Наталья Милявская
Быстрее С.
7.
Дверь, перед которой я стою, сделана из какого-то дорогого дерева. Или это дорогая подделка под дорогое дерево – кто его знает? Вензеля вокруг глазка. Вычурная дверная ручка. Из-за двери доносится тяжелый синкопированный ритм – хозяин квартиры явно не парится по поводу того, как к громкой музыке отнесутся соседи.
Я нажимаю на звонок уже третий раз – но как может сравниться кудахтанье дверного звонка с лицензионными басами стереосистемы? Тридцать секунд, и ухожу отсюда! Неожиданно дверь распахивается, и какой-то парень в щегольском костюме возникает на пороге.
– Добрый день. Вы с телевидения? – спрашивает он.
«Из санэпидемстанции», – хочу сказать я.
– Нет. А вы кто?
Мой собеседник на секунду умолкает, потом сообщает:
– Андрей.
Офигеть! Можно подумать, это хоть что-то проясняет.
– Я к Ивану. Лиза. Он дома?
Уровень звука становится чуть ниже, и из-за спины Андрея, который, кажется, не собирается пускать меня в дом, появляется Иван с телефонной трубкой в руке.
– Это Лиза! Пропусти, Андрюх! – Иван снова скрывается внутри, продолжая прерванный разговор. – Меня не волнует, что он спит! Бери его за шкирку и тащи в студию. Мы уже неделю материал свести не можем!
– Добрый день, – говорю я, входя, Андрею, то ли дворецкому, то ли вышибале. – А вы, типа, на фейс-контроле?
– Типа, – говорит тот и, заперев за мной дверь, уходит куда-то в глубь квартиры.
Сняв кеды (новые, кстати говоря! Боже, храни «Converse»!), осматриваюсь. Просторный холл, в углу которого колонной торчит мраморная тетка, держа в поднятых руках лампу, понизу отделан таким же деревом, которым обита входная дверь. На полу новехонький ламинат. По периметру холла расположились две деревянных двери и один сквозной проем в огромный зал. В проеме маячит Иван, матеря кого-то по телефону. Облачен он в серые штаны и кенгуруху на молнии, с капюшоном – нечто среднее между пижамой и спортивным костюмом.
Слева арка, соединяющая холл с большой кухней. Из любопытства сую нос в арку: на кухне, вместо стола – длинная барная стойка, над ней подставка, утыканная натертыми до блеска бокалами, рядом – два высоких стула с белоснежными сиденьями. Здоровенный холодильник увешан магнитами до самого пола. «Düsseldorf», «Paris», «Limassol», успеваю я ухватить названия городов. Возле раковины, в которой болтается пара кофейных чашек, стоит чугунная пепельница в виде макаки в растаманском берете, играющей на тамтамах. Шикарный кухонный гарнитур темно-вишневого цвета сияет так, словно его только что отдраила усердная домработница. Впрочем, думаю, так и было. На барной стойке скучает одинокий банан.
Появляется Иван (он все еще разговаривает с каким-то Серым по телефону), тушит в пепельнице очередную докуренную до середины сигарету, затем вытряхивает окурок в ведро под раковиной и, поморщившись, открывает окно.
– Бросать надо на фиг! – говорит он и уходит в зал. – Эй, ты где там?
Следую за ним. Не удивлюсь, если за аркой, как в булгаковской нехорошей квартире, обнаружится бальная зала с фонтаном и попугаями.
Зала там, разумеется, имеется, но обставлена она в лучших традициях каталогов современных интерьеров. Белый кожаный диван, огромная плазма напротив него на стене, под ней длинная полка, забитая дисками. Традиционные четыре колонки и сабвуфер (какая же звезда не имеет домашнего кинотеатра!). Стена напротив окна занята плотно заставленными книжными полками. Судя по корешкам, по большей части это беллетристика, немного философов-экзистенциалистов, и альбомы с репродукциями картин. Двухтомник Ницше лежит рядом, прямо на полу, его листки испещряют множественные закладки. Скажи мне, что ты читаешь, и я скажу, кто ты.
Еще одна высокая узкая полка рядом с книжными развалами заставлена разноцветными моделями автомобилей. Над ней на стене висит истыканный кружок для дартс, стрелы которого кучно впились почти в его центр. У окна, насаженный на стальной штырь, торчит женский манекен без головы, выкрашенный в красный цвет. Посреди зала небрежно брошена пятнистая коровья шкура.
Стена над диваном, разумеется, увешана большими фотографиями в рамках. Вот Иван один, в шикарной гангстерской шляпе, вот целая серия фото с выступлений в составе «ТриТоннов», вот какие-то клубные тусовки. Летопись творческого пути в картинках. Удивительно, отчего в этой галерее нет фотографии Ивана, в глубоком младенчестве сидящего на горшке с микрофоном в руках?.. Сбоку пристроилась пара дипломов каких-то музыкальных фестивалей.
В общем, как я и ожидала – музей-квартира обычного московского понтореза. Для полноты картины не хватает истрепанных номеров «Эсквайра» и последней книги Минаева, небрежно засунутой под диван.
Иван уже поговорил по телефону. Теперь он стоит, прислонившись к книжной полке, и следит за моей реакцией, качая головой в такт музыке. В колонках какие-то неизвестные люди ритмично выплевывают французские слова.
– Ну, и как тебе моя берлога? – интересуется Иван.
– Пижонская, – плюхаюсь я на диван. – Личная?
– Ха! Нет, конечно! Трешка в районе Цветного бульвара – и личная! Я же не миллиардер… пока… Снимаю, конечно.
– А где рояль?
– Какой рояль?
– Белый.
– Не понял…
– Белый рояль. В комплект к дивану. Вечерами ты должен сидеть за ним и, настукивая одним пальцем мелодию, придумывать очередной речитатив.
– А ты, я смотрю, язва, – улыбается Иван. Он выключает музыку и бросает пульт на диван.
– Типа того.
– Кофе хочешь? Пока не приехала съемочная группа, можем успеть. Правда, не уверен, есть ли у меня сливки.
Прогресс! Всего неделя прошла со времени начала нашего тесного общения, а он уже запомнил, что я не пью кофе без сливок.
– Давай, – говорю я.
– Андрюх, свари нам кофе! – кричит куда-то в коридор Иван.
Так, значит, Андрюша – не только дворецкий и телохранитель, но и горничная. Забавно… Иван явно косит под английскую аристократию. Дживс и Вустер московского разлива.
– И сливок поищи, ладно?
Увидев немой вопрос в моих глазах, Иван объясняет:
– На самом деле Андрей – мой друг. Ну, не самый близкий, когда-то вместе в одной тусовке росли. Потом он нашел большие проблемы на свою задницу… денег решил подзаработать, бизнесмен хренов. Подзаработал… В итоге за долги он продал материнскую квартиру, матери купил комнату в какой-то ужасной дыре чуть ли не за МКАДом и пришел ко мне узнать по поводу работы. А у меня как раз водителя не было.
– Зачем тебе водитель? Ты же сам вроде за рулем.
– А тусовки? Не на такси же мне ездить? Арендую авто, Андрей за рулем, и вперед! К тому же, ты понимаешь, водитель – это статус… Ну и вообще, хорошо, когда с тобой свой человек ездит. Мало ли что… Андрюха – он такой… Если сильно рассердится, с одного удара кого хочешь уложит.
– Сливок нет! – сообщает из кухни Андрей. – Есть молоко.
– Отлично! – киваю я. – Пойдет!
– Пойдет, тащи сюда! – кричит Иван, садясь со мной рядом.
– А где самый близкий? – спрашиваю я.
– Кто?
– Друг. У тебя же должен быть самый близкий друг.
Иван медлит с ответом. Весело приподнятые уголки его губ опускаются на пару миллиметров вниз. Почти незаметно, но я замечаю.
– А самого близкого у меня больше нет. Тема закрыта, для книги это все равно не существенно.
– Как скажешь.
Иван уходит на кухню и через минуту возвращается вместе с Андреем, выкатывая сервировочный столик, заставленный чашками. Он снова весел и стремителен, как скакун на выставке.
– Так, тут сахар, тростниковый и обычный. Плюс шоколад, а вот молоко, холодное.
Усевшись на диван, мы втроем разливаем кофе по чашкам.
– А что за передача-то? – спрашиваю я.
– Ну, видела, про визиты к звездам в гости? То ли НТВ, то ли СТС… не помню. Да и какая разница? Ведущая – как бишь ее… из группы «Леденец» пару лет назад ушла.
– А! Вспомнила. Анжелика… Круглова, что ли…
– Да, Анжелика, – кивает Иван. – Телка, кстати, что надо…
Андрей хмыкает.
– Пару лет назад я бы ее… – ухмыляется Иван. – Но что-то мне перестали нравиться худощавые блондинки…
Андрей еще раз хмыкает, уже тише.
– Так или иначе, думаю, будет тебе сегодня материалу – по самое «не хочу».
Между прочим, Андрей варит замечательный кофе! Но едва я успеваю сделать пару глотков, как в дверь звонят. Андрей, так и не донеся чашку до рта, уходит открывать. Иван подскакивает с дивана, приглаживает волосы, расстегивает кенгуруху, потом снова ее застегивает, спрашивает у меня:
– Нормально? – и после того как я молча поднимаю вверх большой палец, уходит вслед за Андреем.
И тут начинается кавардак. Сначала в холле поднимается гвалт, в котором я могу различить женский смех, фразы типа «Заноси аккуратнее!» и «Здорово, чувак!», потом что-то с грохотом валится на пол, слышен мат и снова женский смех, и наконец в зал вваливается толпа народу.
Сперва появляется совершенно лысый парень со здоровенными «тоннелями» в обоих ушах. Он бахает на пол огромный кофр и начинает распаковывать камеру. Вслед за ним входит мелкий коренастый человек лет сорока, в заношенных джинсах и серой футболке с пятнами пота подмышками, который в обеих руках тащит лампы на штативах. Потом появляется второй оператор, щуплый парень в щегольской рубашке в цветочек. Он, оказывается, уже снимает все происходящее (в том числе и меня, с открытым ртом и чашкой кофе в руке). За ним следует тучная девица в ярком зеленом трикотажном платье, с папкой в руке, за ней – худющая высокая темноволосая девушка с татарскими скулами и огромным блестящим чемоданом.
Последней появляется Анжелика. Кремовое платье с алой розой на талии, кокетливые полусапожки на огромных каблуках (как она на них вообще ходит?), взбитые крупными волнами волосы. Татарская девица, которая уже успела достать из своего чемодана тысячу и один тюбик, тут же начинает Анжелику припудривать.
Все они, разумеется, даже и не подумали разуться, так что к хохоту и гулу голосов прибавьте еще и стук каблуков по паркету. За минуту большой зал Ванькиной квартиры превращается в маленький тесный чулан. Иван, вошедший последним, втискивается уже с трудом, Андрей, глянувший на нас одним глазом из коридора, испаряется от греха подальше.
– Ну, какая красота! – восклицает телезвезда, и обводит восхищенным взглядом помещение.
Я уж думала, она ляпнет: «Звезда в шоке!»
– Сергей, снимаем с двух камер, и постарайся побольше деталей захватить! – командует девушка в зеленом.
Видимо, девица находится на должности продюсера. При ее полноте зеленые платья в обтяжку противопоказаны! Я, злыдня, тут же мысленно называю ее «жабой». Если когда-нибудь наука сделает из нас телепатов, человеческая цивилизация падет за одни сутки…
– Иван, скажите, мы можем охватить всю квартиру? – интересуется «жаба».
– Охватывайте! – радушно соглашается Иван. Он уже успел приобнять Анжелику за талию и что-то ей нашептывает на ушко. Та заливисто хохочет.
Мужик со светом тем временем уже развернул оба штатива, быстренько воткнул штепсели в розетки, и установил один из приборов мне на ногу. Тихонько обматерив его, я понимаю, что мне нужно выбираться из эпицентра телевизионной активности. Толкая перед собой столик с недопитым кофе и стараясь не наступить на разбросанные по полу шнуры, продвигаюсь в сторону двери. Краем столика, как назло, толкаю Анжелику в ее царственное бедро.
– Аккуратней! – восклицает та недовольно. Глянув на меня, она спрашивает Ивана: – А это что, твоя домработница?
Вот тут я очень сильно жалею, что на мне нет футболки с большим зеленым членом.
– Нет, что ты! – ответствует Иван, растерявшись. – Это Елизавета, она мой… биограф.
Ого, кажется, меня назначили на новую должность…
– Как интересно! – смотрит на меня телезвезда. Потом взгляд ее падает на столик. – У… Ванечка! Ты и кофе уже мне сделал? Как я люблю, со сливками!
– Да, как ты любишь! – кивает тот. – Шоколаду хочешь?
– Никакого шоколаду! – командует «жаба». – Времени мало, три минуты на кофе, и начинаем снимать.
Оставив столик посреди комнаты, я сваливаю в коридор.
Какого черта я согласилась на весь этот цирк?
8.
Знал ли шотландец Берд, в 1925 году патентуя свой способ передачи движущихся объектов на расстоянии, что он стоит у истоков новой Библии? Планета переживет еще не одну масштабную распрю на религиозной почве, но главное изобретение 20-го века, телевизионный ящик, навсегда останется вне концессий – над ними. Рождена новая, сакральная территория – внутри телеэкрана. Отныне идеалы и ценности будут транслироваться в массы именно посредством передачи движущихся объектов на расстоянии…
Вне зависимости от возраста, гражданства и вероисповедания, персона, попавшая в телевизионный ящик, автоматически причисляется к лику святых. А уж если эта персона значится в штатном расписании какого-нибудь телеканала на должности телеведущего – ого-го! – эта личность теперь даже Папе Римскому при случае пожмет руку как равному. При этом вышеозначенная личность может всю жизнь читать текст, написанный сценаристами, с телесуфлера, шикарно выглядеть стараниями целого штата стилистов и гримеров, и совершенно не иметь соответствующего образования – но при этом оставаться любимчиком миллионов. Харизма, скажете вы? Ну, да…
При этом в телеведущие (как и в святые) в наши дни просто так не пролезешь. Нужно состояться как социально-значимая личность. Попеть в попсовой группе. Потусить на каком-нибудь телепроекте. Получить пару золотых медалей на Олимпиаде. Ну, или, в крайнем случае, убить кого-нибудь в состоянии аффекта и быть триумфально оправданным в суде. В последние годы распорядителями эфирного времени становятся сплошь вышедшие в тираж певицы, певцы, спортсмены и разные светские бездельники – руководство каналов уверено на сто процентов, что людям у телеэкранов интересно видеть в этих самых телеэкранах только ранее засветившихся персонажей. Круговорот персон в природе. В общем, мы попали, дорогие друзья – в ближайшие лет тридцать нам уготована участь лицезреть на экранах одни и те же физиономии. Потому что, если уж чья-то железобетонная задница доползла до вожделенной должности «телезвезды», обратный путь она мечтает проделать разве что вперед ногами…
Я сижу на полу в холле понтовой квартиры в центре Москвы и смотрю, как лицо одного из федеральных каналов вот уже минут десять пытается записать первую подводку.
– Привет, это передача «Гости», и мы находимся в гостях у… блин, давайте перепишем. Привет, это передача «По гостям»… тьфу, то есть «В гостях»… Так, давайте еще раз перепишем. Ленусь, у меня, кажется, заколка сползает. Поправь, пожалуйста!
– Стоп, моторы! – устало кричит оператор постарше, тот, что с «тоннелями», и опускает камеру.
Возникает Ленуся, поправляет заколку, взбивает локоны, припудривает носик. Анжелика еще раз пробегает взглядом текст, вздыхает и бросает листок на пол.
– Готова! – сообщает Анжелика.
– Пишем! – кивает второй оператор.
– Мотор! – командует первый и приникает глазом к видоискателю.
– Привет! Это передача «В гостях», и сегодня мы… блин, чего-то не идет сегодня! Сегодня мы проникли в квартиру к Ивану Сереброву, известному артисту, кумиру девушек… и не только… который совсем недавно состоял в известном коллективе, музыкальном коллективе. А теперь вот один, … в общем, вы поняли. – Анжелика умолкает на секунду, и говорит «жабе»: – Подрежешь концовку, ладно?
– Хорошо! – кивает та. – Снято!
– Стоп, моторы! – опять командует первый оператор, и оба синхронно ставят на пол камеры.
– Меняем точку и пишем интервью, – сообщает «жаба». – Начнем с зала, потом спальня.
– Что-то я сегодня такая тормозная! – хохочет Анжелика, сидящая посреди зала спиной к книжным полкам на одном из кухонных барных стульев. Ее изящная поза позволяет любоваться изгибом талии, прямой спиной и точеной коленкой, выглядывающей из-под подола платья. – Иван, у тебя есть энергетик?
– Может, «рэд булл». Андрюш, глянь в холодильнике! – кричит Иван в коридор.
А мне, пожалуйста, йаду!
Андрей, который сидит напротив меня на полу холла, невозмутимо встает и направляется на кухню. Через минуту он проходит мимо меня с банкой энергетика в руке.
– Спасибо! – кокетливо произносит Анжелика. Откупорив банку, она делает несколько жадных глотков. У кого-то выдалась бессонная ночь…
Если бы я была директором телеканала, я бы уже давно выгнала эту цыпочку к чертовой бабушке. Она одной пленки ежедневно тратит на уйму денег! Впрочем, я понимаю, маркетинг – важная вещь. Тесная дружба с кем-то из руководства канала – тоже…
– А, давайте, мы сейчас вот тут будем просто беседовать, как бы без камер, а вы это все подснимите! – предлагает Анжелика.
Гениально!
– Да, давайте, – кивает «жаба». – Снимаем? – это уже вопрос к операторам.
Те снова синхронно вскидывают на плечи камеры, и первый снова командует:
– Мотор!
– Иван, скажи мне – ты живешь один? – кокетливо интересуется Анжелика.
– А что? – так же кокетливо переспрашивает Иван.
– Ну… комнат же три. Не много для одного человека?
– Если честно, то я был бы не против шести комнат. Но пока довольствуюсь тремя. Разумеется, у меня часто бывают гости, так что жилплощадь не пустует.
– А девушка? – продолжает гнуть свою линию Анжелика.
– Я одинок, как лист на ветру, – восклицает театрально Иван.
Анжелика весело хихикает.
– То есть твое сердце свободно? – говорит она, качая шикарной ногой в шикарной туфельке.
– Нет, я так не сказал. Сердце мое навсегда отдано музыке! – сообщает Иван с едва заметной иронией в голосе.
Анжелика опять смеется.
Что же ей так весело?
– А если выбирать между любимой девушкой и музыкой, что бы ты выбрал? – спрашивает она.
– Конечно… музыку! – улыбается Иван.
Анжелика надувает губки.
– И даже, если речь идет о такой девушке, как я?
Иван берет небольшую театральную паузу.
– Не обижайся, но я все-таки выберу музыку, – отвечает он. – Хотя, разумеется, выбор этот дастся мне нелегко!
Вот скукотища-то! Интересно, на какой минуте зрители переключатся на другой канал?
– Дорогие друзья, вы уже поняли, что Иван Серебров не жалует девушек и сосредоточен только на искусстве.
А вот после этой фразы зритель точно решит, что Иван Серебров в одночасье сменил ориентацию. Женский манекен без головы отлично эту догадку проиллюстрирует.
– Ну, я бы не стал так обобщать… – смущенно говорит Иван.
– У тебя очень уютная квартира! Очень много книг. Признайся, ты их сам прочел, или тебе пиарщик посоветовал их на полку поставить? – веселится Анжелика, довольная своей шуткой.
– Знаешь, я действительно все их прочел, – так же весело сообщает Иван. – И у меня нет пиарщика.
А вчера вроде как еще был… то есть была.
– А это что за пусечки? Ты коллекционируешь машинки? – тоном маленькой девочки тянет Анжелика, выдергивая с полки желтое нью-йоркское такси размером с пачку сигарет.
– Аккуратнее, это моя любимая! Мне друзья привезли, в подарок.
– А подари мне что-нибудь! – Анжелика вернула на место желтую машинку, вытянула длинный блестящий автомобиль с большими колесами и ногтем пытается подцепить крохотную дверцу.
– Осторожно! Это «Роллс-ройс Фантом», 1939 года, коллекционная модель.
– А это что? – Анжелика, соскочив с барного стула, уже вовсю хозяйничает в Ванькиной коллекции.
– Это «Паккард Виктория», год выпуска, если я не ошибаюсь – тридцатый. Слева от него – это «Форд Зеро», вообще начала века. Смешной, правда? Рядом – кстати, «Майбах Цеппелин», такой выпускали тоже примерно в тридцатом году. Красавец, да?
– «Майбах»? Круто! Ну, я, конечно, предпочту «Майбах» в настоящую величину и поновее, – хохочет Анжелика.
– Не сомневаюсь! – улыбается Иван.
– У каждого артиста дома есть полочка с наградами! – чешет без остановки Ажелика, вернувшись на барный стул. – У меня вот есть. Правда, их немного, все премии, которые вручались группе, остались у нашего продюсера. Но, знаешь, там есть диплом с двух музыкальных фестивалей, награда «Персона года» от одного женского журнала… Такая прикольная женская фигурка из бронзы. А у тебя есть что-нибудь?
У Ивана нет никакой полки для наград. По крайней мере, я не заметила.
– Знаешь, мне кажется, стоит заводить полку для наград только тогда, когда тебе дают что-то действительно стоящее. «Оскара», например. Я пока не сподобился. Разные дипломы пяти-шести летней давности с конкурсов молодых талантов не в счет. А награды нашего коллектива, от которого я недавно, скажем так, отпочковался, также остались у моих бывших коллег. Однако… думаю, совсем скоро я все-таки поставлю на полку весьма престижную статуэтку.
– Какую? – оживляется Анжелика.
– Дело в том, что я номинирован на престижную музыкальную премию от нового телеканала Neo TV…
– Да, да, я что-то слышала. В какой номинации?
– Дебют года в стиле хип-хоп, – в голосе Ивана явно слышится удовольствие. – Между прочим, премия вручается в этом году впервые, и мне особенно приятно…
Беседу прерывает громкий телефонный звонок.
– Какого черта? – восклицает «жаба».
– Ой, это мой! – всплескивает руками Анжелика. – Ленусь, дай сумку!
– Стоп, моторы! – с плохо скрываемым раздражением командует первый оператор.
– Ликуся, я же просила отключать мобильний! – говорит «жаба». Анжелика кивает и подносит к уху блестящий понтовый телефончик, который ей протянула визажистка.
– А, Марсель! – восклицает Анжелика, и, улыбнувшись, как кошка, переходит на беглый французский. Иван так и остается сидеть с открытым ртом, оборванный на полуслове.
– Пять минут перерыв, и продолжаем! – сообщает продюссерша.
– Где можно покурить? – интересуется оператор в рубашке.
– На кухне, – отвечает Иван.
Из зала мимо нас с Андреем тянется вереница людей. Я встаю с пола, чтобы мне ненароком не наступили на ногу. Последним выходит Иван, оставляя в зале Анжелику болтать со своим невидимым французским другом.
– Курица! – говорит он едва слышно. – Мы такими темпами до ночи тут сидеть будем.
А можно, я пойду домой?
