Наталья Моисеева
Особенное лето
Оливер коснулся стены из ниток, но тут же услышал скрип входной двери наверху. Сердце его быстро забилось, казалось, его слышно даже за пределами этого странного подвала и дома в целом. Это пришли они. Три фигуры в балахонах. Шаги приближались, и мальчик не знал, куда ему спрятаться. Здесь кроме стола, прялки и стены не было ничего такого, что могло бы служить укрытием.
– Кто? Кто? Кто? – говорили они в унисон.
Их голоса были холодными, металлическими и шипящими. Точно три змеи они шипели свое «кто», пока спускались в подвал. Мальчик прижался к стене, бежать было некуда, а потому пришлось просто ждать.
Наконец, появились три высокие бледные, почти белые, женщины. Одна выглядела очень старой, другая оказалась женщиной средних лет, а третья была самой молодой среди них. Их лица казались злыми, волосы были длинными и спутанными, словно за ними совсем не ухаживали и даже не расчесывали.
Женщины уставились на мальчика, вжавшегося в стену.
– Он пришел, – прошипела старая, оскалив острые зубы.
– Он пришел, – повторила зрелая.
– Пришел, – подхватила молодая.
– Кто… кто вы… такие? – дрожа, спросил Оливер.
– Кто мы? – три раза повторили они поочередно.
– Мы начало, – проговорила старая женщина.
– Мы есть, – произнесла женщина средних лет.
– Мы конец, – шипела молодая.
Зрелая женщина подошла ближе к Оливеру. Мальчик сильнее прижался к стене и закрыл глаза, ожидая чего-то ужасного.
– Мы те, кто от начала до конца, – прошипела зрелая, – а кто ты?
– Кто ты? Кто ты? – повторили за ней остальные.
Мальчик открыл глаза.
– Я… я Оливер. Вы приходили ночью к дедушке с бабушкой. Зачем вы к ним приходите? Что вам нужно?
Зрелая женщина придвинула стул и попросила жестом мальчика сесть. Он медленно сел, глядя на нее с опаской, и приготовился слушать.
– Мы сестры, – ответила зрелая женщина.
– Урд, – протянула старая, – прошлое.
– Верданди, – женщина средних лет указала на себя, – настоящее.
– Скульд, – молодая склонила голову набок с любопытством разглядывая мальчика, – исход.
– Сестры? – удивился мальчик, потому как больше они были похожи на мать, дочь и внучку.
– Сестры, сестры, сестры, – закружились они, взявшись за руки, – мы – начало, мы – есть, мы – конец.
Сестры все кружились в танце, словно обезумевшие.
– Зачем вы приходили к нам? – спросил Оливер, прервав их веселый и в то же время жуткий хоровод.
– Матиас Хансен должен умереть, – с улыбкой прошипела Скульд и снова начала танцевать.
– Что значит… умереть?
– Он должен. Ему пора. Время пришло, – проговорила Скульд.
– Нет! – крикнул мальчик и соскочил со стула. Танцы прекратились, и лица сестер снова стали серьезными.
– Он не может вот так просто умереть, – сказал мальчик, еле сдерживая подступившие слезы.
– Нить его короткая, – Скульд протянула мальчику пушистую нитку. Длина ее была не длиннее мизинца.
– Но почему?
– Так положено. Так правильно.
– Так неправильно, – кричал Оливер.
– Это равновесие, – сказала самая старая, – это закон, которому мы подчиняемся. Мы не можем его менять, – сообщила Урд.
– Мы только плетем нити судьбы, – поддержала сестру Верданди.
– И режем нити, – завершила Скульд.
– Но разве нельзя все изменить? – с надеждой спросил Оливер.
– Нельзя, нельзя, нельзя, – зашипели в один голос сестры.
– Должен быть выход. Урд, – он обратился к старухе, и та посмотрела на него, – Верданди, – и зрелая женщина впилась в него взглядом, – Скульд, – и молодая обратила свой взор на мальчика. – Я прошу вас, дайте ему еще немного времени.
– Нельзя, – проговорила шепотом Скульд.
– Год, – взмолился мальчик, – хотя бы год, – он вспомнил мечту дедушки, его счастливое лицо и горящие глаза, когда тот рассказывал ему о ней, – умоляю вас, помогите мне, – Оливер заплакал, закрыв лицо руками.
Скульд поджала губы, Верданди опустила уголки рта, а Урд опустила голову.
– Завтра до полуночи принеси лист дерева Иггдрасиль, – вдруг произнесла Урд.
– Нельзя, – возразили сестры, – баланс, равновесие, – зашипели они.
Но Урд бросила на них строгий взгляд и те опустили виновато головы.
– Мы сами не можем его взять, нас никто не должен видеть. О нас никто не должен знать, но ты здесь. Ты увидел, ты узнал. Принеси его лист и Скульд не станет обрезать его нить еще год, как ты просишь. А Верданди спрядет для него новую.
– Год, год, – вторили сестре две другие.
– Хорошо, – мальчик вытер рукавом слезы, – я принесу, обязательно принесу, – пообещал он и с надеждой побежал домой.
IV
Вечером пошел дождь, и в доме стало прохладно. Дедушка разжег камин. Бабушка покачивалась в кресле-качалке и вязала новый коврик из остатков пряжи. Оливер смотрел на огонь, сидя на полу у дивана. Где растет это дерево и как его найти – вот о чем он думал сейчас, грустно взглянув на дедушку, который уже усаживался рядом с ним.
– Ну, что, как прошел твой день? – улыбнулся дед.
Мальчик улыбнулся ему в ответ. Если бы только дедушка знал, что это лето для него может стать последним… Что бы он тогда сделал?
– Дедушка, а что за дерево такое Иггдрасиль? – мальчик прищурил глаза, – где оно тут у вас растет?
Дедушка только рассмеялся и похлопал внука по плечу.
– Нет такого дерева, Ол. Есть древняя легенда о трех сестрах-норнах, которые прядут нити судьбы, сидя под этим деревом у волшебного источника. Считалось, что самая младшая из всех сестер могла обрезать нить и оборвать жизнь человека, если ее не задобрить. Поэтому эту сестру… как же ее? – дедушка задумался, почесывая подбородок.
– Скульд, – напомнил мальчик.
– Да, точно! – дедушка перевел взгляд на Оливера, – а ты откуда знаешь?
– Я? Да… да так, читал. Давно, – соврал Оливер, – но это дерево. Иггдрасиль. Оно – тоже выдумка? Его не существует?
– Нет, конечно, нет, – вздохнул дед, – у нас много историй. Интересных и не очень, добрых и злых. Если хочешь, я тебе как-нибудь расскажу их.
Мальчик только выдавил еле уловимую улыбку и отвел взгляд. Огонь в камине приятно потрескивал, наполняя дом теплом. Как же так? Неужели норны обманули его? Но зачем? Зачем давать надежду, заранее зная, что она будет напрасной? Проклятые обманщицы!
Ком подошел к горлу Оливера. А обида охватила его целиком. Они решили посмеяться над ним, подшутить? Но… крошки на столе в их доме… Они ведь были не от хлеба. Скорее, от печенья. Печенье гера Йенсена, оставленное на улице у ворот и его нить. Длинная, прочная… Ну, конечно! Печенье!
