Наталья Масальская
Любовь и другие обстоятельства

Полная версия

Конец романа

«Любовь никуда не уходит. Она изменяется со временем, но мы всегда безошибочно узнаем ее. Узнаем по запаху, по едва заметному дуновению судьбы, когда она входит в нашу жизнь.

Когда я впервые увидел Беллу, то сразу узнал ее. Я тогда был совершенно молод, и путешествовал по Сицилии в поисках вдохновения. Она стояла на берегу, одной рукой прикрываясь от ослепительного солнца, в другой – держала белый воздушный шарик, что танцевал в воздухе на длинной нитке под аккомпанемент ветра, готовый в любой момент сорваться и улететь. Как мне захотелось стать песком, что облепил ее тонкие лодыжки, ветром, что трепал подол ее легкого платья, солнцем, что, не стыдясь, ласкало ее кожу. Словно моя жизнь на мгновение остановилась, и я увидел, как она обрела цвет и смысл… Позже, сидя на открытой веранде летнего кафе, она призналась мне, что приехала сюда, чтобы отпустить прежние отношения. Отпустить. Какое простое слово и порой совершенно непосильное действие. Она всегда была сильнее меня. Любовь – как автобусы, говорила она мне, смеясь, – нужно только подождать, и подъедет следующий. После встречи с ней мне стало казаться, что любовь, это – поезд, несущийся на всех парах. Мы прыгаем в него почти интуитивно, с широко закрытыми глазами».

Он ощущал на лице свежий морской бриз, что трепал приспущенные паруса рыбацких лодок, стоявших здесь же – у берега, рядом с роскошными белоснежными яхтами. Во рту разливался горький вкус графита. Он задумался и не заметил, как по привычке сунул карандаш в рот. Солнечный день померк, и он снова оказался в полутемной комнате, где плотные портьеры на окнах не пропускали внутрь свет дня. На столе в ярком круге искусственного света лежал лист бумаги с началом новой главы. Черновики своих рукописей он всегда писал на бумаге. Как и письма ей – его Белле. Даже в те моменты, когда она находилась в соседней комнате. Эта была их игра. Они писали свои записочки везде и на всем: на салфетках в ресторанах, куда ходили по выходным, на обрывках его черновиков, и тогда умные философские мысли получали неожиданное, совершенно легкомысленное продолжение.

 «Я чувствую запах твоих волос. Он, как наркотик, течет по моим венам устремляясь прямо в мозг. И я, как блаженный идиот, радуюсь пению цикад за окном».

Воспоминания, как отбегающая от берега волна, снова начали затягивать его в прошлое. Дверь открылась, и в комнату ворвался яркий дневной свет, ослепив его на мгновение. Он всегда садился лицом к двери. Чтобы видеть, как она входит. Как свет сначала обрисовывает ее маленькую точеную фигурку, и затем она появляется из него вся. С копной каштановых волос, в платье, прихваченном на поясе тонким ремешком. Он прикрыл глаза здоровой рукой, сердце рванулось в груди, сбивая дыхание. Даже после стольких лет оно все никак не могло успокоится.

– Добрый день, мистер Морро.

Перед ним стояла девушка лет двадцати пяти в узких джинсах и белой рубашке с подвернутыми рукавами.

– Я – Индия, – пояснила она, видя его недоумение. – Вам нужен был секретарь…

Индия с интересом разглядывала собеседника. Она помнила его совсем другим: высоким брюнетом с бездонными синими глазами. Он преподавал у нее на первом курсе английскую литературу. И сейчас она силилась рассмотреть любимого профессора в ссутуленном обросшем старике, что сидел напротив.

– Простите, я помешала вам. Я могу зайти позже.

Мистер Морро придвинул к себе блокнот, что лежал на столе рядом с рукописью. Откинув исписанные листы, он написал на всю страницу знак вопроса и, вскинув брови, уставился на испуганную гостью.

– А что значит вопрос? – неуверенно спросила Индия и с опаской посмотрела на мужчину. Она слышала, что после смерти жены профессор слетел с катушек и даже пытался покончить с собой, но то, что она видела сейчас – поразило ее. На ее счастье, дверь в кабинет открылась, и в него вошла миссис Донован. Экономка, что наняла ее. Индия с облегчением выдохнула.

– Я смотрю, вы уже познакомились? – с улыбкой сказала она и поставила на стол перед профессором поднос с чаем. – Можете хоть испепелить меня своим взглядом, – уверенно ответила женщина. – Но я уже устала смотреть, как вы мучаетесь, пытаясь печатать на своем ноутбуке одной рукой. Так что советую вам вспомнить хорошие манеры, а то, посмотрите, как вы напугали бедную девочку, – с этими словами она похлопала его по спине и пристально посмотрела в глаза, игнорируя его недовольство. – Присаживайтесь, моя дорогая, – сказала она, обращаясь к Индии, и поставила перед ней чашку чая. – Он совсем не страшный.

Стоило женщине выйти, как в комнате снова натянулась тишина. Индия судорожно думала, о чем можно было с ним поговорить, но так разволновалась после его «теплого» приема, что решительно ничего не приходило в голову. Она сделала глоток чая, чтобы только избавится от его пристального наминающего взгляда. Казалось, он решил устроить психологическую атаку и заставить ее уйти, но у Индии было пять младших братьев, и она никогда не бежала от трудностей. Особенно сейчас. Она чувствовала себя обязанной этому странному человеку. Когда-то он круто изменил ее жизнь. Его первый роман – «Дочь смотрителя маяка» – произвел на нее такое сильное впечатление, что сомнений в выборе профессии у нее не было – она хотела заниматься только литературой. Она поступила на его курс, потому что хотела, чтобы он учил ее.

– Наверное, вы не помните меня. Вы преподавали у нас английскую литературу на первом курсе. Я помню все ваши лекции, – улыбнулась она.

Он взял в руки блокнот. Индия с замиранием сердце ждала его вердикт.

«Когда вы сможете приступить к работе?»

Сначала она с трудом различала его убористый почерк, но со временем так привыкла, что ей стало казаться, что это – ее собственные записи. Иногда, покинув его полутемный кабинет, она подолгу смотрела на кружащийся в почти недвижимом воздухе снег, и мысли ее продолжали течь, как по реке, по строкам его романа. Профессор оставался таким же закрытым. Правда, его записочки перестали отдавать сарказмом. Делая перерыв, она рассказывала ему за чашечкой чая о лекциях профессора Трипа, который заменил его в Университете. Даже показала пару своих рассказов. Она не знала, читал ли он их. Он молчал, она боялась спросить. От мисс Донован Индия узнала, что его немота и частичный паралич, из-за которого он был прикован к инвалидному креслу – следствие психологической травмы. Она не вдавалась в подробности, но, как поняла из слов экономки, друг мистера Морро, который каждый вторник приходил играть с ним в шахматы, был по совместительству его психиатром. Именно он посоветовал нанять Роберту в помощь девушку-секретаря. Это могло благотворно сказаться на его состоянии. Это его затворничество, роман, который он писал день и ночь, как одержимый… Никто не произносил это вслух, но все понимали – он пытается попрощаться.

Его новый роман действительно не был похож на предыдущие его работы. Это был роман-монолог об ушедшей любви. Хотя, разве любовь может быть ушедшей?

Однажды Индия, воспользовавшись тем, что мистер Морро был занят игрой в шахматы, а миссис Донован ушла на рынок, пробралась в супружескую спальню четы Морро. Ей давно никто не пользовался – профессор перебрался в свой кабинет. Там он работал, там предавался воспоминаниям, там же, на кушетке, спал. Спальня была очень светлой, что контрастировало с его полутемным кабинетом. Индия с интересом разглядывала обстановку. На небольшом столике у окна стояли свежие цветы в прозрачной вазе. На прикроватной тумбочке лежала раскрытая книга. Казалось, хозяйка вышла на минутку и сейчас вернется, чтобы продолжить чтение. Девушка присела на край кровати и взяла книгу в руки. «Луна и грош» Моэма. Индия любила эту книгу. Она знала об одержимости. Только у ее демона было имя. Ему был посвящен каждый ее рассказ, он скрывался под вымышленными именами всех ее главных героев. Она отложила книгу обратно на тумбочку и выдвинула верхний ящик. Там, перевязанные голубой шелковой лентой, лежали письма. Когда она развязала непрочный узел, поняла, что это – записки, те самые, что они писали друг другу. Почти такие же, что она оставляла ему на столе, уходя домой.

«Я смотрю на тебя спящую и не нахожу сил прикоснуться к тебе. Это не потому, что я стал любить тебя меньше, совсем наоборот – больше».

«Иногда мне кажется, что я слишком многого хочу. Хочу быть твоим всем. Закрыть в темной комнате, чтобы мое солнце светило только для меня. Но я понимаю, что не имею на это права. Поэтому я иногда так сдержан с тобой. Хочу дать тебе свободу. Чтобы ты могла видеть во мне не только возлюбленного, но и друга. Чтобы делилась со мной всем, что беспокоит тебя. Не думай, что я упрекаю тебя в чем-то. Это всего лишь ревность – животный рефлекс, который я, наверное, никогда не смогу побороть в себе».

Индия не могла оторваться от этих записок. Он был прав, любовь не проходит со временем. Она изменяется, но не исчезает». Аккуратно перевязав записки лентой, Индия убрала их на место и поднялась с кровати. Она разгладила рукой покрывало, осмотрелась кругом, не оставила ли следов вторжения, и, убедившись, что все в порядке, вышла.

Как-то болтая на кухне с миссис Донован, Индия поинтересовалась, почему нигде в доме нет фотографий Миссис Морро.

– Кого? – переспросила женщина, натирая полотенцем чашки.

– Его жены. Беллы.

– Что ты дочка, мистер Моро никогда не был женат. Белла была его подругой детства, они действительно хотели пожениться, но она утонула в море. Это случилось на Сицилии. С тех пор он больше там никогда не был.

– Как? Но его роман?

– Детка, каждый по-своему переживает утрату. Он – так.

– Вы говорили, он думает, что пытался застрелиться?

– Так доктор Миллс говорит, – ответила женщина, отставив чашку на стол.

– Значит все, что происходит с его героем в книгах…

– Об этом тебе лучше поговорить с доктором. Не думаю, что смогу тебе хоть что-то объяснить.

Теперь Индия знала, что ей нужно делать – нужно заставить его переписать финал. Она, наконец, поняла, в чем заключалась магия его текстов – все они были живые. Он весь был там – на страницах своих историй. Он выдумал свою Беллу, терзаемый чувством вины и утраты. Он так старался сделать ее бессмертной, что прожил вместо нее жизнь. Вот почему все записки были написаны только им.

– Но он почти дописал роман, – обеспокоено сказала Индия, глядя на суетящуюся у плиты мисс Донован.

Та лишь молча посмотрела на нее. Индия соскочила со стула и бросилась в его кабинет. Она ворвалась в дверь, пытаясь перевести дыхание. Он поднял на нее удивленный взгляд.

– У меня отменили лекции, – соврала она первое, что пришло ей в голову, – если вы не против, я могу еще поработать.

Индия только сейчас заметила, что он читает ее рассказ. Девушка медленно подошла к столу. Он протянул ей листы, как обычно, пристально глядя на нее. Она машинально села на свой стул. Глаза ее начали бегать по пометкам на полях, сделанных красной ручкой, совсем, как в Университете. В конце он написал для нее пару строк. Она старалась не торопиться, но все равно проглотила абзац за раз.

«Индия, что для вас есть любовь? Тонкий эротизм, подпитывающий ваше любопытство? Вы не боитесь оказаться зависимой от другого человека? Никто и никогда не может причинить такую боль, как любимый человек. Когда каждое неосторожное слово – острый нож, а сомнение – смертельный яд. Не повторяйте моих ошибок. И в следующий раз, вместо номера телефона, который он попросит у вас, пошлите его куда подальше».

– Что для меня есть любовь? – возмущенная его словами, бросила Индия. – А что любовь для вас? Вы воспели давно ушедшую возлюбленную в каждой строчке своих романов. Но это лишь иллюзия. Ее больше нет, отпустите ее. Она, как опухоль, растет внутри, не давая вам жить. Разве она бы этого хотела?

Он хмурил брови, силясь возразить. Схватил блокнот и начал что-то быстро и размашисто записывать.

«Писательство и есть обман. Иллюзия. В этом и весь секрет. Это наш способ бороться со смертью, ведь все, о чем мы когда-либо написали – бессмертно».

Он снова начал что-то писать. Девушка быстро подошла к окну, рывком распахнула тяжелые портьеры, и с трудом повернула прикипевшую от долгого бездействия ручку. Ветер с шумом распахнул раму. Ворвавшись в комнату, он подхватил подол ее легкого платья, откинул назад длинные каштановые волосы, пустив по его рукам и плечам волну колючих мурашек. Губы его задрожали, он в бессилии прикрыл глаза и, приподнимая веки, из них потекли горячие слезы.

– Белла…

Стук в дверь разрушил его уединение. Он сморгнул слезу. На пороге в потоке яркого света появились две фигуры. Первую он узнал сразу – это его экономка, миссис Донован. Другая была ему не знакома.

– Девушка на должность помощницы, мистер Морро.

– Добрый день. Я – Мэй…

– Очень приятно, Мэй. Когда вы можете приступить?