим будущим, благодаря чему человек начинает видеть. Не предугадывать, не вести расчеты, не составлять гороскопы, а именно видеть перед собой путь, чтобы не ошибаться даже в абсолютном аду. Слепота – причина всех трагедий человечества. «Монастыри изливают покой» – судьбоносные для Руси слова из песни.

Возникает вопрос, если плоть – это одежда души (лодка путешественника), то как относится к удовольствиям плоти, к вожделению? Дело в том, что в любой физической нагрузке участвует вся полнота чувственной и духовной природы, несущие две, хотя и полярные, но взаимодополняющие критерии черного и белого, горячего и холодного, сладкого и соленого, если так можно сказать. Во взаимном дополнении они образуют золотую середину – жизненную линию. Удовольствия плоти вне духовного единства с Богом становятся пороком, ибо, как уже сказано ранее, есть один путь к радости, для которого все остальные оказываются составляющими, сопутствующими. Этот путь, с одной стороны, абсолютно вечный и долгий, а с другой стороны короткий. Радости плоти – составляющие нашей природы, но приобщение к ним происходит абсолютно мизерно, так, что для человека сие становится не заметным, но при этом бытием. Ведь бытие – это радость и так как плоть существует, то она должна быть источником радости. Но вне Бога, вне Его вечности, радости плоти становятся радостью временной. Плоть, утратившая соль от бытия души в Благодати, как творение Его разлагается. Когда человек гибнет, то понятно, что согласно его естеству падшего духа, он пренебрегает одним, без радости духа трудным или соленым, и ищет спасения через свое же подобие духа – приобщается к приятному – тело следует за душой. Но жизнь без соленого, без утверждения прежнего равновесия невозможна, а потому после сладостей, надо есть солёности. Если появляются радости духа, то солености, как страдания вообще не воспринимаются, ибо оные в присутствии радости являются естественным рабочим процессом бытия жизни. Это означает те грани природы, через которые приходит чувственное вожделение – это такие сладости, которые нужно беречь и растягивать на всю жизнь, делая их незаметными телу – и то и другое нужно потреблять по чуть-чуть. Причем, это неподконтрольно и пребывает в том же естественном процессе жизни. Парацельс говорил, что все есть в определенной мере яд и в определенной мере лекарство. Это выражение надо воспринимать вкупе с высказыванием Л.Толстого о любви: любовь – это как палец, который пока не болит, человек его не чувствует. Из сказанного следует определение радости, которое согласуется с учениями буддизма и индуизма – это полное нечувствие окружающего мира во всех смыслах этого понятия. И это совпадает с нашим определением о Царствии Небесном, что Оное не воспринимается посредством воспаленной грехом природы, ибо подобное познается только своим же подобием – святостью. Но одно дело, когда нечувствие мира – есть естественный рабочий процесс трудового дня и при этом в поте лица (что есть фундамент богообщения), но другое дело, когда к этому прибегают искусственно, практикуя нирвану – разное понятие о полноте, оформленное в религиозной доктрине как основание её (об этом более содержательно в этой же гл. в следующем пункте№3). Просто белое распознается посредством черного в контрасте, а потому йоги причиняя себе боль ищут в своей природе центр, позиционируя себя в коем, он эту боль перестает чувствовать. Северные народы вместо боли несущей от упражнений йоги просто изнуряют себя трудами в поте лица, но опять же только для той же цели – найти в себе центр, позиционируя себя в коем для него сие перестает быть страданием. В данном случае, радость усиливается результатами этих трудов – они не ради самого процесса труда (или боль ради самой боли), но имеют, кроме этого, осмысленность и цель утверждения жизни в её Божественном образе, явленном в земных условиях долгой зимы (в некоторых случаях имеет место говорить об образе Божьем жизни, явленном в условиях ада – особенно в последние века). Хотя надо сказать, что человек все равно чувствует, но чувство это востребовано только в рабочем процессе богообщения. То есть, если в меру, если нет покушения на естественное – на процесс богообщения, то всякое явление становится лекарством и удовольствием не является, хотя оное, на самом-то деле, есть удовольствие, которое уже давным-давно «приелось», то есть удовольствие – это тоже Божественная радость, но животворящей оная может быть только в общем контексте полноты всеобщего счастья в богообщении. В противном случае, если бы это радостью не было, то этот момент даже бы не обозначился в бытии, мы ничего бы об этом даже не знали. Просто внимание, акцентированное на главном счастье души в торжестве духа, не может быть парализованным на второстепенном. Таким образом, все удовольствия мира несут в себе соизмеримость с возможностью богообщения и соучастия в радости единства с Творцом. Они абсолютно малы. Радость от богообщения можно сравнить с зубной болью, которая, как бы перевешивает и затмевает все остальные чувства и ощущения. Но эта чувственная абсолютно малая радость, хоть и также Божественного происхождения, но так и остается, и должна оставаться лишь малой гранью, которой никак нельзя давать приоритет, ибо оная является лишь промежуточным звеном в общей цепи приобщения человека к счастью. Это звено нельзя вводить в запредельное напряжение, ибо можно порвать и от этого разрушить душу. Только в этом случае, плоть не отвлекает, а поддерживает богообщение, создает условия душе для пребывания её в кондиции постоянного экстаза всей полноты природы человека, а не какой-то её части. Для утверждения истинности этого высказывания приведём ещё некоторые важные доводы, характеризующие нашу природу.

3. Более развернуто этот приведённый ниже инструмент мировосприятия, посредством коего мы раскрываем иные интересные грани Вселенной, представлен в следующих фрагментах: §1.0.Фундамент эволюции, п7; п34; п.36; стр. п.38; стр. п.56(а). §1.0.1.Естество человека. п.1, п.3; п.6(б). §1.0.2.Богопознание: п.8; п.19; п.46; п.57-б; п.81

Иная грань двоичности природы явлена нам из другого примера. Возьмите прямую и ровную палку и выведите в состояние вертикального равновесия. Если мы её отпустим, то, согласно логике вещей и по всем законам физики, оная упадёт, и мы даже можем сделать некоторые математические расчеты траектории падения. Палка – это мертвый предмет, потому она подчиняется мертвым законам анализа – анализа физики и математики. То есть падение, разрушение и хаос – это сфера адекватного логического обоснования реальности, доказательство бытия порядка живого. Но в жизни живого все иначе. Палка не падает по закону физики и математики, а возвращается в исходное равновесие. Живому свойственно постоянно восстанавливать равновесие в вертикали и бороться за свою жизнь, несмотря на все постоянные покушения на него со стороны внешних факторов: плохой погоды, болезней, хаоса и так далее. Это та самая часть нашего естества, которая остается жить после смерти и где законы логики не имеют силы, ибо не могут выражать Истину: логика властна только уже над мертвыми процессами распада и разрушения. По этой причине с точки зрения математического анализа и разумности судить о живом нельзя, ибо это разные кондиции бытия. Тем более рассуждать логически о том, есть ли Царствие Небесное и существует ли Творец Вселенной, а если Он есть, то почему так ведёт себя, ибо, повторю ещё раз, анализ видит и анализирует только то, что не имеет жизни, пребывает в процессе разрушения, отмирает и потому имеет образ всеобщей относительности. Именно по этой причине, посредством воспаленной грехом природы мы не видим пустоту греха, в коей разворачивается весь сюжет Божественного Замысла. Бог – живое существо, которое восстанавливает равновесие, возрождает, поднимает, прощает, животворит, то есть Он не наделён распадом и потому неподвластен логическому обоснованию. Так как Он не наделен распадом, то Его бытие имеет только созидательное влияние на этот мир. Наше восприятие ограничено грехом, а потому называем разрушением то, что терпит ломку в процессе перестроения во всеобщем движении Вселенной к Богу посредством уподобления Ему во всем. Ломкой мир представлен в непосредственной близости, но с высоты Божественной мир стремится уподобиться Творцу, чтобы приблизиться к Нему ближе, а потому постоянно ломает все то, что менее всего совершенно. Таково наше поражение грехом, что чувственно распознаем только грех, а потому судим о Боге, о Его воле и творении через призму смерти и разрушающего греха и не находя в Боге грех, начинаем утверждать то, что Бога нет. Так вот, продолжая предыдущую мысль, нам важно сказать, что та чувственная природа, которая становится источником удовольствия, на самом деле призвана для иного – соучаствовать в общем деле остальной природы – удержание в положении равновесия. Так как удовольствия в этом мизерные, то сие не воспринимается как удовольствие, а как естественная жизнь. То есть радость приходит от ломки прежнего и уже малого и потому стесняющего ради более свободного и великого, в противном случае, вне этой радости познание мира нам не дано. Удовольствием становится сам процесс саморазрушения в процессе становления. Таким образом, так как природа человека чувственно воспринимает только то, что уже терпит разрушение, то оказывается востребованным отрешиться от всего ограниченного чувственного, стесняющего процесс богообщения, как видящее не живое, а мертвое. Это особенно важно делать во время монотонных, нудных продолжительных работ. Хотя в привязке к Православию, нужна не пассивность отрешённости, а поступательная динамика отношений личности с Личностью Творца. Это понятно из примера со бегуном, которому инструктора запрещают все на дистанции, кроме одного – быстро бежать до финиша. Вместо того, чтобы сказать, что надо изо всех сил бежать до финиша, они внушают тысячи запрещающих установок и ни слова о том, что именно надо делать. Хотя оба варианта постановки задачи важны, только в разном значении для дела. Так пассивность отрешенности от всего отличается от активного действенного отношения между личностями Творца и человека.

Ещё более конкретизируя суть вопроса соотношения живого и мертвого, хочу подчеркнуть, что законы омертвелого, то есть законы распада, разложения и дестабилизации не приемлемы и не могут работать там, где законы жизни, где царят законы восстановления, стабилизации, удержания от разрушения.

Сама ограниченная грехом природа наших чувств такова, что распознает оная только свое же подобие – беззаконие (Бог дает нам видеть хаос и распад только для того, чтобы мы трудами в поте лица восстанавливали чистоту своей души и через это уже преображали этот созерцаемый мир). Потому в поле нашего сильно ограниченного умозрения попадают только их же подобие – ничтожности трений при перестроении – трагедии разрушений. Солнце мы видим потому, что произошел ядерный взрыв; чувствуем вкус яблока потому, что откусив, разрушили его клетчатку-ткань. Если нет раны на живом теле Вселенной, то и нет рубца от него, который мы можем видеть. И наоборот, когда мы здоровы, то не чувствуем тело. Когда нам хорошо, мы не замечаем своего счастья, да и радость в экстазе (выход из своей сущности) мы распознаем лишь когда утратили её. Именно поэтому Бога мы не видим, как абсолютно доброго, чистого и здорового, а Царствие Небесное, насельниками коего нам естественно быть, после грехопадения стало абсолютным межзвездным чувственным вакуумом. Зато мы видим свой пустой желудок и помним своих обидчиков, а наше тело носит рубцы от былых ран. А так как Бог не наносит рану, но только дьявол, то из-за этого даже появляются атеистические течения в мировой мысли. Вот какова природа нашего познания, в которой через призму греха мы имеем возможность видеть и помнить только грех. Бог живет не по законам логики, ибо Он против всякой логики отдает Себя. Он абсолютно великий и сильный, отдает Себя абсолютно ничтожному созданию – человеку. Он дает нам энергию для жизни, поэтому Бога видит тот, кто подобен Ему. Видит Его тот, кто, как Бог, жертвует собой, тот, кто творит подвиг ради спасения ближних, поднимает, восстанавливает, не жалея себя ради ближних. Только подобно Богу отдающий себя другим способен выходить из своей сущности для единства с Ним, то есть пребывать в состоянии экстаза молитвенного делания и гражданином Небесного сообщества. Если человек не пребывает в экстазе жизни, он не сможет уверовать в Воскресение Христа, ибо чтобы видеть любовь Божью, нужна любовь. Чтобы видеть мудрость Божью, нужна мудрость. Чтобы видеть живое, надо быть живым. Чтобы видеть святость, надо быть святым. Духовным людям свойственно созерцать мир через призму любви, а потому в озвученной ранее координатной реалии, системы двоичной природы берега и реки (то есть за пределом береговой линии потустороннего мира), только им открываются живые существа невиданной красы и добра, живой мир Ангелов, там иная флора и фауна, там живут те, кто когда-то ушли от нас и ждут встречи с нами. Мы все должны восстановиться после грехопадения, вернуться к Отцу Небесному в чувственную пустоту греховного вакуума, то есть в этой реке, текущей в нашей двойственной природе, для нас самое важное выйти на этот берег после биологической смерти как нового рождения. В этом – самое важное действо для каждого человека и значит – для целых народов, ибо как важно даже в мире ином остаться живым, чтобы продолжать покровительствовать своим детям. Мы были рождены на этом берегу, и нам естественно быть только в абсолютной стабильности жизненного порядка домашнего очага, в его постоянстве, в твердости и вечности непреходящего живого. Именно это перечисленное нам приходится постоянно творить в себе и вокруг себя, и всю свою жизнь. То есть устраивать свою жизнь так благоприятно, как это было там, на нашей естественной Родине с её высшим счастьем и всеми Божьими формами удовольствий и радости жизни. Но надо сразу сказать, что сие не только самое важное вернуться туда на этот берег, вернуть свое счастье, утратив которое мы как бы «попали в воды перемен и всеобщей относительности», но и самое тяжёлое. Оказавшиеся в поле нашего зрения течения этой жизни – довольно мощный поток слабостей разрушающих тело и душу от плотских безбожных наслаждений и удовольствий. Он ломает все на своём пути, от чего мир полон зла и горя. На земле всё относительно, временно и вся наша жизнь – сплошные ломки всего и вся, утраты и разрушения, сплошные душевные раны. То есть в любом случае, чтобы обрести вновь естественное счастье, необходимо пребывать в победоносном торжестве над самим собой, вне бытия этих перемен и все порушенное вновь восстанавливать. А потому нет большего счастья, чем торжество над пороком, над своими страстями и текущей природой. Мы как бы прячемся от перемен, когда душой выходим на твердый берег и этим обретаем вновь счастье Царствия Небесного, где родились. Эта Божественная сфера бытия для нас естественна, и только тут нам хорошо – быть возле источника абсолютно всех радостей. В этом и есть суть торжества живого на всем том, что имеет прообраз Голгофы Христовой и понятия Велесово Колесо. (Жена несет в себе Царствие Небесное в этой же яви, ибо она первая, кого встречает человек родившийся от неё. А потому как важно сказать ей о самой себе, в первую очередь. Сказать о том, кто оная есть).

Эти противостояния проходят через наше сердце, ведь в каждом из нас есть тот, кто говорит, что надо выполнить свой долг, а другой в нас говорит обратное: «Расслабься. Оставь на потом. Забудь. Не сдерживай себя, а бери от жизни всё». Совсем не важно, что делает человек в данный момент и не важно перед чем он стоит – важно то, в каком образе он везде в каждом своём начинании в самую первую очередь выходит на поединок с самим собой, встает против своего плохого «я» – победитель ли он себя. Поднимается боксер на ринг или он ранним утром пытается проснуться – везде тот же самый плохой «я» как бы шепчет: «Не надо тебе это, расслабься, предай, измени долгу, укради». И так далее. Но вновь и вновь мы хотим быть с Богом и отторгаем эти помыслы. Раздвоенность природы человека проявляется во всем. Одна её составляющая хочет спать и есть, а другая тянет туда, где ей естественно быть по родству природы – высоты, свобода, скорость, торжество, любовь. Это состояние, когда человек выходит из себя, освобождается от своей плоти и тягот её, приобщаясь к единственному источнику радости – к Богу. Повторюсь, что только данное бытие человеку естественно, ибо он в таком образе родился и сие остается его Родиной навсегда, а потому древние такое состояние человека назвали экстазом, который имеет самые разнообразные прообразы-проявления. (В каждом народе сие выразилось по-своему, но применительно к древней традиции насельников Севера, то есть у славян сие значилось прообразом Колеса Велеса). Так альпинист, к примеру, стремится к вершине горы, где свойства Божественного, простор и бесконечность вокруг ощутимы явно. При этом истязает свою плоть физическими перегрузками, голодом, холодом и постоянным риском. Душе хорошо, а плоть мучается. Боксёр выходит на ринг, также испытывает перегрузки и получает множественные микротравмы головы и тела, чтобы завоевать первенство. Культурист поднимает тонны груза за тренировку, чтобы придать красивую форму телу, стремится уподобиться Богу в могуществе своей силы и красоте строения тела. Парашютист на полторы-две минуты хочет уподобиться Ангелам Божьим в состоянии полёта. Монах уходит в тайгу и живет, обрекая себя на одиночество и трудности жизни в тяжёлых условиях. Эстет бунтует против того, что в некоторых местах здания Большого Театра осыпалась штукатурка. Будущая мать носит в себе девять месяцев младенца, испытывает тяжесть своей ноши и истощение сил, и этим даже рискует своей жизнью. И так далее. То есть, чтобы обрести единение с идентичной душе по естеству Природой, опосредовано приобщения к одному из Божественных свойств, человек жертвует себя, своей физикой, терпит неимоверные перегрузки, рискует здоровьем и даже жизнью, побеждает страх. И наоборот, когда тело спит и много ест, то живая душа страдает, человека мучает совесть, он ненавидит себя за то, к примеру, что не накормил ребёнка, презирает себя за нестойкость перед искушением и так далее. То есть тут следует сделать важный вывод о том, что либо плоть страдает и душа в радости жизни, либо душа мучается из-за того, что телу хорошо. Одно из двух: либо то, либо это и третьего не дано. Поэтому уже изначально, устраивая жизнь свою, никак нельзя строить иллюзий, ибо настоящее счастье всегда трудовое – это заповедано Богом, который не может желать человеку чего-то иного, кроме счастья. Так устроена жизнь, то есть духовная радость во Царствии Небесном несовместима с вожделением чувственной греховной природы. Отсюда вспоминается сказочный сюжет, в котором стоит богатырь возле камня с надписью: «Налево пойдёшь – богат будешь. Направо пойдёшь – счастлив будешь. Прямо пойдёшь – погибнешь». В том-то и дело, что счастье и богатство – там, где победоносная борьба со смертью. Это же претворилось на Голгофе Иисуса Христа. Велия радость от общения с Богом в процессе борения ещё и плодоносна счастливым исходом благодаря сообразности счастливому исходу. Иными словами, роскошь и богатство не должны мешать человеку подниматься на высоту торжества над самим собой.

Счастье. Определение.

Более развернуто эта тема представлен в следующих фрагментах: Том 2, §1.0.2.Богопознание, пп.60,65,66,80, 81,89,90(б),91,92; §1.5.1.Иное направление проявления эволюции, п.8.; 1.7.Соотношение Истины и идеологии. Том 3, §2.3. Древние славянские верования, пп.5,6,38,39,40; §2.5.Некоторые технические стороны вопроса п.23,24,25,35,36,37,38;§2.7. Противоречия

Что такое счастье? Во-первых, надо сказать, что счастье – это жизнь, это ещё одно имя жизни. Все идеологии, течения мысли можно разделить на две части: мертвые и живые. Третьего нет в природе вещей. Во-вторых, следует дать ответ исходя из определения не счастья и травмы психики. Травмой психики является простое отсутствие радости и покоя душевного. В-третьих, человек идёт туда, куда смотрит, и при этом идущий одолеет дорогу. Так как каждый из нас видит перед собой одно из двух – либо живое, либо мёртвое, то нам становится очевидным что такое ересь. Если смотрит на мертвое, то он будет мёртв. А если живое, то будет жить, даже если вокруг него ад. Поэтому, чтобы уверенно идти в живое будущее, важно беречь своё внимание, акцентировать его на абсолюте жизни. Нельзя даже видеть злое, надо прощать все свои обиды и искать все то, что было хорошо – просто смотреть подобает на счастье и на все то хорошее, благодаря которому вы в данный момент живете. Прощать бывает так же тяжело, как подниматься к вершине, восстанавливать своё здоровье после болезни. Но такова жизнь, что всякая радость бытия нам дается в труде и в победах над самим собой. То есть чтобы видеть абсолют живого Бога, нужен жертвенный труд, сопряжённый даже с муками.