Наталья Игнатова
Причастие мертвых. Тарвуд-1
«Что плавно переводит тему размышлений про позитив к черноглазому мистеру Намик-Карасару», – Заноза ухмыльнулся. Это и правда был позитив. Хасан уже к утру его потеряет. К завтрашней ночи начнет искать. Сразу не найдет, это ясно, но Чеваса точно выцепит. Этот pisser8 был последним, кто о них трепался вслух. Не поверил, придурок, что за длинный язык можно укоротиться на голову.
И ведь не укоротился…
Заноза сердито зашипел. Мартин бросил на него вопросительный взгляд. Пришлось сделать вид, будто свет из окон режет глаза. Он резал, но не так уж сильно: жалюзи были опущены, а чтобы защититься от лучей, пробивавшихся сквозь щели, достаточно было прищуриться.
Ну и что тут? Кованая вывеска над дверью. И непривычно незнакомые буквы.
Заноза сбился с шага, до того это оказалось неожиданно. Он знал все алфавиты всех языков Земли, доросших до письменности. Даже не подумал, что здесь не Земля, и от его знаний никакого толку. Обнаружив, что не может читать, он в первый раз с момента, как попал в заколдованный смерч, почувствовал себя… неуютно. Это тоже решаемая проблема, такая же как деньги, такая же как жилье и оружие. Но деньги, жилье и оружие он всегда добывал себе сам, и знал, как существовать без них, а умение читать – это же как кровь. Без него невозможно!
– Что? – спросил Мартин. И тут же сам понял: – Язык, да? Буквы-то быстро выучить, не парься. Тут написано «агентство «СиД». Я Мартин Соколов, а у Лэа фамилия Дерин. Просто сложили первые буквы вместе. На родине Лэа сидами называют фейри.
– Угу…
Мартин прав: если понимаешь язык, научиться читать не проблема. Достаточно один раз увидеть алфавит и узнать, как произносятся буквы. Ему уже не два года и самый сложный этап, складывание слогов в слова, заново проходить не придется. А Дерин – ирландская фамилия, и фей сидами называют ирландцы. Только этого не хватало! Но если эта Лэа с Земли, и если с Тарвуда можно выбраться, то наверняка можно выбраться с Тарвуда на Землю.
Чевас завтра ночью будет убеждать Хасана, что Бешеный Пес просто исчез. Был шанс, что Хасан ему не поверит и упустит ниточку, ведущую к Данке и феям. Если Лэа с Земли и если на Землю можно вернуться, то и хрен бы с ним, с Чевасом, пусть Хасан его так без толку и убьет, это будет уже не важно.
Дверь, кстати, хорошая. Какая-то даже чересчур хорошая для так хорошо освещенного района. А хорошо освещенный район как-то очень уж безлюден для центра города. Ночь-то еще не поздняя, для прогулок самое время. И гулять тут есть где: вокруг площади с фонтаном до хрена разных заведений, культурных и не очень. Небезопасное, стало быть, место город Тарвуд на острове Тарвуд. Много света, мало людей, крепкие двери в хороших районах, а в нехороших, наверное, решетки на окнах, и ни одна здравомыслящая леди не выйдет на улицу без перцового баллончика в кармане. Мартин говорил про стражу, мол, в замке есть казармы. Замок недалеко, вон она, стена, монолит чернее черного неба, а стража где? Мартин сказал, что в Замковом районе улицы патрулируют «не стражники, а нормальные». «Нормальные» означает – не купленные? Соблюдающие закон? Или как раз купленные жителями Замкового? Что ж, при любых раскладах не так здесь и плохо. Если б не нужно было домой, если б домой не нужно было позарез, здесь можно было бы остаться и осмотреться. Слишком много интересного и непонятного, чтоб просто все оставить и уйти.
Но нет уж, нафиг! Дома интересного и непонятного куда больше, а еще там Турок, и он один пропадет.
Глава 2
А следом за этим шальным человеком,
Словно скользящий по комнате блик,
Ошеломлена своим же побегом
От мира грез и гнета улик,
Идет девчонка – принцесса-гулена,
Ее шаги звенят об асфальт
Чистейшим звоном камертона,
В котором абсолютно немыслима фальшь.
Светлана Покатилова
Мартин знал, что Лэа почему-то считают некрасивой. Он не встречал женщин красивее никогда и нигде, за все свои две тысячи лет, во всех мирах, в которых довелось побывать. Но люди смотрят на других людей иначе, чем демоны, и люди видели Лэа как-то иначе, чем он.
Приемная пустовала, кабинет тоже. Мартин кивнул Занозе на одно из кресел:
– Давай свой плащ и садись. Лэа в арсенале, кажется.
Заноза помедлил, но все же снял плащ, оказавшийся тяжеленным. Чем таким у него были набиты карманы, кирпичами или свинцовыми чушками? Черную без рисунков и надписей футболку пересекали ремни кобуры скрытого ношения, но оружия не было. Зато по обеим рукам от локтей к запястьям скатились, звеня, десятка полтора разнообразнейших браслетов. Широкие, узкие, с подвесками и без, браслеты-цепочки, браслеты-наручи, браслеты с чеканными узорами, браслеты гладкие, без узоров вообще. В сочетании с унизывающими пальцы кольцами и несчитанными серьгами в ушах это выглядело уже даже не забавно. В таком количестве украшений явно был какой-то смысл.
– Куда стволы девал? – поинтересовался Мартин, вешая плащ на распялки в стенном шкафу.
– Проимел в долбаном урагане над Канзасом. Ты что, издеваешься?
Все ясно. Каким-то образом пистолеты он потерял, когда оказался в портале. Может, в руках были? Интересно.
– Во время перестрелки накрыло? – Мартин всем своим тоном постарался дать понять, что и не думает издеваться. – В Тарвуд часто выносит прямо из боя и вообще из критических ситуаций. Многим порталы жизнь спасли.
Упырь зыркнул на него так мрачно, что стало ясно: лучше б Мартин издевался. Даже смешно размазавшийся макияж не смягчил вспыхнувшей в синих глазах злости.
– Мою жизнь спасать уже сто лет как не надо.
– Ну, не-жизнь. Да ладно, не хочешь, не рассказывай. Сейчас я Лэа позову. Познакомитесь.
Он собирался сходить за женой, но она сама появилась в дверях. В одной руке пластиковый арбалет, в другой – коммуникатор, рукава комбинезона закатаны до локтей, на поясе ножны с кишкодером. Сразу видно: дама в офисе, в рабочей одежде. Дресс-код это важно.
– Мартин! – Лэа вприпрыжку пронеслась через кабинет, на ходу бросив арбалет в кресло. – У господина Эрте для нас задание.
Она обняла его свободной рукой, чмокнула в губы, сунула под нос коммуникатор:
– Вот, почитай. Вампиррры!
И тут Заноза поднялся из кресла и, к изумлению Мартина, поклонился Лэа:
– Добрый вечер, миссис Дерин-Соколоф.
Одним прыжком Лэа оказалась у дверей. Когда она успела схватить с кресла арбалет – непонятно. Чего испугалась, Мартин тоже не понял. Сам он на несколько секунд растерялся, переводя взгляд с Занозы на Лэа и с нее на Занозу.
Они были похожи! Нет, не как брат с сестрой, но… кокрум9, да, как брат с сестрой! Светлые волосы, светлые глаза, черты лица тонкие как у эльфов. У Лэа волосы пшеничные, а глаза серо-голубые, Заноза – беловолосый и синеглазый, вот и вся разница. Они даже ростом и сложением походили. Лэа, с ее спортивной фигурой и короткой стрижкой, вообще часто принимали за мальчика. Правда, Заноза, даже отрасти он волосы подлиннее, не сошел бы за девчонку, но походить на Лэа ему это не мешало.
Мартин постарался не ухмыльнуться, ситуация к веселью не располагала.
– Откуда ты взялся? – спросила Лэа.
Она держалась на расстоянии, но можно было не сомневаться, что, дернись Заноза слишком резко, Лэа вмиг окажется достаточно близко, чтобы перерезать ему горло.
– Арбалет же не заряжен, – в голосе упыря было неподдельное удивление. – Миссис Дерин-Соколоф, я пришел с Мартином только что.
– Не гони! – замечание насчет того, что арбалет не заряжен, Лэа проигнорировала. – В коридоре камеры. Я видела, как Мартин пришел, он был один.
– Меня камеры не видят, – сказал Заноза медленно. Провоцировать Лэа он явно не хотел, независимо от того, может ли она выстрелить. – Еще у меня нет тени и отражения.
– Мартин, – Лэа вздохнула, – это что? Опять какой-то мальчик-демон? Где ты их, блин, находишь? Что тебя на нормальных не тянет? Ты посмотри, он же размалеван, как… – она не сказала вслух, как кто, вместо этого спросила, то ли зло, то ли устало: – Ему хоть пятнадцать-то есть?
Это была Лэа. Это была та черта ее характера, которая иногда восхищала Мартина, а иногда, в зависимости от ситуации, становилась утомительной. Готовность драться с любым, кто ей не понравится, и ревность ко всему, что двигается. Раньше Мартин думал, что ко всему, что двигается и дышит. Теперь последний пункт можно было вычеркивать – Заноза не дышал.
– Лэа, – он подошел к жене, поцеловал ее в щеку, – это Заноза, он вампир, новичок на Тарвуде. Эрте попросил меня его встретить.
Лэа фыркнула и тряхнула головой.
– Что тут смешного? Не ври, что не смеешься! Между прочим, если бы ты побольше рассказывал мне о своих делах с господином Эрте, я бы… ладно. Привет, Заноза, – бросила она, – приятно познакомиться, я Лэа. А ты чего мне поклонился? Перепутал с кем-то?
Упырь озадаченно нахмурился. Мартин очень, очень старался не смеяться. Перепады настроения любимой жены были еще одной гранью ее невероятной и опасной красоты. Привыкай, Заноза, привыкай. Ты ведь тут задержишься, тебе с Лэа часто придется дело иметь.
– Я так привык, – ответил Заноза задумчиво, как будто осмыслял собственное поведение, – леди входит, нужно встать и поклониться. Вы – леди.
– Что, правда? – Лэа хмыкнула.
– Вы живете в самом дорогом районе города, ваш офис занимает целый дом в Даунтауне, вы замужем за демоном, который накоротке знаком с правительницей Тарвуда, и вы можете себе позволить обругать совершенно незнакомого человека, – перечислил Заноза, не моргнув глазом, – настоящая леди. Еще вы очень красивая, – добавил он неожиданно, – а это самый верный признак.
– Ну, если самый верный, тогда зашибись! – Лэа широко улыбнулась. – Только давай на «ты». Тебе религия позволяет с настоящими леди на «ты» разговаривать? Мартин, так он вампир? И только что из портала? Он голодный, наверное. Ты же его не накормил, это к гадалке не ходи, сразу прогрузил за дела. А он сейчас совсем оголодает и на нас накинется. Заноза, сиди здесь, никуда не уходи!
Она развернулась и вылетела из кабинета, только дверь хлопнула.
– Это Лэа, – сказал Мартин.
– Ага… – Заноза кивнул, – я понял. Офигеть!
Он сто шестнадцать лет не видел своего отражения в зеркале, но знал, как выглядит: под рукой всегда была парочка хороших художников, которые при необходимости за каких-нибудь полчаса могли нарисовать его портрет с фотографической точностью. И хотя сам Заноза не умел распознавать сходство во внешности людей, видел только различия, он понимал: любой из тех художников сказал бы, что синеглазая блондинка Лэа походит на него, как сестра-близнец. Такая красивая! И такая же резкая. Хорошо, что арбалет у нее был не заряжен. Заноза знал себя – он стрелял, не задумываясь – и у него пока не было повода полагать, будто Лэа поступает иначе.
Очень красивая женщина. Непонятно только: завидовать Мартину или сочувствовать.
Его дайн, его талант или дар, приобретенный после смерти, требовал очень любить себя. Не больше всех на свете – эгоизм был не обязателен, хоть и не мешал – а просто любить, гордиться собой, быть уверенным в своей неотразимости. Одним этим дайном возможности не ограничивались, но все же именно он был основным. И именно о нем знали лишь самые близкие. Остальное Заноза держал на виду: скверный характер; манеру сначала стрелять, потом смотреть – в кого, и даже не задумываться, а надо ли было стрелять-то; жестокость, безжалостность, равнодушие к чужой смерти – вот он весь, Уильям Сплиттер, Белый Пес Турка. О том, каков его настоящий талант, только Турок и знал. Ну, еще Лайза, но Лайза – это совсем другое дело. Ее знания и ее фантазии были так перемешаны, что не только она не отличала одного от другого, но и Заноза не всегда мог разобраться, что в мире сестры настоящее, а что – плод ее больного разума.
Лэа была похожа на него. По крайней мере, внешне. Увидеть ее оказалось так же опасно, как Нарциссу увидеть свое отражение. Оторваться невозможно. Изменить что-то нельзя. Остается только смотреть и напоминать себе, что смотришь на себя, любуешься собой, влюбляешься в себя. В себя, а не в эту совершенно незнакомую девочку.
Ну да, не вопрос, это довольно странный дайн, но что у вампиров не странно?
Лэа вернулась через минуту. Прищурившись, осмотрела их, сидящих по разные стороны стола, непонятно сказала Мартину:
– Ты даже не думай, убью обоих.
И тут же совершенно другим тоном сообщила Занозе:
– Я отправила курьера за кровью. Тут близко, через Ларенхейд на юг, мимо рынка – и уже таверна. Мартин тебе показывал? Там всегда можно свежую кровь купить. Человеческую. Не спрашивай, зачем ее продают. Для извращенцев из Порта. Мартин, ты о нем хоть что-нибудь знаешь, кроме того, что господин Эрте велел его встретить?
– Сейчас и узнаем, – откликнулся Мартин.
Он выложил на стол пластиковый прямоугольник размером чуть больше двух кредиток, потыкал в него ногтем и над столешницей появилось изображение. С виду нормальный десктоп, даже с обоями. Трехмерный только. На обоях, опять же, Лэа. Улыбается. Улыбка у нее очень искренняя, это Заноза заметил сразу, еще когда Лэа предложила перейти на «ты». Вот в чем они не похожи: у Лэа нет камней за пазухой. У нее, возможно, полон рот ядовитых колючек, но они сразу прилетают в того, кто не пришелся ей по душе. Улыбаться, чтобы потом подкрасться сзади и вбить нож в сердце, Лэа не станет. Ей в голову такое не придет.
Говорить себе о том, что делает слишком уверенные выводы для шаткого основания из двух улыбок, настоящей и сфотографированной, Заноза не стал. Очевидные истины надо оглашать не себе, а другим, других это бесит.
Как-то не вязались «замок» и «стража» с мартиновским компьютером, трехмерной проекцией вместо монитора. А компьютер, стража и замок не вязались с кровью, которая продается в местной гостинице. Впрочем, компьютер – это хорошо, это просто прекрасно. Даже не надо заставлять себя думать про позитив: любопытство вытеснило большинство других эмоций.
– Английский, да? – уточнил Мартин. – Вот смотри, ты такой язык понимаешь?
На экране появился список вопросов. Мартин смотрел на него со своей стороны, Заноза – со своей, Лэа заглянула сбоку, и, похоже, каждый видел текст в нормальном изображении, написанным слева направо на непрозрачном фоне. Интересно как!
– Такой язык понимаю, – Заноза кивнул. – Анкета рекрута?
– Типа того. Здесь все по порядку, все вопросы, которые я тебе задавать пытался, – Мартин вытянул из лежащей на столе основы тонкое стило. – В Москве это называется кибердек, вот это все устройство. Как у тебя в мире, не знаю, может, «компьютер». Мы с Лэа к «кибердеку» привыкли. Смотри, стилом можно писать, а еще, если эту кнопку под указательным пальцем держать нажатой, можно менять положение экрана. Видишь? – Он надавил на верхний край проекции, и та перевернулась параллельно столешнице. Мартин ткнул стилом в центр, и проекция просто упала на стол, стала выглядеть как лист обычной бумаги. – Еще много чего делать можно, но тебе пока только писать надо. На, держи, – он протянул стило Занозе. И хмыкнул:
– А ты левша, да?
– По ситуации. В основном, да.
Анкету он прочел сразу, как увидел: она вся на один экран уместилась. Пункт о том, что левша, отметил первым. Дальше стал отвечать по мере усложнения вопросов. Вопросы были лаконичными и четкими, ответы подразумевались развернутыми, писать предстояло много.
Пару минут понаблюдав за ним, Лэа наклонилась к Мартину, зашептала ему на ухо:
– Он не по порядку отвечает. Странно как-то…
– Это-то боги бы с ним, – ответил Мартин так тихо, что Заноза его почти не услышал, – ты на почерк посмотри.
Понятно было, что о своем очень хорошем слухе тоже нужно будет упомянуть. Но не в первую очередь. Список преимуществ получался развесистым, чуть большим даже, чем список психозов. А почерк… ну, почерк, фигли… Заноза и сам знал, что привычка писать готическими буквами, да еще и с левым наклоном, делала написанный им текст почти нечитаемым. Но Мартину никто не мешал дать ему клавиатуру, верно? Мартин не захотел, и это правильно, Заноза сам не отказывался от возможности посмотреть, как пишут те, с кем предстояло работать.
Зато буквы красивые. Прямо загляденье! А что не читаются, так это смотря кто читает. Заноза написанное своей рукой всегда разбирал легко. Даже самостоятельные работы времен колледжа мог бы прочесть без проблем, если б и так не помнил дословно. Он, между прочим, пометки преподавателей: «ужасный почерк! Невозможно читать!» разбирал с большим трудом, чем собственные записи. Еще вопрос, кто действительно заслуживал пониженных оценок за нечитаемость.
Хотя тот факт, что он до сих пор злится на эти несчастные пониженные оценки, через сто пятнадцать-то лет, для потенциального работодателя уже повод задуматься.
Мстительность Заноза честно отметил в списке недостатков, а подумав, вписал ее же в психозы. Терминологически это было неверно. Фактически же упыри такая странная штука, что у них психозом может оказаться что угодно.
Как он и ожидал, Мартин с Лэа видели то, что он пишет, не вверх ногами, а в нормальном положении. Определенно, ему чем дальше, тем больше нравилась эта техника. И ее возможности по-любому не ограничивались удобным текстовым редактором.
– Не могу прочитать, – сказал Мартин. – Это точно английский?
– Английский, – подтвердила Лэа, – только буквы как немецкие. Заноз, почему ты по-английски по-немецки пишешь?
– Как научили, так и пишу. Сначала не хотел переучиваться, потом появились печатные машинки.
Писать его учила бонна, которую матушка привезла из Германии. И матушка, и отец воспринимали фрау Мадельеф как важную часть приданого, и Заноза, ясное дело, тоже относился к ней с почтением. И никакие уроки чистописания впоследствии не отучили его от готических букв. Сначала он думал, что фрау Мадельеф лучше знает, как писать. А потом просто стало нравиться, что его почерк всех раздражает. Всегда был засранцем, чего там.
– Ну и как это читать? – Мартин вглядывался в текст.
– А ты дай ему клавиатуру, он все то же самое напечатает.
Лэа уселась было к Мартину на колени, но тут чирикнул сигнал вызова, и она пошла открывать. Заноза встал. Мартин удивленно на него глянул. И так же удивленно посмотрела Лэа, когда вернулась с бумажным пакетом.
– Кровь принесли, – она показала пакет. – Ты чего вскочил?
– Ты же встала… – нет, некоторые вещи объяснять бесполезно.
Лэа пожала плечами, поставила пакет на стол перед Занозой и снова уселась на колени к мужу. Любая женщина, которая делает так в присутствии посторонних, не запомнит и не поймет, что мужчина должен вставать, когда она поднимается на ноги. Но Лэа не любая.
– Я сам прочитаю, – Мартин одной рукой обнял Лэа, другой, зацепив экран стилом, подвинул записи поближе, поднял в вертикальное положение. – Если это можно было написать, значит, можно и прочитать.
Он откинулся на спинку кресла и нахмурился, напряженно вглядываясь в текст.
– Попробуй, Заноза, – Лэа глянула поверх экрана, – она точно человеческая, зуб даю. Эй, ты куда?
Куда-куда? На улицу. Не пить же кровь на глазах у людей! Третий раз за последнюю минуту Заноза подумал о том, что они друг друга вообще не понимают. Разные миры. Не потому разные, что планета другая. Они в головах разные. То ли в людях и вампирах дело, то ли в мужчинах и женщинах, то ли просто в воспитании.
– Я не могу есть прилюдно, – он остановился в дверях, – это напрягает.
– Тебя напрягает есть прилюдно? Как это так?! Ты же ешь людей!
Заноза всерьез задумался, в чем же все-таки проблема. В мужчинах и женщинах или в людях и вампирах?
– Я пойду, – сказал он. – Скоро вернусь.
Забрал плащ из шкафа и вымелся за дверь прежде, чем Лэа спросила его еще о чем-нибудь.
Кровь «для извращенцев из Порта»… Что бы это ни значило, он был признателен извращенцам. Потому что кровь в двух пол-литровых широкогорлых бутылочках оказалась и впрямь человеческой. А еще – идеально свежей. Холодной, но свежей. И как такое возможно, еще предстояло выяснить. Никаких посторонних привкусов. Гепарин, цитрат натрия – он знал их, сразу различил бы запах: чем только ни приходилось кормиться за сто с лишним лет. Но нет, чистая кровь. Эмоций не разобрать, взята давненько, однако для еды годится. Если питаться ею постоянно, рано или поздно начнешь слабеть, потому что в этой крови нет не только эмоций, но и жизни, а без жизни от нее много ли толку? И все же сейчас даже это было подарком.
Заноза сказал Мартину правду: он не был голоден. Но он всегда хотел есть. Чувство сытости не наступало, сколько крови ни выпей. Голод – это не желание поесть, голод – это недостаточный энергозапас. Разряженные аккумуляторы. Они пока не разрядились, и умный упырь приберег бы кровь до момента, когда в ней появится острая необходимость, потому что когда батареи заряжены полностью, от выпитой крови никакого толку, кроме удовольствия.
Но удовольствие… устоять перед ним Заноза не мог. Не тогда, когда почуял запах.
Он опустошил обе бутылочки, сунул их обратно в пакет, а чтобы выбросить пакет, не поленился пройти пару кварталов на юг. Вроде в направлении рыночной площади, если он правильно понял объяснения Лэа. Если в таверне на рынке продают кровь, то никого не удивят бутылки из-под нее в урне где-нибудь рядом с рынком. Но совершенно ни к чему оставлять их где-то поблизости от «СиД».
Как и предупреждал Мартин, в Ларенхейде было слишком светло: фонари через каждые тридцать метров, витрины кофеен, ярко освещенные окна работающих по ночам контор – только на этой улице, по пути к рынку, Заноза насчитал восемь таких. Не спится людям? Мартин сказал, у таких дела с Портом. А еще в Порту «извращенцы», которым нужна человеческая кровь. Интересные дела у них тут. И город интересный. Жаль, яркое освещение не позволяло особо смотреть по сторонам, приходилось идти, глядя в основном под ноги, а когда становилось невмоготу – и вовсе с закрытыми глазами.
Но все равно было интересно.
Широкие, ярко освещенные улицы, мостовая вымощена плитами, подогнанными друг к другу так, что стыки получились не толще ниточки. Ларенхейд полностью электрифицирован, и, возможно, весь город тоже. А дома как будто из начала девятнадцатого века. Двухэтажные, украшенные лепниной, только вместо привычных ангелов или горгулий тут сплошь абстрактные узоры и орнаменты. Может, они что-то и символизируют, конечно. С орнаментами как с алфавитом: пока не выучишь все знаки – не поймешь, что нарисовано.
А автомобилей нет. Их не только здесь, в Ларенхейде, нет, а вообще во всем городе. Маршрут от площади до Парка и от Парка в Ларенхейд проходил через несколько городских районов, и нигде Заноза не учуял запаха бензина. Хотя, может, конечно, у них тут электромобили, и ездят на них только днем. А может, вообще какая-нибудь дурацкая магия. Феи же кругом. Это Небывальщина, по-любому, она просто прикидывается человеческим городом.
Ветер принес со стороны рынка целый букет теплых запахов, и Заноза, прищурившись, взглянул в том направлении. Ничего особенного не увидел: глаза уже болели, и улица сливалась в расплывающиеся круги света у фонарей, но мысли о Небывальщине из головы вылетели. Пахло конюшней и дегтем. Просто конюшней и просто дегтем, а еще резиной, машинным маслом, окалиной. Знакомые запахи, старые-старые знакомые. Так пахло в кузницах и на почтовых станциях. Никакой магии. Конюшня в центре города, извозчики вместо такси и, может, свои выезды у жителей Замкового квартала. Никаких загадок. Электрификация вовсе не подразумевает обязательного перехода на автотранспорт.
Заноза сунул пакет в урну у стены дома, в котором не было освещено ни одно из окон, еще раз втянул носом запах конюшни, улыбнулся и пошел обратно в «СиД». Прогулка заняла больше времени, чем нужно, чтоб выпить литр крови, но о том, что Мартин и Лэа его потеряют, он не беспокоился. Во-первых, они ничего не знают о вампирах и, значит, не знают о том, что на одну такую бутылочку нужно не больше двух секунд. А во-вторых, куда он денется с острова-то?
* * *
– А он милый, – сказала Лэа, – забавный. Слушай, зачем он красится?
– Милый? – Мартин продирался сквозь ряды очень красивых и нечитаемых букв, и ему вовсе не казалось, что Заноза милый, милые люди так не пишут. – Посмотри, он написал, что наркоман.
– Где? – Лэа заглянула в анкету.
– Вот, – Мартин ткнул пальцем. – Героиновый наркоман.
– Бывший наркоман, ты читай, в прошлом году соскочил с иглы, – Лэа тоже провела пальцем по строчкам. Ей почерк Занозы давался легче: Лэа свободно читала на немецком, в том числе и рукописные тексты, а эти буквы, они точно были немецкими.
– Не бывает бывших наркоманов.
– Да ладно, был бы он наркоманом, он бы об этом не написал. И… о, а это что? – Лэа зачитала вслух: – Повышенная эмоциональная возбудимость, агрессивность, жестокость, подавленный инстинкт самосохранения.
– Это он правду написал, – пробормотал Мартин. – Слушай, нам кто-нибудь когда-нибудь в этих анкетах правду писал?
– Остальным работа нужна была, – Лэа хмыкнула, – а Занозе, по ходу, не очень. Ладно, зато он вежливый.
– Да?! – Мартин оторвался от текста и удивленно взглянул на жену. – Вежливый?
А ведь правда, кстати. Если вспомнить, то в присутствии Лэа Заноза ни разу не выругался. Мартин уже успел решить, будто он без мата не разговаривает, но в «СиД» упырь говорил без ругательств и вообще совсем другим тоном, чем с ним.
Ага, и при этом успел попрекнуть Лэа ее поведением. А Лэа за это должна была бы пинками выгнать его из агентства или предложить такую работу, чтоб он сам ушел и зарекся возвращаться. А что она? Она говорит, Заноза милый. Вежливый.
– Инсектофобия… – читала Лэа вслух избранные моменты, – пирофобия, повышенная чувствительность к свету. Слушай, я не пойму, а нам от него какая польза? Кроме того, что он хороший мальчик. Кстати, он красивый, заметил? – она покосилась на Мартина и прохладно добавила: – Даже не сомневаюсь. Но господину Эрте-то он зачем мог понадобиться? А, вот: может, в этом дело? Почитай вот тут: возраст по календарю сто шестнадцать лет от афата, возраст по крови – восемьсот лет. Не понимаю, что это значит, но «возраст по крови» звучит очень по-вампирски. Готичненько так. А восемьсот лет – это, по-моему, солидно. Может, господину Эрте его кровь нужна? Он еще больше чем ты выпендривается.
– А как старая кровь связана с тем, что Эрте выпендривается? – Мартин откинулся на спинку кресла, потер виски. Сил уже не было разбирать этот почерк. Лэа может прочесть, вот и пусть читает, тем более что ей и самой интересно.
– Да у вас все с кровью связано. Все понты, ахъ, я не человек, я исчадие зла. Господин Эрте кровь пьет, я видела. А зачем? Ему это не надо, он же обычную пищу может есть. Заноз, – она помахала рукой появившемуся в дверях упырю, – ты можешь обычную пищу есть?
– Этого вопроса в анкете не было.
– Я для себя спрашиваю, а не для анкеты.
– Что значит обычную? – Заноза, не снимая плаща, прошел через кабинет и сел в свое кресло.
– Человеческую! – Лэа взглянула на Мартина, закатила глаза. – Человеческую еду! Картошку там, бифштексы… ты же англичанин? Что у вас едят? Овсянку, например?
Размазанный мейк добавлял Занозе выразительности: взгляды получались до того красноречивыми, что, наверное, упырь мог вообще не разговаривать, а только смотреть. Сейчас он показался таким растерянным и озадаченным, что Мартину его даже жалко стало.
– Я не могу есть человеческую пищу… я, правда, не уверен, что правильно тебя понял. Я же вампир, вампиры пьют кровь.
– А ты пробовал? Откуда ты знаешь, что не можешь?
– Нет, я не пробовал. Мне противно. Лэа, видишь ли… – в тоне Занозы ясно слышалось непроизнесенное «как бы тебе объяснить-то такие простые вещи?» – во мне такая старая кровь, что ничего от человека не осталось сразу после афата. Некоторые вампиры сохраняют в себе людей, и они могут есть человеческую еду, только не могут ее усваивать. Им нравится вкус, запах… что там еще? В общем, что-то, ради чего они готовы терпеть необходимость избавляться от съеденного, прежде чем оно начнет портиться, или готовы пережигать кровь на то, чтобы пища превратилась в какие-то крохи силы. Я ничего человеческого не сохранил – мой ратун был слишком старым для этого, и он сам давно уже стал нелюдем, поэтому мне интересна только кровь.
– И ты тоже выпендриваешься, – подвела итог Лэа. – Мартин, я тебе вот об этом и говорила. Мы нелюди, мы пьем только кровь, ахъ, мы исчадие зла!
– Но ведь не добра же, – сказал Заноза резонно. – Демоны и вампиры, какое же это добро?
– Да ну вас обоих, – к разочарованию Мартина, Лэа соскочила у него с колен и пересела на стул рядом, – давайте лучше посмотрим, что там господину Эрте надо. Кроме старой крови, – она фыркнула. – Там точно было что-то про вампиров.
В письме Эрте действительно упоминались вампиры, но не в буквальном смысле. Лорда Алакрана интересовал некий артефакт из мира Белого бога, причем с одной из Земель. Потир одиннадцатого века от Рождества Христова, использовавшийся для причащения священников. Вот их-то Эрте вампирами и обозвал. Шутить изволил.
Мартин слабо разбирался в христианстве, однако слышал, что христиане пьют кровь своего бога, его человеческих воплощений, поэтому насчет вампиров Эрте был отчасти прав. Но потир хранился в частном музее в городке Гайлу, и для чаши, в которую наливали кровь бога, охранялся как-то слабенько. Почти никак.
Заноза, услышавший название города, оживился:
– В Гайлу замок есть, Пильбьер.
– Как раз в нем и музей, – подтвердил Мартин, открывая вложенные в письмо фотографии и видеозаписи. – Замок Пильбьер, частные владения, частная коллекция. Этот потир – самая древняя вещь в экспозиции, хоть и не самая ценная.
– Хозяин мсье Брузар? – Заноза как будто не мог определиться, задает он вопрос или утверждает.
– Хозяйка. Анделин Клюгер. Американка, но давным-давно живет во Франции. Что-то не так?
Показалось, будто Заноза на секунду вообще отключился от происходящего. Но только показалось, потому что упырь пожал плечами и безмятежно улыбнулся Мартину поверх экрана:
– Значит, не мой мир.
– Миров бесконечно много, – Мартин надеялся, что Заноза правильно поймет слово «бесконечно», но вообще-то его никто никогда не понимал правильно. – Шансов, что ты попадешь обратно в свой, почти нет. Один из ста.
– Один из ста – это не так уж мало. Я полагаю, ты знаешь, что такое бесконечность, но не знаешь, что такое теория вероятности, и соотношение назвал для красного словца. А мне-то казалось, теорию вероятности придумали демоны. У Бога все куда проще, всегда одно из двух.
– Ты хочешь вернуться? – Мартин отвлекся от письма и фотографий. – Ты разве не понял, что застрял на Тарвуде навсегда?
