Наталья Лебедева
Паника

– Как Вероника? – спросила Лида.

– Нормально, – нервно и резко ответил Виктор.

– Как нога?

– Открытый перелом голени.

– Поговорили с ней?

– Нет, она была после операции, ещё под наркозом. А что? Боитесь, что она может что-то рассказать?

Тёмные, почти чёрные глаза Щукарёва цепко смотрели из-под нависших бровей. Лиде стало не по себе: это был обвиняющий, почти угрожающий взгляд.

– Боюсь? – нервно переспросила Лида.

– Откуда у неё синяк на шее? Её что, душили? – спросил Виктор. – Почему Вероникин шарф был у вас в саду?

Лида опустила взгляд и стала смотреть на сцепленные на коленях руки.

– Ну, чего вы молчите? – спросил Виктор.

В другое время Лида заплакала бы, но сейчас ей нужен был союзник.

– Ваша жена, – начала она, – пришла к нам сегодня утром ругаться из-за кошки…

Она рассказала ему всё, что знала: обстоятельно, стараясь не упускать подробностей, включая свой недавний разговор с Асей и историю о пропавшей дочери. Когда она закончила, Щукарёв помолчал немного, потом предложил:

– Пойдёмте в дом. Серёг…

Он обернулся в поисках Сергея, но нигде его не увидел.

– Кажется, он ушёл, когда я пришла, – сказала Лида.

– Куда?

– Я не знаю. Вышел в калитку.

Он отправился к Асе и, войдя, сказал заранее заготовленную фразу:

– Я думал, вы волнуетесь, как там Вероника. Пришёл сказать, что все более-менее в порядке.

– Спасибо, – сказала Ася, вставая ему навстречу, и неожиданно оказалась совсем рядом. Её светлые серые глаза насмешливо смотрели на него, и пахла она дождём и свежестью, как Светка, когда он в первый раз её встретил. Сергей хотел было отодвинуться от Аси, но вдруг почувствовал, что сопротивляться больше не может. Ему невыносимо захотелось поцеловать её, и, не выдержав, он наклонился и поцеловал. Ася ответила. Ему стало так хорошо, как было только в молодости.

26.

– Располагайтесь, – сказал Щукарёв, проводив Лиду в большую светлую гостиную, в которой Лидина однокомнатная квартира могла бы уместиться целиком. Она села к столу, он расположился напротив, открыл в телефоне Гугл и, найдя сообщения о пропавшем ребёнке и листовку от волонтёров, убедился в том, что Лида не врёт.

– Значит, Ася кажется вам странной? – спросил он, вновь поднимая на неё глаза.

– Она не кажется. Она странная, – ответила Лида, тщательно подбирая слова. – Я просто не могу решить, хорошо это для меня или плохо.

– Но вы думаете, что она вас использует?

– Да, – ответила Лида. – Но мы, по сути, обе друг друга используем.

Виктор с интересом взглянул на Лиду. Выглядела она хуже, чем вчера: волосы засалились, под глазами залегли тени, синяк на щеке почернел и приобрёл размытую жёлтую кайму. Но при этом что-то изменилось в её взгляде и в манере держаться. Она больше не казалась провинциальной простушкой, в ней откуда-то взялись и ум, и достоинство.

– То есть, вы допускаете, что ваши интересы могут совпадать, несмотря на всё, что она говорит и делает?

– Да, допускаю. В конце концов, кроме неё мне никто не верит. Вы, наверное, тоже.

– Ну, как сказать… Конечно, версия следователя выглядит логичнее, особенно с этой найденной курткой.

– Я же говорю.

Они молча сидели друг напротив друга. Стемнело, в траве за окном кто-то оглушительно стрекотал. Тонкие ладони Лиды лежали на столе, одна на другой. Кожа у неё была совсем бледная.

– Давайте, я напою вас чаем, – неожиданно для себя предложил Щукарёв. – И накормлю чем-нибудь. А то вы выглядите так, как будто месяц ничего не ели.

– Не месяц, – поправила она. – Двенадцать дней. Но нет. Спасибо. Я лучше пойду.

– Подождите, – сказал Виктор, – я же не говорю, что совсем вам не верю. Просто их версия пока выглядит лучше.

Он помолчал, подумал, потом заговорил с ней совсем другим тоном:

– Вы знаете, когда Вероника утром пропала, я чего только не передумал. Мне голову снесло начисто. И это при том что мы с ней разводимся и ничего хорошего я к ней уже не чувствую. Я очень сильно испугался. А у вас ребёнок… Это даже представить страшно. Я вообще не знаю, как вы держитесь.

– Я её ищу, – просто сказала Лида.

– Я вам помогу.

– А если я ищу не там?

– В любом случае, с этой клиникой что-то не так. И поскольку у них сейчас моя жена, мне это не нравится. Давайте поедим. Поговорим. Подумаем.

Лида согласилась. Щукарёву она доверяла больше, чем Асе.

27.

Вероника пришла в себя ночью, облизнула пересохшие, словно с похмелья, губы, откашлялась и, оторвав от подушки тяжёлую после наркоза голову, осмотрелась. Она была в больничной палате и боли в сломанной ноге не чувствовала.

Вероника поискала у изголовья кнопку вызова медсестры и не нашла её. Увидела рядом на тумбочке пустой металлический лоток, оставленный ей на случай тошноты, взяла его и начала бить им о стену. Звук получился что надо. В коридоре раздались торопливые шаги, в палате появилась медсестра.

Вероника потребовала врача.

Через полчаса, несмотря на то, что была уже половина первого ночи, врач появилась. К её приходу Вероника уже успела понять, что, несмотря на минималистичность, интерьер в палате не дешёвый, аппаратура – новенькая, с иголочки, и очень навороченная. Даже постельное бельё было как в хорошем отеле.

Пришедшая врач оказалась под стать обстановке: худая стервозная блондинка без единой лишней побрякушки, но в адски дорогих туфлях и с безупречным маникюром.

– Добрый вечер, – вежливо, как администратор в шикарном отеле, сказала блондинка. – Меня зовут Мария Валерьевна Шахова. Как вы себя чувствуете, Вероника Юрьевна?

– Вы делали мне операцию? – Вероникин голос всё ещё звучал хрипло: давал о себе знать оставленный шарфом синяк.

– Нет. Операцию делал хирург, Рафаэль Гамлетович, а я – дежурный врач, психиатр-нарколог. Вы находитесь в филиале наркологического центра…

– Да знаю я, где я нахожусь, – перебила её Вероника. Лицо Шаховой дрогнуло – такого ответа она не ожидала.

– Операция прошла успешно. У вас был открытый перелом голени, полученный, видимо…

– Машина меня сбила на шоссе, – ядовито сказала Вероника. – Чёрный "Вольво ХС", на номере была девятка и буква "к". – Уехал, даже не притормозил.

– Вы, оказывается, многое помните, – осторожно сказала Шахова.

– Я всё помню, – прохрипела Вероника. – Принесите мне телефон. Я должна позвонить мужу. Он, наверное, волнуется.

– Нет, не волнуется, – ответила Шахова. Лицо её осталось бесстрастным, но внутренне она упивалась чувством мести. Щукарёв с другом избили Олега, и сведение счётов с его женой было только началом. – Мы ему уже позвонили.

– Он приедет? – нетерпеливо спросила Вероника. – Утром?

Она заговорила чуть торопливее, чем прежде, и Шахова поняла, что хотя Вероника и разыгрывает уверенность в том, что муж кинется к ней по первому зову, но всё же сомневается.

– Нет, – ответила она. – Мы пообщались по телефону. Виктор Алексеевич сообщил, что вы разводитесь и, по сути, уже являетесь чужими людьми. Приезжать он отказался. Организовывать ваш перевод в областную больницу – тоже. Сказал, что у вас достаточно денег, чтобы самой оплатить пребывание в нашей клинике.

– Вот сука! – Вероника выпалила это и закашлялась. Горло саднило немилосердно, и она была рада, что выступившие на глаза слёзы можно списать на травму. Витька с ней разводился, но она никогда не думала, что он на самом деле её бросит.

– Вы знаете, – с удовольствием продолжила Шахова, – возможно, это к лучшему. Ногу мы вам собрали, а вот с вашей головой ещё предстоит поработать.

– С моей головой всё в порядке, – сказала Вероника, уставившись в потолок. – Я всё прекрасно помню. Вы даже сами удивились.

– То есть, вы были адекватной? И, будучи совершенно адекватной, шли по обочине шоссе и попали под машину? А потом вскочили и побежали, невзирая на сломанную ногу? И дрались с санитарами? Вы делали это, полностью отдавая себе отчёт в том, что и зачем делаете?

– Нет, – Вероника начала заводиться. – Я вела себя неадекватно. Но я при этом всё понимала. Просто контролировать себя не могла. Была, как водитель в машине, где руль не крутится, тормоза не работают и двери не открываются.

– И вы считаете, что это нормально?

– Я… Я… Да. Нет. Я не знаю.

Шахова это сделала. Она выбила стерву из колеи, выцарапала из панциря, добралась до мягкого брюшка. Она достала из кармана блокнот и ручку и расположилась записывать.

– Раз уж вы расположены к ночным разговорам, Вероника Юрьевна, – сказала она, – давайте с вами подробно вспомним всё, что сегодня произошло. По свежим следам, пока вы всё так хорошо и отчётливо помните. Для того, чтобы завтра мы могли начать приводить вашу голову в порядок.

28.

Шахова вышла на крыльцо главного корпуса и села на ступеньки, подставив лицо тёплому ночному ветру. Она была довольна: Вероника дала много новой информации, хотя далеко не всегда с уверенностью восстанавливала логику и последовательность событий.

Она описывала своё состояние как внезапный приступ паники, и причиной этого приступа считала Асю. С самого начала до самого конца приступа она ощущала с Асей странную связь. По большей части, это была мешанина из не связанных друг с другом мыслей и образов, но в ней постоянно мелькало имя "Стася", и всё тянулось к этому имени, как к магниту. Вероника сказала, что чувствовала себя стрелкой компаса, направленной на "Стасю". Она шла к ней по шоссе, она бежала к ней по коридору больницы, но "Стася" оказалась галлюцинацией, потому что когда Вероника заглянула в смотровое окошко палаты, она увидела там всё ту же самую бледную невыразительную Асю с длинными тонкими волосами мышиного цвета.

Шахова не сказала Веронике, что это была не галлюцинация: она видела то, что видела – Станиславу Фишер, сестру Анастасии Фишер, её близнеца.

Они упустили Анастасию полгода назад, Гирич до сих пор не мог простить этого Шаховой, особенно когда выяснилось, что Станислава с её болезнью сердца для исследования практически бесполезна. Она выдавала сердечные приступы каждый раз, когда получала препарат. Весь смысл Стаси состоял в том, что она – сестра-близнец, и без Аси она была им не нужна.

Теперь Ася Фишер нашлась, её можно было брать, и Шахова знала, как не упустить её снова.

Шахова обняла себя за плечи, стараясь унять нервную дрожь, поднялась со ступенек и пошла к Кириллу. Ей нужен был человек, способный за неё порадоваться.

Они все жили в посёлке на территории клиники. Врачи – в домах побогаче, стоящих особняком, отделённых друг от друга широкими лужайками. Медсёстры и рабочий персонал – в таунхаусах.

Дом у Кирилла был большой, с высоким холлом, из которого вела наверх широкая причудливо изогнутая лестница. Когда посёлок только строился, он выбрал себе самый дорогой и пафосный проект: Кирилл считал, что от жизни нужно брать по максимумум. Он нравился Шаховой своей грубой вещественностью. Он был понятен, с ним не нужно было играть в кошки-мышки.

Они переспали через несколько дней после знакомства и продолжали регулярно встречаться, но сохраняли свои отношения в тайне: Олег не должен был узнать. Кирилл ревновал к нему, но ясно понимал, что если Олег разозлиться на Шахову, то проект окажется на грани закрытия, и ему перестанут платить деньги, к которым Кирилл уже привык.

Чтобы восстановить уязвлённое самолюбие, Кирилл начал встречаться с Таней, интерном Шаховой. Шахову это неприятно укололо, она любила быть первой и единственной. Но Кирилл нужен был ей, рядом с ним она могла расслабиться, и она терпела.

Шахова подошла к его дому и постучала у чёрного хода. Здесь было меньше света, меньше шансов, что её увидят из соседних коттеджей.

– Ты с ума сошла, – сказал он через дверь. – Мы не договаривались сегодня…

– Таня дежурит. Почему нет?

Кирилл приоткрыл раздвижную дверь веранды, подхватил её за талию, притянул к себе и, целуя, шепнул:

– Ну ты и сумасшедшая, Шахова…

29.

Через полтора часа она вернулась домой.

Олег не спал, рубился в приставку в гостиной и едва отреагировал на её появление.

– Я знаю, почему ты сбежал вчера из клиники, – сказала Шахова, скидывая туфли.

Он прекрасно видел и слышал её, но делал вид, что в доме, кроме него, никого нет. Шахову это, как всегда, задело. Приятное расслабление от встречи с Кириллом сменилось тревогой и напряжённостью.

– Фишер, – добавила она, не дождавшись ответа.

Он снова не отреагировал.

– Я только не понимаю, зачем было идти самому. Ты же мог просто рассказать.

Олег снова промолчал.

– Ладно, – ответила Шахова, делая вид, что ей всё равно. – Я пошла спать.

Он догнал её возле лестницы, прижал к перилам, запустил руки под юбку и тяжело задышал в шею. Шахова вздрогнула и замерла, боясь спугнуть его неосторожным словом или движением. В такие моменты она чувствовала острое безграничное счастье, потому что любила Олега. Ей стало досадно, что кожа всё ещё помнит прикосновение других рук, она разозлилась на Кирилла, но от этой злости возбуждение стало только острее.

Олег развернул её к себе и, лбом прижавшись ко лбу, сказал:

– Я пошёл разобраться в том, что она такое.

– Что ты имеешь в виду?

– Ей не нужны препараты.

– Так не бывает, – прошептала Шахова.

– И она сильнее меня.

– Не может быть.

– И она управляет теми двумя мужиками.

– Как?

Он ничего не ответил, начал её раздевать, уложил на лестницу, и на следующий день у неё на спине было два длинных тонких синяка.

30.

Лиде пришлось остаться ночевать у Щукарёва, потому что Сергей прислал сообщение: "Я тут задержусь. Можешь оставить Лиду у себя?" Виктор постелил ей в гостевой спальне.

Самого же Сергея в семь утра разбудило сообщение от жены. Он схватил телефон и спешно отключил звук, чтобы не разбудить спящую рядом Асю.

Светка написала: "Привет. Мы очень скучаем. Когда планируешь вернуться?" Следом прилетело селфи: Светка, смешно сморщив нос, стояла в спальне на фоне детских кроваток, в которых, раскинувшись морскими звёздами, спали его мальчишки. Сердце его дрогнуло, ему сразу захотелось к жене и детям, но тут за его спиной зашевелилась в кровати Ася. Она сонно обняла его и хозяйским жестом развернула к себе экран телефона:

– У тебя, оказывается, близнецы.

– Да. Я хотел тебе рассказать…

– Ой, да брось! – она махнула рукой и, отпустив телефон, откинулась на подушки. Одеяло сползло, обнажив её маленькую крепкую грудь. – Это совершенно не обязательно.

– Да? – растерялся Сергей.

– Конечно, – в Асином голосе не было и тени напряжения. – Потом ты к ним вернёшься. Они же семья. Но сейчас-то ты здесь.

Ася приподнялась на локте, поцеловала его, легла голой грудью на его грудь, и он провалился в блаженную негу, а телефон, на котором всё ещё была открыта фотография, затерялся где-то среди подушек.

31.

Утром, ровно в семь, Шахова была с докладом в кабинете Гирича. Гирич выслушал её и пригласил к себе Татьяну и начальника охраны майора Решетова.

Сложив перед собой мясистые руки с короткими пальцами, Решетов смотрел в стол, как будто там у него была написана шпаргалка.

– У меня для этого недостаточно людей, – прогудел он, как только Шахова вкратце описала ситуацию.

– Много людей и не нужно, Константин Иванович… – попыталась перебить его Шахова, но он откашлялся и невозмутимо продолжил:

– К тому же, – Решетов взглянул на Шахову. – вы сами признаёте, что наша обычная процедура захвата с ней не работает.

– Да, потому что ей не нужно принимать препараты. И потому что она сильнее других наших пациентов.

– Получается, нам её в принципе не взять?

– Нет, – ответила Шахова, едва сдерживая раздражение от того, что приходилось повторять и разжёвывать, – она тоже очень уязвима. Вчера ей стало плохо ровно в тот момент, когда у её сестры произошла остановка сердца. У Аси Фишер произошёл непроизвольный выплеск энергии, после которого она потеряла сознание.

– Ты думаешь, тут есть прямая связь? – уточнил Гирич.

– Да, – ответила Шахова. – Потому что Ася Фишер бомбардировала сознание Вероники Щукарёвой, нашей контактной, образами сестры.

– Вилами по воде писано, – прогудел Решетов. – Неизвестно, какая сестра была первой. Может быть, Анастасия с этим своим выплеском вырубила Станиславу.

– Нет. Приступ Стаси спровоцировала я, вколов наш препарат в рамках испытаний. Это нам известно совершенно точно.

– Так, – продолжил Решетов. – А у Анастасии тоже ишемия?

– Нет.

– Они же близнецы. Почему одна – инвалид, а вторая нет? Так бывает?

– Всё бывает, – пожала плечами Шахова. – В два года обе девочки болели ангиной. Анастасия перенесла её легко, у Станиславы возникли осложнения на сердце, впоследствии развилась ишемическая болезнь. Состояние прогрессирует.

– И как это поможет нам взять Фишер? – Решетов снова бросил на Шахову тяжёлый взгляд. – И где гарантии, что мы её снова не упустим?

Шаховой захотелось застонать и уронить голову на руки: пробить туполобого Решетова было невозможно.

– Я предлагаю попробовать, Констинтин Иванович. Мы сделаем всё максимально осторожно, и если мой план не сработает, Анастасия ничего даже не заметит. Я снова вколю Станиславе препарат. Наша группа под руководством Татьяны Павловны в это время будет наблюдать за Асей. Если обморок повторится, мы её заберём. Без лишнего шума, на скорой, не тревожа соседей.

– Кстати, о соседях, – сказал Решетов. – Вы сказали, они тесно общаются с Фишер. А если они вмешаются?

– Мы вызовем их сюда, чтобы не путались под ногами.

– А два инфаркта подряд её не прикончат?

– Надеюсь, нет, – ответила Шахова. – Роман Максимович – очень квалифицированный специалист.

– И всё-таки, – упрямо пробубнил Решетов. – Как вы, Мария Валерьевна, объясните тот факт, что ваши подопечные влияют друг на друга на таком расстоянии? Раньше вы говорили, что им нужно находиться в зоне видимости от объекта.

– Как правило, это так. Но в случае с сёстрами Фишер есть дополнительный фактор.

– Они близнецы, – вклинился Гирич.

– Да, именно, – подтвердила Шахова. – Именно поэтому они так для нас важны. С феноменом близнецов в психокинезе мы ещё не сталкивались.

32.

Дом был дорогой, стильный, но как будто с лёгким перебором. Здесь всего было чуть больше, чем позволял хороший вкус, и это странным образом нравилось Лиде, потому что добавляло комнатам агрессивной индивидуальности. Собственно, такой она запомнила и мельком увиденную Веронику: стильной, богатой, резкой, но зачем-то в этом нелепом и вызывающем золотом шарфе.

Вероника была здесь, в этих комнатах, повсюду, а Виктора не было почти нигде. Бритва в ванной, рубашка, небрежно брошенная на спинку стула в комнате наверху, пара растоптанных кроссовок большого размера, оставленных в прихожей, – только это и выдавало, что кроме хозяйки здесь живёт ещё один человек.

Утром, до завтрака, Виктор звонил кому-то в областном правительстве, пытаясь узнать подробности о наркодиспансере. Потом ему самому позвонила Шахова и попросила приехать, чтобы обсудить подробности о здоровье Вероники. Виктор с Сергеем уехали, оставив Лиду одну.

Лида вымыла посуду, убрала оставшуюся еду в холодильник и поднялась на второй этаж за своей курткой. Оттягивая момент возвращения к Асе, она подошла к окну, из которого открывался вид на соседний участок. Отсюда он казался едва ли не заброшенным: густые кроны яблонь и слив закрывали тропинку, ведущую к дому, и крыльцо, между ветвями и листьями можно было разглядеть только крышу и часть чердачного окна. Тогда Лида перевела взгляд на проезд между участками, и за поворотом вдруг увидела белую крышу скорой помощи, припаркованной у глухой стороны забора. Лида замерла и стала наблюдать. Скорая не трогалась с места. Никто не входил в неё, никто из неё не выходил.

33.

Люди в скорой ждали сигнала от Шаховой. А Шахова, слегка склонив голову в сочувственном жесте, встречала Сергея и Виктора в холле с застеклённой стеной, на которой, несмотря на яркий солнечный свет, не было видно ни пятен, ни разводов.

– Что за срочность? – спросил Виктор. Сергей обеспокоенно поглядывал на друга, готовый вмешаться, если Виктора понесёт.

– Боюсь, у меня для вас не очень хорошие новости, – сказала Шахова, и тут же уточнила: – Она жива. Но не здорова. Ночью Вероника Юрьевна пришла в себя, и мы с ней вполне результативно побеседовали. Но утром у неё случился ещё один эпизод острого психоза.

Она развернула к Щукарёву планшет, который держала в руках, и он увидел запись с камеры, установленной в палате. Вероника лежала в кровати, глаза её были прикрыты, она дремала.

– Это что, видеонаблюдение? – спросил Виктор. – А какое вы, вообще-то, имеете право?

– Вить, – негромко сказал Сергей, почувстовав, что Щукарёв, как он и предполагал, завёлся с полоборота. Когда дело касалось Вероники, всегда было так.

Шахова нажала на паузу и посмотрела Виктору прямо в глаза:

– Нет, вы совершенно справедливо заметили, что наблюдать за пациентами в палатах неэтично. И я приношу вам свои искренние извинения за то, что система видеонаблюдения в палате вашей жены по моему личному недосмотру не была отключена. Но когда наши пациенты, решившие избавиться от наркотической зависимости, попадают к нам, они добровольно подписывают согласие на то, что мы будем за ними следить. Приступы, припадки, попытки суицида – всё это легче контролировать, когда пациент круглые сутки находится под присмотром. Да, мы забыли выключить камеры в палате Вероники Юрьевны, но оказалось, что это к лучшему.

– Так что с ней произошло? – спросил Сергей.

– Смотрите, – ответила Шахова, и развернула планшет к нему, так что Щукарёву пришлось сделать шаг в сторону и вытянуть шею. – И можете подавать на меня после этого в суд, если захотите.

Она снова включила запись, и Сергей с Виктором увидели, как Вероника приподнялась на локтях и, осмотревшись вокруг, попыталась встать с кровати, невзирая на прикреплённую к системе вытяжения ногу. Трос с грузом мешал, тогда Вероника попробовала сесть, чтобы его отцепить, выдернув при этом из сгиба руки катетер для капельницы и сбросив с себя датчики.

В комнату вошли санитары и медсестра. Медсестра стала что-то говорить Веронике, попыталась уложить её, но Вероника продолжила попытки отцепить груз. Тогда к ней подошли санитары. Они схватили Веронику за руки, медсестра приготовилась делать укол, но обездвижить Веронику оказалось не так-то просто. Щукарёв с ужасом смотрел, с какой звериной силой крохотная женщина вырывается из рук двух крепких высоких мужчин. Лицо её было искажено от гнева, она царапалась, как кошка, и укусила одного из санитаров. Наконец её удалось прижать к кровати, медсестра вколола лекарство в её бедро. Вероника дернулась ещё пару раз и обмякла. Шахова остановила запись.

– Пойдёте к ней? – спросила она, и когда Виктор кивнул, подозвала одного из санитаров. – Вадим вас проводит, а я прошу прощения, меня ждёт тяжёлый пациент.

34.

Шахова быстро пошла по коридору. Она нервничала, потому что успешная реализация её плана зависела от Долгова.

У Шаховой были рычаги влияния на Долгова: при помощи денег, которые он зарабатывал на проекте, он пытался восстановить отношения с дочерью. Лет восемь назад, когда дочь была ещё подростком, Долгов потерял одного за другим трёх пациентов и начал винить себя в их смерти. Коллеги говорили ему, что спасти больных было не в человеческих силах, но Долгов им не верил и начал пить.

За три года пьяного угара он потерял работу и начал воровать зарплату у жены. Домой его через день приносили напившимся до бессознательного состояния. Потом у него начались психозы. Однажды, проснувшись в страшном похмелье, Долгов не смог пошевелиться и пришёл в жуткую, неописуемую ярость, решив, что его связали. Разорвав путы, он при дочери набросился на жену с кулаками и сильно её избил. Дочь вызвала полицию, и когда он вышел через десять суток, в квартире их уже не было. Они собрали вещи и ушли к тёще в тесную однушку на окраине, от которой дочери час нужно было добираться до школы.

Вернувшись, Долгов обнаружил, что его никто не связывал: он сам запутался в пододеяльнике. Разорванный в клочья пододеяльник так и остался лежать на кровати.

Тогда Долгов по-настоящему протрезвел. Он бросил пить, ходил к жене и дочери, звал обратно. Но было уже поздно. Если жена и соглашалась разговаривать с ним, видя, что он снова стал адекватным и вменяемым человеком, то дочь разворачивалась и уходила, стоило ему появиться.

Долгов пытался через жену узнать, как к ней подступиться, и однажды услышал, что дочь хочет учиться за границей. Это было дорого, а найти нормальную работу Долгов не мог. Место ему давали только в заштатных клиниках: сидеть на первичных приёмах, снимать кардиограммы, мерять давление – и получать копейки.

Тогда ему и предложили место в проекте. Он подписал договор о неразглашении и через пару месяцев выслал дочери сумму, достаточную для того, чтобы оплатить первый семестр. Дочь взяла деньги, но поговорить с ним так и не согласилась.

Деньги держали Долгова в узде, но ему мешали совестливость и въедливость. Он хотел знать, в чём суть проекта, и очень переживал за свою основную пациентку, Стасю Фишер, ровесницу дочери. Шахову это очень напрягало, но заменить Долгова пока было некем.

Когда Шахова подошла к Стасиной палате, Долгов вскочил со стоящего в коридоре кресла, где ждал её в компании двух санитаров.

– Мария Валерьевна, что происходит? – быстро заговорил он. – Зачем я здесь сижу?

– Не суетитесь, Роман Максимович, – жёстко ответила Шахова. – Мы пригласили вас на всякий случай. Чтобы вы были поблизости, если пациентке понадобится помощь кардиолога.

Она взялась за ручку двери, и Долгов помрачнел:

– Вы что, хотите снова проводить с ней свои эксперименты? Сейчас? Сразу после приступа?

– Никуда не уходите и будьте наготове, – жёстко сказала Шахова. Она отперла дверь и вошла, за ней последовали санитары, а Долгов остался в коридоре, ждать.

35.

Лида стояла возле окна, не сводя со скорой глаз. Через несколько минут из машины вышли двое. Первым шёл высокий и худой наркоман, напавший на них накануне, за ним – девушка с тёмными волосами, забранными в длинный гладкий хвост. Увидев её, Лида вздрогнула: это была несуществующая, по словам Ольшанской, медсестра, которая работала в день пропажи Лены. Лида не могла ошибиться: она смутно помнила лицо, но сразу узнала поворот головы и манеру вскидывать подбородок.

Медсестра и наркоман остановились напротив Асиной калитки, посовещались немного, и вошли в сад.

Лида сбежала по лестнице и выскочила во двор. Штакетник между участками был старый, краска на некоторых досках облезла, дерево подгнило. Лида стала расшатывать одну из таких досок, довольно быстро оторвала её снизу и пролезла в образовавшуюся щель. Она оказалась в густых зарослях боярышника и крапивы.

В Асином доме что-то загрохотало – как будто на пол упало сразу несколько кастрюль.

– Стой, – сказал мужской голос прямо у неё над головой, и Лида вжалась в землю, поняв, что незваные гости остановились на тропинке напротив неё.

– Что? – спросила медсестра.

В доме начала бешено хлопать форточка. Раздался шорох, он слышался одновременно со всех сторон. Земля вокруг Лиды зашевелилась: засохшие листья, ветки, травинки поднимались в воздух и опадали мягкими плавными волнами, а после свернулись в небольшой, не выше колена, смерч. Лида смотрела на смерч как заворожённая, замерев от страха, как смотрела бы, наверное, на поднявшуюся из травы змею.

– Вернёмся в машину? – спросила медсестра.

– Не, Тань, пока она нас не видит, она не опасна, – ответил мужчина.

– Может быть, стоит принять препарат, Олег Сергеич?

– Рано, – ответил Олег. – Она поймёт, что я рядом. Да не кипешуй ты. Это так, отголоски. Просто подождём. Нас не достанет.

Они замолчали и, судя по тому, что шагов не было слышно, остались стоять на месте.

Лида поползла за кустами вдоль забора к задней части дома. Там, скрытая разросшейся сиренью, она встала на ноги и подтащила к стене растрескавшийся деревянный чурбак. Встав на него, Лида заглянула в кухонное окно.

Ася лежала на полу, раскинув руки. Она была в сознании, её глаза были широко открыты, губы что-то шептали, пальцы скребли по полу, словно она пыталась за что-то ухватиться, но сил у неё не осталось.

– Ася, – шёпотом позвала Лида и тихонько постучала пальцем по стеклу. – Ася…

Ася её не услышала.

Вздрогнули лежащие на полу кастрюли. Одна из них приподнялась в воздух, упала обратно на пол и начала без остановки вращаться на ободке. Выдвинулись и захлопнулись ящики кухонных тумб, где-то в комнате снова бешено захлопало окно, за спиной Лиды сад пришёл в движение: зашуршало в траве, закачались, словно от сильного ветра, деревья. Лида почувствовала укол головной боли – очень неприятный, но, к счастью, короткий, и из её носа капнула на землю густая капля крови.

Всё стихло.

Ася лежала на кухне неподвижно. Она потеряла сознание.

Скрипнула, открываясь, дверь, послышались шаги, и Лида нырнула вниз, чтобы Олег и Таня её не заметили. Она сидела внизу, на земле, прижавшись спиной к дощатой обшивке дома, и слушала, что они говорят.

– Готова, – сказал Олег. – Вырубилась.

– Звони, пусть наши подъезжают поближе. Я пока сделаю ей укол, – ответила Таня.

Звякнули ампулы.

Лида ворвалась на кухню и крикнула:

– Стойте! Вы кто?

Таня, которая уже склонилась со шприцем над Асей, замерла. Воспользовавшись её замешательством, Лида встала между Таней и Асей.

– Скорая помощь, – ответила Таня. – Видите: женщине стало плохо.

– Кто вас вызвал?

– Она сама вызвала. Отойдите и дайте нам оказать человеку помощь.

С крыльца послышались шаги, и в тесную кухню вошли санитары. Тяжёлая рука одного из них легла Лиде на плечо.

36.

Монитор издавал тревожный писк, Долгов отчаянно стучал в дверь – поднимая глаза, Шахова видела в смотровом окошке двери его бледное, искаженное от нервного напряжения лицо.

Дела у Стаси шли плохо, но Шахова тянула, ждала сообщения от Тани. Таня молчала.

– Да ты ж её убьёшь нахрен! – крикнул из-за двери Долгов. – Открой! Открой, твою мать!

Монитор показал прямую линию, Стасино сердце остановилось. Телефон молчал.

Шахова открыла дверь, надеясь на то, что Таня всё сделала и только не успела отправить сообщение. Долгов ворвался внутрь, подлетел к Стасе, дёрнул к себе каталку с дефибриллятором, подготовил электроды, прижал их к Стасиной груди и, крикнув: "Не прикасаться!", – дал разряд.

– ЭКГ – фибрилляция, – сказала Шахова.

– Амиодорон, триста. В вену.

Она быстро набрала препарат в шприц, ввела в катетер.

– Есть амиодорон.

– Адреналин, дублирующую дозу.

– Дублирующая введена.

– ЭКГ – фибрилляция. Массаж.

Они боролись за Стасю несколько тяжёлых минут. Шахова бы отчаялась и бросила, но Долгов дрался со смертью как лев – из чистой ненависти к Шаховой, как ей представлялось, из упрямого желания доказать свою правоту.

На последнем круге усилий, когда Шаховой стало казаться, что он подталкивает Стасино сердце не столько препаратами и электрическими разрядами, сколько силой собственного желания, Долгов увидел, как на мониторе появились зубцы кардиограммы.