Наталья Солнцева
Эффект чужого лица
Чем Вавилон заслужил столь суровую хулу? Печально известная Вавилонская башня даже стала символом людской гордыни, дерзкого желания добраться до небес и сравняться величием с самим Творцом. Подобная наглость не осталась безнаказанной. Каждому школьнику известно, чем закончился сей рискованный эксперимент – возмущенный Господь «смешал» язык строителей, они перестали понимать друг друга и рассеялись по миру.
Отголоски того печального события человечество ощущает до сих пор: с пониманием у людей так и не сложилось. Не то, что государства – самые близкие, члены одной семьи не могут найти общего языка. В последнее время Ракитин начал чувствовать эту разобщенность особенно остро…
Он оторвался от компьютера, встал и, потирая виски, подошел к окну. Внизу раскинулось заснеженное Замоскворечье на фоне красного морозного заката. Кое-где уже переливались разноцветными огнями праздничные гирлянды, которыми украсили город к Новому году. Солнце наполовину скрылось в ледяной дымке, уступая место ночи…
Красота открывшегося вида не помогла профессору отвлечься от тягостных мыслей. В дверь кабинета постучали.
– Входи, Раенька…
Это была жена. Собственно, в его большой квартире они проживали вдвоем. Раз в неделю приходила домработница, мыла окна, делала уборку и гладила выстиранные вещи. Готовила Рая сама, никому не доверяя диетическую кухню, прописанную Ракитину врачами. Профессор страдал одышкой и, несмотря на диету, набирал лишний вес. В его возрасте это грозило разными осложнениями хронических заболеваний. Шестьдесят семь лет за плечами, – годы преподавания, научная деятельность, постоянная нервотрепка, происки менее удачливых коллег, неправильное питание, сидячий образ жизни и прочие негативные факторы подорвали здоровье Никодима Петровича.
– Я тебе не помешала? – с благоговением осведомилась супруга.
– Нет, дорогая. Я, в сущности, закончил.
– Обедать пора…
За столом Раенька молча подкладывала мужу запеченные без жира овощи, которые он с отвращением проглатывал, и поглядывала на часы.
– Ждешь кого-то? – сухо обронил профессор.
Вынужденные ограничения в еде ужасно раздражали его – пожалуй, даже больше, чем семейные склоки. Он ловил себя на том, что сидя за работой, думает не о культуре древней Месопотамии, а о жареной картошке с котлетой. К ним бы еще холодной водочки на зверобое, да малосольных огурчиков с укропом…
– Нелли обещала приехать, – сообщила жена, ковыряя вилкой печеную морковь.
Дабы не провоцировать неуемный аппетит Никодима Петровича, она питалась тем же, что и он. При этом Раиса худела, а профессор нет.
– Неля? С какой стати?
Визиты дочери и сына заканчивались одним и тем же – разговорами на повышенных тонах, взаимным недовольством и слезами Раеньки. При них она держалась молодцом, но после ухода падчерицы или пасынка запиралась в ванной и давала волю горькой обиде. Ни за что ни про что невзлюбили взрослые дети профессора новую мачеху.
Никодим Петрович был женат третий раз, и если предыдущую супругу сын и дочь от первого брака, скрепя сердце, приняли, то против Раеньки ополчились не на шутку.
– У тебя, папа, старческий маразм! – возмущался Леонтий. – Тебе сиделку впору нанимать, а ты молодую жену в дом привел! Соседи шушукаются, знакомые втихаря смеются над тобой. Не стыдно?
– Пусть смеются, – не сдавался профессор. – Их зависть берет, что меня полюбила такая милая, чудесная девушка, как Рая.
– Полюбила… – презрительно фыркал Леонтий. – Как же! Ей твоя квартира в Москве приглянулась! Твои картины, антикварная мебель, редкие книги, наконец…
– Добавь еще: моя скромная пенсия.
– Ты неплохо подрабатываешь лекциями и научными статьями. Твоими трудами заинтересовались за рубежом. А издание книг в Англии и Германии?
Профессор хмурил брови и лез в карман за валидолом. Сын сразу отступал, замолкал и только сверлил отца напряженным взглядом.
– У вас своя жизнь, у меня своя, – сердито повторял тот. – Я в ваши дела не вмешиваюсь. Оставьте и вы меня в покое.
Леонтию становилось неловко.
– И вообще, как ты смеешь так оскорблять мою жену?
– Извини, но в данном случае ты слеп, папа!
– Значит, я хочу быть слепым.
Они расставались почти врагами, однако на следующий же день Леонтий каялся, звонил отцу и в знак примирения приглашал на ужин в свой ресторан. Тот деликатно отказывался:
– К сожалению, я неважно себя чувствую, придется лечь пораньше…
Они оба понимали, что совместный ужин не может состояться из-за Раеньки. Та мучительно стеснялась детей Никодима Петровича, не знала, как себя вести, и во избежание разных щекотливых ситуаций и душевных травм предпочитала лишний раз не встречаться с Нелей и Леонтием. Профессор ее в этом поддерживал.
Сын Ракитина не пошел по его стопам – искусствоведение наводило на парня глухую тоску. Вместо гуманитарных наук он начал заниматься бизнесом, открыл сеть кафетериев, где подавали пиццу, салаты, легкие десерты и свежевыжатые соки. Бухгалтер по образованию, он сумел все рассчитать и так наладить дело, чтобы кафетерии приносили прибыль, быстро разбогател и уже заимел пару солидных ресторанов. В его заведениях готовили блюда исключительно по старинным рецептам, а русская национальная кухня соседствовала с европейской и японской. Такое сочетание расширило круг постоянных клиентов, и Леонтий подумывал об открытии изысканного французского ресторана, где будет готовить повар из Парижа.
«Как у него язык поворачивается говорить о Раеньке такие гадости? – недоумевал профессор. – Квартира ее, видите ли, соблазнила и старая мебель, реставрация которой влетит в копеечку. Весь мой «антиквариат» легче продать, чем привести в порядок! Леонтий – прекрасно обеспечен, а туда же – считает мои деньги. Где-то я допустил пробел в его воспитании. Если бы была жива Лидочка, дети выросли бы другими: не такими черствыми и меркантильными…»
Первая супруга Никодима Петровича умерла, когда сын и дочь ходили в садик. Вряд ли они как следует помнят родную мать, однако чуть ли не насильно заставили оставить в гостиной ее портрет – в пику второй жене, которая ради них, «бедных сироток», отказалась от собственных детей. Она целиком посвятила себя Неле и Леонтию – пестовала их, словно заботливая наседка цыплят. Те доставляли мачехе множество хлопот: болели, пропускали школу, гуляли допоздна, не удосужившись сообщить, где они и когда вернутся домой, открыто выражали свою неприязнь и норовили каждый год устроить «показательное выступление» – торжественно отпраздновать день рождения Лидии. «Может быть, хватит? – не выдерживал Никодим Петрович. – Я не собираюсь разводиться с Глафирой. Не знаю, как вам, а мне она подходит. Меня целыми днями нет дома, я по уши загружен работой. Кто будет встречать вас из школы, кормить, обстирывать и посещать родительские собрания? Вы – маленькие неблагодарные существа, не умеющие ценить любовь ближнего. Глаша еще молода и способна родить ребенка, но она решила, что вам это причинит боль, и заменила вам мать, вместо того, чтобы самой стать матерью…»
– О чем ты задумался, Нико? – спросила Раиса, прерывая поток его невеселых мыслей. – О книге?
– Зачем придет Неля?
Жена растерялась. Рука ее дрогнула, и вишневое варенье капнуло на скатерть.
– Ой…
– Не волнуйся, – улыбнулся профессор. – Подумаешь, скатерть. Новую купим. Я гонорар за статью получил. Так что нужно Неле?
– Она хочет шкатулку забрать, – пряча глаза, вымолвила Раиса. – Говорит, это ее матери.
– Какую еще шкатулку?
– Ту, в которой нитки лежат, иголки…
– Отдай ей шкатулку, милая, ради бога.
Глава 3
Нелли Ракитина назначила местом встречи турецкую кофейню «Наргюль». Здесь все дышало востоком – низкие диваны с подушками, шелковые драпировки, резные перегородки и маленькие шестиугольные столики. Запах жареных кофейных зерен кружил голову.
Астра увидела высокую, гладко причесанную шатенку в брюках и свитере и догадалась, что это Нелли. В зале кроме нее сидели совсем молодые девушки и оживленно беседовали. Перед ними на подносе лежала горка сладостей.
Нелли заказала себе кофе без сахара и пила его маленькими глотками. Астра попросила официантку принести то же самое.
– Я не знала, что вы любите, – сказала Ракитина, бесцеремонно разглядывая «ясновидящую». – Может, заказать горячий шоколад?
– Здесь делают?
– Да, кажется…
Ее портила расплывшаяся фигура и крупное лицо. Подведенные «индийские» глаза поднимались к вискам, чрезмерно длинный нос нарушал все пропорции, а губы были маленькими и тонкими. При таких чертах никак нельзя было ярко подчеркивать глаза и прилизывать волосы. Стилист, который обслуживал Ракитину, либо не сумел подобрать ей подходящие макияж и прическу, либо та отказалась выполнять его рекомендации.
– Вы действительно способны читать мысли? – спросила Нелли.
– Конечно же, нет.
– А мне говорили…
– Не верьте слухам!
– Как вы собираетесь мне помочь?
– Изложите суть дела, – мягко предложила Астра. – В чем заключается ваша проблема?
– Я должна быть уверена, что… Понимаете, выворачивать наизнанку грязное семейное белье не в моих правилах. Я не хочу, чтобы мой отец или брат пострадали из-за моих… расстроенных нервов. Любое неловкое слово, пущенная по городу сплетня могут повредить их репутации. Отец – известный в своих кругах ученый, брат держит рестораны. Скандалы им ни к чему. Возможно, проблема существует только в моем воображении! Я хочу посоветоваться с кем-то, кто не поднимет меня на смех и не отправит к психиатру. Полная конфиденциальность! Это мое непременное условие.
– Расследование предполагает определенные шаги, которые сопряжены с риском разглашения тайны. Нужно задавать людям вопросы, как-то добывать информацию.
– Да, но… у вас, я слышала, особый метод.
– Никаких сверхъестественных фокусов типа сеансов «ясновидения» и прочей чепухи не будет, – прямо завила Астра. – Мой метод прост и опирается на обычную наблюдательность и правильные выводы. Один и тот же факт можно истолковать по-разному.
Ракитина машинально кивала, не выпуская из рук чашечку с кофе. Она настроилась на более проникновенный разговор, и тон Астры привел ее замешательство.
– Я не хочу поднимать бурю в стакане воды, – медленно произнесла она. – Возможно, мои домыслы и страхи не имеют под собой почвы.
– Если вы предпочитаете гадание на кофейной гуще, я дам вам адрес одной компетентной женщины. Жрица Тэфана практикует «лунную магию», ее салон пользуется популярностью.
Ракитина поставила чашку на столик и закусила губу. В словах собеседницы прозвучала смесь иронии и снисходительной вежливости. Нелли Никодимовна сама разговаривала подобным тоном с молодыми неопытными сотрудниками.
– Нет уж, увольте… – через силу пробормотала она. – Давайте прибегнем к эмпирике[3]. Моя работа приучила меня доверять прежде всего результатам наблюдений. В этом мы с вами сходимся.
– Тем лучше. Итак, я вас слушаю…
Ракитина собралась с духом и начала излагать обстоятельства, в которых она оказалась то ли по воле случая, то ли став жертвой слишком развитого воображения.
– Этим качеством провидение наделило нас всех!
– Кого вы имеете в виду? – уточнила Астра.
– Отца, брата и меня, разумеется. Мы все творческие личности, каждый по-своему. Даже в моем увлечении химией сыграло роль превращение одних веществ в другие, удивительные изменения их свойств. В детстве я зачитывалась средневековыми мистиками, представляя себя алхимиком, сидящим в подвале мрачного замка, среди тиглей и реторт, и колдующим над получением философского камня.
– С помощью которого можно превращать обычный металл в золото и исцелять любые болезни?
– Да…
Ракитина улыбнулась – впервые за все время разговора. Улыбка у нее была мечтательная… и закрытая, с сомкнутыми губами.
– Вам удалось получить его?
– Шутите?
– Отнюдь! Я сама бьюсь над загадкой философского камня, только мои опыты происходят в мыслях…
Это лирическое отступление растопило лед между ними: Нелли перестала излучать настороженность и напряжение, Астра тоже расслабилась, вся погрузилась в историю семьи Ракитиных.
– А ваша мама? Она чем увлекается? Пишет стихи? Играет на рояле?
– Мама умерла, когда мне было четыре года, а брату пять… Мы погодки.
– Простите…
– Да нет… боли я давно не чувствую. В сущности, я маму почти не помню. Не знаю, как брат, а у меня остались смутные картинки из детства… мама за роялем… мама склоняется над моей кроваткой, прикасается ладонью к моему воспаленному лбу. Она была очень красивая! Жаль, что ее внешность не передалась мне.
Ракитина сказала это без всякого кокетства, не ожидая, что Астра начнет уверять ее в обратном, не напрашиваясь на комплимент. Просто отметила, как данность.
Детям, рано потерявшим отца или мать, присуще идеализировать их образ. Видимо, не избежала этого и Нелли.
– Порой мне кажется, что и эти скудные воспоминания я придумала! – с горечью воскликнула она. – Мама ушла от нас с братом, вот и все… она нас бросила. Но мы ее простили и продолжаем любить…
– Она чем-то болела?
– Отец говорил, что она умерла от аппендицита. Ее не смогли спасти. Знаете, а ведь вы угадали! Она действительно умела играть на рояле и сочиняла неплохие стихи. Ее инструмент до сих пор стоит в нашей квартире… вернее, в квартире отца. Мы все живем отдельно, слава богу…
– Вы читали ее стихи?
– Нет! Отец сжег все мамины вещи… после ее смерти. В том числе и тетради. Говорит, не мог смотреть на них, слишком сильные страдания они ему причиняли. По малолетству мы ему верили. Он был для нас непререкаемым авторитетом… пока не женился второй раз. Привел в дом мачеху, представляете?
Она подняла на Астру глаза, полные «справедливого» негодования. Но та ее не поддержала. И Ракитина спохватилась, спряталась в свою раковину, как улитка.
– Конечно, он должен был ходить на работу, оставлять нас с кем-то, чтобы быть спокойным. Отец уделял больше внимания науке, чем семье.
– Он тоже химик?
– Нет, что вы. Его специальность – искусствознание. Разные разделы. Сначала он занимался литературоведением, потом перешел на живопись – социалистический реализм в творчестве советских художников и все такое. Защитил диссертацию, стал профессором. Когда эта тематика потеряла актуальность, он несколько лет преподавал в Академии художеств смежные предметы, в общем, выживал.
– А сейчас?
– Отец посвятил себя тому, что по-настоящему его интересовало, – искусству древней Месопотамии. В его кабинете уйма книг о Вавилоне, Ниневии, ассирийских царях, клинописных табличках… Вместо сказок он рассказывал нам с братом о висячих садах Семирамиды и Вавилонской башне.
Девушка, одетая в широкое цветное платье и шаровары, готовила кофе по-турецки и разносила его посетителям. Людей прибавилось, теперь в зале почти все столики были заняты. Молодые парни, по-видимому, студенты, заказали кальян.
– Что же вас беспокоит? – спросила Астра, когда девушка вернулась за стойку.
Из-за ширмы в углу, отведенном для курения, поплыл сладковатый кальянный дым.
Нелли морщилась и молчала. Астра ее не торопила, пусть собирается с мыслями.
– Не люблю курящих…
– В вашей семье никто не курит?
– Никто, – покачала головой Ракитина. – Кроме Эммы. Это жена моего брата. Он пытался отучить ее от сигарет, а потом смирился. Терпит! Куда деваться?
– Вы с ней дружите?
– Дружу? – она поджала губы. – Мы родственники. Поддерживаем хорошие отношения. Стараемся…
– Вам не нравится Эмма?
– Я ее выслушиваю. Она иногда жалуется на брата, а я не из тех, кто обсуждает других за глаза.
– Поэтому вы смущены и не решаетесь признаться, в чем проблема?
– Отчасти. Мне сложно говорить о родных людях…
Румянец на щеках Нелли стал ярче – она покраснела от внутренней борьбы. С одной стороны, она предпочитает не выносить сор из избы, с другой – вынуждена это делать.
– Но вы ведь пришли сюда, чтобы поделиться наболевшим?
– Да… я… видите ли…
Астра выразительно посмотрела на часы.
– Я отнимаю у вас время?
– Вы тратите его понапрасну, госпожа Ракитина. Берите быка за рога! Иначе мы не сдвинемся с места.
– Да, конечно… я понимаю… Все началось со скоропалительной женитьбы отца на этой… пигалице Раисе. Она интриганка! Сумела окрутить его за каких-нибудь восемь месяцев! Разве она пара такому человеку, как наш отец? Он даже не посоветовался с нами! – в ее голосе звучало неприкрытая досада. – Зачем, по-вашему, молодой девице выходить замуж за старика?
– По разным причинам… не обязательно корыстным.
Она уставилась на Астру густо подведенными глазами, в которых кипели слезы. Ракитины – по крайней мере, Нелли – обладали не только творческой жилкой, но и бурными эмоциями.
– Может, в девятнадцатом веке романтические героини и влюблялись в пожилых кавалеров, да и то преимущественно в романах. А в наше время такое «чудо» дурно попахивает! Предприимчивые провинциалки неспроста обхаживают московских женихов любого возраста. Главное – заключить законный брак, прописаться, а потом завладеть квадратными метрами столичной жилплощади. Как отец этого не понимает?!
– Простите… я, кажется, запуталась, – призналась Астра. – Вы говорили о второй жене…
– Раиса – уже третья!
– А… со второй ваш отец развелся?
Ракитина потупилась и отхлебнула остывшего кофе.
– Глаша умерла семь лет назад. Что вы на меня так смотрите? Да, она фактически вырастила нас с братом… но мы не стали называть ее мамой. Мать у человека бывает одна! – с вызовом произнесла она. – Или вы другого мнения?
– Я не спорю…
– Мачеха есть мачеха! Глаша прикидывалась любящей наседкой, но лично меня тошнило от ее сюсюканья. Она ни дня не работала, так и просидела на иждивении отца. Ее призвание – домашнее хозяйство. Правда, она была не глупа… но не сумела толком применить свой ум.
Астра представила себе жизнь этой незнакомой Глаши. Муж уходил на целый день, а она оставалась с двумя чужими детьми, которые ее ненавидели: возилась с ними, готовила еду, стирала и гладила их вещи, водила гулять в близлежащий сквер, помогала делать уроки, старалась подобрать к ним ключик. Они же наверняка вредничали, допекали ее, чем могли. Судя по Нелли, характеры у Ракитиных о-го-го, какие! Брат, пожалуй, не далеко ушел от сестры…
– Осуждаете? – прервала ее размышления собеседница.
– Думаю…
– Какие мы с Леоном черствые, бездушные, да? Как мы портили жизнь бедной женщине и собственному отцу? И продолжаем портить… Мы изводили Глашу, теперь изводим невинное создание Раечку! Ангела во плоти, который слетел с небес, дабы скрасить последние годы профессора Ракитина. Ах, какие гадкие, жестокие дети! Два избалованных эгоиста!
– Вы уже не дети, – холодно заметила Астра.
– Вот именно. Поэтому нас трудно провести. Все далеко идущие замыслы Раечки написаны у нее на лбу. Она спит и видит скорую кончину «любимого» супруга. Молодая вдова с трехкомнатной квартирой в Замоскворечье – чем плохо для начала?
– Вы не торопитесь с выводами?
– Я опаздываю! Надо было все силы приложить, чтобы отрыть папе глаза на эту ушлую бабенку. Милое наивное создание! – саркастически рассмеялась Нелли. – Робкое и стыдливое! Ну, вы бы попались на такую приманку?
– А где они познакомились?
– В консерватории, на концерте… Мама успела привить отцу любовь к настоящей музыке. Знала бы она, к чему это приведет!
– Вы против классической музыки?
– Музыка и музыканты – разные вещи. Мама играла любительски, а Раиса – профессиональная пианистка. В ее Урюпинске ей ничего не светит. Разве что скучное преподавание в музыкальной школе за гроши. То ли дело Москва! Не удивительно, что все они стараются зацепиться здесь любым способом. На здоровье! Только почему она выбрала нашего отца?
– Отчего умерла его вторая жена?
Вопрос Астры ошарашил Ракитину. Она мотнула головой, словно норовистая лошадь, которую останавливают на скаку.
– Глафира? При чем тут она?
– Допустим, мне любопытно.
– От сепсиса… Она поранилась, когда делала уборку на даче.
– У вас есть дача?
– Деревянный дом в Сосновке.
– Кто тогда находился на даче вместе с вашей мачехой?
– Папа… Вы на что намекаете?
– Я просто спрашиваю…
– Глаша как раз перед этим переболела гриппом, у нее был ослабленный организм. Отец взял отпуск и повез ее в Сосновку, на свежий воздух. Она принялась наводить всюду порядок…
– После болезни?
– Чистота была ее манией. Пока все вокруг не заблестит, Глаша не успокаивалась.
– Чем она поранилась?
– Не помню точно, кажется, железной стружкой. Загнала глубоко в руку, задела кровеносный сосуд, и началось заражение.
– Они приехали в Сосновку на машине?
– На папиной «Волге». Тогда он еще водил.
– Он сразу отвез ее в больницу?
– Глаша терпеть не могла больниц. Она сама промыла рану, залила йодом и легла спать. Думала, к утру станет легче. Потом отец привез ее в город, но было уже поздно. Он ужасно горевал, винил себя, едва отошел. Мы с братом настояли, чтобы он лег в клинику, подлечил сердце.
– Он согласился?
– С неохотой. Мы, Ракитины, обращаемся к врачам крайне редко. Обходимся своими силами.
– Так в чем же заключается моя задача?
Нелли наклонилась, понизила голос, чтобы никто не услышал ненароком, и произнесла:
– Вы должны вывести Раису на чистую воду…
– В каком смысле?
– Она хочет… убить всех нас… меня в первую очередь, потом брата… а отец сам умрет…
