Наталья Павлищева
Екатерина Великая. Первая любовь Императрицы
Пришлось поискать по округе среди родственников, правда, не по материнской, а по отцовской линии.
Конечно, в первую очередь Елизавета Петровна вспомнила о своей старшей сестре Анне, которую выдали замуж за Карла-Фридриха Голштинского. Петр Алексеевич долго противился этому браку любимой дочери, словно чувствуя, что добра не будет, но в конце концов согласился, хотя венчание состоялось уже после смерти императора. У Анны Петровны родился сын Карл-Петер-Ульрих, тот самый «чертушка», мальчик из Эйтина, не желая передавать корону которому, Анна Иоанновна и вытащила на свет свою племянницу Елизавету-Христину, ставшую Анной Леопольдовной. Мать Карла-Петера Анна Петровна сгорела от быстротечной чахотки через два месяца после рождения сына, ее супруг герцог Карл-Фридрих, распутник и гуляка, не был способен воспитать мальчика должным образом, пустив все на самотек.
Но и он умер, оставив одиннадцатилетнего подростка полным сиротой на попечении родственников в Эйтине подле Любека. Сложность заключалась в том, что Карл-Петер-Ульрих вдруг оказался наследником не одной, а сразу двух корон – российской и шведской! Когда императрицей России была объявлена Анна Иоанновна, стало ясно, что российского престола ребенку не видать, и его принялись готовить к шведскому, а посему усиленно вдалбливали основы протестантской религии. Правда, подготовка на этом и заканчивалась, отрок был малограмотен и категорически не любил учиться.
И на подростка, который ни слова не знал по-русски, не имел ни малейшего представления о том, как и чем живет родина его матери и деда, к тому же обожавшего все прусское и почти боготворившего короля Пруссии Фридриха, вдруг свалилось такое – наследование российского престола после своей тетки Елизаветы Петровны.
В Киль примчался посланник из Петербурга, чтобы увезти Карла-Петера с собой к тетке в далекую и холодную Россию. Сам мальчик был абсолютно уверен, что найдет в снегах России свою погибель (предчувствие не обмануло, но вовсе не так, как виделось в страшных снах Карлу-Петеру-Ульриху).
Увидев племянника впервые, Елизавета Петровна испытала нечто похожее на то, что перенесла Анна Иоанновна, увидев жениха своей племянницы. Долговязый подросток, некрасивый, со странным отрешенным выражением лица, глазами навыкате, давно привыкший к вкусу вина, грубый и малограмотный, увлекался только военной муштрой, разговаривал преимущественно на тему амуниции и военных маневров, причем прусских, и не желал учиться новому, если это новое не касалось военной тематики.
Можно бы надеяться исправить племянника, что Елизавета Петровна и попыталась сделать. Прежде всего, его требовалось крестить в православную веру, а значит, был определен наставник, обучающий ее основам.
Карл-Петер-Ульрих, или Петр Федорович
Возок, вздымая снежную пыль, мчался на восток. Закутанный до самого носа мальчик тоскливо поглядывал на заиндевевшее окошко, ему вовсе не хотелось ехать в далекую незнакомую страну к совершенно чужой тетке, чтобы стать Великим князем и наследником российского престола. Но он знал, что за малейшее сопротивление будет жестоко наказан, а потому молчал, смирившись с судьбой.
Карл-Петер под именем молодого графа Дюкера ехал в Петербург. Сопровождали его два барона Корфа, нарочно присланных из России в Киль (один был мужем двоюродной сестры новой императрицы, а второй – российским посланником в Дании), и его голштинские наставники и слуги: обер-гофмаршал Брюммер, обер-камергер Берхгольц, камер-интендант Густав Крамер, егерь Бастиан и лакей Румберт.
Подростку было совсем тошно, его жизнь и дома-то нельзя назвать легкой из-за постоянных унижений и наказаний, почти ненависти воспитателей, а каково будет там, в далеком чужом Петербурге? Мальчика не замечали немецкие дяди, сдав на руки жестоким наставникам, мог ли Карл-Петер ожидать чего-то доброго от далекой русской тетки, которая, наверное, и слова не знает ни по-немецки, ни по-французски. А он – ни слова по-русски!
Сын русской царевны, внук русского императора Петра ехал на родину своей матери и своего деда с тоской в сердце.
Он родился в Киле в феврале 1728 года у русской цесаревны Анны Петровны и Гольштейн-Готторпского герцога Карла-Фридриха.
В брачном договоре его родителей значилось, что мальчики, рожденные в этом союзе, должны воспитываться в лютеранской вере, а девочки – непременно православными, православной оставалась и сама Анна Петровна. Новорожденного крестили, дав имя Карл-Петер в честь двух великих дедов – с русской стороны дедушкой был император Петр I, со шведской двоюродным дедом приходился Карл XII. Но этим же договором оба родителя отказывались – от своего имени и от имени будущих детей – от прав на российский престол. Правда, оставлялась возможность прямым указанием императора призвать к наследованию принца либо принцессу, рожденных в этом браке.
Вопреки многочисленным выдумкам о слабом здоровье с самого рождения младенец был крепким и сильным, его организм испортили позже. А вот матери он лишился рано. В честь рождения наследника в Киле устроены праздники с многочисленными фейерверками и иллюминацией. Страстно любившая, как и ее отец, подобные развлечения, Анна Петровна встала с постели и, раскрыв окна, стала любоваться рассыпающимися в небе огнями. Фрейлины бросились к своей герцогине, убеждая не рисковать так, но она только отмахнулась:
– Мы, русские, не так изнежены, как вы, и не знаем ничего подобного.
Усмехалась зря, за этим последовала простуда, горячка и… смерть!
Кроха Карл-Петер остался сиротой.
Совсем скоро из России стали приходить неприятные для надежд герцога Гольштейна новости. Там продолжалась чехарда власти. Когда пара уплывала в Киль, императором в Петербурге был внук Петра I, сын царевича Алексея Петр II, управлял страной до совершеннолетия императора Регентский Совет, в который, кроме Меншикова и двух цесаревен, Анны и Елизаветы, входил и Карл-Фридрих Голштинский. Но стоило Анне и Карлу отбыть в Киль, как начались перемены.
Умерла Анна Петровна. Потом внезапно умер Петр II, и на российском престоле оказался не другой внук царя Петра I маленький Карл-Петер, а племянница императора Анна Иоанновна, дочь старшего брата Петра Иоанна V. Формально все было соблюдено, ведь Анна Петровна и Карл-Фридрих отказались за себя и детей от престола, но новая правительница не собиралась помогать Карлу-Фридриху вернуть его собственные, сильно урезанные Данией владения, как это некогда обещал сделать император Петр I. Анна Иоанновна не считала себя обязанной выполнять обещания дяди, не слишком считавшегося с ней самой.
Конечно, Карлу-Фридриху очень обидно, он не раз повторял, кивая на своего сына:
– Этот молодец отомстит за нас.
Видно, ради такой мести и воспитывали Карла-Петера по-военному, то есть имея в виду, что мстить надо будет во главе войска. Теперь мальчику светил шведский престол, потому что в Швеции правила сначала его бездетная бабушка Ульрика, а потом – ее супруг Фредерик. Хотя перед коронацией сестра Карла XII Ульрика отказалась за себя, своего мужа и своего племянника Карла-Фридриха Гольштейн-Готторпского от короны, королевой она все же была избрана, как потом ее супруг Фредерик королем, других родственников этой династии просто не существовало. Можно надеяться, что следующим пригласят править если уж не Карла-Фридриха, то его сына Карла-Петера, двоюродного внука знаменитого шведского императора Карла XII.
А вот России предстояло мстить.
Мальчика воспитывали очень жестко и временами жестоко. Стояние на горохе или битье кнутом и розгами были в порядке вещей. Отец гордился случаем, который в других условиях мог только осуждаться. Да и сам Карл-Петер с удовольствием вспоминал, что, будучи в чине сержанта, стоял на часах рядом со взрослым сержантом у дверей залы, в которой его отец в свой день рождения давал большой обед. Девятилетний Карл-Петер был очень голоден, ведь его часто забывали покормить, но, едва не плача, терпел, когда мимо проносили аппетитные блюда, от которых текли слюнки и у сытых взрослых. Отец это заметил, но не снял ребенка с его поста, напротив, смеялся, показывая на мучения сына пальцем и переговариваясь с сотрапезниками. Карл-Петер вытерпел, не расплакался, за что был награжден – произведен из унтер-офицеров в секунд-лейтенанты и приглашен к столу в новом звании. Однако трапеза у голодного ребенка так и не состоялась, от волнения он просто не смог проглотить ни крошки.
И вот теперь за обледеневшим окошком возка мелькали заснеженные просторы сначала Пруссии, а потом России. Елизавета Петровна очень боялась, что племянника перехватят и не позволят вывезти в Петербург, а потому все проходило тайно. Но боялась она зря, император Фридрих Прусский прекрасно знал, кого везут в сторону России под именем юного графа Дюкера, но вмешиваться не собирался: иметь на российском престоле или даже просто наследником человека, весьма ему преданного, императору было на руку. Карл-Петер был заочно просто влюблен в прусского императора, даже сам Фридрих смеялся:
– Я – его Дульцинея, он влюблен в меня заочно, как Дон Кихот…
С каким удовольствием мальчик ехал бы в обратную сторону – в Берлин! Но возок мчал его на восток…
Карл-Петер в отличие от своей тетушки в картах разбирался и им верил, это Елизавета до конца жизни была убеждена, что географические карты противу гадальных врут, сильная Англия не может быть маленьким островом. Карл-Петер знал, что его дед император Петр поставил столицу своей огромнейшей страны довольно близко к границе, остальные просторы России лежали где-то там, на востоке… Но мальчику не были нужны ни восточные, ни западные просторы этой страны.
Окрестности Петербурга его не впечатлили совершенно – вокруг леса да болота, но, когда мальчик увидел сначала шпиль Адмиралтейской иглы, а затем бастионы Петропавловской крепости, уважение к великому деду у него возросло неизмеримо. Зачарованный Карл-Петер долго стоял на берегу Невы, безмолвно любуясь махиной крепостных стен. Да, это силища…
Сзади раздался голос кого-то из русских:
– Хороша крепостица? У государя Петра Алексеевича таких немало. Вон и Кронштадт силен…
Глаза принца блестели, здесь было что посмотреть! Он построит таких крепостей еще много, в каждой будет сильный гарнизон, станут проходить смотры, парады…
Но пока предстояла встреча с императрицей. Оказалось, что она свободно говорит и по-французски, и даже по-немецки. Только Карл-Петер не знал, как себя вести. Если как взрослому, значит, надо целовать императрице руку, если по-детски, то будет несолидно.
Елизавета Петровна все решила сама. Уже зная о некоторой скованности мальчика, она предпочла познакомиться с ним без большого числа свидетелей, сначала посмотреть самой. Увидев, как в высоких дверях появилась щуплая фигурка, затянутая в военный мундир, государыня порадовалась своему решению. Племянник был мал, неказист и неуверен в себе. Рослый наставник Брюммер рядом с ним казался почти гигантом. Но это только на фоне Карла-Петера, стоявшие на часах гвардейцы смотрели и на Брюммера свысока.
Императрица направилась навстречу мальчику сама, протянула руки:
– Карл-Петер… как я рада тебя видеть. О… твой портрет совсем не таков, ты вырос (какая ложь!)… окреп (и снова ложь)… похорошел (разве что блеском глаз от восхищения Петропавловской крепостью)…
Елизавета Петровна сумела сдержать все негативные эмоции от вида племянника, ей по-матерински стало жаль этого явно затюканного ребенка. Не стала протягивать ему руку для поцелуя, притянула к себе, троекратно расцеловала в щеки, шепнув:
– На Руси так положено родственникам…
Карл-Петер почувствовал запах хороших духов, у императрицы восхитительно шелестело платье, она была очень красива и доброжелательна. На время приема мальчик даже забыл о крепости на том берегу Невы.
Елизавета Петровна в разговоре довольно ловко попыталась выяснить уровень образования мальчика и пришла в ужас. Уж на что она сама знала кое-что кое о чем, но племянник не знал и того. Императрица ничего не стала говорить ребенку – это не его вина, скорее беда, но задумалась.
– Алексей Петрович, что делать-то? Хорошо, что теперь привезли, а не позже, когда уж и не исправить…
– Ничего, он еще молод, приставим толковых учителей, всему обучат.
– Брюммер говорит: не любит наследник учебу-то. Неусидчив, неупорен, хотя память отменная.
– А вот этот Брюммер и виной тому. Кабы учили с интересом и смыслом, он и учился бы. А как вон за всякую малую провинность коленками на горох или розог вдоволь, так и учиться не пожелаешь.
– Брюммера бы отослать, да только заскучает без своих Петер…
– Пока пусть останется, мы к мальчонке учителей толковых приставим, они ему все время займут. Только слаб больно, в чем и душа держится.
К наследнику престола были действительно приставлены весьма толковые учителя: Симеон Тодорский должен приготовить к переходу в православие, Исаак Веселовский – учить русскому языку, Якоб Штелин – многим наукам, а еще Лоде – танцам, потому как будущий император должен уметь двигаться и на балах, а не только на плацу. Елизавета Петровна не пустила воспитание племянника на самотек, как это сделали родственники в Киле и Эйтине, она потребовала представить программу обучения именно этого подростка; из представленных ей больше понравилась именно программа Якоба Штелина.
Но до начала обучения еще прошел день рождения наследника – ему исполнилось четырнадцать, а потом – роскошная коронация самой императрицы в Москве. Карл-Петер был потрясен и очарован. Его не били, не ругали, хотя и не потворствовали, не забывали накормить, с ним обходились как с желанным родственником, в его честь устроена грандиозная иллюминация, огни фейерверка чертили в воздухе цифру семь, помноженную на два, все кланялись, улыбались, желали здоровья и долгих лет.
Половины произносимого мальчик не понимал, потому что не знал русского, а не все знали немецкий, но чувствовать себя в центре внимания оказалось очень приятно, возможно, потому, что внимание это было радостным и даже заискивающим (как же, наследник!). Столы ломились от яств, никто ничего не экономил и не берег, его наклонностям пока потакали. Елизавета, решив порадовать Карла-Петера, любившего все военное, распорядилась произвести его в подполковники Преображенской гвардии, мундир которой он немедленно надел. Также его сделали полковником первого лейб-кирасирского полка. Это привело Петера в полный восторг, один вид рослых красавцев-кирасиров вызывал у подростка спазмы в горле. Он с важным видом выслушивал ежедневные доклады маршала Ласси, бывшего подполковником этого же полка. Елизавета Петровна посмеивалась:
– Чем бы дитя ни тешилось…
Но прошли дни праздников; в Россию Карл-Петер прибыл 5 февраля, а 1 июня императрица вызвала племянника к себе и представила нового учителя – профессора Якоба Штелина:
– Ваше высочество часто скучает и должен научиться еще многому, потому представляю вам человека, который займет вас полезно и приятно.
Штелин не смотрел на неуча свысока, кроме того, он придумал систему обучения, которая весьма понравилась мальчику. Профессор быстро уяснил, что наследник имеет великолепную память, но совершенно не привык получать знания системно, было решено обучать в игре. Книги обязательно с картинками, историю петровского правления по медалям, древнюю историю по монетам, геометрию по чертежам крепостей, географию на большом глобусе, картографию – начиная с плана комнаты наследника и до планов разных городов… Одного не учел умный Штелин, что наследнику не пять лет, когда игра развивает воображение и способность мыслить, ему шестнадцатый год, играть несколько поздновато.
Конечно, обучение в игре Карлу-Петеру нравилось куда больше, он с удовольствием разглядывал картинки в огромных фолиантах, которые приносил Штелин, образцы в Кунсткамере, глазел на постовых из окна кареты, когда на прогулке наставник объяснял организацию работы полиции, обожал наблюдать, как тушат пожары, мало прислушиваясь к объяснениям профессора о действии насосов, зато шепотом и сам отдавая приказы бегавшим пожарным… Только это ничуть не развивало усидчивость и способность к регулярным, серьезным занятиям, тем более к занятиям самостоятельным. Самостоятельно Петр не был способен, вернее, научен постигать ничего.
Возможно, занимайся Штелин со своим подопечным несколько лет и регулярно, ему и удалось бы постепенно перейти к более строгой, чем игра, системе обучения, но сначала мешали бесконечные болезни наследника, а потом… его женили. Женатому князю ползать по полу, рисуя план комнаты или крепости, не к лицу. Занятия прекратились.
А вот тяга к игре осталась. Играть в умные, развивающие игры Карл-Петер был не способен, а потому занялся игрушечными солдатиками. Правда, остались макеты крепостей, но не для изучения математики и фортификации, а для игры в развод караулов…
Но это было позже, а сначала Якоб Штелин носил и носил наследнику различные пособия, водил его в Кунсткамеру, где мальчику очень понравились уродцы, собранные при Петре I, возил по городу, объясняя его планировку…
Очень мешал занятиям тот же Брюммер, которому вовсе не импонировал Штелин, заступавшийся за мальчика в случае наказаний. Однажды профессору пришлось даже отнимать Карла-Петера у его сурового наставника, чтобы тот не прибил подростка. И все же наследник не отправлял от себя немецких наставников, хотя мог бы это сделать, лишь попросив тетку.
Много времени отнимали занятия с французским танцмейстером Лоде, здесь подростка примирил его скрипач Гайя. Император Фридрих прекрасно играет на флейте? Значит, и Карл-Петер должен на чем-то играть. Решено – на скрипке. Правда, наследник почему-то не попросил учить его самого Гайя, этим занялся егерь Бастиан, естественно, не блиставший исполнением.
Так и проходили дни: в учебе со Штелином, спорах с иеромонахом Федоровским, который не мог обучать наследника основам веры в виде игры, а потому мучился со строптивым подростком, танцевальными па в зале с Лоде, с балами и праздниками по вечерам, игрой в солдатики вместе с лакеями и слугами…
В ноябре он был крещен, имя не изменилось, назвали в честь знаменитого деда Петром, а отчество дали Федорович. Императрица так опекала все это время наследника, что при крещении тот вел себя вполне прилично, хотя обычно был дерганый и очень беспокойный.
Новое имя, новая жизнь… что-то в ней нравилось, что-то не очень. Главное – о нем заботились, причем не как о солдате, который должен быть всего лишь стойким, а как о мальчике, которого нужно вырастить, образовать и наставить на жизненный путь… И Петер никак не мог понять, по душе ему такая жизнь или нет.
В честь крещения императрица заново обставила ему комнаты, подарила на личные нужды 300 000 рублей. Это были огромнейшие деньги, а для ребенка, никогда не имевшего их вообще, просто немыслимые. В сказке, которая началась вокруг, не хватало только одного – его любимого императора Фридриха Прусского. Елизавета Петровна посмеивалась над таким пристрастием племянника, но не осуждала, справедливо рассудив, что нельзя сразу обрывать привычную жизнь. Потому игре в солдатики никто не препятствовал и говорить по-немецки не запрещал.
Елизавета Петровна играла в карты со своим фаворитом Разумовским, искоса поглядывая на наследника, кривлявшегося в стороне с фрейлинами. Те хихикали, пытаясь уловить скрытый смысл в ужимках великого князя, хотя никакого смысла в них не было, просто подросток, не привыкший не только к придворному, но и вообще женскому обществу, об общении с дамами сведения получавший только от егеря Бастиана и своего слуги Румберта, не знал, как себя вести. Наученный танцмейстером Лоде, в танце Карл-Петер умел подать руку и провести партнершу как надо, но о чем с ней говорить? Девицы определенно не интересовались устройством крепостей или отличиями в мундирах, кроме того, великий князь предпочитал немецкий, а его понимали не все…
Конечно, Петр приглядывался к окружающим, но вести себя так же просто не мог, это раздражало и сковывало одновременно. Все равно он был чужим…
Подкладывая даму треф, императрица улыбнулась:
– Пора невесту искать наследнику.
– Невесту? Да он ребенок совсем, только что в мундире.
– Наследника крестили, учат, на это время надобно, поди, и с невестой так?
– Не русскую брать, что ли?
– Свою нельзя. Вспомни, что было, когда Петру Алексеевичу княжну Меншикову сватали (императрица имела в виду внука Петра I, который умер незадолго до свадьбы с княжной Долгоруковой, а перед тем был обручен с дочерью Меншикова, которого вместе с семьей сослали в Березов). Не хочу раздор среди своих вносить.
– А думаешь, матушка, и без того не будет? Снова начнут лаяться, из какого дома невесту брать.
– Есть у меня на примете, да только ты прав, недовольных найдется. А мы все равно по-своему сделаем!
Елизавета Петровна скинула карты, показывая, что ее взяла. Разумовский развел руками:
– Во всем тебе, Елизавет, везет, что в картах, что в любви…
Она почти плотоядно улыбнулась и скомандовала:
– Все, пора и честь знать, на покой пора, поздно уж.
Если честно, то было скорее рано, потому что, будь дело летом, уже забрезжил бы рассвет, и только осенняя петербургская ночь делала окна темными.
Разумовский покосился на наследника, который с явным облегчением раскланялся с фрейлинами и поспешил целовать ручку тетушке. Какой из него муж? Ему еще самому мамка нужна… Некрасивый, щуплый, со странно вывернутыми коленками, которые прикрывались большими ботфортами сапог, даже по бальной зале двигавшийся почти строевым шагом, Петр вызывал скорее жалость, чем восхищение. Может, правда перерастет?
Императрица не слишком хотела поступать по подсказке своего мудрого и хитрого канцлера Бестужева-Рюмина, а потому, выбрав невесту, ему именно ничего и не сказала. Елизавета Петровна выбрала Софию-Фредерику – дочь Христиана-Августа Ангальт-Цербстского и Иоганны-Елизаветы, троюродную сестру Петра и племянницу внезапно умершего перед самой свадьбой ее собственного жениха Карла. Петру тоже сразу ничего не сказали – успеется, но девушку вместе с матерью пригласили в Россию. Императрица распорядилась устроить достойную встречу. Узнав об этом, Бестужев рвал и метал, ведь он предлагал совсем другую невесту – из Саксонской династии. Но огорчаться канцлеру пока рано, портрет – еще не сама невеста, а невеста – еще не жена.
