Наталья Николаевна Гайдашова
Сомнение
В ожидании обеда расположился Виктор в комнате за столом. Он любил по-стариковски читать прессу. В пятницу, возвращаясь с работы, всегда покупал в ларьке газеты, чтобы в субботу с удовольствием прочитать их от корки до корки.
Пришли Юра с Мальвиной. Встали в проеме открытой настежь двери. Он худой, неряшливо одетый, она выше его на голову. С одеждой Мальвина не мудрила. Круглый год она ходила в черных легинсах, которые обтягивали её толстые ноги, как вторая кожа, и в трикотажной кофте, прилипающей к объемной груди и круглому, как мяч, животу. Кофты и легинсы менялись по погоде, но всегда сидели на ней так, как будто были меньше на два размера. Мальвина старше Юрки на восемь лет, у неё вытянутое с крупными чертами лицо, грязные волосы, которые неопрятно стянуты в пучок на затылке. В руках она держала двухлитровую бутылку пива.
– Здрасьте! – прошипела Мальвина, и если не видеть её, то можно подумать, что здоровается мужчина, такой сиплый у неё голос.
Она села за стол и жадно припала к бутылке. Пила прямо из горлышка, шумно сглатывая.
«Какая дура могла назвать её Мальвиной», – с неприязнью, глядя на женщину, подумал Виктор.
Юра стоял на пороге и выглядывал мать. Наконец, с кастрюлей в руках, появилась Галя.
– Сынок, проходи, что стоишь в дверях. Сейчас обедать будем.
Юре плохо. Несколько дней подряд они с Мальвиной пили. Началось всё с весёлой пирушки. Одни собутыльники приходили, другие уходили. В пьяном угаре день и ночь слились в одно целое. Наконец, сегодня утром проснулись вдвоем в квартире, все друзья испарились. Мальвина приняла решение, что пора завязывать, иначе никакого здоровья не хватит, да ещё хозяин звонил несколько раз с угрозами, если не выйдет на работу, он её назад не примет. Поэтому фиг с ним со здоровьем, а с Арамом шутить нельзя.
– Мальвина, будешь обедать? – спросила Галя.
– Не-а, – протянула она и снова припала к бутылке.
– Мне оставь, – попросил Юрка.
– На! – Мальвина протянула бутылку, и он сделал несколько жадных глотков.
– Юрка, опять ты в запой ушёл! Сколько это будет продолжаться? Совести у тебя нет! – Галина быстро затараторила, перечисляя все грехи, которыми страдал сын. Про Мальвину ни слова, более того, Галина периодически кидала быстрый взгляд в её сторону, как бы приглашая присоединиться и поругать непослушного сына.
– Ма, не начинай! – пробурчал Юрка с трудом, очень болела голова. Нужна водка, но нет ни её, ни денег, чтобы купить.
– Ты чего молчишь? – переключилась Галина на Виктора.
И как всегда: «Скажи ему…», «Ты во всём виноват…», «Надо было сыном заниматься, а ты только о себе думал…»
Виктор не спорил. Он смотрел на Юрку и понимал, что сын конченный человек, что нельзя его исправить, что не бросит он пить и не пойдёт, как Виктор, работать на завод от звонка до звонка, вообще не пойдёт работать, пока живет с Мальвиной. А жить они будут долго, так спелись, что теперь их в разные стороны не растащить.
– Ма, хватит, – просит Юрка.
– Хватит!? Хватить бы тебя по шее как следует, да некому. Этот вот бирюк всю жизнь прожил «моя хата с краю, ничего не знаю». Всё на меня взвалил!
– Ма, перестань лаяться! Нельзя просто пообщаться.
– Общаться надо на трезвую голову, а ты с похмелья, посмотри на себя в зеркало, опустился совсем.
Мальвина в распри не вступала, тупо смотрела то на Галину, то на Виктора. Пиво охмелило её, она уже допила почти всю бутылку.
– Оставь мне, – жалобно попросил Юрка.
– Пойдем, Юрасик, – просипела Мальвина, тяжело поднимаясь со стула.
Они вышли в коридор. За ними последовала Галина. До Виктора донёсся сначала просящий шёпот Юрки, потом недовольный голос жены.
– У меня банк что ли? Дай! Нам с отцом до получки как-то дожить надо.
Юрка говорит тихо и долго. И опять раздраженный голос жены прерывает его:
– Столько не дам! Нету!
Они ещё спорили какое-то время, наконец, слышно, как открылась дверь, и Галина уже другим голосом вслед уходящему Юрке произнесла:
– Сынок, позвони мне вечером.
Жена вернулась в комнату и с порога накинулась на Виктора:
– Вот же ты сундук! Жрёшь, как ни в чем не бывало! У тебя сын не работает, спивается, я на чёрный день не могу отложить, случись что, ни копейки денег.
«Врёшь, старая кляча», – мысленно ответил жене Виктор.
Галина ругала Виктора, ругала Юрку, потом жалела сына, потом жалела себя. Виктор молчал. После обеда он сидел у экрана телевизора, вроде бы даже смотрел фильм. Вечером, дождавшись, когда жена ушла спать, он достал из кошелька лотерейный билет. Долго смотрел на него, точнее на цифру с шестью нулями. Потом подошел к столу, положил билет в пепельницу и поджег. Пламя вспыхнуло, билетик свернулся, миллион сгорел. Виктор открыл форточку и выбросил пепел на улицу. После этого, лег в постель и уснул крепким сном, впервые за последние несколько дней.
ГОРЕ
Надежда Николаевна мыла посуду. Напротив, за столом сидела Клавдия Ивановна. Поясница у неё была повязана старым пуховым платком, ноги обуты в высокие войлочные тапки. У неё болят суставы и скачет давление.
Тихим голосом она обращается к дочери:
– Надя, куда такая спешка? Март ведь ещё на дворе. Ну хоть бы через месяц, тогда всё бы лучше.
Надежда Николаевна молчит. Она с ожесточением стучит посудой, напор воды из-под крана так силён, что кажется она не слышит обращенных к ней слов.
– Надя! – позвала Клавдия Ивановна
– Что? – ответила та, не поворачиваясь.
– Надя, я с тобой говорю!
– Что? – раздраженно повторила Надежда Николаевна и повернулась лицом к матери. – Видишь, я занята.
– Надя, зачем мне ехать сейчас. Я не хочу. Я себя плохо чувствую.
Надежда Николаевна выключила воду, взяла в руки полотенце и рывками, как будто разрывая его на части, вытерла мокрые руки.
– Мама, сколько можно говорить на эту тему. Ты каждый год переезжаешь в деревню в марте. Сама знаешь, что так лучше. Что тебе в городе сидеть. На улицу даже не выходишь.
– Надя, так печку надо топить, воду носить. Тяжело мне, возраст с каждым годом сказывается. Спина болит, ноги. Давление замучило.
– Там тебе легче станет. На свежем воздухе, и потом, тётя Нина рядом. Всё веселее будет. Сидишь в квартире, ни с кем не видишься.
– Надя…
– Мама, вопрос решён, я уже билеты на пятницу купила, вещи тебе собрала.
Надежда Николаевна снова принялась за посуду, тем самым ставя жирную точку в разговоре.
Клавдия Ивановна характер дочки знает, не перечит. Она вытянула ноги, при этом поморщилась от боли. Попыталась усесться на стуле поудобней, но больная спина не послушна ей. Клавдия Ивановна вздохнула, покряхтела. Через какое-то время поднялась и, шаркая ногами, ушла в комнату, где легла на диван.
В пятницу проснулись рано. Из дома надо выехать не позднее семи часов. Автобус отправляется с автовокзала в начале девятого. Надежда Николаевна проверила последний раз список вещей, вроде ничего не забыли. Она суетилась и всё приговаривала, какая Клавдия Ивановна счастливая, что уезжает из города, и как она ей завидует и ждёт отпуска, чтобы приехать к ней на целый месяц.
Клавдия Ивановна угрюмо сидела на стуле в прихожей. Она была уже в сапогах и в шапке. Осталось надеть пальто и можно на выход.
– Мама, ничего не забыла?
– Нет.
– Подумай, я приеду не скоро.
Клавдия Ивановна ничего не ответила. Потом все же спросила:
– Как не скоро? Ты же сказала, через две недели.
– Сказала, а как получится не знаю, сама понимаешь, вдруг, что на работе.
Надежда Николаевна перестала метаться по квартире и встала перед сложенными в коридоре сумками.
– Вроде всё взяли. Ты понесёшь вот эту, она самая легкая, – показала пальцем Надежда Николаевна. – Я возьму две.
Надежда Николаевна выглянула в окно – приехало такси.
– Мама, давай посидим на дорожку, –Надежда Николаевна присела рядом с матерью.
– Я и так сижу.
Собрались, закрыли квартиру и стали спускаться по лестнице. Клавдия Ивановна тяжело ступая, держась за перила, Надежда Николаевна торопливо, опасаясь за такси, не дай Бог, уедет.
Ехать до автовокзала не близко, но водитель попался разговорчивый и возбужденная Надежда Николаевна с охотой рассказала ему, что отвозит мать в деревню на всё лето, а точнее до ноября. В деревне дом, в нём мать родилась, а она выросла. Что живут они с матерью вдвоём, и на вопрос почему, ответила коротко – «я вдова».
