Наталья Росин
Дом, в котором я тебя потеряла
1 глава
Алиса
24 июня 2004 года
Той ночью в лагере Алиса проснулась от непонятного толчка в груди. Она сонно открыла глаза и прижала ладошку к самому сердцу, пытаясь успокоить его. Вокруг стояла тьма и тишина. На какое-то мгновение Алиса подумала, что находится совершенно одна в комнате. Но спустя минуту она стала различать звуки – мерное дыхание Регины, соседки по комнате, и шум ветра за окном.
Алиса села в кровати, оглядываясь вокруг. Она пыталась понять, из-за чего сердце так зашлось в ужасе? Ветки деревьев били по стеклу. Где-то вдалеке с чудовищной силой загремел гром. И Алиса с наслаждением вслушивалась в эти дикие, необузданные звуки.
– Это мне не страшно, – прошептала она сама себе. – Это я радуюсь?
Ликую. Она вспомнила это слово, ещё новое для неё, услышанное недавно от Веры Павловны, учительницы по литературе. «Ликование души», – повторила про себя Алиса, смакуя звуки нарастающего грома. Грохотанье разбудило и Регину. Захныкав, она перевернулась на другой бок и вновь спокойно заснула.
Комнату заполнил запах разряженного воздуха, смешанного с ароматом карельских сосен и вод Мергубского озера, на берегу которого стоял их лагерь. Алиса улыбнулась, подтягивая к подбородку одеяло. Она чувствовала себя тайной свидетельницей чего-то совершенно чудесного и неповторимого. Все спали, и только она подсматривала за природой, вдыхала этот преддождевой запах и слушала раскаты грозового хохота.
На мгновение грохотанье остановилось. Все звуки словно выключили, и сама Алиса прекратила дышать. Мелко застучал по окнам и карнизам дождь, с каждой минутой всё увереннее перерастая в ливень. Алиса задрала голову, радостно и завороженно глядя, как крупные капли стекали по стеклу, подсвечиваемые светом фонаря. Пахло хорошо, и под одеялом так уютно и тепло, особенно в такой сильный ливень.
Алиса нырнула с головой под одеяло, устраиваясь в кровати поудобнее. Через минуту она уже сладко спала с застывшей на губах улыбкой, предвкушая чудесное, полное приключений утро.
На следующий день, возвращаясь с вечерней прогулки в лес, Алиса издалека заметила у лагеря тетю Веру. «Они приехали навестить меня?» – Радостно подумала девочка, ускоряя шаг. Она подбежала к тете, не переставая выглядывать маму и папу среди приезжих. Но приблизившись к Вере почти вплотную, Алиса сразу поняла, что случилось что-то плохое. Тетя стояла белая и застывшая, словно высеченная фигура изо льда.
– Где мама и папа? – спросила Алиса.
Но тетя только покачала головой, закусив нижнюю губу. В её глазах стояли слезы.
– Их больше нет, – слова гулко упали в воздух.
В эту ночь её родители погибли в пожаре, и жизнь Алисы изменилась навсегда.
***
15 лет спустя, май 2019 года
Я медленно вдавила кончик сигареты в дно пепельницы. Перегнувшись через ограждение балкона, в сотый раз оглядела улицу. Внутри затаилась надежда всё же выцепить из темноты очертания знакомой фигуры. Но безуспешно. Только дети, бегущие домой, женщины с двумя сумками в руках и усталые чужие мужья.
Закутавшись в застиранную кофту, я с тоской слушала, как соседи снизу бурно выясняют отношения, как со свистом проносятся машины по дороге и как где-то вдалеке разбилась бутылка. Ненавижу этот город. И какой дьявол сподвигнул нас снять комнату здесь?
Я поежилась от отвращения, разглядывая серое месиво многоэтажек. И перед глазами вместо них вновь возникали высокие, многовековые сосны Карелии.
Невольно вырвался вздох. Я с тоской вспомнила дом. И рука вновь потянулась к сигаретам. Когда-нибудь у меня хватит сил просто взять и бросить, но сейчас мое бренное тело со страстью присосалось к никотиновой заразе. Я подняла голову к небу. Звезд не видно – только полярная звезда с неутомимой яркостью поблескивала издалека.
– Привет, родная, – тихо поздоровалась я с ней, – двадцать три года знакомы.
Становилось всё холоднее, но я только сильнее обнимала себя за плечи, не желая возвращаться в комнату и снова смотреть на часы. И ходить по комнате, прислушиваться к звукам с лестничной площадки и замирать каждый раз, когда поднимался лифт, думая, что это он едет ко мне. Лучше здесь, на балконе, где, несмотря на всю ненависть к этому городу, я всё же чувствовала себя не так одиноко.
Взгляд безудержно выискивал его фигуру, и я со злостью одергивала себя, замечая отчаянную надежду внутри. Успокойся, истеричка. Не происходит ничего страшного. Он просто решил снова похулиганить и выпить с Женькой. От этого мир не рухнет и солнце на западе не взойдет. Но рука нервно выхватывала из пачки уже пятую сигарету за час.
Я стойко простояла еще полчаса на ветру, ожидая, что балконная дверь внезапно откроется и меня обхватят руки Тимура. Воображение настолько услужливо показывало эту картину, что я действительно спиной почувствовала движение. И резко оглянулась. Но сзади никого не было. От досады выступили слёзы. Просто дура, что еще тут сказать.
Сколько я себя помнила – безумно боялась прощания. Как же мы легко прощаемся. Кивок, улыбка, взмах руки, поцелуй в щеку, «ну, давай». Меня всегда это пугало и завораживало. Почему люди не боятся, что этот кивок будет последним прощанием? Хотя… Я тоже когда-то не боялась. И другие люди вряд ли прощались навсегда, в отличие от меня.
Не выдержав мороза, я всё же вернулась в теплую темноту комнаты. Съежившись в кресле, замерла, слушая, как стучат стрелки часов. Ненавижу. Надо бы просто встать и выкинуть их, наконец. Но всё никак рука не поднималась. Сейчас посижу ещё минутку и вышвырну чёртовы часы с балкона.
Очнулась я в том же кресле от стука входной двери, вздрогнув всем телом. Чувствовала себя отвратно – голова раскалывалась от боли, ноги онемели от скрюченной позы, а губы пересохли от курева и жажды. Я попыталась выпрямить ноги и тут же охнула от боли. Руки и спина также покалывали. Да и в целом сон в кресле плохо сказался на моем самочувствии.
Комнату наполнил серый утренний свет. Теперь я могла вдоволь насладиться выражением лица вошедшего Тимура – ох уж эта пьяная и полная ощущения собственной безнаказанности физиономия. Встав в дверях, он сложил руки на груди и смотрел на меня свысока. Притворяется. Я такое определяла сразу. На самом деле места не может найти от стыда, но «истинные джентльмены не показывают своего раскаяния». Спасибо Женьке за гениальную цитату.
– Есть что на ужин? – вызывающе спросил Тимур, чуть покачиваясь.
Я устало зевнула и потянулась за телефоном, чувствуя, как хрустит каждая косточка. На экране высветились цифры – полседьмого утра. Чудненько. Вторая ночь, которую мы ночуем не вместе. Хоть пришел, и на том спасибо. Я невольно почувствовала облегчение и даже радость. Главное, что пришел.
– Ужин уже стух, а вот завтрак еще только ожидается, – спокойно ответила я, стараясь не показывать этого облегчения. Истинные леди не показывают своей радости.
Кричать и устраивать истерику тоже не хотелось. Три года совместной жизни дали понять, что крики бесполезны в лечении подобных эксцессов. Поэтому потянувшись хорошенько, я просто встала и прошла мимо суженого на кухню. Онемение еще не сошло окончательно, и я невольно охнула, когда по ноге пробежались мурашки. Брр.
Первым делом, дойдя до кухни, я набрала воду в чайник и поставила его на плиту. Закоренелый кофеман внутри меня жаждал кофе и был готов убивать за него. Сзади неуверенно и пьяно топтался Тимур, громко сопя и не зная, что делать. О его ноги терлась Милка, наша серая дворянка, подобранная у подъезда три года назад. Теперь она рисковала быть задавленной.
– Может, спать пойдешь? – не выдержала я, повернувшись к Тиму. – Я разбужу, как будет всё готово.
– Да не готовь, тебе же на работу скоро, – заплетающимся языком проговорил Тимур.
Надо же, видимо, совесть брала верх над «джентльменскими» качествами.
– Сегодня воскресенье, слава Всевышнему, – я подняла глаза к потолку. И сразу же заметила паутину в углу. Надо бы убрать.
– Хорошо, – кивнул Тим, пьяно моргнув и попытавшись улыбнуться как можно добрее, – я тогда пойду вздремну.
– Отличная идея, – энергично кивнула я.
Тим, шатаясь, вышел из кухни. Чайник засвистел, и я с нетерпением схватила банку с кофе. Спустя минуту мои дрожащие руки уже сжимали кружку с дымящейся черной жидкостью. Я сделала глоток, чувствуя, как кофеин растекается по крови живительным теплом. Боже, ты наградил меня за страдания. На этом подарки судьбы не закончились – раздался раскатистый храп Тима.
Вместе с чашкой я вошла в зал, где и распростёрлось тело любимого. До спальни он не дошел, и теперь вся комната наполнялась запахами перегара, но мне уже было всё равно. Главное, что все теперь дома и всё хорошо. Я почувствовала неожиданное спокойствие после целой ночи в страхе, что больше мы не увидимся. Осталось только тихое утро.
Миновав храпящее на диване тело, я вышла на балкон. В туманной дымке на горизонте едва забрезжил медовый свет восстающего из забытья солнца – так мое воображение нарисовало картину рассвета. Но на самом деле всё, что открывалось взору с балкона, – это окна многоэтажки через дорогу. И кусочек серого неба. Я обреченно вздохнула и сделала новый глоток. Что ж, это тебе не окрестности Сортавалы.
И я невольно вспомнила утро в нашем старом доме. Перезвон птиц, шум тарелок доносится с кухни, моя детская комната, пропахшая лавандой и деревом. Я повела носом, представляя всё это с закрытыми глазами, и почувствовала запах искусственного меха моего розового зайца Банни. Да, он неизменно ассоциировался с домом и детством.
Я открыла глаза и нахмурилась, вспоминая, как при отъезде из Карелии мне не дали его забрать с собой. Я вопила как одержимая, рвалась к дому и пинала держащую меня тетю Веру, но её железная рука лишь уверенно вела меня к машине. «Пойдем, Алиса, бабушка ждет тебя», – говорила она спокойно и холодно. Внутри все содрогнулось от воспоминания.
– Банни остался там. Пожалуйста, можно его забрать? – умоляла я уже под конец, устав от собственного крика.
– Мы не можем, – сказала Вера, заталкивая меня в машину. – Он отдыхает дома. Как всё закончится – мы его заберем.
Я поверила ей тогда, но Банни так и остался в доме. Это возникшее воспоминание теперь не давало мне покоя. Почему Вера так не хотела возвращаться за игрушкой? Словно ей не хотелось оставлять мне что-либо напоминавшее о доме. Я потёрла глаза холодными пальцами, стараясь успокоиться.
Зайдя обратно в комнату и сев в кресле рядом с диваном, на котором спал Тимур, подложив под голову сложенные руки, я закрыла глаза, вновь и вновь представляя дом. Таким, каким я его запомнила до пожара.
Небольшой, уютный, спрятанный укромно среди сосен, двухэтажный дом в бежево-коричневых тонах. Эркер с кружевами лепнины, деревянная скамейка на веранде, красная герань в кашпо, брошенный велик на газоне и игрушки в песочнице. Любимый семейный дом, который строили на века и трепетно хранили для нас, будущих поколений.
Когда машина увозила нас с тетей Верой от дома, я видела его в последний раз. Полусожженным, с пустыми черными глазницами, но продолжающим надежно и крепко стоять, словно прошедший войну солдат. И он до сих пор ждет меня.
Я открыла глаза, судорожно вздохнув. Нет, Алиса, ты не будешь плакать. Достаточно уже слез по гибнувшему наследию. Я ничего не могу с этим сделать. Надо просто смириться и жить дальше. Хотя бы ради нашей семьи.
И всё же в голову закралась мысль попросить Веру сфотографировать дом. Я отбрасывала эту идею, но она продолжала атаковать мою голову. Общения с тетей мне не хотелось, но желание увидеть дом снова победило. «Позвоню завтра», – пообещала я самой себе.
Солнце тем временем поднималось всё выше, и город начинал всё активнее шуметь. Я почувствовала пустоту в желудке. Милка, словно угадав мои мысли, требовательно мяукнула, восседая на спине неподвижного тела Тимура. Я вздохнула и обречённо поднялась, двинувшись на кухню. Пора уже всех нас покормить.
Я успела не только покормить кошку, но и сама поесть два раза, прежде чем Тимур восстал из параллельного мира. Взлохмаченный, с обострившимися скулами, темными кругами под несчастными голубыми глазами, он с трудом поднялся с дивана, мутно взглянул на меня, мирно поедающую орешки за ноутбуком, и молча скрылся в ванной. Спустя полчаса вышел оттуда почти похожим на себя.
– Привет, – сказал Тим, встав рядом.
Я в ответ кивнула, продолжая смотреть в экран. Говорить с ним мне особо не хотелось. Во-первых, этот разговор обречён на скандал, во-вторых, ничего нового я уже не услышу. Тимур некоторое время помялся рядом, затем присел на краешек дивана, как испуганная школьница в кабинете директора. Длинная шея, черные взъерошенные волосы и угловатые плечи. Есть в нем что-то трогательное и немного детское. Я невольно потянулась вперед, чтобы поправить вечно торчавший вихор на голове. Тим улыбнулся. На его веснушчатом лице обозначились ямочки. Он осторожно поцеловал меня в щеку, наклонившись вперед.
– Иди поешь, макароны в холодильнике, – ответила я, сердясь на саму себя за то, что так быстро сдалась.
– Да ну их, – обреченно произнес Тимур, кладя голову мне на плечо. – Простишь меня?
Я начинала злиться. Он мешал мне отвлечься от колющей боли в груди, что сигнализировала о бесконечном разрыве между нами. Я нахмурилась и чуть отодвинулась.
– Слушай, давай ты не будешь сидеть здесь с видом побитой собаки, а просто пойдешь на кухню и разогреешь макароны? – сказала я. – Я не хочу сейчас говорить.
– Прости, что я не отвечал на звонки, – продолжал Тимур. – Я не должен был так поступать. А потом он разрядился.
– Ой да хватит, – я почувствовала ярость. – Хватит извиняться. Ты не чувствуешь вины. Сотни раз уже говорили о том, чтобы не пропадал просто так. Мы пока что еще живем вместе, и ты мог меня предупредить!
– Да, я знаю, – обреченно произнес Тимур. – Я хотел потом позвонить, но телефон уже отключился.
– У Женьки есть телефон. И я ему, кстати, тоже не дозвонилась.
– А ты не звони. Он мой друг, – ответил Тимур ухмыльнувшись. Вот гад.
– Не перестанешь шляться по ночам, станет и моим тоже, – буркнула я, вновь закрывая ухо наушником. Разговор явно вел в никуда.
Тимур хмыкнул, погладил мою руку и ушел на кухню. А я продолжила рассматривать очертания дома на картинке. И всё больше приходила к неутешительному выводу – это наш старый дом. Я обнаружила картинку, когда в очередной раз проглядывала объявления о продаже дома в Карелии, в районе Сортавалы. И вот что выдал мне поисковик на новый запрос.
– Что это за дом? – спросил внезапно вернувшийся Тимур с уже разогретыми макаронами с подливой. – Тот самый?
– Да вот пытаюсь понять. Очень похоже. Он немного изменился, да и сфотографирована только правая сторона. Видимо, та, что не обгорела.
Тим сбоку яростно нападал на макароны, отчаянно чавкая и фыркая.
– Тише, – шикнула я на него, приближаясь к ноутбуку.
Сад зарос травой, камень потемнел и покрылся мхом, исчезли цветы и игрушки с веранды, но элементы схожести были видны сразу. Тот же эркер, качели на заднем дворе, само расположение комнат. Не может же быть такого совпадения?
– И что, каков твой вердикт?
– Это точно наш дом, – со вздохом произнесла я.
– Как ты вообще наткнулась на эту фотографию? – спросил Тимур, оторвавшись от еды и вглядевшись в изображение. Он раньше никогда не видел дома, о котором я так много рассказывала.
– Я постоянно смотрю объявления о продаже домов в Карелии. Не спрашивай зачем.
– А зачем, собственно? – внимательно посмотрел на меня Тимур.
– Да, я лелеяла надежду купить там домик. И взять тебя с собой. Неважно, это просто мечты, Тим. А тут вот я наткнулась на это объявление.
– Это, получается, твоя тетя продает ваш дом? – до Тима после веселой ночи явно туго доходило. Он удивленно взглянул на меня. – А разве она может это сделать без твоего ведома?
– Насколько я знаю – нет.
– И как давно выложено объявление?
– Размещено неделю назад. И она даже не попыталась мне позвонить, – я взглянула на него. – Что мне делать теперь?
– Что делать, – вздохнул Тимур, откидываясь на спинку дивана. – Созваниваться с ней и решать этот вопрос.
– А если она не ответит? Или пошлет меня? То тогда что?
– Тогда она не продаст дом. Только странно, что она сама этого не понимает. Подожди, может, она и позвонит.
– Это очень вряд ли, – пробормотала я, сохраняя картинку на ноутбук и закрывая вкладку.
Я чувствовала себя усталой и измученной. Начинала болеть голова, а вместе с ней и старый шрам, происхождение которого я не помнила.
– Утром позвонишь и всё узнаешь, – сказал Тимур, погладив меня по плечу. – Просто успокойся. Может, она ищет покупателя заранее, а тебе пока боится сказать.
– Может.
– Давай я постараюсь тебя отвлечь? – сказал Тимур, прижимая меня к себе. Я невольно почувствовала благодарность. В такие моменты хорошо, когда есть за кого зацепиться.
– Всё же ты не совсем негодяй, негодяй, – я боднула лбом его плечо.
Комнату на миг осветила вспышка зарницы. Близился дождь. Я шикнула от внезапной боли в висках.
– Что такое?
– Голова заболела сильно. И шрам чешется и словно горит. Он не красный?
– Дай посмотрю. Да нет, всё нормально.
– Наверное, из-за головной боли.
– Принесу таблетку.
Тим открыл шкаф, в котором стояла аптечка и начал в нем копаться. Я продолжала тереть шрам, хотя понимала, что болит не он. Что-то внутри головы не отпускало и зудело. Я закрыла глаза и откинула голову на спинку дивана.
– Держи, – протянул мне таблетку Тим. – Сейчас воды принесу. Что-то прошлое тебя сегодня не отпускает.
Он вышел из комнаты, а я продолжала думать над его словами. Что ж, прошлое меня никогда и не отпускало. И вряд ли отпустит. Хотя Тиму знать об этом совсем необязательно.
Гроза, наступающая на город, одобрительно загрохотала вдалеке, словно подтверждая мои слова. Сверкнувшая молния осветила комнату, и на миг я увидела свое отражение в стекле буфета. И тут же в голове, словно давно ожидая разрешения, закрутилась давно забытая сценка из прошлого. Меня захлестнули воспоминания.
Но едва я стала осознавать, что именно вспомнила, как в комнату вошел Тим со стаканом воды. И воспоминание, юркнув, спряталось обратно в самые глубины памяти, где и жило до сих пор. Я почувствовала облегчение и улыбнулась Тиму, одним глотком запив таблетку. Лучше и не вспоминать.
Потому что вспомнив, я просто не смогу жить так же, как и прежде.
***
Сентябрь 2001 года
Окутанная темнотой, Алиса сжалась в комочек в самом углу огромного стенного шкафа. Она дышала тихо и очень часто, запыхавшись от непрерывного бега с первого этажа на второй. И в этой кромешной тьме звук ее дыхания казался чужеродным, не из этого мира. Немного успокоившись, Алиса прислушалась к происходящему вне шкафа.
Дверь комнаты открывалась очень медленно и осторожно, но чуткий слух Алисы уловил еле различимый скрип. Она сжала рот двумя руками. Нельзя, чтобы ее нашли. Она не знала почему, но сердце гулко стучало, предвещая беду. «Если она меня найдет, то случится ужасное», – пронеслась в голове мысль.
– Алиииса, – издевательски пропел голос. – Где ты? Где маленький Лисенок?
Но Алису не обмануло это нежное обращение. В ее голосе уже чувствовалось ЭТО. Алиса закусила губу. «Пожалуйста, пусть придет папа», – мысленно молила она. На глазах у нее уже начинали выступать слезы от ужаса.
– Всё равно тебя найдууу, – продолжал напевать голос с издевкой. – Под кровать я загляну, за волосы утяну и с балкона тебя спущу.
Услышав ее смех, Алиса беззвучно заплакала, вжимая голову в коленки. Она ободрала их днем ранее во время догонялок, и теперь ранку больно разъедали слезы, но по сравнению с тем, что ее ждало – это сущий пустяк. По комнате раздавались шаги. Ее преследовательница ходила взад и вперед по крошечной детской и Алиса поняла, что ее уже обнаружили. Просто ОНА любила поиграть перед тем, как уничтожить.
– Это просто чудовище из книжки, – одними губами произнесла Алиса и сунула большой палец в рот.
Она так часто делала, чтобы успокоиться. И сейчас это возымело эффект – ее сердце перестало так сильно биться. Но в эту секунду дверь шкафа резко открылась, руки раздвинули одежду, и прямо перед лицом Алисы появилось ЕЕ лицо – перекошенное от восторженной улыбки. Прилив начался. Алиса закричала.
2 глава
Тяжелый разговор
Май 2019 года
– Тише, тише. Успокойся, милая, все хорошо. Это сон, – испуганно шептал Тимур, прижимая меня к себе.
Я очнулась от собственного крика. И несколько секунд только могла смотреть в темноту, не в силах пошевелиться. Страх сковал мое тело, и оно отказывалось двигаться, словно парализованное. Все вокруг замерло. Я не слышала голоса Тима и не осознавала, что происходит. Но спустя секунду оцепенение отступило, и я неожиданно для себя разрыдалась. Прямо как в детстве.
– Что случилось? – спрашивал Тимур ошарашенно, качая меня на руках. – Кошмар?
– Это не просто кошмар, – сквозь всхлипы проговорила я, начиная понемногу успокаиваться от его прикосновения. – В том-то и дело. Это случилось на самом деле.
– Всегда так кажется, утром, скорее всего, уже и не вспомнишь.
И я закрыла глаза, проговаривая про себя его слова. Это просто сон. Просто сон. Вот кровать, вот теплые руки Тима и уютная темнота нашей квартирки. Все хорошо. Здесь никто не хочет меня убить.
– Может быть, – устало произнесла я, высвобождаясь из рук Тима и вытирая мокрые глаза, – ты прав.
– Конечно, я всегда прав, – усмехнулся в темноте Тим. – Спи, лиса.
Он грохнулся обратно на свое место и спустя секунду сопел как ни в чем не бывало. Негодяй. Я уткнулась ему в плечо носом, продолжая лежать без сна. И стоило Тиму заснуть, как сердце вновь заколотилось от страха. Это был не просто сон. И с каждой секундой я все четче осознавала это. Я всматривалась в темноту, слушая заливистый храп Тимура, но видела всё ту же темноту из сна. Что же произошло тогда?
Судя по ощущениям тела, во сне мне едва исполнилось пять, не больше. Но кто охотился на меня? Кого я настолько сильно боялась? Может, мама? И перед глазами возник образ матери с ее тонкими чертами лица и усталыми глазами. Нет, это не могла быть она. Невольно вспомнился холодный голос тети Веры. Что ж, ее я боюсь до трясучки и в двадцать три года, так что пятилетняя Алиса вполне могла в ужасе прятаться от тетушки в шкафу.
Я невольно хмыкнула. И все же меня беспокоил этот полусон-полуявь. Моя память упорно не хотела открывать все темные пятна. Я вообще с трудом могла вспомнить события до семи лет. Словно кусок моей жизни аккуратно вырезали. Я отлично помнила все последующие года, но то, что происходило до семи лет, оставалось загадкой. И детский психотерапевт, наблюдавшая меня лет до пятнадцати, сделала свое заключение:
– Скорее всего, в возрасте шести-семи лет с тобой случилась стрессовая ситуация, после которой твой мозг решил уйти в так называемый спящий режим. Потом случилась трагедия с твоими родителями. И твое сознание защищается от нового стресса, прикрыв острые моменты темной тканью. Придет время, и, почувствовав безопасность, ткань спадет, и ты все вспомнишь.
Как по мне – она просто умело прикрыла собственную беспомощность в возвращении ко мне памяти. Я ждала уже пятнадцать лет после гибели родителей. И все это время купалась в постоянно всплывающих воспоминаниях о доме, саде и родителях. И о том, кто меня ненавидел. Чье лицо постоянно являлось в страшных снах, но я не могла разглядеть его.
Хотя, возможно, что со мной просто играли в прятки. Та же Динка, двоюродная сестра, или тетя Вера. И детская фантазия додумала все ужасы. Так часто бывает. После десятилетий изучения книг по детской психологии я это точно знала.
Эта мысль меня успокаивала. Усталость брала верх над разумом, и я уже была согласна на все, лишь бы вновь погрузиться в тепло и уют сна.
***
Утро началось с привычной суеты. И как обычно, сначала проснулся Тимур. Сквозь сон я чувствовала, как источник тепла, его тело, ускользает из-под моей руки и садится в кровати. А затем удаляется в сторону ванной.
– Нееет, – простонала я, приподнимая голову, но она тут же снова упала на подушку.
Я слышала сквозь чуткий утренний сон, как Тимур зашумел водой в ванной, затем прогулялся по коридору до кухни, загремел посудой. Усилием воли я все же открыла глаза. Опаздывать на работу категорически не рекомендовалось – двадцать пять учеников под дверьми кабинета равны по силе шума одной бомбе. А мои рабочие отношения с директором школы и так болтались на ниточке.
Я нашла в себе силы взглянуть на часы и осознать, что до работы оставалось буквально часа полтора. И тут же села в кровати. В ванной я некоторое время разглядывала артефакты, оставленные Тимуром после умывания, – сбритые волоски в ванной, ошметки зубной пасты на запотевшем зеркале, грязное полотенце, брошенное на стиральной машине, привете из советского прошлого. Проведя полотенцем по зеркалу, я уставилась на собственное мутное отражение. Когда-то мне оно даже нравилось. Когда-то в зеркале отражались настороженные темно-зеленые глаза, медного цвета волосы и острое лицо с упрямо вздернутым носом. Теперь же в отражении стояло нечто с огромными тенями под глазами и торчащими пружинами волос. Старый шрам, рассекающий бровь, чуть покраснел.
– Странно, – я коснулась пальцем шрама и приблизила лицо к зеркалу, рассматривая его внимательнее.
Никаких воспалений или ранок. Может, просто расчесала ночью? Или покраснел от жары, стоявшей в ванной комнате. Похожий рубец красовался также на моей правой руке. Но как объяснили родители, он появился после падения с качелей. А вот происхождение шрама над бровью неизвестно.
Сколько я себя помнила, этот длинный тонкий рубец всегда был при мне. И на вопрос о его появлении мать всегда пожимала плечами, словно он просто однажды возник на моем лице без причины. Со временем я смирилась. Это просто еще одна загадка, еще один вопрос без ответа. А их в нашем доме на отшибе таилось множество.
Я набрала холодной воды в ладони и ополоснула лицо. Подняв голову, увидела в зеркале прямо позади себя темный силуэт.
– Твою ж мать! – я резко обернулась, чувствуя только горький вкус страха во рту.
Но кроме старой стиралки в желтых подтеках ничего не увидела. Показалось. Я села на бортик ванной, чувствуя, как сердце готово выпрыгнуть из груди. Раньше со мной бывало подобное, но в этот раз видение случилось особенно реалистичным. Похоже, я начинаю сходить с ума.
– Лиса, ты чего вопишь? – спросил Тимур, заглядывая в ванную.
– Себя в зеркале увидела, – отшутилась я, находя в себе силы улыбнуться.
Рассказывать про увиденное не хотелось. Тем более после ночного кошмара. Да и при следующей ссоре Тимур не побрезгует припомнить мне эти случаи в качестве доказательства того, что я окончательно свихнулась. Плавали, знаем, как говорится.
Но Тим продолжал молча на меня смотреть. Ох, как же мне не нравился этот взгляд. Тимур умел в одно мгновение из детской трогательности перейти в состояние твердости и непреклонности. Я обреченно развела руками.
– Да поскользнулась и чуть не упала. Все нормально.
– Ну ладно. Осторожнее, – он с недоверием взглянул на меня напоследок и закрыл дверь.
Наскоро умывшись и почистив зубы, я вышла из ванной и прошла на кухню, погладив по пути Милку, сидящую на пластиковой тумбе из-под обуви. Тимур уже активно надкусывал бутерброд с сыром и колбасой. Я присоединилась к нему, обняв дымящуюся кружку обеими руками.
Свет просыпающегося солнца пробивался сквозь старомодные кружевные занавески на кухне и я, щурясь от лучей, невольно улыбнулась. В конце концов, ничего настолько ужасного не происходило. Просто жуткие явления прошлого. Впрочем, мне пора бы и привыкнуть. Я отпила из кружки и впервые за это утро почувствовала себя спокойно.
– Чего ты улыбаешься? – спросил Тимур, наблюдавший за мной исподтишка.
– Просто… Знаешь, в этом что-то есть. Наша старая кухонька, утро, мы вдвоем, кофе. Хорошо же?
– Ага, – произнес Тимур, но с некоторым сомнением. Он явно что-то подозревал.
Черт. Надо держать себя в руках. Если повторятся подобные кошмары или крики из ванной, то он заставит меня вновь ходить к психологу. И принимать кучу успокоительных таблеток, от которых я становилась вялой и согласной на все, лишь бы оставили в покое.
– Я совершенно не подготовилась к урокам из-за объявления о продаже дома, – сменила я тему, откусывая от бутерброда.
– Ты всегда готова к урокам. Ну или сымпровизируешь. Кстати, ты не опоздаешь? Уже почти полвосьмого.
– Черт, – я стала пить кофе быстрее, обжигаясь и морщась.
Прикончив бутерброд, я ушла собираться. Спустя минут пятнадцать активных сборов, я взглянула на себя в зеркало в полный рост. Теперь растрепанные медные пружины собрались в аккуратный пучок, на веках появились небольшие стрелочки, удобная растянутая пижама сменилась строгим брючным костюмом. И явилась перед Тимом преображенной.
– Совершенно на себя не похожа, – задумчиво произнес он, продолжая не спеша отхлебывать кофе. – Словно чужая женщина. Никогда к этому не привыкну.
– Плохо выгляжу?
– Да нет, хорошо. Просто так и хочется тебя назвать именем нашей русички. Марь Алексеевна, как вам кофеек?
Негодник широко улыбнулся. Я почувствовала невольный прилив нежности. Все же он умел сделать так, чтобы я улыбнулась.
– Сам ты Марь Алексеевна, – фыркнула я.
Он проводил меня до дверей, продолжая наблюдать, как я торопливо проверяла, не забыла ли чего, и подкрашивала губы алой помадой. На прощание я улыбнулась ему и помахала рукой.
– Стоять, – скомандовал Тимур и притянул меня к себе, чтобы поцеловать. – Давай, мать, удачи тебе.
– Ага.
Я обреченно вздохнула и вышла из квартиры в приятную прохладу подъезда. Выйдя на улицу, вдохнула воздух, пропитанный утренней свежестью. Утром в городе пахло прекрасно. Люди еще не успели уничтожить эту магию ежедневной суетой. Я спрятала замерзший нос в шейный платок, чувствуя запах духов Тимура – смесь мускуса и хвои. И невольно улыбнулась. Он всегда со мной, что бы ни случилось.
Сев в маршрутку, я надела наушники и ткнула на значок проигрывателя в телефоне. В уши полилась любимая гитарная акустика. Немного задержав палец на экране, я все же зашла в галерею с сохраненными фотографиями и ткнула на изображение дома. В сердце екнуло так же, как и в первый раз, когда я увидела объявление. И я с неохотой вспомнила, что собиралась позвонить тете Вере. Вздохнув, я убрала телефон и погрузилась в дрему под музыку, пытаясь не думать о предстоящем тяжелом разговоре.
Получалось не очень. Я недолго жила в доме у тети Веры после пожара, около года. Но и это краткое время я вспоминала с содроганием. Нет, Вера не держала меня в чулане, как одного небезызвестного мальчика со шрамом, но атмосфера в доме тетки царила напряженная.
