Наташа Ридаль
Проклятье Адмиральского дома
Глава 1
– Полагаю, следует начать с того, откуда взялся штык, – старший инспектор Джонс расположился на низком диванчике в гостиной Адмиральского дома, сверля глазами своего главного подозреваемого – Артура Стаффорда.
Артур сидел в кресле напротив, вытянув длинные ноги и сложив руки домиком. Ему было немного за пятьдесят. Седина в щетине на подбородке выдавала его возраст, хотя практически не тронула волос на голове – они сохранили первозданный мышиный оттенок. Сколько раз Джонсу приходилось видеть это напускное спокойствие. И почему преступники так самонадеянны? Старший инспектор хэмпстедского дивизиона столичной полиции не сомневался, что быстрое раскрытие дела станет его триумфом перед уходом на пенсию, о чем он с легкой ностальгией будет рассказывать миссис Джонс, поливая георгины в своем маленьком саду.
– Штык, без сомнения, от пехотной винтовки отца, она осталась со времен Крымской войны и теперь хранится на чердаке.
– Тело вашего сына обнаружил лакей?
– Камердинер. Дональд не спустился к ужину, я послал за ним, и Окли нашел его на полу в студии со штыком в груди. Вы сами всё видели.
– Согласитесь, мистер Стаффорд, необычный выбор орудия убийства ставит под подозрение живущих в доме: посторонние едва ли могли знать о винтовке. Разумеется, не следует исключать прислугу, хотя я не вижу у нее явного мотива. Как я понял, Дональд был вашим приемным сыном и недавно получил наследство?
Артур потер мясистый нос, в его взгляде читалось растущее раздражение.
– Вы ведь уже побеседовали с моим младшим братом. Не сомневаюсь, Чарльз обрисовал ситуацию со свойственной ему педантичностью. Два года назад, в мае тысяча восемьсот девяносто первого, в нашу нотариальную контору обратился Гэри Лоусон, оказавшийся биологическим отцом Дональда. Он составил завещание в пользу мальчика, от которого отказался много лет назад, уезжая в Америку. По возвращении в Лондон Лоусон открыл художественную галерею на Слоун-сквер. Мы продали ее после его смерти, исполняя волю покойного. Деньги предназначались Дональду, но сын не мог распоряжаться ими до совершеннолетия.
– До которого не дожил всего пару недель? – прищурился Джонс.
Стаффорд сухо кивнул. «Так-так, – подумал старший инспектор, – а ведь и Лоусон умер именно в этом доме. В свете новых событий остановка сердца уже не кажется единственно возможной причиной смерти бедняги-коллекционера». Вслух он сказал:
– Вы являлись попечителем Дональда, так что теперь, по словам вашего брата, почти десять тысяч фунтов стерлингов перейдут к вам.
Контора «Стаффорд и сыновья», основанная отцом Артура и Чарльза, еще лет пять назад была у всех на слуху, и, пусть ее и потеснили конкуренты, некогда известный нотариус представлялся полицейскому крупной рыбой. Он приготовился увидеть в глазах Стаффорда страх, однако реакция на замечание Джонса оказалась совершенно противоположной.
– Уверяю вас, старший инспектор, – снисходительно улыбнулся Артур, – я не собирался класть их на свой банковский счет. Деньги пойдут на содержание дома и наших многочисленных родственников. И если вы намекаете, что у меня был мотив, он в равной степени имелся у каждого из членов семьи. Вам удалось установить точное время смерти?
– Ваш брат сообщил мне, что заходил в студию поговорить с Дональдом и ушел от него без десяти семь. Камердинер обнаружил тело в семь ноль пять, следовательно, убийство произошло в течение четверти часа, – произнес Джонс недовольным тоном. У него возникло нехорошее предчувствие, что рыба срывается с крючка, хотя, по его сведениям, Артур Стаффорд имел обыкновение подниматься к себе после пятичасового чая и отдыхать до ужина, а значит, не мог иметь алиби на время убийства.
– Я спал примерно до шести тридцати, без четверти семь пригласил дворецкого Гастингса. Мы обсудили предстоящее сокращение штата прислуги и ровно в семь вместе спустились в столовую, где на тот момент находились моя мать и мистер Уолш. Как видите, старший инспектор, в обозначенный вами отрезок времени я ни на минуту не оставался один.
Джонс поджал губы, досадуя, что дело оказалось более запутанным, чем представлялось на первый взгляд. Утром ему придется снова нанести визит в Адмиральский дом, чтобы допросить других членов семьи. Что ж, больше он не будет спешить с выводами.
Артур поднялся, очевидно, посчитав разговор оконченным, непроизвольно скользнул взглядом по японской ширме, стоявшей в углу за диваном, и напоследок сказал полицейскому:
– Я всё же думаю, что убийца влез через крышу и прихватил штык, заметив винтовку на чердаке. Стаффорды не могут быть причастны к преступлению, мы все любили Дональда. Я провожу вас, старший инспектор.
Собеседники не подозревали, что всё это время их подслушивали. Когда они направились к выходу, молодой человек приятной наружности и нескладный подросток, притаившиеся за ширмой, обменялись многозначительными взглядами.
За месяц до этого
Теплым июньским вечером наемный экипаж подъезжал к Хэмпстеду. Пригород, выросший из деревушки на севере Лондона, стал настоящим раем для творческой богемы: здесь в уютных особняках проживали художники, писатели и поэты, а великолепный парк Хэмпстед-Хит манил тенистой прохладой, обещая глоток свежего воздуха после лондонского смога.
В экипаже сидели двое молодых людей, которые только утром сложили в чемоданы мантии бакалавров гуманитарных наук. Осенью им предстояло вернуться в Кембридж и продолжить обучение, чтобы через два года получить магистерскую степень, а пока они наслаждались наступившими каникулами.
Джозеф Уолш, уроженец Йоркшира, с удовольствием принял приглашение своего друга Уильяма Стаффорда погостить в Адмиральском доме, принадлежавшем семье последнего. В отличие от однокурсника, чье обучение в университете оплачивал отец, Джозеф был стипендиатом и приложил немало усилий, чтобы стать одним из лучших студентов колледжа Святого Иоанна. В неполные двадцать четыре года он отличался блестящей эрудицией в самых разных областях – от английской литературы, которая являлась его основным предметом, до химии и биологии. Высокий, кареглазый, уделяющий пристальное внимание своей внешности, он был при этом скромен, учтив и немногословен. Студентки из колледжей Гёртон и Ньюнэм1 находили его очаровательным, однако их попытки флиртовать с Джозефом не приносили желаемых плодов: он будто не замечал их, пребывая в перманентном состоянии влюбленности в героинь романов. Последние месяцы его сердце безраздельно принадлежало Джейн Эйр.
Уильям также не обзавелся девушкой за время учебы в Кембридже. Нельзя сказать, что старший сын Артура Стаффорда не был привлекательным: голубые глаза, густые светлые волосы, острые скулы, плюс принадлежность к верхушке среднего класса возбуждали определенный интерес к его персоне. И всё же по какой-то причине сам Уильям не стремился к серьезным отношениям. Джозеф подозревал, что его друг хранит верность таинственной даме, которую оставил в Лондоне.
– Уж поверь, ты не пожалеешь о лете, проведенном в обществе моих родственников, – лениво улыбаясь, произнес молодой Стаффорд. – У меня та еще семейка, ты сам скоро поймешь.
– Если ты хотел заинтриговать меня, то тебе удалось, – ответил Джозеф, сохраняя серьезность.
– Очень на это надеюсь. Как говорит отец, в нашем доме в чей шкаф ни загляни – обязательно найдешь пару припрятанных скелетов.
Глядя на красивые фасады и цветущие палисадники, Уолш чувствовал, что не будет разочарован. Вероятно, у всех родственников есть общая черта – прятать скелеты в шкафу. И это совсем его не беспокоило.
– Полагаю, я должен немного тебя подготовить, – продолжал Уильям. – Начну с родителей. Бабуля рассказывала, что отец женился по любви, но годы шли, а детей всё не было. И они решили осчастливить малышей из приюта – так в семье появились я и Эмили. Дональд – другое дело. У матушки была сестра, которая сбежала с проходимцем. Потом он ее бросил, она родила ребенка и умерла, а нам с сестрой представили нового брата. Разумеется, он сразу стал любимцем матушки. Она скончалась от удара, когда мне исполнилось шестнадцать, а четыре года назад отец снова женился. На Хезер.
Уильям прекрасно помнил день, когда впервые увидел будущую мачеху. Это случилось в мюзик-холле «Альгамбра» на Лестер-сквер. На самом деле отец предпочитал дешевые залы за пределами Вест-Энда, где лейтмотивом представлений, как и во времена его юности, оставалась пикантная тема плотских утех, а выступления артистов являлись скорее дополнением к выпивке. Однако в тот раз Артур Стаффорд собрался провести вечер в обществе Уильяма и Эмили, и потому выбрал фешенебельный зал «Альгамбры». Правда, было время, когда и это место считалось ярмаркой порока, а променад на Лестер-сквер благоприятствовал промыслу проституток обоих полов. Но то время прошло, и на сцене перестроенного мюзик-холла больше не исполняли бесстыдный канкан. Всё, что могло показаться непристойным и грубым, исчезло из репертуара, теперь актеры и актрисы пользовались уважением респектабельной публики. Тем не менее ее вкусы мало изменились за четверть века, и самыми востребованными по-прежнему оставались номера, в которых мужчины изображали женщин, а женщины – мужчин.
Хезер Линн была одной из самых ярких актрис-травести, достигшая такого мастерства в исполнении мужских ролей, что некоторые завсегдатаи «Альгамбры» всерьез полагали, будто она – мужчина. Уильям поначалу тоже обманулся и даже имел неосторожность поспорить с отцом на десять шиллингов. Позже он не раз думал о том, что не возникни между ними спор – и Артур, возможно, никогда бы не познакомился с Хезер. Спустя полгода Стаффорд сообщил детям о своем намерении жениться. Уильяму и Эмили тогда шел двадцать первый год, и отец больше беспокоился о том, как воспримет новость младший сын – шестнадцатилетний Дональд. Беседа приняла неожиданный для Артура поворот.
– Почему я должен быть против? – пожал плечами Дональд. – Ты женишься на актрисе мюзик-холла. Будет даже занятно.
– Ты действительно этого хочешь, отец? – спросил Уильям, сдерживая улыбку: Хезер оказалась всего на несколько лет старше его самого. Конечно, самолюбию Артура льстила благосклонность столь юной особы.
– Важнее другой вопрос: почему этого хочет она! – вмешалась Эмили, не дав отцу ответить. – Она тебя совсем не знает… Не знает так, как мы. Какое чувство движет ею?
Артур слегка нахмурился. Он надеялся на понимание и поддержку дочери, как это случалось всегда, когда обстоятельства вынуждали его принимать серьезные решения. Пришлось пустить в ход доводы, припасенные для Дональда:
– Признаю, это брак по обоюдному расчету. Я жду от нее верности и исполнения супружеского долга. И если в моем возрасте за это нужно платить, я согласен. Я узнал счастье с твоей матерью, Эмили, а мисс Линн скрасит мою старость.
– Я не верю, что этого достаточно. И тебе еще очень далеко до старости, – тихо проговорила девушка.
Ей потребовалось время, чтобы принять новую жену отца, но в конце концов Эмили полюбила ее, как и остальные члены семьи. Уильям искренне недоумевал, как можно не любить Хезер.
– Она оставила сцену, отказалась от ролей, которые могли принести ей славу и любовь публики, ради амплуа супруги состоятельного нотариуса, – произнес студент, продолжая свой рассказ.
Джозеф Уолш уловил едва заметную перемену в голосе друга и с любопытством взглянул на него. Стаффорд поспешно переключился на дядю:
– Это человек, неспособный на сильные чувства. Вероятно, он бы никогда не женился, если бы не дед, который устроил его брак, к слову, весьма выгодный для семьи. Но даже с твоей богатой фантазией невозможно представить себе людей столь разных и не подходящих друг другу, как дядя Чарльз и тетя Оливия. Если бы у нее однажды не случился выкидыш, все бы считали, что муж и жена вообще не вступали в супружеские отношения.
– Как критик Джон Раскин и его жена Эффи, которая, получив развод, вышла замуж за художника Миллеса? Помнишь, в прошлом году Миллес писал портрет декана? Его стиль сильно изменился после распада братства прерафаэлитов. Однако я перебил тебя. Продолжай!
– Отрадно сознавать, что, в отличие от бабули, ты не находишь скандальным тот факт, что у дяди и тети уже давно отдельные спальни на третьем этаже, – ухмыльнулся Уильям. – Флигель занимает младшая сестра Оливии – Джейн – со своим сыном Найджелом. Она была замужем за доктором Андервудом, девять лет назад овдовела и переехала в Адмиральский дом. Тетя Джейн дает частные уроки игры на фортепиано, хочет казаться независимой, но, в сущности, пользуется бесхребетностью дяди Чарльза, как и все остальные.
Джозеф слегка приподнял бровь:
– Получается, всю семью содержит брат твоего отца?
– Получается, так, – кивнул Уильям. – Дядя Чарльз с утра до вечера пропадает в конторе, в то время как отец почти весь день проводит в своем клубе, где много проигрывает в покер. Тетя Оливия помешана на спиритизме и приглашает в дом странных людей, которые составляют ей гороскопы в обмен на значительные пожертвования, которые она называет благотворительностью. Хезер и Эмили тратят деньги на наряды и приемы, Дональд вообразил себя художником, обустроил студию в надстройке на втором этаже и мечтает о путешествии за границу. Сыну Джейн тринадцать, он учится в частной школе-пансионе, а я, как тебе прекрасно известно, являюсь привилегированным студентом с правом обедать за столом старших членов колледжа. Ну разве мы не дармоеды?
Джозеф усмехнулся и снова выглянул в окно: экипаж свернул на Хэмпстед-Гроув, улочку настолько узкую, что, казалось, вытяни он руку – и мог бы коснуться кирпичной стены одного из бесконечных заборов.
– Прибавь к этому бабулю, которая помешана на самолечении, хотя никто пока не изобрел лекарства от старости. Она постоянно варит на кухне какие-то снадобья, а дядя Чарльз едва успевает оплачивать счета аптекаря.
– Откуда миссис Стаффорд так хорошо разбирается в лекарствах?
– Ты не поверишь! – воскликнул Уильям. – Во время Крымской войны она была в числе сестер милосердия, которые отправились вместе с Флоренс Найтингейл2 в английский госпиталь на берегу Босфора. В детстве бабуля забивала нам головы своими историями, и, клянусь, они имели больший успех, чем сказки няни перед сном. Думаю, теперь ты готов к встрече с моей семьей. Кстати, мы приехали.
Экипаж снова повернул и через несколько мгновений остановился перед Адмиральским домом, с первого взгляда поразившим Джозефа нетипичной для особняка архитектурой.
Глава 2
Все члены семьи Стаффордов собрались за ужином в просторной викторианской столовой, где Уильям представил родным своего друга. Оба студента выглядели безупречно стараниями камердинера Окли, который успел распаковать чемоданы и привести в порядок их гардероб.
Так случилось, что именно Адам Окли оказался первым, кто поприветствовал Уолша в Адмиральском доме. Личный слуга Артура Стаффорда всегда исправно исполнял свои обязанности: помогал хозяину одеваться, следил за его одеждой, чистил туфли и подавал кофе. Младший брат Артура Чарльз обходился без камердинера, его поручения обычно выполнял один из лакеев. С приездом молодых господ обязанностей у слуг прибавилось, и Окли вызвался помогать им. Это был щуплый человек неопределенного возраста с высоким голосом и мягкими, почти женственными манерами. Несмотря на обходительность камердинера, Джозеф испытал к нему легкую неприязнь и тут же устыдился своих чувств.
Столовая располагалась на первом этаже. Длинный обеденный стол, накрытый на двенадцать персон, украшала композиция из цветов. Обивка стульев в тон малиновым обоям и тяжелые шторы того же оттенка свидетельствовали о безупречном вкусе владельцев дома. Зеркало над камином отвечало рекомендациям декораторов викторианской эпохи: его высота превышала ширину, а та в свою очередь не уступала ширине камина. Буфет ломился под тяжестью блюд, в ведре со льдом охлаждалось вино. За спиной Джозефа оказался столик из темно-красного дерева с тремя этажами полочек, на которых дожидались своей очереди вазочки с десертом. Однако гостю показалось, что красивые вещицы на серванте слишком уж нарочито выставлены напоказ, а роскошный ужин создает лишь видимость благосостояния.
Хозяева, пожалуй, за исключением Хезер, явно не следовали моде, да и обстановка, если приглядеться, понемногу утрачивала былое великолепие: малиновая обивка местами протерлась, обои могли быть и ярче, ковер прикрывал требующий обновления паркет. Всё говорило о том, что контора «Стаффорд и сыновья» в последнее время перестала приносить доход.
За столом напротив Уолша оказалась подруга Эмили – изящная красотка, приехавшая погостить из Мэйфера. Учитывая, что Ирэн Грант проживала в престижном районе Лондона, который являлся синонимом аристократичности и процветания, Джозеф догадывался, отчего ее загадочная полуулыбка временами становилась скучающей. Взирая на обитателей Адмиральского дома с высоты своего социального положения, Ирэн, должно быть, ощущала себя случайным посетителем музея, вынужденным созерцать покрытые пылью экспонаты.
Эмили Стаффорд была мила, но красота подруги подчеркивала ее маленькие недостатки: слишком большой рот и оттопыренные уши. Глядя на нить речного жемчуга на шее девушки, Джозеф почему-то подумал, что это ее единственное украшение. Если молчаливую Ирэн окружала завеса таинственности, то Эмили, напротив, держалась просто и открыто и сразу располагала к себе своей почти детской непосредственностью. Она могла бы послужить прототипом одной из героинь Джейн Остин, вот только Джозеф пока не установил, какой именно: очертания образа размывались, и нужная ассоциация никак не приходила на ум.
– Мистер Уолш, вы, несомненно, уже заметили, что дом напоминает корабль? – произнес Артур, восседавший в торце обеденного стола. – Раньше это была резиденция адмирала Мэттью Бартона. Хотел бы я посмотреть, как старый вояка, распугивая соседей, палил из пушек на крыше в честь побед британского флота!
Джозеф удивленно поднял брови и поймал лучистый взгляд Эмили.
– Это всего лишь легенда, мистер Уолш, – сказала она, улыбаясь. – Отец не упускает случая поведать гостям, откуда появилось название «Адмиральский дом». На самом деле адмирал Бартон тоже жил в Хэмпстеде, но не здесь.
– К своему стыду должен признаться, что никогда не слышал о Мэттью Бартоне, мисс Стаффорд.
– Просто «Эмили». И можно я буду звать вас «Джозеф»?
– С каких пор юным леди стало так много позволено? – проворчала Виктория Стаффорд, критически оглядывая Уолша сквозь стекла пенсне. Бабуле, как ее называли в семье, было глубоко за семьдесят, однако ее прямой спине и здоровому цвету лица могли позавидовать не только сыновья, но и внуки.
Нисколько не смутившись, Эмили продолжала:
– Вы ничего не потеряли, ибо, на мой взгляд, в биографии адмирала была лишь одна примечательная страница: когда он, еще будучи капитаном, потерпел кораблекрушение и вместе с выжившими матросами попал в плен к императору Марокко. Он находился в рабстве почти полтора года, представляете? А потом пленников выкупило британское правительство.
– Одри обожает истории про пиратов и разбойников, – ввернул Дональд.
Заметив озадаченный вид Джозефа, Эмили пояснила:
– «Одри» – мое первое имя, так меня звали в приюте, о котором я хотела бы забыть. Полагаю, Уильям рассказывал вам, что мне было четыре года, когда меня удочерили. В семье я получила имя «Эмили», однако Дональд предпочитает «Одри», зная, что меня это жутко раздражает.
– Одри такая чувствительная, – не унимался младший брат, – и просто до неприличия романтичная. Она была бы счастлива, если бы однажды ее похитили, и прекрасный капитан спас ее из плена.
– А вам чужды благородные порывы? – слегка прищурившись, спросила Ирэн.
При звуках ее низкого голоса Дональд сразу утратил желание подтрунивать над сестрой. Он был хорош собой, но уверенность в собственной неотразимости улетучилась под пристальным взглядом Ирэн Грант.
– Я предпочитаю живопись героическим подвигам, – произнес Дональд, непроизвольно комкая скатерть. – Между прочим, завтра в художественной галерее на Слоун-сквер открывается новая выставка. Там будут три мои картины. Не хотите ли посетить галерею?
Ирэн выдержала паузу, добившись желаемого эффекта: все мужчины за столом выжидательно посмотрели на нее.
– Отчего нет? С удовольствием, мистер Стаффорд.
– Дональд.
– Дональд, – повторила Ирэн, задержав взгляд на его лице чуть дольше, чем требовали приличия. Потом она медленно повернулась к Джозефу. – А вы интересуетесь живописью, мистер Уолш?
– Я стараюсь по возможности не пропускать выставки, однако не являюсь поклонником академизма.
– В таком случае, прерафаэлиты наверняка нашли отклик в вашем сердце, – улыбнулась Джейн Андервуд. – Их нельзя не любить за вызов, брошенный официальным течениям и слепому подражанию классическим образцам.
Джозеф с любопытством взглянул на даму, разделявшую его художественные вкусы, – ту самую овдовевшую родственницу, что давала уроки музыки. Ей было около сорока, хотя строгая прическа и платье делали ее старше. Но приятное лицо казалось молодым, а серо-зеленые глаза смеялись, даже когда Джейн говорила о серьезных вещах.
– Думаю, нам всем следует отправиться завтра в галерею Лоусона, – предложил Уильям. – Говорят, у него чутье на таланты. Хотя как минимум однажды чутье его подвело, когда он вдруг решил покровительствовать Дональду, – с этими словами он подмигнул Эмили.
– Вы просто мне завидуете, – фыркнул младший брат.
Джозеф, привыкший подмечать всякие мелочи, отметил про себя, что на доли секунды на лице Чарльза Стаффорда отразилось не то беспокойство, не то раздражение: он быстро взглянул на Артура и опустил ресницы. Чарльз производил впечатление угрюмого молчуна, погруженного в собственные мысли. Он был на четыре года моложе брата и гораздо привлекательнее, правда, отличался склонностью к полноте, но она ему даже шла. Его жена Оливия выглядела рано постаревшей и не слишком опрятной дамой, а ее глаза странным образом придавали лицу сходство с бассет-хаундом. Джозеф всегда безотчетно жалел собак этой породы, хотя и осознавал, что выражение грусти на собачьей морде – всего лишь иллюзия.
– Мы все гордимся нашим мальчиком, и особенно Анна, – произнесла Оливия, разворачиваясь к Уильяму. – Твоя матушка явилась мне прошлой ночью. Это знак: о Дональде скоро заговорит весь Лондон.
– Умоляю, Оливия, не начинай, – поморщился Чарльз.
Тринадцатилетний сын Джейн хихикнул и тут же получил подзатыльник от старой миссис Стаффорд, которая сидела рядом с ним. Хезер, бывшая актриса мюзик-холла, оказавшаяся смешливой молодой леди, покосилась на Оливию и заметила как бы невзначай:
– Странно, что Анна никогда не является Артуру. В конце концов, она была его женой.
Уголки губ Найджела снова дрогнули, но Джейн, взглянув на сына, нахмурилась и покачала головой.
– У Артура нет моих способностей, – совершенно серьезно ответила Оливия. – Только настоящий медиум может вызывать духи умерших и разговаривать с ними!
Лицо Чарльза вытянулось, после неловкой паузы он с виноватой улыбкой обратился к гостям:
– Уверен, вам у нас понравится… Послезавтра Хезер устраивает небольшой прием, будут танцы и игра в шарады… Когда дом полон молодежи, он вновь становится таким, каким был в моем детстве. И я снова, как в детстве, ожидаю, что безумный адмирал вот-вот начнет палить из пушек.
Художественная галерея Гэри Лоусона пользовалась большой популярностью у лондонцев. Сколотив немалое состояние в Филадельфии, предприимчивый коллекционер вернулся в Лондон и купил помещение из трех просторных залов на Слоун-сквер. Он выставлял и продавал картины представителей английского романтизма, французских импрессионистов, американских денди образца «Fin de siècle» вроде Сарджента с его скандальным портретом мадам Икс3. Лоусон считался покровителем молодых художников, и Дональд Стаффорд с гордостью рассказывал знакомым, что его «открыл» такой уважаемый знаток живописи.
Разумеется, Дональд тут же бросился высматривать собственные работы, увлекая за собой Ирэн и Джозефа. Ему не терпелось услышать лестный отзыв от новых знакомых. Уильям и Эмили переглянулись и закатили глаза, Джейн Андервуд, пряча улыбку, направилась в зал, где висели полотна прерафаэлитов.
Едва взглянув на картины юного Стаффорда, Джозеф понял, чем был вызван скептицизм друга: щедрые мазки краски на холсте являли собой откровенное и весьма дилетантское подражание Клоду Моне.
– Ну? Что скажете? – Дональд требовал оценки своего творчества, его глаза лихорадочно блестели.
– На мой взгляд, этим полотнам недостает цветовой гармонии и акцентов, точнее, они разбросаны повсюду, что весьма затрудняет восприятие, – осторожно сказал Джозеф.
– Полагаю, именно в этом и состоит задумка автора, – Ирэн одарила художника своей ослепительной улыбкой. – Современное искусство призвано сломать привычные рамки восприятия цвета, не так ли, Дональд?
Ее низкий голос слегка вибрировал. Раз погрузившись в его глубины, было невероятно сложно вынырнуть на поверхность. Дональду явно не хватало воздуха. Не сводя глаз с Ирэн, он начал сбивчиво рассказывать о своей технике и новизне идей. Уолш пожал плечами и незаметно отошел от них. В другом зале он заметил мисс Стаффорд. Она рассматривала пейзаж, в котором молодой человек без труда узнал сдержанную манеру Джона Констебла.
Эмили повернула голову и приветливо улыбнулась Джозефу.
– Вы уж простите меня, мистер Уолш, но я не люблю прерафаэлитов. Мне больше по душе монотонные английские пейзажи с их скупостью красок и игрой света и тени. Между прочим, Констебл жил в Хэмпстеде и даже запечатлел Адмиральский дом на нескольких полотнах.
– Вот бы их увидеть! Но разве мы не договорились обращаться друг к другу по имени?
– Так значит, вы не сочли меня чересчур дерзкой? Уильям столько о вас рассказывал, что имя «Джозеф» само срывается с моих губ.
Лукавый взгляд из-под пушистых ресниц – и студент почувствовал странную неловкость. Он машинально пригладил каштановые волосы, вьющиеся от природы, что доставляло их обладателю немало хлопот с укладкой.
– Я уговаривала дядю Чарльза купить картину «Романтический дом в Хэмпстеде», но она стоила слишком дорого, и в итоге ее приобрел отец Ирэн. Миссис Грант обожает Констебла.
– Что ж, вы можете любоваться полотном, бывая у подруги.
– Гранты уже полгода не устраивают приемов из-за траура по младшей сестре Ирэн. Мы это не обсуждали, разумеется, но поговаривают, что бедняжка покончила с собой: перед Рождеством ее тело достали из озера Серпентайн в Гайд-парке. Как вы понимаете, она не стала бы купаться зимой.
– Мне жаль это слышать, – искренне сказал Джозеф.
Не сговариваясь они перешли к другой картине, делая вид, что сосредоточены на изучении деталей. Тем не менее Уолш то и дело поглядывал на Эмили, в профиль она казалась еще очаровательнее. Молодые люди не заметили, как мимо них прошел владелец галереи собственной персоной.
Лоусон уже побеседовал с Дональдом и теперь направлялся к его тетке, которую заметил у полотна Миллеса.
– «Мариана», – протянул коллекционер, озвучив название картины.
Глядя на женщину, изображенную в синем бархатном платье у окна, Джейн о чем-то задумалась, поэтому не заметила, как он подошел, и слегка вздрогнула.
– Мистер Лоусон.
– Миссис Андервуд, – поклонился коллекционер.
Это был человек пятидесяти с небольшим лет, невероятно подвижный и всегда говорящий то, что от него хотели услышать. Его внешность и личные качества делали его идеально подходящим под определение «скользкий как уж». Подобная малоприятная ассоциация неизменно возникала у Джейн при встрече с ним.
– Как любопытно, однако, что вас заинтересовала именно эта работа Миллеса, – заметил Лоусон. – Перед нами женщина, во взгляде и позе которой сквозит нереализованное чувственное желание. Вам, конечно же, известно, что художник обратился к пьесе Шекспира «Мера за меру», изобразив Мариану, отвергнутую Анджело и живущую в уединении в тоске по своему возлюбленному.
– Вот как? – немного рассеянно отозвалась Джейн.
– Я определенно нахожу в ее чертах сходство с вами. Приглядитесь: вы не находите, что она жаждет утешения в мужских объятиях? – вкрадчиво произнес коллекционер и облизнул тонкие губы.
Джейн невольно отшатнулась. Обернувшись, она оказалась лицом к лицу с Эмили и Джозефом. Студент нахмурил брови. Лоусон почтительно поклонился и поспешил навстречу новым посетителям.
