Наталья Шевцова
Сказочный попадос

Глава 5

Судя по тому, что рыжеволосая богиня Кали уже через мгновение внесла на руках в кабинет Азазеля, то на этот раз она приказ шефа не только восприняла, но и исполнила буквально.

Что там было дальше мне, к сожалению, узнать было не суждено, поскольку я вдруг снова оказалась в приемной.

– Хммм… – задумчиво изрекла я, осознав, что определенно и точно не припоминаю, чтобы я по собственной инициативе покидала кабинет владыки Пандениума. – Хммм… – повторно изрекла я, обнаружив у себя в руках свиток, который я… Ну вы поняли!

– Вот видите! Голова на месте! – хвастливо сообщила я, на всякий случай все же проверяя, а на месте ли она, в действительности. – На месте! – удовлетворенно еще раз констатировала я.

– А-а! – отмахнулись все пятеро. – Нашла чем удивить, ты же жеээээнщина! – презрительно, я бы даже сказала, со жгучей ненавистью, припечатали они меня своими уничижительными взглядами к месту.

– Не поняла! – и мне почти обидно стало, что мне там, в кабинете, голову и не оторвали и не открутили. А то, что же это получается? Дискриминация получается! Непорядок!

– Женщинам Владыка никогда головы не откручивает и не отрывает… Он просто к ним трепетно относится – объяснил Жюльен. – Вот они тебе и завидуют черной завистью! Сама же видишь, как Ваалберит себя уверенно чувствует и ничуть его гнева не боится. Думаешь, это потому что она ни при делах касательно побега заключенных? Не-а, ему на это плевать! Уж если ему кто под руку попался и не женщина, то… – и он выразительными жестами и экспрессивной мимикой показал, что будет происходить с головой, языком, глазами и шеей в процессе ручного обезглавливания.

И такой эта пантомима была живописной, что подумав, я решила: пожалуй, подобный вид дискриминации по половому признаку – я Сатане прощу. В этот момент, открылась дверь, и Ваалберит, махнув нам рукой, скомандовала: – Эй, вы двое, за мной!

Дамочка была настолько уверена в себе, что даже не удосужилась удостовериться, а последовали ли мы за ней? Вероятно, в ее понимании мы не могли не последовать. Мы, разумеется, пошли следом за ней. Единственное, я знаком показала Жюльену, чтобы ни звука: уж очень мне интересно было, оглянется она или не оглянется, в конце концов. Однако, она так и не оглянулась, продемонстрировав тем самым, что в личных помощниках Сатаны – она отнюдь не из-за того, что способна воплотить в себе пышнотело-сексапильный образ богини Кали.

В абсолютной тишине мы шли по бесчисленным коридорам огромного, утопающего в роскоши замка. Ваалберит не шла, но плыла в нескольких шагах впереди нас, в смысле, что шла не спеша. В связи с чем у нас было достаточно времени обстоятельно рассмотреть красоты и богатства, окружающие нас. И тут я сразу же отмечу, что гордыню, зависть и алчность – Владыка определенно не считал грехами, потому что все здесь от мягких шелковых ковров под нашими ногами до стен, обтянутых парчой и люстр, остов которых был из драгоценных металлов (в основном, кажется, это были платина и золото), а подвески из драгоценных камней (в основном это были: рубины, изумруды, сапфиры и, разумеется, бриллианты) либо кричало о гордыне и алчности, либо вызывало зависть. Это одновременно был и рай и ад, как для сибарита, так и любого ценителя предметов исскуства, потому что сначала бы они задохнулись от восхищения, но через мгновение они были бы уже мертвы, потому что их бы хватил инфаркт от зависти. Путь нам освещали сотни факелов, горевших так называемым холодным огнем (это особый магический вид огня, который внешне очень похож на настоящий, но при этом светит, но не греет и соответственно не коптит, не дымится и не способен ничего спалить). Факелы, как и положено (согласно мнению хозяина этого замка, я имею в виду), были вставлены в настенные канделябры, каждый из которых был произведением исскуства и стоил, по меркам живых, целое состояние. Благодаря широким панорамным окнам, мы могли наблюдать не менее роскошное буйство красок самой разнообразной, порой до чудного и дивного, флоры, заполнявшей собой сады и клумбы. Само собой разумеется, фонтаны с писающими в них мальчиками и не только мальчиками, здесь тоже были. С того места где мы проходили не было видно, но я готова была поспорить, что и золотые рыбки в водоемах тоже водились. В общем, обстановочка не слабо так внушала желание – остаться здесь жить или хотя бы погостить с парочку деньков. С чисто исследовательской целью, естественно, ну чтобы там картины великих художников рассмотреть, экспонаты великих мастеров изучить, золотых рыбок покормить…, а то вдруг они умирают тут от голода среди всей этой вопиющей роскоши?! О том, чтобы посибаритничать, полелеять себя хоть немного, я не думала, конечно, нет! Как вы, вообще, могли такое подумать? Но дабы сохранить уважение к своей персоне в глазах Жульена, равнодушно взиравшего на все это великолепие, пришлось сделать вид, что и я тоже – спокойна, абсолютно спокойна и плевать я хотела еще и на все эти фрукты-ягоды, конфеты-сласти и просто деликатесы, мерзко-аппетитно выглядящие и пахнущие так, что у меня вот-вот эпилептический припадок случится.

Так что, когда по всем признакам (таким например, как мраморная винтовая лестница резко уходящая вниз к широким двустворчатым дверям) Ваалберит нас повела на выход, я несказанно обрадовалась. Кстати, должна отметить, что я была нисколечко не удивлена, обнаружив, что вход, выглядевший попорадней самого роскошного входа в храм или даже в королевский дворец в нашем королевстве, оказался всего лишь черным выходом на задний двор, где располагались подсобные помещения владений Сатаны. В общем, теперь и вам, как и мне, думаю, абсолютно ясно, что такого, как владыка Пандениума, ну просто нельзя было не объявить вне божьего закона!

– Дальше сами! – впервые за все наше шествие подала голос Ваалберит. – Могол меня не любит.

– За что это, интересно? – слова вылетели даже быстрее, чем я решила, что мне это и на самом деле очень интересно.

– Настой из пера птицы Могол позволяет проникать через барьер и в течение трех часов оставаться в мире живых. Так что я попыталась выдернуть у этой мерзко-жадной животины всего одно пе…

– А наоборот? – грубо прервала я ее на полуслове: во-первых, то, что там дальше было, я и так прекрасно знала, а во-вторых, ответ на мой вопрос меня интересовал до высшей степени нетерпения. А когда нападает такая вот нетерплячка, то это хуже расстройства кишечника, так что, тут уже не до вежливости, сами понимаете.

– Что наоборот? – настолько озадачилась теперь уже брюнетистая богиня Кали, что даже забыла разозлиться на то, что ее наглым образом перебили, не дав тем самым пожаловаться на непристойное поведение адской скупердяйки Могол.

– Если живой выпьет этот настой, сможет ли он пересечь барьер?

– Полагаю, что сможет, – кивнула Ваалберит. – Но вы никогда не получите перо! – усмехнулась она кому-то за моей спиной.

– Это еще почему? – возмутилась я таким низким мнением о моих способностях.

– А потому что я вам его не дам! – сообщил противный, скрипуче-кашляющий голос.

– А я – это кто? – уточнила дотошная я.

– Повернись к паучихе-мымре, магией приукрашенной задом, а ко мне передом и увидишь!

И увидела. И вздрогнула. Потом вдохнула и выдохнула, потому что таких птиц – я еще не видела. У Птицы Могол было темно-синее оперение, а обликом она чем-то отдаленно напоминала ворона. Однако, конкретно на этом ее схожесть с птицеобразными и заканчивалась. Птица была пару метров роста и имела длинные, мощные ноги, которые, кажется, были даже побольше в обхвате, чем у боевого пегаса. К ногам прилагались еще и устрашающего вида стальные когти, каждый из которых вполне мог бы поспорить в смертоносности со шпагой Рауля. Что касается ее головы, то она покоилась на мощной, но подвижной шее; клюв, как и когти, был стальным и напоминал орлиный, но понятное дело он был в несколько раз больше, чем у любого, даже самого крупного, орла. Глаза птицы горели красным с синими прожилками адским огнем. И когда она говорила, то из пасти вырывались языки шипящего, коптящего и дымящего обжигающе-горячего пламени.

Оценив все это по достоинству, сами понимаете, мне ничего другого не оставалось делать, как ответить: – Ну, не дадите, так не дадите. Кто бы спорил, а я не буду!

В ответ птица клацнула стальным, хорошо подточенным, клювом и усмехнулась, – Владыка Ада передал, что тебе помощь моя нужна в поимке сама знаешь кого…

– Но перед этим, тебе придется меня к кое к кому свозить! – заявила я и дерзко-отважно-безрассудно-вызывающе вперилась в адские глаза птицеобразной мутантши-громилы, которая могла бы меня на один коготок посадить, а другим при…резнуть и получилось бы две Дианы: Диана – половинка верхняя и Диана – половинка нижняя. Так что вопрос, а было ли мне при этом страшно? Отпадает сам собой. Естественно, было и очень. Однако, тут такое дело: если сразу не покажешь, кто музыку заказывает, то придется плясать под чужую дудку.

– А вот возьму и отвезу к кой-кому! – угрожающе пообещала птица.

– Вот и вези, только не к кому попало, а к моему законному мужу! Поняла? – Вот так знай наших!

– Да поняла, я поняла! – пообещала птица. – Стойло открой! Чего стоишь истуканом?

И вот после этих слов птицы-громилы, мне стало уже по-настоящему страшно. Ведь, одно дело препираться с птицей-мутаншей, от которой тебя стальная стена-решетка из нескольких рядов прутьев отделяет, и только ее глаза и клюв снаружи, а совсем другое дело – выпустить вот это всё вместе на свободу!

– Что стра-а-ааашно? – взяла меня на слабо птица. И голосок при этом был такой миленький-миленький, аж противненький.

– Минуточку! – сглотнула я и подняла вверх указательный палец. – Только с документиком вот этим, – я с достоинством (делая вид, что мне совершенно ни разу не боязно, а имеются более насущные и важные дела) показала ей свиток, который всё это время был у меня в руках, – ознакомлюсь.

– Читай! – сунула я Жюльену свиток в руки, потому что себе я не доверяла: уж слишком руки тряслись, боялась, что из-за устроенного мною бумаго-трясения, на моих глазах буквы разбегутся в панике.

И тут обнаружилось удивительное дело, я вроде бы свиток в руки Жульена передала, и у него теперь в руках был свиток, но и у меня в руках тоже свиток остался. Другими словами, свитков теперь было два.

– Читай свой! – невозмутимо исправилась я.

– Получателю сей грамоты, настоятельно мной Сатаной, Владыкой Пандениума, рекомендуется, во всем вручителю сего Диане-охотнице, в реальном мире знаемой под именем Дианы де Тайльбур, помогать да содействовать. Пытаться съесть ее или причинить какой-либо душевный или физический вред запрещено категорически! Ослушавшемуся сих рекомендаций – смерть в особо изощренной форме. Смерть – сам лично придумаю и приведу в исполнение. Исключение, женщины и птицы. Женщин для осуществления наказания отдам в руки Асмодея³. Птиц отдам Церберу. Слышал, что превыше всего, эта трехголовая псина любит птиц ощипывать; причем до такой степени, что даже птицей не корми, просто дай перышки пообщипывать!

– Ха! – возмущенно крякнула птица-монстр и получила от меня грамотой прямо в раскрытый клюв.

– Получите и распишетесь, дорогуша! – весьма довольная собой, объявила я.

– Кря! – совсем не по-орлиному и даже не-ворониному, издала обиженный звук могучая птица, но было уже поздно: и обещание за Раулем лететь она дала и грамоту в клюв получила. Так, что два ноль в пользу Дианы-охотницы.

Глава 6

Да уж Сатана, на то он и Сатана, чтобы знать какой именно подарочек подсунуть, чтобы жизнь ведьме малиной не казалась! И я, конечно, понимаю, что дарованному коню в зубы не смотрят, но дарованной птице я в следующий раз в клюв обязательно посмотрю! Потому что такой нытички, бухтилы и просто зануды, как птица Могол, реальный мир, на его же счастье, – еще не видывал! А началось все с того, что эта лживая нахалка заявила, что я, видите ли, тяжелая! Нет, ну это же надо было такое придумать! Для Матильды моей всегда была самый раз, так это притом, что тогда я при теле была! А теперь бестелесная и тяжелая! Потом она начала ныть, что у нее ножки болят… На что я ей предложила крылышки расправить и крылышками бряк-бряк-бряк-бряк и ножки болеть не будут! И тут выяснилось, что и крылышки у нее тоже болят! И что она три дня не евши и пять дней не пивши! И тут я сорвалась…

– Неуважаемая, довожу до вашего мнения, что в отличие от вашего контракта, в моем – не прописано, что я не могу нанести вам тяжких душевных увечий! Поэтому не нарывайтесь!

– А в моем, зато, не прописано, что я не имею права защищаться, если на меня нападет ополоумевшая Диана де Тайльбур, – обратила птица мое внимание на весьма невыгодное для меня обстоятельство. – Так что давай, рискни душевным здоровьем, хозяйка, новая, временная, недоделанная! – выпятила она грудь.

Оценив, как и в прошлый раз, свои шансы, как абсолютно никакие (и это если без лишнего самоумаления и самоуничижения) на то, чтобы выстоять против этой зловредной пернатой мутантши, я сдалась: – Хорошо. Давай по-хорошему, что ты хочешь в обмен на доставку меня в реальный мир?

– У-у-у-у-у! Как ты запела! Только я так сразу не могу! – завиляла хвостом эта паршивка. – Мне нужно поду-у-у-ууумать!

– Думай, – милостиво разрешила я. – Но учти, что каждую секунду пока ты думаешь, у меня портятся и портятся нервы, а это приравнивается к ущербу здоровья, – теперь уже я сладеньким голоском сообщила ей об неучтенных ею обстоятельствах.

– Ладно, – теперь пришла очередь птицы уступить мне. – Я ведь могу лететь и думать…

– Хммм! – обрадовалась я. – Можешь же, если захочешь! – И наивная и самоуверенная я с видом победителя водрузила себя на спину птицы.

– Ой, крыыыыыылышки бооляаааааат, ой нооооооженьки гудяат, – невыносимо визжа, явно намеренно искажая звучание, завыла птица-великан, взмывая в облака.

– Хорош вопить, чревовещательница! У меня сейчас уши взорвутся, перепонки полопаются, и нервы не выдержат и порвутся! – абсолютно честно предупредила я, потому что именно так, я себя чувствовала.

– Нервы, уши и перепонки?! Да ты что?! Неужели все так плохо?! – саркастически поинтересовалась эта ехидна в перьях. – Однако, вот незадача… тебе никто не поверит, потому что сладкоголосая я! – противненьким ласково-сладеньким голоском сообщила птица. – У любого спроси. И тебе ответят: «Птица Могол – сладкоголосая!» То бишь, душевный вред причинить не может. – После чего она на минуту задумалась и хитро добавила: – Хотя, если в контракте где-то указано, что я не имею права петь, то я, конечно, тут же заткнусь, – прочирикала эта подло-крутозаваренная недопевица. – И завыла с новой силой: – Ой, голоооооовушка болииииит, ой хвооооостик мой гудиииииит…

– Ди, она правду говорит, – нерадостно вздохнул Жульен, летящий рядом с ней на призрачном летучем пегасе. – Могол обладает почти таким же чарующе-прекрасным голосом, как и птица Сирин⁴.

– А я праааааавду гаварюууууууууууу, патамуууууууу что чеээээстнаяааааааааа-Ах! – немного сменила репертуар птица, но затем опять завыла привычное: – Ой, крыыыыыылышки бооляаааааат, ой нооооооженьки гудяат… Ой судьбаааааа моя горемычнаааааая, ой жизня мая да не радостная!

– Ди, извини, что оставил тебя так надолго! – услышала я пискляво-запыхавшийся голос Уша. – У нас с Ыш в библиотеке дел невпроворот. А все до одного этот гад звезданутый звездами насыпал!

– Это Звездный Дракон, который? – хмыкнула я, пытаясь перекричать утробное визжание ёперной дивы, которая в данный конкретный момент жаловалась на боль в коготках и клювике.

– Он самый, эксплуататор бессовестный! – сквозь зубы прошипел мышонок. – Но мы с Ыш решили, что она там сама как-нибудь, но уж справится, а я при тебе. А то пропадешь же без наших мудрых советов и наставлений! И, как вижу, мы были с ней правы! У Могол есть только одно, но очень слабое место! И, если придумать, как его использовать, то она для тебя что захочешь, сделает…

– Уш, просто говори уже! – рыкнула я, потому что птица как раз затянула припев, причем перейдя на особо извращенную сверхзвуковую тональность: – Ой, крыыыыыылышки бооляаааааат, ой нооооооженьки гудяат… Ой, голоооооовушка болииииит, ой хвооооостик мой гудиииииит…

– Она в птенцах своих души не чает! – кричал во всю свою мышиную глотку Уш, пытаясь перекричать ни с чем несравнимое визжание, от которого, если бы я была во плоти, у меня бы уже кровоточили уши, а глаза бы вылезли из орбит.

– К птенцааам твоим хочешь, слетаем! – завопила я что есть мочи, пригнувшись к могучей шее птицы.

– К птенцам? – переспросила, мгновенно прекратившая завывать птица.

– Да, к птенцам!

– Выкрали моих птенцов! – И запела, но теперь уже чарующим голосом, от которого и меня, и Жульена и даже Уша тут же в сон начало клонить: – Выкрали моих рооооодненьких, моих любименьких, моих маленьких…

– Ди! Нельзя, чтобы она так пела! – пропищал, из всех сил сдерживая зевок Уш. – А то мы уснем, причем крепко-крепко! И свалимся! А мы высоко летим! Далеко глядим! Ой, это уже не из той оперы! В общем, делай что-нибудь!

– А почему, чуть что, так сразу я, – лениво зевнула я. В сон клонило немилосердно и не хотелось не то, что с птицей связываться, но даже сидеть и то не хотелось, хотелось прилечь на бочок и сладко заснуть…

– Ди! Повторяю! Если уснешь, то свалишься! А почему ты? Да, потому что птица только тебя и послушается! – самоотверженно пищал, выбиваясь из сил летучий мышонок. Но зря старался, потому что я уже свалилась… Само собой разумеется, увлеченная своим горем птица того, что она потеряла меня, не заметила и потому полетела себе петь и страдать дальше в гордом одиночестве. А что касается меня, то с ладошками под щечкой и сладко посапывающая я… была спасена доблестным рыцарем Жюльеном де Дюпри. Однако, его пегас, который тоже успел слегка прикорнуть, и теперь был спросонья, то есть, пребывал в состоянии повышенной раздражительности и сварливости, двойной ноше, которая была ему совершенно не под силу, совершенно не обрадовался. Однако, сначала он спланировал на землю, после чего долго и воодушевленно рассказывал своему наезднику, что он думает о нем и обо мне, в частности. Кроме того, он напомнил Жюльену устав, в котором черным по белому написано: «беречь и заботиться о вверенном тебе призрачном пегасе, превыше себя самого, поскольку призрачные пегасы – это намного более редкий вид сущностей, чем призрачный демон…» О птице Могол он, кстати, не упомянул ни словом. Думаю, это потому, что на нас срываться ему было выгодней с точки зрения получения обратной связи, все-таки мы были здесь у него под крылом, а птица Могол… Вот именно: кто его знает, где она летает, эта Могол. В общем, упоминать, что при таком раскладе, поспать мне не удалось, полагаю, будет лишним? О да! Вы правильно поняли: я слышала и запомнила практически все нецензурные аля-«только настоящие долб… в смысле болваны, делают это» залихватские обороты и выражения, которыми наградил Жульена редкий вид призрачных сущностей. Особенно запомнилось, как редкий вид призрачных сущностей послал маркиза в неизгладимо-витиеватое-эротическое путешествие в компании свиноматок и дойных коров куда-то в подземелье зеркального исправительного заведения «Искупление». А еще были вольноречиво-извращенные в своей интерпретации оскорбления чести, достоинства (особенно достоинства) и силы (силе досталось почто столько же, сколько и достоинству) Жюльена, временами переходящие в прямо таки уничижительные инсинуации о склонности достопочтенного маркиза к интимным связям с одноклеточными. Прилагательное «достопочтенный» пегасом, естественно, произносилось с такой долей ядовитого сарказма, что в нем вполне можно было бы захлебнуться. Кстати, судя по профессиональному изложению, пестрившему подробными описаниями, пегас в теме интимных связей многоклеточных с одноклеточными здорово разбирался. Мне даже грустно стало, такой талант и не по специальности трудоустроен! Кстати, мне, как я уже упоминала, от «красноречивого» редкого призрачного вида тоже досталось. Однако, оскорбления и инсинуации в мой адрес однозначно уступали и в живости, и в яркости, и в воодушевлении, а значит и в оригинальности тем, что достались маркизу, а потому не достойны упоминания.

И все же, как не злобен и несправедлив в своем гневе был пегас, но он спас мне жизнь, а Жюльену запас энергии лет так на сто, не меньше. Он мог ведь и кувыркнуться на лету, чтобы сбросить нас и сберечь по максимуму запас своей энергии, но он не сделал этого. Вместо этого, он, хотя и надорвался, но дотянул нас в целости и сохранности до земли. Вот поэтому-то мы и принимали все его подчас даже не оскорбления, а просто мордоплюйство и грязные намеки с независимо-несломленным, но благодарно-виноватым видом. И принимали бы долго и упорно, если бы не…

Птицы вдруг сорвались с ветвей и, тревожно крича, разлетелись в рассыпную кто куда. Обернувшись на переполох, я непроизвольно вдохнула, да так и застыла с открытым ртом: разгоняя облака, прогибая кроны деревьев, и срывая почти под чистую весь, попавшийся ей на пути лиственный покров, неслась невидимая, но ясно ощутимая, как ураганный ветер, призрачная тень. Что касается звукового сопровождения, то оно было соответствующим, то есть: ее полет сопровождался треском веток, зловещим завыванием и свистом ветра, смешанного с пронзительными визгливо-скулящими потусторонне-утробными то ли стенаниями, то ли рыданиями. Тень была пугающе необъятной и кошмарно реальной. И, само собой разумеется, призрачная тень обрушилась на меня со всей свой мощью без какого либо предварительного предупреждения или там «раз, два, три, четыре, пять – я иду искать», просто взвизгнула-всхлипнула совсем рядом и налетела ураганом…

Однако на ее пути встал Жульен:

– Ди! Ни в коем случае не позволяй этому порождению тьмы даже мимолетно коснуться тебя! Для тебя это верная смерть! – прокричал он, направляя в невидимого противника разряды молний, которые алмазными, рубиновыми, янтарными и сапфировыми клинками вонзались в энергетическое поле тени, от чего по ней, как трещины на разбитом стекле разбегались в разные стороны огненные потоки. Тень совсем как-то по-человечески взвыла от боли, и на мгновение мне показалось, что в огненных сполохах зарева я увидела перекошенное от ярости… женское лицо.

Полагаю тут необходимо сделать небольшое отступление, чтобы объяснить насчет моей смерти. То, что я, на данный момент, числилась среди духов, не означало, что я была также неуязвима, как и не обремененные телом души. Они как вы уже поняли, поднакопив достаточное количество энергии, могли восстанавливаться снова и снова и становиться могущественнее и могущественнее. Хотя, пожалуй, я неправильно выразилась, если сказать точнее, то уязвимой была моя возможность вернуться в стан живых. И как только я сюда попала, это было первое, чем озадачились, Ыш и Уш. Они тогда очень долго рылись в бумагах и совещались, но, в конце концов, вынесли неутешительный вердикт. «– Если в астральном или зеркальном мирах, – объявили они, – мой дух хоть однажды развеют или уничтожат каким-либо другим способом, то вновь как энергетическая сущность, я, конечно же, восстановлюсь, но в мир живых – дорога мне будет закрыта навсегда!».