Наталья Шемет
При прочих равных
Лика, не веря своим ушам, развернулась к говорящим. Что же такое творит с ней жизнь…
– Вот вы, ну рассудите нас! – обратилась к ней одна из женщин. – Видно, вы дама приличная, наверняка семья есть, детки. Вот вы, если бы вам встретился молодой человек, который в дети годится, разве вы бы вели себя так? Смогли бы вести себя так, жизнь ему портить?
– Я? В смысле?
Видимо, Лика настолько поменялась в лице, что словоохотливая дама мгновенно сникла:
– Да мы ж просто так, извините… просто нашего с вами возраста женщина должна понимать, что можно, что нельзя…
Можно – это только в кино и звездам Голливуда. А простым людям – нельзя.
Женщины отвернулись, снова оживленно стали болтать, когда послышался грохот.
Посетители кафе повскакивали с мест.
– Женщине плохо, кто-нибудь, вызовите «Скорую»!
Лика упала в обморок.
У нее случился выкидыш.
***
– Ой, ну какие ваши годы, – докторша оказалась моложавой женщиной в возрасте. – Еще родите, конечно, ну что вы так убиваетесь!
Лика не могла объяснить, отчего она так убивалась. Может, от того, что она могла родить Максу сына. Или дочку, которую всегда хотела. Может, от того, что этот ребенок был ее шансом на другую, счастливую жизнь. Шансом сломать стены, воздвигнутые между ними временем. Вопреки очевидному, то есть сказанному его женой, ей казалось, что Макс не из тех, кто постоянно заводит интрижки на стороне. Она не могла думать о нем плохо. Он просто не заслужил. Он был просто… не таким. И, наверное, все-таки немного ее любил. Она его… очень.
– Никого я уже не рожу. И не надо мне… У меня сын… почти как ваш, – Лика вспомнила молодого человека, который заглядывал в палату, и докторша вылетела к нему пулей, с улыбкой на лице. – Ваш сын – чуть старше моего.
И слабо улыбнулась.
– Сын? – глаза женщины заискрились молодостью. – Мой муж.
И добавила обеспокоенно:
– Что с вами, вам плохо?
– Нет… – прошептала Лика. – Мне… хорошо. Просто голова закружилась.
– Ну, неудивительно, после такой потери крови, – закивала доктор. – Ничего. Полежите у нас, сил наберетесь… Все наладится.
Все наладится.
– Что тебе принести к выписке?
Муж Лики был, как обычно, спокоен.
– Красное платье, то, что я надевала последним. «То, в котором я последний раз видела Макса». Туфли мои любимые, на высоких каблуках. И косметику. И… пожалуйста. Не приходи. Я хочу пройтись по городу сама. Одна. А больничные вещи… потом заберу, я договорилась.
Сергей пожал плечами, но спорить не стал.
– Давай уже, возвращайся скорее. Надо к свадьбе готовиться. Дело нешуточное.
Лика красилась долго, тщательно накладывая нет, не косметику. Грим. Разрисовавшись, как на сцену, или под «вамп», стянув волосы в высокий хвост, вышла из больницы.
Красивая. Стройная. Не молодая, но ужас какая привлекательная, вон мужчины оборачиваются. Хоть прямо сейчас в кино снимай. И… Все к лучшему. Наверное. Кто знает? Никто. И, в общем, не важно. Ничего уже не важно. Ничего не сделаешь, не изменишь.
Когда своими руками убиваешь любовь, даже если понимаешь, что это было единственно верное решение – как жить в мире с собой? Как жить, чувствуя, что ты сама уничтожила то единственное, что давало тебе силы ходить, дышать, любить?
Лика чувствовала, что любви к Максу больше не осталось. По крайней мере, так ей казалось. Чувств не было никаких. Внутри было пусто. В голове, в груди, в животе. Словно вместе с ребенком, который был уже даже не маленьким, а вполне сформировавшимся человеком, из нее вырезали половину ее самой. Ту половину, которая могла чувствовать и любить.
Лика горько усмехнулась. А она-то, глупая, думала, что обычные женские недомогания у нее прекратились по совсем иной причине…
Она шла по осеннему городу, ветер развевал полы элегантного пальто, красное платье было красным нестерпимо. Как листья, которыми украсились улицы. Как кровь.
Она вернется на работу, вон, Михал Петрович каждый день звонил, волновался. И, даже если встретит Макса, это будет уже не важно. Лика победила вдоволь поиздевавшееся над ней время. Макс… Они как два странника, потерявшихся в пути, случайно встретились в том отрезке, в котором их два времени пересеклись, а ведь не должны были. Они, Лика и Макс, по времени никак не совпадали.
Что бы там ни говорили люди, что любви все возрасты покорны, бывают счастливые исключения – но явно не в ее, Ликином, случае.
Зато теперь у нее много времени. Только для себя. А еще у нее есть дом, муж… и сын собирается жениться. Все хорошо.
Она вырвала любовь из сердца, как гадкий сорняк, безжалостно. Выбросила на помойку. А внутри – как и в земле, после того, как из нее вырывают растение с мощными, сильными корнями, осталась зияющая рана. Но в отличие от матушки-Земли Лика не обладала бесконечной способностью восстанавливаться. Дыра в душе зияла черной пустотой, ужасала глубиной и напоминала о том, какое удивительное чувство она когда-то взрастила там. Думала, что взрастила.
И Лика боялась заглядывать в свою душу.
Потому что когда в душе пусто – это по-настоящему страшно.
А еще страшнее, что с этой пустотой ей теперь жить.
Впрочем… Главное же, что снаружи. Косметика, прическа, высокие каблуки и улыбка.
Что внутри – никому не важно.
P.S.
ТЕБЕ
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
Б. Пастернак
Твои властные пальцы и горячие губы
Меня мучили нежно, доводя до экстаза.
Лёгкий сумрак плыл в окна. Тихо плакала вьюга.
От палящих касаний растеряла я разум.
Задыхаясь от страсти, от любви изнывая,
Я себя отдавала – всю возьми, без остатка.
Две свечи, два бокала… Я – бесстыже-нагая –
От твоей млела ласки. Я не знала, как сладко
Быть твоей… Жаркий шепот, наслажденье – до боли.
Имя-стон с губ слетает, мой ли, твой – я не знаю, –
Заклинаньем: «Ещё!..»
Пусть продлится неволя
Единения тел, доведенных до края
Истомляющей пыткой. И с последней мольбою
Умираю… чтоб снова, чтобы снова воскреснуть.
Как же вынести счастье – быть мне полной тобою?
Замер мир. Только мы.
Даже время исчезло…
Нет, пошлó. Где-то рядом вечность тикает громко.
Сердце рвется наружу, кровь стучит, оглушая, –
Я судьбу обманула! Как же больно, как ломко:
«Только не отпускай.
Без тебя я – пустая…»
…Две свечи, два бокала. Ночь-подруга колдует,
Истязает любовью. Силам взяться откуда?
Вздох и: «Не отпущу»…
В исступленьи целую
Твои горькие пальцы, твои терпкие губы.
