Наталья Коновалова
ВОЦЕХОВЛЕННЫЙ
ЧАСТЬ I
А вы
ноктюрн сыграть
могли бы
на флейте водосточных труб?
В. Маяковский
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Безумных масок карнавал
В облачное утро вторника, водрузив себя в ржавый грузовик, Войцех с напарником тронулись с овощебазы. Напарник стряхивал пепел на путевой лист, засыпая маршрут. «Наверное, это в порядке вещей. Не делать же замечания», – подумал Войцех. Ехали молча и нудно, как и все малознакомые, которые вынуждены друг друга терпеть. Последний населенный пункт миновали давно, и глазу было не за что зацепиться в однообразном равнинном пейзаже. Никакой транспорт так и не навязал им компанию. Дорога петляла, хотя рельеф к тому не располагал. Ящики с провиантом бунтовали на серпантине. Войцех начал было беспокоиться о сохранности груза, но осекся: существование людей на том конце дороги по всем признакам опровергалось. Смуту вносили лишь линии электропередач: параллельным курсом они продолжали эстафетный забег и кичились своей осведомленностью. Линии электропередач ведь не могут обрываться посреди поля. Или могут? Войцех исподтишка поглядывал на напарника, но тот делал вид, что не замечает.
«В газетах писали, – припомнил Войцех, – что здесь содержался самый военнопленный самого кровопролитного да любитель понаблюдать за поведением гусей. Неужто ничего не переменилось, и мы в лагерь?». Показались заборы, но всё больше строительные: без колючей проволоки. Толкнешь – и завалятся. Указатель с длинным двусоставным названием – что-то на религиозную тематику, на ходу и не прочитаешь. Неприветливо, но нестрашно. Напарник сбросил скорость, подкатили к воротам. Охраны не видно, через щель проглядывает лишь заброшенная бытовка. Ворота открылись автоматически. Через неухоженное поле вела единственная и притом временная дорога из бетонных плит, как на волнорезе заброшенного пляжа. Виднелась группа низкоэтажных строений, облицованных пожелтевшим сайдингом. Торчали флагштоки, будто здесь нет-нет, да и встречают иностранные правительства.
– Накладная в бардачке. Пойдешь в канцелярию печать ставить, что отгрузили, – буркнул напарник.
Войцех послушно вышел из кабины и побрел к черному ходу. Через парадное крыльцо не решился, хотя напарник подвез именно туда. Звонка не было, зато и замки не запирали. По обе стороны тусклого коридора расходились кабинеты. Войцех выбрал наугад, по электрическому отсвету из-под двери, и деликатно толкнул. За Т-образным столом, спиной к окну, лицом к просителю заседал лысеющий со лба служащий с впалыми глазами. Не дожидаясь реплики, конторщик подорвался навстречу.
– День добрый, мне бы в канцелярию, – обратился Войцех, потряхивая бумагами.
– Уже ожидают. Идите за мной.
Колченогий конторщик продуктивно семенил, и Войцех при всей расторопности не поспевал. Маяком ему была лоснящаяся залысина провожатого. Очутились в приемной, которая была примечательна лишь миловидной секретаршей в белом воротничке-фатермодере. «Излюбленная модель азиатских студентов, – подумал Войцех. – Втыкают по краям иголки, и стоит заклевать носом, как острие впивается в шею и возвращает к конспектам. Вот и у нее на лице те же самозабвение и прилежание». Девушка насупилась и ритмично выстукивала по клавишам.
– Здра..! – открыл рот Войцех.
– Тсс! Не отвлекайте! Оля стенографирует, – обрубил колченогий.
– Извините. Не заметил, чтобы диктовали, – огляделся Войцех.
– Никто и не диктовал, – закатил глаза конторщик и скрылся за очередной дверью.
Вдоль стены были предусмотрительно расставлены стулья. Хотя бы пространство (надежный советчик!) подсказывало, чего от тебя ожидают. Войцех повиновался и присел. «Напарник, наверное, уже разгрузился и будет выговаривать, что я тут долго копаюсь. А эта даже не взглянула. Думает, что я мужичьё какое. Это я так, подзаработаю и…»
– Он ждет, – с придыханием объявил конторщик и жестом показал входить.
По кабинету расхаживал приземистый холеный господин и на вытянутой руке держал бумаги. Грудь браво подана вперед. Голова задрана словно в страхе уронить метафизическую треуголку. Загорелая кожа не допускает румянца, оттого нетерпение играет в одних лишь черных глазах. Табличка на столе: Станислав Берж, директор. Белыми буквами на темном. Отчего не золотыми? Общая стилистика натужной помпезности требовала. Резной книжный шкаф без единой обитательницы, парчовая диванная группа на восточный манер, подтеки на модной картине, образующие контуры женского лона. Пауза затянулась. Пан Берж явно упивался вниманием пусть даже случайной и малочисленной аудитории. Он боготворил первое впечатление.
– Что-то не так с бумагами? – кашлянул Войцех.
– Всё не так! Как вы могли опоздать? – выпалил директор.
– Как только база отгрузила, так и мы поехали. У нас доставка день в день, – нашелся Войцех.
– От вас не так много требуется. Будьте любезны соблюдать!
– Разумеется. Я могу забрать? – потянулся Войцех за накладной.
– Мы только начали разговор. Присаживайтесь. Вот вы пишете, что работали на производстве… – опустил глаза в бумаги пан Берж.
– Нет-нет. Возможно, вы назначили другому, а меня пригласили по ошибке, – рассмеялся конфузу Войцех.
– Мы никому не назначаем. Так вот, молодой человек, ваш послужной список нас категорически не устраивает, – с вызовом посмотрел директор.
– Дайте проверить, – перегнулся Войцех через стол. – Да, это моя накладная, всё правильно.
– Конечно, правильно. Франтишек вас не проинструктировал? У нас объект особого назначения. Разработка уникального сплава. Наше ультимативное требование – нет кандидатам с опытом работы на производстве и в смежных областях.
– Не претендую, – решил подыграть Войцех. – Моя специальность отнюдь не производственная. Зарубежное регионоведение.
– Что же вы молчали! Вас-то нам и нужно, – просиял директор.
– Я не рассматривал… Уже устроен на базу… Как раз зашел подписать… – растерялся Войцех.
– Сейчас распоряжусь. Франтишек вас мигом оформит, – отрезал директор.
– Оформит кем? Я ничего не знаю о сплавах!
– Как кем? Землемером, конечно. У вас география? Значит, будете землемером. Мы уже насмотрелись на так называемых специалистов. Знаете, почему предприятия общественного питания отказывают бывшим служащим универсамов? Чтобы не воспроизводить порочную практику. Так и мы: приходят тут с готовыми суждениями, а мы борись, – всплеснул руками Берж.
– Боретесь? – повторил Войцех на автомате.
– Боремся. Мы ищем лучшее решение, а нас водят за нос на одни и те же грабли, – негодовал директор. – Нам нужны такие люди, как вы.
Услышав слово «нужны» без частицы «не», Войцех дернулся, как при дефибрилляции: таким диковинным неологизмом оно казалось. Всё равно что услышать «долюбливать» или «домогание». «Не» будто проникло в ткань нужности, присосалось паразитом, перекодировало вирусом. Войцех носил ненужность как симбиот, который спорадически проникал с каждым отказом и намертво прицеплялся хищными крючьями. Сколько было таких отказов. Вызывался обхаживать иностранных визитёров – «рассматриваем только девушек с представительной внешностью». Предлагал частные уроки – «профессура берется за здорово живешь, к чему вчерашние студенты». Садился за сочинительство – «советуем издаваться за собственные средства». Знакомые всё больше обретались в нечистоплотной коммерции и человеконенавистническом чиновничестве. Войцех же выбрал бессловесным винтиком, зато никому не причинять вреда.
– Понимаю, – проникся Войцех.
– Значит, решено. Поселим вас здесь же, на объекте. Зайдете за авансом к Франтишеку. В месяц будете получать столько, – директор набрал сумму на калькуляторе (в четыре раза больше, чем на овощебазе). – И помните: я жду инициативности, и чтобы сердце болело за объект. Действуйте!
Войцех вышел, как заколдованный. Такое бывало в детстве, когда старшие увлекали его, со слабым вестибулярным, крутиться на качели после десятка бабушкиных оладушек. В голове роились мысли, но ни одну не ухватить – разбегаются и запрыгивают на новый вираж, а естество Войцеха пытается совладать с липкой тошнотой, испугом и эйфорией.
– Оля, Оленька! – подскочил Войцех к стойке стенографистки. – Должен вас поблагодарить, что выдали мою накладную за характеристику, а пан Берж без очков, наверное, и не разобрал.
– Шеф читает без очков, – сообщила Оля, не поднимая глаз.
– Ах, вот вы где! – вернулся в приемную Франтишек. – Устроили вам допрос с пристрастием?
– Я не очень понял, но, кажется, меня берут землемером, – решил провериться Войцех.
– Землемером так землемером. Ну-с, проследуйте в кадры, – добродушно отозвался Франтишек.
– А разве оформляете не вы? – усомнился Войцех.
– Что вы! Я начальник тайной канцелярии, – перешел на шепот Франтишек.
– Людей пытаете? – полушутя-полусерьезно спросил Войцех.
– У вас богатое воображение, – рассмеялся Франтишек. – «Тайная», потому что шеф упразднил бумажный оборот, но мы по-прежнему ведем дела. Негласно, так сказать. Денежки любят счет, а дела – учет.
– К кому же обратиться?
– К Янеку, старому дураку.
– Он в каком кабинете работает?
– Он у нас не работает, – отозвалась Оля.
– Понимаете ли, изволил выйти в отставку, но продолжает являться на службу, – оправдывался Франтишек. – Спускайтесь в подвал, он там прячется.
Войцех начал сживаться с условностями нового мира и ничуть не смутился кадровику в подвале. Кадры – это архив, а архив – это помещение по остаточному принципу. С порога нахлынула советская готика. Шепелявыми щелями перешептываются половицы, пыльные папки понарошку наброшены на стеллажи, допотопная лампа отклячилась и подставила бочок переписчику инвентарного номера. Кадровик, пожалуй, устроил тут мавзолей и лежит себе посередине, руки крест-накрест. Разве что чаю встает отпить из граненого стакана в подстаканнике. Вот и кипятильник, куда без него, бьется о стеклянные стенки, как сойка в силках. В дальнем углу слышится шелест и скрежет. Грызуны?
– Не подходите ближе! – донеслось истошное из угла.
– Я новый работник, оформиться пришел, – двинулся Войцех на голос.
– Стойте, где стоите! Меня не должны видеть, – затрясся кадровик.
– Да перестаньте. Все знают, что вы здесь, – беззаботно ответил Войцех.
– Знают-не знают, а на глаза попадаться не хочу. Еще, не дай бог, обратно возьмут, – воспротивился старик Янек.
– Пусть бы взяли. Вы же и так приходите, – растолковывал, как маленькому, Войцех.
– Э, нет. Когда приписан по всей официальности – распоряжаются тобой каждый в меру своего самодурства. А если по-христиански помогать вызвался, то какой спрос? – хитро прищурился Янек в темноте стеллажей.
– Не поискать ли места получше? Крепостное право давно отменили, – не унимался Войцех.
– Тогда здесь придется отказать. А люди просят. Если подумать, разве Франтишек или кто другой делал мне зло? Каждый по отдельности – обаятельнейшее существо. Меня понукают только оттого, что понукают их, – кротко рассуждал Янек.
– Дел у вас других нет, вот и хо́дите для себя, не для других, – терял терпение Войцех.
– Отнюдь, дела всё копятся, копятся. По молодости думал: «Уйду на пенсию – займусь!» А теперь уж, видно, не добраться. Здесь помощь нужнее, – расписался в самопожертвовании Янек.
«Таких больше не делают, – подумал Войцех. – Безумен, но насколько социально полезно безумен». Войцех вспомнил родителей: убежденных (сдадут родного сына за легкомысленный побег из стройотряда), нестяжательных (отправляли с нищенских зарплат голодающим третьего мира), образованных (хотя выходцы из не совместимой с жизнью бедноты), гробивших здоровье, но поднимавших заводы. Стало стыдно за себя: зациклен на личном, скачет за прибавку, шарахается от производства (белоручка!), подтрунивает над стариком. Войцех отвесил себе воображаемую пощечину и начал с кадровиком заново.
– Скажите, где бланки, и я сам всё заполню. Правда, при мне нет документов.
– Это ни к чему. У нас тут всё запросто, накоротке, – шурша, как мышь, отозвался Янек.
– Даже фамилию не спросите? – удивился Войцех.
– Фамилию, так уж и быть, запишите. Сверху, на первой странице должностной инструкции, – руководил из своего убежища кадровик.
Войцех обошел письменный стол. Вытащил из розетки кипятильник, уже вхолостую буравящий дно стакана. Откинул пару газет, обнаружив под ними карандашные обрубки и точильную труху. Сейфа в помещении не было. Стеллажи стояли без подписей, как уже срубленные, но еще безнарядные елки.
– А где ее взять? – пересилил себя Войцех.
– Как где? Написать, – буркнул Янек.
– Я полагал, что обязанности определены… меня введут в курс…в подчинении у руководителя…
– У нас специалисты в единственном, так сказать, экземпляре. Пан Берж лично всем заведует, – раздражался Янек на несмышленость новобранца.
– Кто меня тогда обучит?
– Старайтесь схватывать на лету, – отмахнулся кадровик. – И составьте инструкцию.
– Нет ли хотя бы образца? – взмолился Войцех.
Оттуда, где скрывался кадровик, послышался лязг стеллажных колесиков и грохот потревоженных коробок. Трепыхались бумаги, как алюминиевый лист на ветру. Янек комкал, сминал и разворачивал, всячески имитируя затрудненные поиски. Войцех был почти уверен, что всё это время кадровик держал нужную папку в руках.
– Возьмите мою. Хранил на случай счастливого возобновления документооборота, – просунулась сквозь брешь в полках по-кенгуриному короткая рука. Конечно, коробки он не двигал. – Пообещайте, что после прочтения сразу всё забудете.
– Спасибо, – попытался пожать руку Войцех. Рука резко втянулась, как язык хамелеона. – Почему я должен забыть, если мне писать такую же?
Старик больше не ответил. Войцех поспешил наверх, на воздух. Бросил взгляд на лист: «Пункт три. Специалист по кадровому делопроизводству подчиняется посредственному руководителю. Пункт четыре. На должность специалиста по кадровому делопроизводству заманивает лицо, имеющее высшее образование. Пункт пять. Специалист по кадровому делопроизводству участвует в подготовке песен работникам. Пункт 6. Специалист по кадровому делопроизводству несет ответственность за ненадлежащее исполнение своих обязанностей и сочиненных песен».
Дело ясное: на печатной машинке западали клавиши, и выходила ерунда. Войцех легко представил картину, как Янек украдкой выбирается из убежища, дичится, осматривается и находит Олину машинку свободной. Поминутно стирает со лба холодный пот, ерзает в страхе быть застигнутым. С силой опрокидывает на клавиши кенгуриные лапки и возносит их с амплитудой пианиста-виртуоза. Замечает опечатки, но торопится набрать, чтобы не раскрыть свое инкогнито. Закопаться и устранить поломку – слишком опасно в его положении. Единственное, чему Войцех не смог придумать объяснения, – это слово «сочиненных». Уж слишком намеренно воткнуто: как ни переиначивай, а ничего иного на его месте не выходит. Ведать, старику не чужда самоирония: однажды опечатался и допустил «песни» вместо «пенсий», так теперь будь добр сочиняй.
– Вижу, что вы уже познакомились с Янеком, – нарисовался всё такой же распростертый Франтишек и перехватил лист с инструкциями. – Запомнили?
– В общих чертах, – поводил глазами Войцех.
– Очень хорошо. Забудьте и напишите для землемера, – порвал документ Франтишек. – Я обязан бороться с бумажным оборотом в общественным местах, ничего не поделаешь.
– Как же мне поступить с новой инструкцией? Ее вы тоже обязаны порвать? – осведомился Войцех.
– Разумеется. Не вздумайте мне показывать, даже если я буду очень любопытствовать. Несите бумагу сразу Янеку, у него никогда не отыщется, – наставлял начальник тайной канцелярии.
– Зачем тогда писать, если затем прятать? – посмеивался Войцех.
– Вы еще так молоды, – Франтишек схватил его за локоть и чуть не палец просунул в прореху под заплаткой. – Мы следуем установленному порядку. Иначе наступит хаос. Раз уж я оказал вам любезность и ввел в общество пана Бержа, вы должны слушаться.
В конторщике чувствовалось умение переживать смены режимов, разжигать международные конфликты и улаживать положение на волосок от, но неистовое охранительство одному ему известного порядка совершенно сбивало с толку.
– Конечно, я против хаоса…– цеплялся хоть за что-то понятное Войцех.
– Вот и договорились. До конца коридора и спросите Геньку, Эугена Домбровского. Он выдаст аванс, – покровительственно глянул на собеседника Франтишек и, как бы поправляя, с силой дернул за лацканы пиджака.
«Называют по фамилии. Кажется, Генька – птица важная, да больно бестолковая», – прикидывал Войцех. Из-за поворота Г-образного коридора жужжала болгарка. Через приоткрытую дверь за работой можно было наблюдать шарообразного мужчину в хемингуэевском свитере морского волка и (внезапно) маске чумного доктора. Он склонился над опрокинутой софой и отнимал ей ножки, будто в наказание за неудавшееся бегство и в упреждение дальнейших эксцессов. Видимо, чтобы не разносила по окрестностям черную смерть. Несколько стульев с цветочной обивкой подпирали стены, испещренные рикошетами резьбы. При них же соглядатаями стояли картинные багеты, убежденные в своей неприкосновенности (проблематично ожидать побега от прямоугольника!). Если бы пан Берж не упомянул о сплаве, происходящее однозначно сошло бы за ремонт декораций на задворках провинциального театра. Почувствовав чужого, чумной доктор прекратил процедуру и надвинул клюв на лоб.
– Не подскажете, где найти Эугена Домбровского? – обратился Войцех.
– К вашим услугам. Шеф-интендант объекта: снабжение провизией, мебелью, диковинками, – отрекомендовался чумной.
– Никогда бы не подумал, – поразился несуразности Войцех.
– Техника безопасности, – хихикнул снабженец. – Обходимся подручными средствами.
– Зачем вы пилите софу?
– Караул! Пан Берж забраковал. Требует добавить секцию и заменить гладкие ножки на резные, – схватился за голову Домбровский и, если бы не чумной шлем, выдрал бы себе пару клочьев. – Как думаете, он заметит, если оставить вовсе без ножек и приставить стул?
– Полагаю, что заметит. Не хотите вернуть предмет на фабрику? Затянется? – пытался быть полезным Войцех.
– Хорошо бы, чтоб затянулось! Иначе подумают, что пан Берж в первую очередь сам обставился, – бегал глазками Домбровский. – Беда в другом: стеночку ломать придется, чтоб подросшая софа встала.
– Скажите пану Бержу, что подрастить софу невозможно.
– Типун вам! – затрясся шеф-интендант. – Никто не смеет говорить, что невозможно. Был у нас случай: запруду распорядились соединить с рукавом реки, хотя в запруде уровень-то повыше будет, да она бы вся и повытекла. Гидротехник наш артачился, пока его самого прокапывать не поставили.
– И чем кончилось? Потоп? – замер в ожидании Войцех.
– Потоп гидротехник, потоп, – протер лоб под клювом Домбровский.
– Вот как. Оказывается, были жертвы, – ужаснулся новичок.
– Какой там. Живой. Но осадочек от негодяя остался, – погрозил воздуху Домбровский.
– То есть, по-вашему, виноват гидротехник? – изумился Войцех.
– А кто же еще? Так всегда бывает, когда наперекор идешь. Я за паном Бержем и в огонь, и в воду. Он меня один подхватил, когда сослуживцы выпхнули, – расчувствовался Домбровский.
Войцех живо представил футбольный матч, где вместо снаряда играют пухляшом Домбровским, а пан Берж стоит на огромных воротах и нелепо растопыривает ручки со своей наполеоновской комплекцией – скромной в отличие от наполеоновских планов.
– Теперь я его первый апостол, – парадно поднял подбородок бывший вояка.
По всей видимости, шеф-интендант находил приемлемой плату в виде нервозности, сквозившей в каждом движении, и приливов кортизола, шпарящих при всяком из пальца высосанном и от того еще более неразрешимом ЧП. Неужто к слепой лояльности толкает один только первобытный ужас изгнания? Но, пожалуй, культ личности давал Домбровскому больше, чем отнимал: раз и навсегда определенную систему координат, мер и весов, благодаря которым энергия не тратится на сомнения, а только на изыскание способов угодить. «А ведь придумает, и как софу подрастить, и как стеночку подвинуть, – рассуждал сам с собой Войцех. – Противно, когда “сделай или умри”, но разве можно сотворить что-то стоящее иначе?»
– А я, судя по всему, первый землемер, – сбил пафос Войцех.
– Землемер нам очень кстати, всё никак не решат, где котлован копать, – Домбровский открыл ящик со столовыми приборами и принялся подыскивать материал под ножки. – Вы уже оформились?
– Да, – полувопросительно произнес Войцех. Он был не до конца уверен, считать ли официальным трудоустройством полуподвальную возню впотьмах.
– Тогда возьмите деньги в стуле, – махнул рукой на притихших соглядатаев Домбровский.
– Вы храните деньги в стуле? – приготовился смеяться над шуткой Войцех. – В каком же взять?
– В любом, – примирялся Домбровский к паре ножей, чтобы скрутить их в спираль.
– В любом? Это как-то не укладывается… – призывал на помощь свои литературные познания Войцех.
– Они же одинаковые, – пояснил, как дураку, Домбровский. – Как бы я тогда, спрашивается, отличил, в котором из них деньги?
Последний аргумент был железобетонным, шарикоподшипниковым и ситценабивным. В общем, Войцех не нашелся, что возразить. Да и стоило ли? Вот тебе и стулья, вот тебе и деньги. Боязливо, как в защелкивающуюся щеколду, Войцех просунул руку под обивку ближайшего стула и нашарил купюры. На свет оказалось чуть больше, чем половина обещанного оклада. Но разве точный процент зафиксирован? Почему не взять с лишком, тем более сумма нарочно заготовлена. У Войцеха даже закралась: «Что, если деньги присвоить и укатить как ни в чем не бывало – никто не остановит. Сегодня же получить расчет на базе – и куда глаза глядят. Как соблазнительно и как подло. Неужели всё соблазнительное обязательно подло? Нет, лучше сейчас же вернуть, чем так мучиться».
Войцех двинулся к выходу и понадеялся, что решение созреет после, само собой. Как бы то ни было, предстоит объяснение: либо виновато скукожиться и каяться перед напарником за задержку, либо отстегнуть ему, чтобы уладил с дирекцией базы. Столь молниеносное изменение статуса тешило. Робкий и бессловесный час назад, Войцех в одной из расходившихся альтернатив будущего третировал напарника как посыльного. И пусть деньги еще не заработаны, а прилипли к рукам в дурманящем круговороте крепдешиновых крупье, где для затравки каждый за своим столом позволил выиграть чуть-чуть, чтобы под утро вытолкнуть в одном исподнем…
У мысли намечалось кичливое продолжение о судьбе, отдававшей ему, Войцеху, старые долги, но Войцех благоразумно отсекся, уж слишком настоятельно звучали сигналы: кто они такие? Безобидные скоморохи со старомодным скарбом? «Отчего не подыграть». Это не более обременительно, чем писать сочинение по Гоголю: через силу проникаешься нелепыми персонажами, чтобы, получив «отлично», вероломно отвергнуть до конца жизни. Незадачливые дельцы, до которых за дальностью дороги не добралась невидимая рука рынка? «Успею собрать с них не один клок шерсти!» Каверзные прохиндеи, просчитавшие на тридцать ходов вперед и обхаживающие пешку, чтобы в развязке ей пожертвовать? «Риск есть, но, глядишь, изловчусь соскочить на двадцать девятом». Комбинаторские мысли привели Войцеха на крыльцо – то самое, которого он посторонился вначале. В отдалении, но всё еще различимо, за ворота выезжал полегчавший грузовик.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Казенному жилью в зубы не смотрят
– Твой лимузин отчалил? – съехидничал рыжеволосый парнишка, делая глубокую затяжку.
– Не велика потеря. Если прижмет, через пару дней уеду на следующем, – бравировал Войцех. Выбор сделан, и тем отраднее, что без его участия.
– Это правильно. Нас скоро всех разгонят, – козырял собеседник.
– С чего ты взял? – поддержал Войцех панибратскую манеру общения. Они были почти ровесники, но курильщик посматривал с любопытством старожила, истосковавшегося по молодой крови.
– Ну, вдруг ты переломишь ситуацию, – дразнил рыжий. – Меня Якуб зовут, для своих просто Куба.
– Войцех. У меня нет разделения для своих и чужих, – обменялись парни рукопожатиями.
– Зря, свои и чужие есть всегда, – многозначительно вперился в глаза Куба. – Предлагаю вместе квартировать, раз уж ты здесь застрял.
Войцех обрадовался, что так легко сошелся с Кубой: его испорченный пессимизм смотрелся самым чистым реализмом на контрасте (вот что произошло!) с напускной важностью пана Бержа, смехотворным церемониалом Франтишека, надуманным затворничеством крота Янека и неразборчивой преданностью вояки Домбровского, а в подпускаемой иронии бушевала жизнь и голосил опыт сосуществования с конторскими. Разделение мира на черное и белое, добрых и злых, грешников и праведников хоть и противоречило известным доселе взглядам Войцеха, но освобождало от стольких домыслов и сомнений. Отныне Войцех с Кубой за белых, осталось понять контекст: война роз, апартеид или партия в шашки?
– Ты, стало быть, не из этих? – мотнул головой Войцех в сторону кабинетов.
– Содомитов? – продолжал насмешничать Куба.
– В смысле чем занимаешься на объекте? – предсказуемо смутился Войцех.
– Всем понемногу и ничем конкретно, – отозвался Куба, не переставая наблюдать за реакцией на каждую реплику.
– Разве так бывает? – допытывался Войцех.
– Только так и бывает, – отказывался говорить серьезно Куба.
– Но есть же у тебя функции? – устал угадывать Войцех.
– Я кот, который поселился при основании, и теперь меня не прогнать. По сути, обычное мурло, – подрагивал ногами Куба. Он уже успел утомиться дубовостью нового знакомого, привыкшего в поисках кратчайшего расстояния между двумя точками проводить прямую и не выходить из плоскости.
– А меня землемером записали, – сконфузился Войцех.
Несмотря на устойчивое самоуничижение Кубы, Войцех чувствовал его превосходство. Многократно опробованная стратегия считывалась, но оттого не переставала быть действенной. Войцех завидовал раскрепощенности его суждений, безалаберному и безнаказанному подбору слов, установленной исподволь власти в беседе. Несомненно, он нравился женщинам и умел увлечь, пока связь не наскучивала. Ему пристала бы роль придворного в куртуазные времена: искушенность в любви и политическая прозорливость ставили его в один ряд с маркизой ангелов и Миледи Винтер. Аналогия не была случайной: при всей удали он парадоксально излучал трагическую феминность, о чем знал и успешно пользовался.
– Вот и твой первый залет, землемер, – кивнул на депутацию из директора и неизвестного господина в кабриолете Куба.
– Что такое?
– Объезд. Ты должен был вынести в натуру координаты котлована, – садистически усмехнулся Куба.
– Абракадабра какая. Как же узнать, что задача стоит, если ее никто не ставил? – схватился за голову горе-землемер.
– Когда вызовут на ковер за невыполнение, – без доли иронии пояснил Куба.
– А кто этот второй господин? Он с котлованом не поможет?
– Это Феликс, начальник строительства.
– Тоже железный? – искал спасения в исторических параллелях Войцех.
– Скорее, этиловый.
– Закладывает?
– Не без этого. Но преимущественно испаряется быстрее воздуха, – снова перешел на загадки рыжий.
– И что мне теперь делать? – взмолился Войцех.
– Дуй прямиком в тот квадрат у запруды, – Куба указал направление, – становись звездой и маши руками, как будут следовать мимо. Потом в западный квадрат у сосны и, наконец, в южный у котельной.
– Подожди, котлован будет треугольный? – отбежал на метр и тут же вернулся Войцех.
– Нет, но тебе главное примелькаться: Станислав бросит считать раньше.
Для внутреннего успокоения Войцех поколебался. Насколько правдиво Куба изложил обязанности землемера? Думалось, однако, легче на бегу, в направлении первого квадрата. Оскандалиться нелепыми экзерсисами – это еще полбеды. Если у вас нет репутации, то вам ее не терять. Войцеха тревожило иное. Вдруг пан Берж и этиловый Феликс к нему обратятся? Попросят указать координаты, предъявить расставленные вешки, изложить план разработки котлована. Войцеху еще повезло, что он никогда не слышал о высотных отметках и балансе земляных масс, тогда пришлось бы дезертировать огородами или уходить вплавь до большой воды по печально известной гидротехнической связи.
Пока же, в спасительном полунезнании, Войцех закрепился на точке полевым пугалом. Почтенный объезд проскользил по нему взглядами: по-видимому, восприняли как закономерную часть ландшафта и потому нисколько не возмутились его истуканскими подходами к межеванию. На радостях Войцех выдвинулся было ко второй точке, но неожиданно обнаружил себя в низине, из которой означенную сосну как не силься, а всё равно не разглядеть. От безысходности его ориентация на местности свелась к рассказам о партизанах, и Войцех не изобрел ничего лучше, как красться за почтенным объездом. Сначала думал ползти, пользуясь прикрытием тростника, но решил, что переигрывает, и выпрямился во весь рост. Бетонные плиты кончились, и дорога пошла колдобинами. Начальственный транспорт стихоходился, что повысило успех преследования, и Войцех ловил беседы господ, как планы вражеского командования по подготовке к зимней кампании.
– Похолодало, – изнеженно жаловался пан Берж, потирая руки.
– На стройку выйдем вовремя, – отрапортовал Феликс, чуя заход на выговор.
– Это навело меня на прекрасную мысль: запаситесь телогрейками и меховыми сапогами.
«Было бы кстати», – подумал Войцех, лишенный ресурсов для утепления.
– Работникам необязательно, я предпочел бы иметь такой запас для себя, – пояснил император Станислав.
– К слову о работниках. По случаю объезда хотел продемонстрировать площадку под строительный городок, – подогнул свою линию Феликс.
– Что мы на поля не насмотрелись? Поедемте обратно, – завершил смотр чуждый тыловых приготовлений генерал Берж.
Только сейчас, проделав вместе с объездом весь путь, Войцех оценил масштаб вверенных ему угодий: заливные луга, кое-где поросшие непривередливой растительностью, прерывались запрудой и, вынырнув, разбегались в стороны пальцевидными отростками, пока окончательно не утопали в основном рукаве реки. Правда, установленные вдоль воды и увенчанные колючей проволокой заборы блокировали не только подвоз грузов, но даже самый праздный подход. Вдобавок между рекой и запрудой то тут, тот там виднелись заболоченные участки, которые, как ни крути, попадали в периметр будущего объекта, а потому требовали осушения. У Войцеха настоятельно засвербело увидеть планы своими глазами, чтобы не повторить участь гидротехника.
– Мне бы доступ к архиву, – заявился землемер в контору Франтишека. – Уяснить для начала текущее и перспективное положение.
– Если я и достану кое-какие сведения, что под строжайшим запретом и даже не смейте упоминать, – раздраженно выговорил конторщик, – то вы найдете их устаревшими и более непригодными. Самое свежее созревает у пана Бержа. Задача в том, чтобы поймать падающий фрукт. Когда рыба не меняется с головы, организм выбывает из авангарда.