Наталья Томасе
Анатомия шпионства. Ищите женщину
Изабелла не проронила ни слова, и гостья продолжала:
– А если бы я была королевой?
– Но вы не ее величество, – и Бель слегка склонила голову, потом резко выпрямила спину и произнесла, – а так же гасконцам свойственно бесстрашие, мужество и непреклонность, мадам. Они всегда используют хитрость, дипломатию, а чаще шпагу.
И Изабелле вдруг пришла безумная идея научиться фехтовать.
– Мое имя Мария де Шеврез, я подруга ее величества и здесь я для того, чтобы сделать вам одно предложение от ее имени.
– Все что угодно королеве! – Изабелла сделала восторженный голос, а про себя добавила, – «если это не противоречит моим убеждениям».
– Вот и славно! Приходите сегодня ближе к вечеру, мы все обсудим. И не беспокойтесь о монастырском уставе с отходом ко сну, я обо всем договорюсь с настоятельницей.
Мария подошла и поцеловала Белль в щеку, и улыбнувшись сказала:
– Надеюсь, мы будем друзьями.
– Надеюсь, мы будем полезны друг другу.
– Гасконцы, – заключила де Шеврез и рассмеялась.
Вечером того же дня Изабелла вернулась в гостевой дом, как они и договорились с приезжей. Дверь была приоткрыта, и девушка тихо вошла и услышала голоса, принадлежащие Марии и какому-то мужчине:
– До этого еще целая вечность, – страстно прошептал мужчина. – Прошу задаток.
– Не слишком ли это неосторожно? –со смехом спросила Мария.
– Любить тебя и осторожничать, однако…
Он не договорив, заключил женщину в объятия.
Изабелла выглянула из-за парчовой занавески. Зрелище, представшее глазам девушки, перевернуло все ее представления о физической близости. Монахини с их монастырскими забавами подобную усладу называли сладострастием, а старые приверженки цистерцианства – постыднейшим из проявлений природы человеческой, порождением сатаны. Но Изабелле увиденное очень понравилось. Она вышла на воздух, чтобы успокоить голову и бешено бьющееся сердце. Недалеко от домика она увидела привязанную лошадь, а через полчаса и хозяина. Красивый, даже по-женски смазливый мужчина лет тридцати в голубом плаще королевских мушкетеров, проворно оседлав коня, скрылся по дороге по направлению в Париж.
Изабелла вернулась и, постучав, зашла в дом. Ее взгляд скользнул по перевернутой вверх дном постели, казалось, что она еще хранила следы тел и запах любви, но ни один мускул на лице девушки не показал, что она стала свидетельницей плотских забав де Шеврез…
9
Диего Альварес вышел к завтраку, словно он у себя дома. На нем была развязанная на груди блуза с кружевным воротником и сравнительно узкие панталоны до колена, оголяющие его волосатые ноги.
– А если бы вернулся отец? – в голосе Изабеллы был сарказм.
– То сразу бы решилась твоя проблема с постригом, – язвительным тоном ответил ей Диего, – кстати, что ты решила? – испанец моментально стал серьезен.
– Не хочу пока об этом думать, еще время есть. Только не представляю, зачем испанские родственники настаивают на этом.
– Монахине легче пересекать границу во время войны, – предположил Диего.
Изабелла пристально смотрела на возлюбленного:
– Ты хочешь сказать, что я должна буду быть посыльной?
ххх
…После визита де Шеврез и постоянной опеки мадам де Силли, жизнь Изабеллы в монастыре была практически идеальной. Весь следующий год она не посещала все подряд службы, ей не надо было ходить на всенощные, не надо было трудиться на послушаниях. Ее задача была читать философские трактаты, заниматься вокалом, языками, специально для нее приходил учитель танцев. Ей было даже позволена верховая езда, которую она обожала.
Оставалось одно, что она не могла себе позволить: фехтование.
Мадам де Шеврез приезжала еще несколько раз «от королевы» в сопровождении красавчика – мушкетера. Изабелла как-то завела разговор про чувства, на что герцогиня, смеясь ответила:
– Две вещи правят людьми: первая – плотская любовь. Что же касается второй… о второй мне надо еще много думать…, – и немного помолчав, добавила, – настоящая любовь длится до утра, дитя мое, но с помощью нее женщины могут получить все, чего желают.
Из визитов подруги ее величества Изабелла поняла, что рано или поздно она станет специальным агентом королевы. Сначала, это идея будоражила кровь, это было так близко ей – тайны, подслушивание, выведывание. Но потом, это идея стала ее напрягать. Быть шпионом королевы, вернее этой «козы», ради чего? Правильнее спросить: против кого? Ответ очевиден: против короля, против кардинала и, скорее всего, против Франции.
Эта мысль словно поселилась у нее в голове, и Белль не могла думать больше ни о чем. Она оказалась между двух огней: свяжется с де Шеврез – будет врагом всесильного Ришелье, откажет «козе» ( игра слов: Шеврез от фр. Chèvre – «коза») – будет ее личным врагом. А то, что у герцогини хватит сил и власти избавиться от неугодной «простушки», Изабелла не сомневалась.
Белль, задрав до колен подол юбки, быстро неслась к водоему, словно пытаясь убежать от назойливых мыслей о шпионаже. Она была в предвкушении того, как холодная ключевая вода мгновенно остудит горячее, немного взмокшее после бега тела. Она любила этот контраст, считая, что он закаляет ее, так же как закаляют сталь хорошей шпаги, погружая ее то в огонь, то в ледяную воду. Белль нравилось это приятное покалывание после купания, словно сотни иголочек вонзаются в тело.
«Как же научиться фехтовать?» – снова всплыла идея, которая время от времени давала о себе знать. Г-н Д'Амбре и слышать не хотел о «не девичьем» занятии, советуя дочери больше времени уделять пению и вышиванию. Изабелла фыркнула и вдруг за кустами она увидела фигуру, выполняющую характерные движения фехтования. Девушка остановилась, перевела дыхание и пробралась сквозь кустарник поближе к шпажисту.
Мужчина был одет в одежды крестьянина, но тонзура выдавала в нем монаха. Было смешно наблюдать, как святой отец сражается с невидимым противником, но движения его были отточены и грациозны.
Изабелла завороженно наблюдала за происходящим. Ее губы тронула хитрая усмешка, а в темных глазах блеснул демонический огонек.
Монах два раза полоснул по воздуху, как бы показывая окончание мнимого боя, бережно положил шпагу на землю, скинул одежды и, оставшись в чем был в момент своего рождения, пошел к воде. Изабелла, видевшая уже нагое мужское тело на кровати де Шеврез, не смутилась, румянец не покрыл ее девичьи щечки, и взор не упал в землю. Девушка с любопытством рассматривала необычно мускулистое для монаха тело. Мужчина подошел к воде, сделал пару шагов и нырнул.
– Итак, святой отец, – шепотом произнесла Изабелла, – вы как нельзя кстати оказались здесь, – и она вышла на берег из своего укрытия.
Подойдя к одежде, она увидела связанную в узел рясу «белого монаха». Девушка подняла его, и только ее рука потянулась к шпаге, как вдруг из воды донеслось:
– Эй! Не смей трогать мои вещи и не бери шпагу, это оружие, между прочим, и ты можешь пораниться.
Девушка, улыбаясь соблазнительно-дьявольской улыбкой, подошла ближе к воде и завела руку за спину, показывая, что собирается бросить одежду в воду.
– Сумасшедшая, что ты делаешь? – в голосе монаха слышалась злость и безысходность одновременно.
– Если хотите получить ваши вещи назад, а не идти до деревни прикрывшись шпагой, святой отец, у меня к вам есть предложение.
Молодой монах понимая, что выбор у него не велик, скрестил руки на груди, сделав при этом плечевую мышцу «горбатой», и, с любопытством рассматривая девушку, крикнул:
– Ваши условия?
– Вы учите меня фехтованию. Я отдаю вам вашу одежду сейчас, а в последствии, буду нема, как рыба, и никто не узнает, чем вы тут занимаетесь, святой отец.
– А ничем постыдным я тут не занимаюсь, – усмехнулся монах.
– Ну-у, – протянула девушка, – как на это посмотреть после эдикта о запрете дуэлей, и вообще, оружие в руках священника – это слово божье, а не шпага, – вызывающая поза девушки и уверенность, с которой она произносила эту речь, давали понять монаху, что она действительно донесет до каждого о его насовсем духовном интересе.
– А вам зачем фехтование? Судя по вашему одеянию вы, я полагаю, планируете стать невестой господа нашего, – молодой человек продолжал с интересом рассматривать Изабеллу.
Она показалась ему чистой и непорочной, и ему даже в голову не пришли мысли об искушении его дьяволом. И не дождавшись ее ответа, он быстро выпалил:
– Я согласен. Положите одежду на землю и отвернитесь, чтобы я смог одеться.
Девушка залилась звонким смехом.
– Я молода, но не наивна. Вылезайте, святой отец! В конце концов, я не думаю, что у вас вместо ног – хвост или отсутствуют характерные признаки мужчины вообще. Вы человек и у вас нет ничего такого, что меня удивит или озадачит.
Монах немного сомневался, и Изабелла прикрикнула:
– Вылезайте немедленно! – она топнула ножкой и добавила, – я так хочу!
Девушка положила одежду монаха на землю и, взяв в руку шпагу, отошла на несколько шагов назад.
– И без шуток, святой отец, иначе вы надолго запомните эту встречу, клянусь вам! – голос ее был жесткий и уверенный в своей правоте.
Монах вышел из воды и стал натягивать на себя рясу. Изабелле вдруг ужасно захотелось дотронуться до его мускулистых рук, плоского и одновременно рельефного торса. Ее взгляд спустился ниже и в голове промелькнула мысль: «А интересно, „ОН“ твердый или мягкий?» И она хмыкнула, еле сдерживая смех.
– Ваше имя, несносное дитя? – безысходно вздохнув, поинтересовался монах.
– Изабелла. И я учусь в монастыре и только. И вовсе не планирую стать послушницей или монахиней. А как мне называть вас, святой отец?
– Отец Бенедикт, к вашим услугам, – и «сняв» воображаемую шляпу, он театрально поклонился, – когда желаете начать, мадмуазель Изабелла?
ххх
Каждый день в течение следующего месяца Изабелла прибегала к реке. Она была прилежная ученица, ее огромное желание научиться фехтовать, по всей видимости проснувшиеся гасконские корни, сдобренные упрямством и настойчивостью, делали свое дело.
А отец Бенедикт был опьянен чарами своей ученицы. Он смотрел на нее с восхищением, и Изабелла все чаще замечала характерный блеск в его глазах. Он пожирал ее взглядом, словно хотел запечатлеть в памяти мельчайшие детали милого сердцу образа. Он словно невзначай прикасался к девушке: то положит ей руку на талию, показывая правильную стойку, то слегка обнимет, рассказывая о блоках.
– Помните, что у шпаги есть не только лезвие. У нее есть еще и гарда. Ею тоже можно драться, – и он показывал куда может попасть удар, дотрагиваясь до груди Изабеллы, ее живота, плеч, лица.
Белль сводила его с ума. Каждый раз возвращаясь в свое жилище, он бросался на колени перед распятьем в покаянии. Он страстно желал эту девушку, хотел общения с ней на другом уровне, более интимном и ничего не мог поделать с этим. Он наказывал свою плоть, избивая себя плёткой, пытаясь через боль забыть о своём желании. Он клялся не ходить больше к реке и не видеть эту искусительницу, но вставало солнце, начинался новый день, и он снова шел к реке, а с закатом рука сама тянулась к розгам, и снова река, и снова розги.
Как-то фехтуя, отец Бенедикт сделал обманное движение, заставив Изабеллу растянуть выпад, отскочил с разворотом, и тупой клинок оказался у горла девушки.
– Как вы это сделали? Покажите еще раз, – в голосе Изабеллы был восторг.
Она повторяла и повторяла манёвр. Когда у нее все получилось, она была в восхищении и, страстно обняв отца Бенедикта, воскликнула:
– Это же чудо какое!
Монах побледнел и непроизвольно вскрикнул от боли.
Изабелла испуганно смотрела на учителя:
– Что с вами? Я вас поранила?
– Да, – хриплым голосом произнес монах, – вы ранили меня в самое сердце.
Девушка широко открыла глаза от удивления, мужчина тяжело дышал ей прямо в лицо:
– Я пытаюсь излечить это, но бесполезно, – его губы тронула кривая то ли улыбка, то ли усмешка. Он задрал рясу и показал Изабелле свою спину, располосованную розгами.
Она мягко приобняла его за плечи и прижав к своей груди, тихо прошептала ему на ухо:
– Кто это сделал? Я отомщу за вас. Назовите мне имя.
Монах усмехнулся:
– Изабелла Д'Амбре, – он отстранил девушку и пристально взглянул в ее орехово-обворожительные глаза, в которых вспыхнула искра недопонимания и недоверия, – вы моя болезнь, с того самого момента, как увидел вас здесь на берегу, гордую, уверенную в себе и… просто очаровательную.
– Но, наверное, есть другие лекарства от такой болезни? – спросила она неуверенно, растягивая слова.
Они пристально смотрели друг на друга. Каждый из них понимал, что они стоят у черты бездны, за которой или полет в высоту, или безжалостное смертельное падение. Изабелла перевела взгляд на пухлые губы отца Бенедикта, задержалась на них немного и снова посмотрела ему в глаза. И вдруг мужчина, не совладав со своими необузданными желаниями, прошептал:
– Исса…, – и волна страсти накрыла его, он, не закончив ее имя, коснулся губами ее рта, языком разжимая узкие девичьи губки.
И оба потеряли счет времени.
Изабелла не помнила, как она очутилась на траве, страстные поцелуи молодого человека дурманили ее разум, его касания и поглаживания словно приоткрывали дверь, нет, ворота в какую-то новую неизвестную страну чувств. Девушка внутренне осознавала, что ей недостаточно только взглянуть через щелочку этих «ворот». Ей хочется распахнуть их и воскликнуть: «Эй, посмотрите, я пришла сюда и мне здесь нравится!» Какой чушью казались все эти вопли «старых святош» из монастыря о грехе под названием «страсть». Это было самое великолепное, что она когда-либо испытывала. Она была удивлена, как ее тело может знать, что надо делать, словно где-то в глубине души у нее была шкатулочка со знаниями, передаваемая из поколения в поколение, и теперь, она достает эти умения одно за другим. Она скорее почувствовала, чем поняла, что вот именно сейчас свершится то самое, свидетелем которого она стала в гостевом домике, когда неизвестный мушкетер овладел герцогиней.
Но отец Бернард остановился и вскочил на ноги. Она смотрела на него вопрошающим взглядом. А монах выглядел словно лунатик, очнувшийся над пропастью и которого охватил ужас перед ней. Он понимал, что еще один шаг, и «падение» будет неизбежным.
– Это все неправильно… это грех… мы не можем… это искушение от дьявола, – причитая, он поднял с травы свою рясу и медленно с опущенной головой поплелся в сторону монастыря.
Белль не злилась на отца Бернарда, она просто подумала, если уж святой отец так боится грехопадения, то следующий раз надо просто совершить этот грех, и страх перед ним пройдет. Но следующего раза не представилось.
Не пришел монах к реке ни на следующий день, ни двумя днями позже. Изабелла никак не могла понять, как может быть грехом то, что приносит такое удовольствие. В конце концов, еще Апостол Павел писал, что в браке нет ничего плохого, правда, он добавлял «но соблюдающий безбрачие поступает лучше». Но во Франции существовало множество священнослужителей всех степеней, живущих с женщинами и считающих свой брак каноническим делом. В молодом мозгу девушки не укладывалось, если это не табу, почему отец Бенедикт решил, что это грех и блудодеяние.
На утро четвертого дня, оседлав лошадь, Изабелла помчалась в деревню, где временно при церкви жил отец Бенедикт, переезжающий с одного монастыря цистерцианского ордена в другой. Еще на подъезде к поселению девушка услышала заупокойный колокольный звон, внутри нее что-то неприятно сжалось. Она въехала на церковную площадь, и ее взору предстало шествие, словно это был крестный ход. Служители церкви несли Священное Писание, крест и хоругви. Но в отличие от праздничной церковной процессии, за всеми этими знаменами и иконами несли гроб.
Изабелла привязала лошадь и присоединилась к процессии, направляющейся к кладбищу. Она всматривалась в лица церковнослужителей в надежде отыскать отца Бенедикта.
– Ходят слухи, монах наложил на себя руки, – еле слышно прошептал ей на ухо какой-то крестьянин, оказавшийся рядом с ней.
– Хоронят монаха? – изумленно спросила она бородатого мужчину.
– Поговаривают, он повесился, – и он сделал многозначительную физиономию, – но официально никто, конечно, это не подтвердил, зачем приходу проблемы из-за странствующего монаха.
Изабелла остановилась, дав процессии уйти вперед, перекрестилась и пошла в сторону церкви. Там она увидела старого служку и уверенно направилась к нему.
– У меня послание от матушки-настоятельницы аббатства Пор-Рояль к отцу Бенедикту, – командным голосом выпалила она.
– Вы опоздали, сударыня, – перекрестившись вымолвил старик, – отец Бенедикт почил в бозе и только что отправился в свой последний земной путь.
– Эта процессия, что я видела во дворе…, – она показала в направлении выхода из церкви, – это…, – она не договорила и, задумавшись, покинула святую обитель.
Она разочаровалась в «учителе фехтования», он оказался не способным, совершить безумство, такое, о котором, возможно, вспоминал бы потом всю жизнь. Он оказался не способным ради своих чувств прыгнуть выше клерикальных предубеждений. Он оказался просто слабаком, решившим свои проблемы смертью. И ей даже не пришла в голову мысль, что отец Бенедикт был просто высокодуховным человеком. Он испытывал искушение, и оно почти довело его до греха. Любовь к ней это было испытание его веры. Это не Бог его искушал, отец Бенедикт искушался сам, увлекаясь и обольщаясь ей, Изабеллой, и собственною похотью; похоть же, зачав, породила грех, в свершении которого сам монах не сомневался, а сделанный грех породил смерть.
«Ну во всяком случае, не зря отец Бенедикт оказался на моем пути, благодаря ему я имею представление о фехтовании, теперь эти умения надо только оттачивать», – ни раскаяния, ни сожаления не было в душе Изабеллы…
10
– Ты хочешь сказать, что я буду посыльной? – Изабелла с какой-то брезгливостью смотрела на Диего Альвареса.
– Я только предполагаю, – оправдывался испанец, – сколько уже писем было перехвачено шпионами кардинала. А монахиня, идущая к святым местам, скорее всего, не вызовет подозрения.
Диего подошел к Изабелле и нежно обняв ее, хрипловато прошептал на ухо:
– Чем чаще ты сможешь бывать в Испании, – он языком провел по ее ушной раковине, – тем больше у нас будет возможностей получать наслаждения и эмоции, – он слегка прикусил ее ухо, – окунуться в водоворот чувств и страстей, – его губы еле дотрагивались до губ Изабеллы, – наполнить нашу жизнь яркими красками, – он кончиком языка исследовал губы и язык девушки.
…И их подхватил ураган страсти. Этот вихрь, вызывающий сладостную муку, поднимал их на вершину блаженства и достигнув пика, вырвал из ее уст крик, а из его – глухой хрип.
Они обессиленные лежали на ковре гостиной, и ни один из них не мог произнести ни слова. Их укрывала тишина, время от времени нарушаемая лишь потрескиванием поленьев в камине.
– Для того, чтобы все это иметь, мне необязательно становиться монахиней, – усмехнувшись, пробормотала Изабелла, – достаточно выйти за тебя замуж.
– Все не так просто, любовь моя, – в его голосе слышалась удрученность и где-то даже безысходность.
Диего поднялся на ноги и стал натягивать узкие панталоны, запутываясь в них и чертыхаясь. Он старался не смотреть на Изабеллу, чтобы она не смогла заметить подступившие к его глазам слезы.
– Что ты имеешь в виду? – девушка поднялась на локте и пристально сверлила взглядом спину Диего, – ты женат?
Диего подошел к Изабелле и, нагнувшись к ней, обнажил предплечье и локоть.
– Что ты видишь? – издевательски спросил он.
– Ничего. А что я должна увидеть? – недоумение повисло в ее глазах.
– Вот именно, ничего, – он будто насмехался, но глубокая печаль была погружена в его глазах, Изабелле даже показалось, что они стали темнее обычного, почти черные, словно горящие раскалённые угли.
– У высокородных дворян отчетливо видны синие вены на фоне бледной, не отмеченной крестьянским загаром и тяжелым трудом кожи, – он зло ухмыльнулся, – а у меня ты видишь этот рисунок из кровеносных сосудов, напоминающий расходящиеся корни растения или ветви дерева? Генеалогического дерева, понимаешь? – Диего пытливо смотрел в немигающие глаза возлюбленной.
Изабелла стала рассматривать свои руки и через минуту выпалила:
– Что за бред? У тебя кожа оливкового цвета, на ней не могут быть видны сосуды. Диего, что за блажь? И потом, ты говорил, твой отец…
– Я бастард, – перебил он ее, – да, я принадлежу семье гранда, мажордома короля Испании Филиппа IV, но моя мать была мавританкой. Я всегда в этой семье буду «маленьким мавром».
Диего выглядел словно орел, высматривающий свою добычу: опущенная голова, высокий и сжатый с боков, загнутый вниз нос, появившаяся надбровная складка, как у грозного хищника, делала взгляд «нахмуренным», немигающие темно-коричневые глаза исподлобья смотрели на Изабеллу.
– Ну так создай свой род сам! – поднявшись на ноги выкрикнула Изабелла и стала поправлять свое платье, – в конце концов, почему ты должен жить, окруженной вечной тайной?! В истории много примеров когда бастардам удавалось подняться гораздо выше их законных братьев и сестер, – в голосе Изабеллы была такая уверенность и решительность, что понемногу ее состояние стала передаваться Диего.
Он от души рассмеялся:
– Сразу видно, мадмуазель Д'Амбре, вы никогда не были в Испании. Чтобы что-то получить и достичь, дорогая моя Исса, надо попасть к нашему роскошному двору, вступить в ряды духовенства или армии.
– Ну так женись на мне, и мы отправим моего отца на покой и займемся «Гусем», и создадим свой знатный род. В конце концов, мои родители дворяне.
– Ты серьезно? – кривая ухмылка скривила его губы, – пусть моя мать мавританка, но я – испанец, – гордо заявил он.
– И?
– Если я и не получил титул по наследству, то я его заработаю. По моему возвращению я получаю должность секретаря при граф-герцог де Оливаресе. И…, – он сделал паузу, словно не хотел говорить.
– И?
– Я обещал жениться на какой-то из кузин жены Оливареса, я ее даже не видел.
У Изабеллы открылся рот, и она тупо уставилась на Диего.
– Ты… ты… как ты мог? – она метнулась к столу и схватила со столика нож для яблок. – Никогда, ты понял, никогда ты больше не будешь обладать мною.
Охваченная яростью и забыв про всякую осторожность, она бросилась на него, не выпустив клинка из рук. Он увернулся от удара, и какое-то время они боролись. Диего опрокинул ее подножкой, всей тяжестью тела припечатал к ковру и без особого труда обезоружил, несмотря на все ее попытки освободиться.
– Буду, моя дорогая, ты даже сама будешь меня просить об этом, – дразнил ее мужчина.
Словно рассвирепевшая кошка, она продолжала шипеть ему в лицо проклятия. Потом вопли ее стали все реже и реже, и она заплакала. Диего помог ей подняться и прижал к своей груди:
– Я поговорю с отцом, обещаю, – он гладил ее по волосам, а потом нежно расцеловал ее мокрое от слез лицо, – ну знаешь, если честно, это не я тебя соблазнил, а ты меня.
– Это все твой «живительный» эликсир, – всхлипывая, глотая слезы, разводила сопли Изабелла. – Из чего он сделан? Я была в каком-то необъяснимом состоянии, словно это была вовсе и не я.
– Опиум. Он уменьшает боль, и дает возможность выплеснуться твоим скрытым желаниям. Но если десять дней непрерывно употреблять его, то у человека может возникнуть физическая зависимость, а за ней смерть.
11
Прошли новогодние праздники, и январь уже подкатывал к своему завершению, но Изабелла так и не получила послание от Диего. Она влюбилась в этого сеньора «Ваше испанское высокомерие», и эмоции впервые в жизни разрывали ее. Ее поражало то, что холодный расчёт, так характерный для нее во всех других ситуациях, сейчас ушел даже не на второй, а на третий план. Ей не нужно было ничего от Диего, лишь его любовь, много любви. Она желала снова прыгнуть в эту бездну желаний, снова испытать всю глубину эмоций и чувств.
Изабелла ревновала Диего к этой неизвестной невидимой «высокопоставленной кузине», ее раздражал тот факт, что она не может контролировать ситуацию, она даже не владела информацией, что происходит. Диего не было рядом с ней, и она не могла показать ему ни свою любовь, ни вызвать ревность у него. По ночам она не могла подолгу уснуть, мечтая о возлюбленном, представляя, как они гуляют ночью по берегу Гаронны, предаваясь любви, а желтая ночная царица, отражаясь в воде, словно прокладывает им путь в будущее.
Она писала письма в стихах для Диего, которые тут же разрывались и летели в камин.
Но ее чувства были скрыты от окружающих, даже верная Николетта не могла заподозрить хозяйку, она лишь недоумевала, как можно так много времени заниматься фехтованием и верховой ездой.
В голове Изабеллы созревал план. Ее целью был Диего, и она была готова проявить настойчивость и упорство в получении желаемого. Альварес должен принадлежать только ей, всё его внимание, интересы должны вращаться только вокруг ее персоны.
«Ах! Если бы он был здесь, все было бы гораздо проще! Я сумела бы справиться со всеми этими кузинами», – все чаще и чаще восклицала про себя Белль.
Но Диего был далеко, а желание нравиться, привлекать внимание было здесь с ней, оно было необходимо ей как кислород. Ей нужны были комплименты, подарки, цветы и самое главное: эмоции. И так как тайные порывы ее страстной натуры оставались незамеченными для окружающих, Изабелла продолжала флиртовать с молодыми дворянами из Ажена и близлежащих окрестностей, давая им надежду на возможность взаимных чувств.
Наступил февраль. Зима 1637 года выдалась холодной и сырой. По ночам заморозки касались поверхности почвы, и утром Изабелле казалось, что она идет к конюшне по инеевой дорожке, как по настилу из рогозов. В тот день она, как обычно, оседлав лошадь, скрылась в тумане, сомкнувшемся за её спиной. Она запомнила этот день, день 2 февраля, сороковой день после рождества Христова, праздник Господнего Сретения, день, который изменил всю ее жизнь.
Изабелла любила верховую езду. Когда лошадь прыгала через препятствие или пускалась галопом, девушке казалось, что она летит, ее тело выбрасывало гормон радости, помогая ей на какое-то время забыть о Диего. Довольная, чувствующая себя на высоте, она решила оставить лошадь на постоялом дворе и вместе с отцом в карете отправиться домой, сменить платье и присоседиться к верующим в соборе.
Она удивилась, не найдя г-на Д'Амбре в «Жирном гусе». Поинтересовавшись у грума Шарля об отце, она смутилась еще больше, услышав, что он уже уехал в город. Изабелла окинула взором двор и увидела готовую к путешествию карету. Она запрыгнула на сиденье кучера и погнала к городскому дому.
Остановив лошадей на заднем дворе, Белль прошла через сад и вошла в дом. До нее стали доноситься приглушенные мужские голоса, но она не могла разобрать их. Она ускорила шаг и влетела, словно фурия, в залу. Картина, представшая перед ее глазами, лишила ее дара речи, она приоткрыла рот, словно выброшенная на берег рыба, которой не хватает воздуха. Ее отец сидел на полу, держась рукой за грудь, красное пятно, расползающиеся по жилету говорило само за себя о происшедшем здесь. Молодой человек в черном камзоле и черных кожаных штанах, стоявший с опущенной шпагой неподалёку от г-на Д'Амбре, выглядел растерянным.
– Я не хотел…, – промямлил он, уставившись испуганными глазами на Изабеллу, – он на меня сам напал. Клянусь всеми святыми, мадмуазель. Он пригласил меня в дом, а сам напал на меня здесь.
Девушка, не проронив ни слова, подошла к незнакомцу, ее взгляд был абсолютно пустым, но на точно прорисованных губах появилась кривоватая усмешка. В зале повисла тишина, и Изабелле даже показалось, что она может слышать свое сердце, отбивающее удары быстрее обычного.
– Я клянусь вам, мадмуазель, – снова в сердцах повторил мужчина, глядя на Изабеллу виноватыми бесцветными глазами, в которых не было ни капли лукавства.
– Я вам верю, – тихо прошептала Изабелла.
Ее взгляд словно гипнотизировал мужчину, так, наверное, смотрит немигающий удав на свою жертву. И от этого взора убийца словно впал в транс, он тонул в омуте девичьих карих глазах. И когда ее взгляд коснулся самых глубин его души, он начал испытывать доверие к этой беззащитной молодой наивной девушке. Нежная улыбка благодарности осветила его лицо, и он склонился в поклоне, чтобы произнести слова признательности. В этот момент Изабелла тихо прошипела:
– Но это был мой отец! – и с этими словами она резко вытянула из волос заколку-кинжал, подаренную Диего Альваресом, и всадила ее в глотку мужчины по самую рукоятку, затем, через долю минуты выдернула ее, словно пробку из бутылки, и из раны побежала кровь.
Незнакомец даже не успел сообразить, что произошло. От неожиданности выпучив глаза, несчастный жалобно прохрипел и, сгибая колени, стал стекать на пол, роняя шпагу.
Изабелла, учащенно дыша, смотрела вперед не моргающими глазами сквозь падающее тело, словно не видя его. Потом неестественно передернулась и покачиваясь, медленно подойдя к отцу, села перед ним на колени. Г-н Д'Амбре с трудом приоткрыл тяжелые веки и улыбнулся дочери:
– Он… прав…, это я… на него… напал, – выдавливал он из себя слово за словом.
– Молчи, у тебя и так нет сил, – с любовью в глазах она гладила отца по голове одной рукой, а другую положила поверх его раны.
– Слушай, девочка, у меня нет времени. Ты должна сжечь дом.
– Ну отец?! Я позову на помощь, пусть пошлют за доктором Рабери, – и Изабелла хотела встать, но г-н Д'Амбре дернул ею за руку, заставляя опять присесть.
– В доме никого нет, я всех отослал, – ехидно ввернул он, – я заранее знал, что убью этого человека, поэтому и позвал его сюда, а не принял в «Гусе».
– Что за вздор ты несешь? – Изабелле казалось, что отец говорит какой-то предсмертный бред, – ты и убить, это не совместимо. Ты самый добрый человек, кого я знаю, ты мухи никогда не обидел. Вздор, вздор, взор, – в сердцах воскликнула она.
– Он не первый, – насмешливо съязвил г-н Д'Амбре, – откуда ты думаешь все это? – и он очертил головой полукруг, охватывая взглядом залу.
У Изабеллы все поплыло перед глазами, ее отец – убийца и вор.
– Никто не должен знать, что здесь произошло, и что на твоих руках кровь. Сожги дом, на дознании скажешь, что не знаешь, что произошло, тебя здесь не было. Потом пойдешь к мэтру Гризману, все давно переписано на твое имя. Деньги и ценные бумаги у ломбардцев. Сожги дом!
– Нет, нет, – девушка мотала головой из стороны в стороны, слезы катились из ее глаз.
– Поклянись, что выполнишь! – г-н Д'Амбре собрал все силы, чтобы выкрикнуть это, – клянись!
– Клянусь! – тихо прошептала Изабелла, – клянусь, тот кто виновен в этом, заплатит с полна, – и она запечатлела на челе отца последний прощальный поцелуй.
