Наталья Петрова
Пионеры Русской Америки
Вырученные от продажи мехов средства вложили в следующую экспедицию: в 1779 году, снова в компании с Голиковым, Шелихов отправил судно «Святой Иоанн Предтеча» из Петропавловской гавани на Алеутские острова. Через шесть лет в Охотск привезли одних шкур каланов более тысячи штук! Стоит заметить, что все предыдущие экспедиции, снаряженные при участии Шелихова, ходили недалеко от Камчатки и по уже известным маршрутам. Зато следующая экспедиция вошла в историю географических открытий.
В 1781 году Шелихов и П. С. Лебедев-Ласточкин отправили судно «Святой Георгий» под командой морехода Герасима Прибылова к Алеутским островам. Взяв курс на север, Прибылов открыл группу ранее неизвестных островов, где в изобилии водились каланы. Самый крупный остров он назвал именем Святого Георгия, другой – Святого Павла. Хлебников видел письмо Шелихова, где тот перечислял груз, привезенный Прибыловым после двух лет экспедиции: две тысячи шкур каланов, 40 тысяч морских котиков, шесть тысяч голубых песцов, а также немало моржового клыка и китового уса.
За 20 лет – с 1777 по 1797 год – из Охотского моря в Тихий океан было послано 36 судов и в снаряжении четырнадцати из них участвовал Шелихов. Но со временем становилось всё более очевидно: отправка кораблей отнимает слишком много сил и средств. Не выгоднее ли основать на американском берегу постоянное селение, где будут жить промысловики и приказчики, наладить торговлю с местными охотниками? Промысловики и раньше вели меновую торговлю с алеутами – недаром туземцы из своих байдарок приветствовали Креницына и Левашова возгласом «Здорова!». Но мореходы пробыли на островах недолго, не успев ни завести постоянную торговлю с алеутами, ни тем более принять их в русское подданство.
Единственной компанией, которая имела «оседлость» в Америке, было торговое предприятие купца Лебедева-Ласточкина. Решил основать там поселение и Шелихов. Однако его планы были куда масштабнее – он не собирался ограничиваться добычей пушнины и торговлей, а намеревался отправиться «для поисков неизвестных островов и земель и сыскания необитаемых диких народов, которых собственными трудами и капиталами из усердия ко отечеству» принять в российское подданство, а западное побережье Америки сделать владениями империи. Так интересы рыльского купца Шелихова совпали с движением России на восток, начавшимся задолго до XVIII столетия. Впрочем, в то время не один Шелихов связывал большие надежды с заморскими владениями.
Колонии и метрополии
Назначение колоний – служить метрополии. Так думали греки еще за восемь столетий до Рождества Христова, когда колонизировали побережья Средиземного и Черного морей, полагая, что освоенные ими земли должны приумножить богатство, престиж и славу их родных городов. Со временем этот взгляд изменился, и в XVIII столетии уже никто не скрывал, что колонии нужны не для обогащения государства и даже не для роста доходов торговых компаний, а для прибыли отдельных – весьма немногочисленных – семейств. Отец-основатель США Томас Джефферсон говорил об этом предельно откровенно: «Виргинские плантации были разновидностью собственности, привязанной к определенным торговым домам Лондона».
Британия стремительно расширяла свои владения в Северной Америке – в 1763 году она получила от Франции Канаду, от Испании – Флориду; и чтобы освоить эти земли, с 1717 по 1779 год в Северную Америку было отправлено 50 тысяч каторжников. Возникла даже своеобразная специализация в их распределении; так, в Джорджию обычно везли осужденных за долги. Вспомним, как Чарлз Диккенс, искавший сюжеты для романов в реальных судебных делах, не раз отправлял в американские колонии своих «героев-злодеев», например Урию Хипа из «Дэвида Копперфилда» и Абеля Мэгвича из «Больших надежд».
Ехали в колонии не только осужденные, но и заключившие контракт – «завербованные»: англичане, ирландцы, шотландцы, немцы, которые в течение нескольких лет были вынуждены отрабатывать стоимость билета в роли слуг. Хозяева их кормили, одевали, а плата за работу поступала капитану судна.
Что же касается местного населения, то его судьба европейцев интересовала мало: гибель туземцев при захвате территорий и высокая смертность от завезенных из Европы болезней рассматривались как сопутствующие потери. Историки определили: за период конкисты (испанской колонизации Америки) – с конца XV до конца XVI века – коренное население Мексики уменьшилось с двадцати пяти до одного миллиона человек. Наглядным доказательством его резкого сокращения может быть такая подробность: если в начале конкисты монахи-францисканцы из-за большого числа прихожан служили мессы на ступенях храмов, то через сотню лет – уже внутри церквей, а в некоторых местах и в небольших часовнях.
Для восполнения убыли населения колонизаторы в середине XVI века начали ввозить из Африки чернокожих рабов – за четыре столетия торговли «черным деревом» в Америку было доставлено 15–20 миллионов человек, не считая тех, что погибли в пути или пошли на дно вместе с кораблями. На новом месте африканцев ждали тяжелый труд и жестокие наказания за любую провинность. Тем не менее британцы считали свое отношение к чернокожим образцовым; в 1763 году один англиканский священник так и сказал своей пастве: «Я лишь воздаю вам должное, свидетельствуя, что нигде на свете с рабами не обходятся лучше».
Впрочем, в эпоху Просвещения некоторые философы и писатели начали было осуждать рабство, невольничий труд и высказывать весьма критическое отношение к политике своих правительств в колониях. Однако материальная выгода диктовала иное отношение и к колониям, и к колонистам, и к туземцам.
Основание компании
За 60 лет – с 1743-го по 1804-й – из Охотска и с Камчатки отправилось за океан 65 промысловых экспедиций. Добытые ими на островах и в Америке товары были проданы (с учетом уплаченных пошлин) более чем на шесть миллионов рублей. Большая часть мехов уходила из Иркутска в Кяхту – там китайцы особенно хорошо платили за хвосты каланов; меньшая продавалась на внутреннем рынке России. С середины 1760-х годов организовывались как частные, так и казенные экспедиции в Тихий океан. Екатерина II всячески поощряла инициативу купцов – им была дана привилегия не платить десятину в казну. В 1762 году отменили казенные и частные монополии, в том числе государственную монополию на продажу пушнины за границу. Был снят запрет на вексельные переводы из европейской части России в Сибирь, стали открываться банковские конторы для кредитно-вексельных операций: в 1772 году – в Тобольске, в 1779-м – в Иркутске. Отмена государственных монополий и начало кредитных операций в Сибири открывали дорогу для купеческой инициативы, векселя позволяли вести коммерческие операции при отсутствии наличных денег.
Вопрос о ясаке – меховой подати с туземцев, которые жили на присоединенных к России землях, – долгое время никак не решался. Наконец, в 1770 году был издан указ, запрещавший промышленным и казакам собирать ясак по собственной инициативе, без соответствующего поручения властей, а в 1779 году Екатерина II и вовсе запретила брать ясак с алеутов и других туземных народов Америки.
В 1781 году Голиков вызвал Шелихова в Петербург. Там они втроем – вместе с племянником Голикова Михаилом, капитаном 2-го Оренбургского драгунского полка, – составили соглашение о создании компании. Иван Голиков вкладывал 35 тысяч рублей, Михаил Голиков – 20 тысяч, Шелихов – 15 тысяч. Общий капитал компании, таким образом, составил 70 тысяч. Все деньги поделили на 120 долей, каждая стоимостью 583 рубля 33 копейки. По сути это были уже не паи, но акции закрытого акционерного общества. При этом в компании сохранялись и прежние паи или доли в промысле, что неизбежно создавало трудности и споры при распределении доходов между компаньонами.
Отличие компании Голиковых – Шелихова от иных складчин состояло в том, что она создавалась не на одно-два плавания, а на десять лет. И промысел предполагалось вести не только на уже известной земле – «аляксинской (так. – Н. П.), называемой американской», – но и на тех, которые будут открыты: «знаемые и незнаемые острова для производства пушного промысла, и всяких поисков, и заведения добровольного торга с туземцами». Эти территории предстояло закрепить за Россией.
Шелихов выступал в этом соглашении уже не как приказчик Голикова, но как вполне равноправный партнер. Его участие в компании отличалось от вклада двух других компаньонов: он обязывался не только вложить свои средства, но и руководить постройкой судов и на одном из них отправиться в плавание. За это он должен был получить сверх причитавшихся ему паев еще треть доли компаньонов.
Подобные купеческие компании не были редкостью в мире торговли – еще во времена Древнего Рима купцы объединялись для вояжей по Средиземному морю. В Средневековье подобные объединения называли «морское товарищество» или «истинное товарищество» (современное право именует их «товарищество на вере»): одни их участники только финансировали предприятие, оставаясь на берегу, другие – и финансировали, и ходили в плавание.
В отличие от морских товариществ компании создавались как семейные объединения. Сам термин «компания» происходит от латинских слов com («вместе») и panis («хлеб»), то есть участники компании и хлеб вместе ели, и работали, и делили между собой прибыль и убытки. К такому типу компаний можно отнести и союз Голиковых и Шелихова.
Шелихов полагал, что семейные узы самые крепкие, и постепенно приспособил к промысловому делу своих самых расторопных родственников. Его первыми помощниками стали супруга Наталья Алексеевна и родной брат Василий, двоюродные братья Иван Петрович, Семен Андреевич и Сидор Андреевич, зятья – купец М. М. Булдаков и обер-секретарь Правительствующего сената Н. П. Резанов, – а также племянник Голикова Алексей Евсеевич Полевой.
Со временем такие союзы разрастались, начинали принимать в свои ряды чужаков, а после смерти основателей становились открытыми акционерными обществами: их акции не только передавались по наследству, но и продавались на бирже всем желающим. Примером выросшего таким образом акционерного общества является Российско-американская компания.
Для государства такие общества были очень привлекательны, особенно если они вели свои дела за морями. Во-первых, компании платили в казну большие отчисления; во-вторых, они на свой страх и риск финансировали экспедиции, разведывали морские пути и открывали новые земли. Когда число компаний на рынке возрастало, между ними возникала конкуренция и каждая хотела заручиться поддержкой государства в виде предоставления ей монополии на торговлю определенным товаром на определенной территории. В первой половине XVIII века вошла в моду теория свободной торговли и на привилегии отдельных компаний стали смотреть косо – в первую очередь те, кто не смог эти привилегии получить. Екатерина II хотела показать себя горячей сторонницей этой модной теории и противницей всяческих монополий.
«Морских Северного океана вояжиров компанион»
Когда-то, еще до наступления ледникового периода, Евразия и Северная Америка не были разделены проливом, а составляли единое целое, и ныне исчезнувшие мамонты, пещерные медведи и саблезубые тигры запросто переходили по соединявшему материки перешейку, как по мосту. После великого оледенения перешеек опустился под воду, мост исчез, но о его существовании свидетельствуют и расположение горных хребтов, оказавшихся на дне океана, и сходство животного и растительного мира двух материков, и оставшиеся – как две опоры на концах моста – Аляска и Чукотка.
Как будто желая сохранить это единство, природа связала два побережья многочисленными островами, да и сами материковые берега отодвинула недалеко друг от друга: между крайней точкой Азии на востоке, мысом Дежнева, и западной точкой Америки, мысом Принца Уэльского, чуть более 85 километров. Доподлинно известно, что охотники из Сибири добирались по льду Берингова пролива до Америки, с привалом на отдых и ночлег на острове Святого Лаврентия, всего за два дня.
В первой половине XVIII века на небольших дощаниках, построенных из сырого леса, или шитиках, сшитых китовым усом, русские мореходы шли от Охотска до Алеутских островов 70–80 дней, обязательно делая по пути остановки, и зимовали на островах, чаще всего на Уналашке. По проложенным ими маршрутам собирался идти и Шелихов. В 1783 году в Охотске, на верфи в устье реки Урак, под его руководством построили галиоты: «Три святителя», «Святые Симеон и Анна» и «Святой Михаил». Галиот был прочнее и надежнее, чем шитик, имел две мачты, был вооружен пушками и вмещал солидный груз. Конечно, в сильный шторм у такого судна было мало шансов уцелеть, но оно имело свои преимущества: неглубокая осадка позволяла легко пройти мелководье, что при швартовке в малознакомых бухтах и гаванях очень важно.
К концу лета все приготовления были закончены, и 16 августа суда вышли по Ураку прямо в Охотское море. Первым галиотом управлял штурман Герасим Измайлов, моряк с богатым опытом. Еще штурманским учеником он принимал участие в экспедициях Ивана (Иоганна) Борисовича Синдта, Креницына и Левашова, побывал в северной части Берингова моря, обходил берега Аляски, заходил на Алеутские острова, учился картографированию и мореходному искусству. В 1771 году он вместе с другими штурманскими учениками Дмитрием Бочаровым и Филиппом Зябликовым находился на Камчатке, в Большерецке, когда ссыльный Бенёвский поднял там мятеж. Смутьяны убили коменданта крепости, разграбили казенные припасы, погрузили их на судно вместе с захваченными людьми и вышли в море.
Планы у Бенёвского были обширные: бежать в Европу, добраться до Франции и просить французское подданство. Но его намерения разделяли далеко не все – штурманские ученики вместе с одним камчадалом попытались отвести судно обратно на Камчатку. Однако их попытка не удалась, и борец за свободу Бенёвский приказал жестоко высечь Измайлова и камчадала для острастки остальных, а потом высадить на необитаемый остров. Так Герасим Григорьевич оказался на пустынном и голом, продуваемом холодными ветрами Симушире, куда и промысловики заходили не каждый сезон. Он прожил там год, питаясь ракушками, морской капустой и кореньями, пока проходивший мимо корабль не доставил его на Камчатку. Штурмана долго допрашивали в Иркутске и наконец признали невиновным.
Судьба его товарищей, оставшихся на судне, сложилась по-разному: Зябликов умер по пути, в Макао, а Бочаров после прибытия во Францию вместе с другими отказавшимися просить убежище добрался до русского консула в Париже и получил помилование от государыни. «Видно, что русак любит свою Русь, – писала тронутая их историей Екатерина II, – а надежда их на меня и милосердие мое не может сердцу моему не быть чувствительна».
После долгой разлуки Измайлов и Бочаров встретились в Иркутске и поведали друг другу о своих злоключениях. В последующие годы Измайлов нанимался на купеческие суда, по распоряжению генерал-майора Матвея (Магнуса) Бема проводил топографические съемки и составлял карту Камчатки, затем получил в командование судно «Святой Павел», на котором ходил к Алеутским островам.
В 1778 году на острове Уналашка Измайлов встретился с экспедицией Джеймса Кука, по заданию Адмиралтейства искавшей «северный проход из Тихого океана в Атлантический». Однако для английских моряков Чукотское море оказалось непреодолимым. Они повернули на юг и остановились для отдыха на Уналашке, где и познакомились с Измайловым. «Это был молодой человек, изящный и стройный, с белокурыми волосами… Своими манерами и поведением он резко отличался от своих спутников» – так описывали штурмана английские офицеры. Кук показал Измайлову свои карты, и тот сразу увидел на них ошибки: неверные координаты и несуществующие острова. По просьбе Кука он привозил на английский корабль русские карты. «Я убедился, – вспоминал Кук, – что он отлично знает географию этих мест и все открытия, совершенные русскими». Еще бы Измайлову не знать об этих открытиях, если о них было известно даже Куку! Это, впрочем, не помешало англичанину заново открывать уже открытое и давать свои названия.
Неудивительно, что Шелихов нанял Измайлова на «Три святителя», на котором сам отправился в плавание. С собой он взял супругу Наталью Алексеевну, которая, как отмечено в его записках, «везде за мной следовала и все трудности терпеть не отрекалась». Второй галиот вел Дмитрий Бочаров. Третьим судном управлял подштурман Олесов, выпускник Охотской навигацкой школы. Помимо экипажа, в экспедиции участвовали и промысловики – всего 192 человека.
Охотское море известно осенними штормами и противными ветрами для плывущих на восток. Губительными оказывались и встречные течения у островов, рвущие корабли с якорей и так громко шумящие, что о помощи кричать – не докричаться. Шелихов, много слышавший обо всех этих напастях от Измайлова и Бочарова, на случай, если море разлучит суда, назначил местом встречи остров Беринга. Во время плавания так и произошло: неопытный Олесов не справился с управлением, и «Святой Михаил» надолго потерялся из вида. Позже выяснилось, что он зазимовал сначала на Курилах, затем на Уналашке, долго ремонтировался и прибыл к берегам Америки, когда Шелихов уже отправлялся обратно! Олесов добирался до Кадьяка 999 дней, поставив таким образом своеобразный рекорд.
На пятый день увидели Шумшу – самый северный из Курильских островов. Рядом с ним мореходы обычно останавливались, но Измайлову сильный ветер не позволил бросить якорь двое суток. Наконец, сошли на берег, пополнили запасы пресной воды и отправились дальше. Начавшийся вскоре шторм разбросал суда. «Буря сия, – вспоминал Шелихов, – столь была велика, что мы лишились было и надежды в спасении своей жизни». Лишь спустя три недели «Три святителя» и «Святые Симеон и Анна» встретились, а 24 сентября благополучно пристали к острову, на котором командор Витус Беринг зимовал и здесь же обрел последнее пристанище.
Остров был необитаем, никаких строений со времен Второй Камчатской экспедиции (1733–1743) там не сохранилось, и люди, посланные Шелиховым на байдарах, ничего примечательного не нашли. А когда-то Беринг увидел на берегу и в океане немало пушного зверя. После его открытия все промысловые экспедиции непременно приплывали в этот район и всегда возвращались с добычей, а потому через 40 лет безудержной погони за прибылью вся живность там была истреблена.
В своем сочинении «Путешествие по Восточному океану к американским берегам» Шелихов мало что рассказал об их первой зимовке, но она, без сомнения, была непростой. Обычно промысловики на месте зимовки рубили избу и баню, но на этом острове лес не рос, и пришлось собирать по берегу плавник – выброшенные океаном деревья. Из плавника соорудили полуземлянки на манер камчадальских и в них провели зиму засыпаемые снегом и продуваемые ветрами.
Сухари, муку и крупы расходовали экономно, сразу перешли на то, что давала природа. Шелихов вспоминал: «Пища, какую на сем острове употреблять можно, состоит из морской рыбы, коей много разных родов, также из мяса морских зверей, как то: сивучей, котов и нерп, из птиц находятся: гуси, утки, лебеди, урилы, чайки, ары, куропатки…» Чтобы накормить экипажи двух кораблей и промысловиков – полторы сотни людей, – продуктов требовалось немало, и в котел шли уже не только куропатки, гуси и утки, но даже чайки, урилы (бакланы) и ары (кайры). Если удавалось добыть тюленя, его мяса и жира хватало надолго.
Сидение в полутемной землянке и скудная, однообразная, лишенная витаминов пища, казалось, должны были неминуемо привести к повальному распространению цинги. Однако Шелихов сумел избежать этой напасти – из его команды умерли двое, да и тех, считал он, можно было спасти, если бы лекарь постарался. Шелихов заставлял всех выкапывать съедобные коренья – «кутаргарное и сарану»[4], – сушить, толочь, подмешивать жир и есть, как кашу. Этим и спасались. И еще постоянным движением – тоже благодаря Шелихову: «Для этого во время метели ходили возле моря, а в ясные дни по горам на лыжах на дальние расстояния».
Наконец, когда течение отнесло большие льды в океан, 16 июня 1784 года продолжили плавание. Прошло четыре дня, и, в тумане потеряв из виду второе судно, Шелихов пристал к острову Медному, также открытому командором Берингом, – там всегда останавливались промысловики и мореходы. Зиму 1748/49 года здесь провел устюжский купец Афанасий Бахов со своей командой, а спустя четверть века зимовал штурман Потап Зайков, который описал Медный во всех подробностях. Взяв воду и пополнив съестные припасы мясом морских котиков, 23 июня продолжили плавание.
В первых числах июля подошли к Ближним Алеутским островам. На первый из них, Атту, мореход Андреян Толстых когда-то выпустил привезенное им с острова Беринга семейство голубых песцов. Позже, уже став купцом, он вновь приходил на эти острова на собственном судне «Андреян и Наталья». Сегодня эту группу из семи островов называют Андреяновскими. 12 июля наконец встретились со вторым кораблем и на следующий день подошли к Уналашке.
Этот остров был перекрестком всех тихоокеанских путей, туда заходили пополнить припасы, набрать свежей воды, узнать новости и оставить сообщения. Шелихов передал распоряжения для своего третьего судна, но ждать его не стал, торопясь к Кадьяку – оговоренному месту встречи. После десяти дней отдыха, в начале августа, вышли в море. С острова он увез двоих толмачей и нескольких алеутов, «кои добровольно согласились служить». Свой путь на Кадьяк он описал так: «Проходили с северной на полуденную сторону гряду Лисьих островов проливом между островами Унимак и Акун. Сей пролив ничего судовому ходу препятствующего не имеет, потому что чист и пространен, только во время прилива и отлива быстрота в нем наисильнейшая».
Сразу за островами изгибалась узкая и длинная – в 800 километров – полоса суши, похожая очертаниями на хвост калана. Первыми ее нанесли на карту Степан Глотов и Савин Пономарев, назвав островом Алахшахом; вслед за ними описали Петр Креницын и Михаил Левашов, окрестив Аляской. То, что Аляска не остров, а полуостров, открыл Джеймс Кук, однако и он ошибся – соединил ее с островами Кадьяком, Шуяком и Мармотом, не заметив между ними пролива, который был давно известен русским мореходам. Этим-то проливом и шли галиоты Шелихова. Задолго до его экспедиции Ломоносов провидчески предрекал:
Напрасно строгая природа
От нас скрывает место входа
С брегов вечерних на восток.
Я вижу умными очами:
Колумб российский между льдами
Спешит и презирает рок.
Остров Кадьяк
Третьего августа 1784 года проливом, который назовут его именем, Шелихов подходил к самому большому из островов, лежащих под брюхом матерой земли Америки. На русских картах он именовался Кихтаком, а местные называли его Кадьяком – Большим островом. Промысловики и моряки, не занятые на вахте, высыпали на палубу и приникли к бортам. Впереди по курсу лежал приметный мыс с двумя горбами, за ним виднелись скалистые берега с нависшими безлесными утесами, вдалеке – заснеженные вершины гор. Мрачно и сурово взирала на пришельцев незнакомая и, казалось, безлюдная, словно застывшая в немом молчании земля. Далеко на западе и востоке, в Европе и Азии возникали и исчезали империи, сменялись династии, всходили на престол и погибали на эшафотах правители, художники создавали шедевры, ученые совершали открытия, а здесь, на краю света, время будто остановилось. Безмолвно нес Великий океан свои воды и как сотни и тысячи лет назад лениво слизывал длинным языком набежавшей волны прибрежную гальку и равнодушно тащил ее за собой. Все невольно притихли и замолчали перед грозным величием этого вечного покоя. И супруги Шелиховы молчали, гадая, что ждет их на новой земле.
На якорь встали в гавани, которую Шелихов назвал Трехсвятительской – по имени своего галиота. На следующий же день он отправил людей на двух сдвоенных байдарах искать жителей острова. То, что он обитаем, было уже известно, как и упорное нежелание конягов – так называли островитян, кадьякских алеутов – торговать с кем бы то ни было. О своем плавании и жизни на островах Кадьяк и Афогнак Шелихов, вернувшись в Иркутск, написал в 1787 году своеобразный отчет, назвав его «Записка Шелихова странствованию его в Восточном море». Написана она от первого лица, простым разговорным языком на основе путевого журнала[5]. Он подробно рассказал о злоключениях промысловиков, пытавшихся зимовать на острове задолго до него – в 1761, 1776, 1780 и 1785 годах. Выжившие предупреждали Шелихова о «кровожаждущих и непримиримых» туземцах; но он любил побеждать там, где отступили другие: «Я мало уважал всё сие и пренебрегал все опасности, дабы достичь цели, намерений общества и моих собственных». Хлебников в своих записках осторожно заметил, что враждебное отношение аборигенов Кадьяка к чужакам объяснялось неоднократными нападениями на них и племен Кенайского полуострова, и индейцев-тлинкитов, и «белых людей».
Способов наладить взаимоотношения было два: кнут и пряник. Шелихов использовал оба – одаривая пряниками, держал наготове кнут и при необходимости не гнушался его применять.
Первая встреча с туземцами и предложение Шелихова принять его подарки закончились плачевно: забравшись на утес, жители Кадьяка обстреляли из луков байдары с пришельцами. Шелихов уверял, что конягов было «превеликое множество, по крайней мере до 4000 человек». Эта цифра вызывает сомнение у исследователей; однако заметим, что сомнения вызовут любые цифры, ведь туземцев на острове никто не считал, а значит, ни подтвердить, ни опровергнуть приведенные Шелиховым данные не представляется возможным. Многие мореходы, проплывая у берегов открытых ими земель, определяли на глазок и размеры островов, и численность населения. Так, Джеймс Кук на острове Пасхи увидел от шести до семи тысяч аборигенов, Жан Франсуа Лаперуз – всего две тысячи, Юрий Лисянский – около полутора тысяч человек; остается только догадываться, сколько их было на самом деле.
Можно сравнить названное Шелиховым число туземцев с итогами переписи, проведенной на Кадьяке в 1792 году Александром Барановым: «мужеска и женска пола» оказалось 5696 человек, что вполне согласуется с данными Шелихова. Правда, в своей «Записке» последний уверял, что привел в подданство «ея величеству обоего пола с лишним 50 000 душ». Сравнение с данными переписи дало повод недоброжелателям и откровенным врагам Шелихова обвинить его компанию в истреблении местного населения – получалось, что всего за шесть лет оно сократилось почти в десять раз. Напомним: когда Шелихов составлял «Записку», он уже знал, что будет подавать ее губернатору, затем она уйдет в Сенат и, возможно, ее прочтут самой государыне, так что его стремление преувеличить число новых подданных империи вполне объяснимо.
Моряки военных кораблей разговаривали с промысловиками, прибывшими на остров вместе с Шелиховым, и те утверждали, что против них вышли не четыре тысячи, а от силы 300–350 человек. Как бы то ни было, туземцев на Кадьяке было намного больше, чем прибывших на двух галиотах, и потому Шелихов принял все меры, чтобы не быть застигнутым врасплох. Нападения продолжились и в следующие дни. А 12 августа, в полночь, коняги навалились толпой и едва не перебили всех. «Очевидная смерть придала нам бодрости, и мы с оною, защищаясь нашими ружьями, насилу смогли обратить их в бегство». Случаи, когда туземцы, вооруженные луками и стрелами, уничтожали белых с огнестрельным оружием, были отнюдь не редки, так что в рассказе об этой победе следует усмотреть не похвальбу, а свидетельство геройства защитников, предусмотрительности Шелихова и его организаторских способностей.
С восходом солнца коняги ушли, унося своих убитых и раненых. В лагерь Шелихова явился перебежчик – бывший в плену у конягов алеут с Лисьих островов. Он рассказал, что к утесу, с которого были обстреляны лодки Шелихова, скоро подойдет подкрепление, и тогда туземцы снова попытаются атаковать, чтобы захватить пленных, – так они поступают со всеми пришельцами.
Шелихов был наслышан о судьбе русских мореходов, попавших в плен, не хотел такой участи ни для себя, ни для жены, ни для своих людей и потому действовал по принципу «на войне как на войне»: «Приметя вскоре сию угрожаемую от лютости диких опасность, мы решили предупредить предприятие оных» – зарядили мортиры и обстреляли укрепление на утесе. «Сколько бы я ни избегал пролития крови, – признавался Шелихов, – нельзя однако ж думать, чтобы не было при сем несколько из них убито». Вскоре укрепление сдалось, а все, кто там находился, были взяты в плен. Большую часть пленных он отпустил, а остальных поселил в 15 верстах от гавани: выбрал из них «хаскака» (начальника), снабдил байдарами, сетями и всем нужным для жизни. Чтобы избежать дальнейших покушений, Шелихов взял 20 детей в заложники-аманаты – так поступали в Америке и «белые», и туземцы.
Это было не последнее столкновение. Коняги нападали на лагерь ночью, в дождливую и ветреную погоду, пытались пронзить байдары копьями – «иные байдары имели до ста сквозных пробоин». Но Шелихов был не из тех, кто отступал, тем паче когда его вынуждали отступить. Он настойчиво и упорно держался за эту каменистую неприветливую землю и требовал такого же терпения от других. Пусть он родился не в Сибири, но приобрел узнаваемые черты знаменитого сибирского характера – несговорчивость и упрямство.
В гости, как на сражение
Как выглядели эти «немирные» аборигены? «Коняги – люди рослые, здоровые, дородные, больше круглолицы, но есть имеющие и продолговатые лица; смуглые, волосы черные, а редко темно-русые, которые мужеский и женский пол стригут в кружок. Жены знатных мужей отличают себя от прочих тем, что, зачесывая несколько волосов наперед, подстригают до бровей и имеют косы; у иных бороды, а у некоторых грудь и плечи вместо косынок шитые» – так описывал конягов Шелихов. «Шитые» – татуированные; подобный способ украшать тело был распространен у многих народов Америки. Кроме татуировок и женщины, и мужчины использовали, как сказали бы сегодня, пирсинг: «средний хрящ в носу прокалывают», чтобы вставить туда кость; прокалывали также уши, нижнюю губу и через проколы продевали нанизанный мелкий и крупный бисер, «почитая то за самую лучшую вещь и украшение».
Описал он и костюмы туземцев: нижних рубах у них нет, ходят босиком, а дома и вовсе нагишом, с небольшим передником из шкуры или травы, в холод носят парки, которые делают из меха бобров, выдр, лис, медведей, соболей, зайцев, оленей и росомах, еврашек (сусликов) и тарбаганов (сурков), а также оперения птиц. Из кишок сивучей, нерп, моржей и китов шьют длинные рубахи с капюшонами – камлеи. На головах носят шляпы из травы и веток и «деревянные шапки».
