Наталья Ленская
20.16
IХ
Крохотные боксы ветблока. Место, откуда возвращаются не все.
Полумрак, смешанный с безнадёжностью, усталостью и протяжными вздохами десятков несчастных. Окно в стене напротив пропускает щепотку жёлтого фонарного света. В щели свистит ветер, раскачивает обрывок новогодней мишуры. Когда-то очень давно такая мишура висела дома на ёлке, её почему-то нельзя было жевать. Сейчас никто не запрещает, но уже не хочется.
Я вглядываюсь в окно, цепляюсь взглядом за обрывок прошлогоднего праздника.
Нельзя уйти, не дождавшись его. Он придёт через четыре дня, всего через четыре.
X
Утро.
Прислушиваюсь. Говорят обо мне. Думают, что я повредила лапу, когда прыгала с будки. Как, как сказать им, что у меня заболел живот? И до сих пор болит так, что не могу двигаться.
Уходят.
Кладу голову на лапы. Я очень… стараюсь… не закрывать… глаза. Не… закрывать…
Размыкаю веки, всматриваюсь в стену. Окно… Четыре дня… нужно…терпеть…
ХI
Не понимаю, сколько времени прошло. Дверь в ветблок то открывается, то закрывается, впуская внутрь морозный ветер. Он разбавляет тяжёлый душный воздух, который почему-то образуется там, где болеют. С новым потоком ветра около моего бокса останавливаются, присаживаются на корточки:
– Лапа, девочка, что случилось?
Нет сил повернуть голову. Но это он. Его голос, его руки гладят меня.
Как ты узнал? Как оказался тут? Ты же не снишься мне, правда?
Хочу лизнуть его в нос, но уже не могу оторвать голову от лап…
Он берёт меня на руки, и я впервые за всё это время наконец-то закрываю глаза.
Мы так и проведём целый день вместе: он и я на его руках.
XII
В клинике он носит меня от кабинета к кабинету, от врача к врачу. Пока мы сидим в очередях, придерживает голову, чтобы мне было легче, и шепчет:
– Эй! Всё будет хорошо. Потерпи, девочка… Потерпи.
А я чувствую, как медленно и беспощадно жизнь уходит из тела. Как жаль, что ценность жизни, какой бы она ни была, сполна ощущаешь только вместе со страхом её потерять.
Я обездвижена и могу говорить только глазами. Ими легко рассказать о любви и преданности – и невозможно объяснить, что всё дело в животе.
Он гладит меня, а я думаю о том, как же всё-таки несправедливо, что мой собачий рассвет после затяжной четырёхлетней ночи оказался таким коротким.
Кто-то сказал, что у меня осталось не больше часа.
– Пиометра!1 – последнее, что я слышу, засыпая.
