Наталья Гимон
Призраки памяти
– У меня получилось…
– Я в тебе никогда и не сомневался.
Моя память, вернувшаяся ко мне из небытия, разложила, наконец, свои пожитки на полках моего сознания, и, сама не до конца веря в это, я повторила, взглянув на Мэтта огромными от переполнявших меня чувств глазами:
– У меня получилось!
– Да-да, верно, получилось. Только, пожалуйста, не кричи очень громко, мы и так здесь уже порядком пошумели. И даже если переход и находится в другом конце подвала, мало ли что. Вдруг кто да услышит. А нам это сейчас совершенно ни к чему.
– Переход? Какой переход? Хотя это сейчас не важно. – Внутри меня кипел огромный котёл гордости и восторга. Я никак не могла успокоиться и прыгала как резиновый мячик. – У меня получилось! Я сделала это! Сделала! – Но вдруг озадаченно остановилась: – Подожди, но это произойдёт только через полвека!
– Успокойся, Энж, слышишь? – Если бы мой брат был «настоящим», он бы, скорее всего, обнял бы меня, помогая прийти в себя. А так ему оставалось только маячить перед моим лицом, стараясь сфокусировать моё внимание на своей речи. – Я тебе уже говорил, что тебя окружает не совсем живая реальность. Это всё, – он повёл вокруг рукой, – программа. На дворе три тысячи восемьдесят пятый год, и нас с тобой давно уже нет в живых. Но мы продолжаем жить внутри твоего детища. Ты должна это понять, ведь это ты сделала так, чтобы такое стало возможным.
– Понять, – повторила я, обхватывая голову руками. – Это сложнее, чем кажется. Никогда не думала, что кто-нибудь когда-нибудь зарядит мои мозги в мой собственный генератор. Даже не предполагала, что это может кому-либо понадобиться. – Я посмотрела на Мэтта. – Ты знаешь, зачем?
Он кивнул:
– За сто с лишним лет на земле случилось очень многое. Болезни, кризисы, войны. И вот теперь – вымирание цивилизации. После последней войны что-то повернулось в психике людей. Число случаев суицида неожиданно подпрыгнуло в несколько десятков раз. Люди кончают жизнь самоубийством, кажется даже без серьёзных причин. Иногда достаточно просто нескольких неудачных дней подряд, когда всё валится из рук.
– Бред, – резюмировала я.
– Именно. Иначе назвать невозможно, но эта ситуация, больше похожая на чей-то воплотившийся в жизнь кошмар, действительно имеет место. Психологи и медики ломают голову над причиной таких перемен в сознании людей. Есть один умник, который во всём происходящем винит созданное тобой устройство – дескать, люди умирают от тоски по прошлому. Кто-то особо догадливый высказал предположение, что всему виной вседозволенность и полная обеспеченность, так сказать отсутствие цели в жизни – иными словами людям просто не к чему стремиться. В ответ учёные вызвались попробовать найти в прошлом панацею от надвигающейся на человечество катастрофы. И вот тогда вспомнили о тебе.
– Обо мне? Причём тут я?
Мэтт улыбнулся в ответ на моё изумление и неожиданно спросил:
– Анжела, что ты сделала со своим лицом?
– Что?
– Ты помнишь, что ты сделала со своим лицом?
Я посмотрела в по-прежнему отражающее нас зеркало, и мой взгляд наткнулся на изрезанные белыми линиями щёку и висок. Коснувшись их кончиками пальцев, я непонимающе уставилась на брата. В моей памяти не было никаких воспоминаний о том, что я как-то исправляла свой изъян.
– Я не помню…
– Верно. Ты не помнишь. Потому, что ты ничего с ним не сделала. Ты попросту жила с этими шрамами всю свою жизнь, не придавая им особого значения. За всё время, которое я знал тебя, ты ни разу не задумалась о пластике, хотя в какой-то момент уже могла себе это позволить. Ни эти шрамы, ни отношение к тебе окружающих людей, особенно сверстником, ни постоянные унижения и насмешки не ломали тебя. Ты жила и твёрдо двигалась в своей цели. Именно это и нужно было учёным – понять, что помогало тебе идти вперёд и не позволяло сдаться. – На какое-то время Мэтт замолчал, и я заметила, что лицо его стало непроницаемо-серьёзным, а остановившийся взгляд затерялся где-то глубоко в прошлом, как в тот вечер, когда я пообещала сделать его бессмертным. – Сначала из уважения к тебе они не стали трогать твою генную память. Они вообще относились к твоему имени, как к чему-то бесценному, почти святому. И я могу их понять. – На мгновенье улыбка тронула его губы. – Для изучения была взята память ближайшего к тебе человека, то есть моя. Но в моих воспоминаниях не было того, что было им нужно, ведь я никогда не давал тебя в обиду и потому не мог помнить пережитых тобой унижений. Я их просто физически не видел.
– Ты старался всегда быть рядом, – кивнула я. – И если кто-нибудь в твоём присутствии называл меня уродиной, франкенштейном или лицом со шрамом…
– …То всегда получал от меня крепких тумаков.
Мне вдруг захотелось взять за руку своего брата. Это был его жест, тот самый которым он часто приводил в порядок мои растрёпанные чувства и обогревал мне душу. Но…
Заметив мой порыв, Мэтт глубоко вздохнул и продолжил:
– Они возились с моей памятью долго, сколько позволило им время, крутя её так и сяк и пытаясь выцепить оттуда хоть что-то полезное для их исследования. В конце концов, через несколько лет, когда ситуация на земле стала критической, они, можно сказать, решились на святотатство. Однажды ты снова открыла глаза и начала проживать свою жизнь заново. Но не всю, а только ту её часть, где тебя постоянно преследуют неудачи и насмешки. И где меня никогда не оказывалось рядом.
Он снова замолчал, а потом посмотрел мне прямо в лицо:
– Анжела, ты правильно сказала: у тебя получилось, пусть и неожиданно, бесконтрольно. Поэтому ты никого не успела предупредить о возможности возникновения призраков памяти. Люди, работающие с MGG, не знают о том, что каждый ген загруженный в блок визуальной материализации, оставляет свой информационный след в системе, сохраняющийся в ней даже после замены исследуемого гена. Ты даже не представляешь, сколько оттисков чужих жизней находится там сейчас. Они все, как застывшие в янтаре древние насекомые, замерли в своих мирах, после того как снова прожили отражения своей памяти. Но знаешь, немногие из них согласились бы на это по своей воле. Решившись изучать историю путём полного погружения в личности когда-то живших людей и вызвав к жизни их разум, учёные сами того не ведая, преподнесли некоторым из них красочный билет в один конец, на котором огненными буквами выжжены слова: «Добро пожаловать в твой личный ад!» – Я удивлённо взглянула на него. – Да, Энж. Они проживали заново всё, что с ними когда-либо случалось, пока современные профессора исследовали быт различных эпох. Одни из них вновь влачили жалкое существование в нищете; другие страдали от голода и хоронили своих детей, умерших от истощения во время какой-нибудь великой осады; третьих вообще «заново» продавали в рабство, издевались, калечили. И все эти люди не могли остановить это, не могли выйти из этого круга, потому что не осознавали, что это уже не жизнь, а лишь записанный фильм, который можно промотать в любую сторону и выбрать тот фрагмент, в котором они были счастливы. А потом, когда их отработанный ген отложили в сторону, отключив от программы, они попали в ничто, в вечную тьму и одиночество, навсегда оставшись там и осознавая это. Ведь они так и не стали «призраками».
– А ты?
– Я – стал.
– Но как?! – Во мне вдруг проснулись рефлексы учёного. Захотелось разгадать эту загадку, найти объяснение феномену памяти моего брата. Мэтт рассеянно пожал плечами:
– Ты даже не представляешь, что может сделать с человеком чувство вины…
– Вины?
– Да. Я почти каждый день вспоминал то, что с тобой случилось. Думал, как бы ты жила, если бы этого не произошло. – Он протянул руку и «коснулся» пальцами моих шрамов.
– Но ты не виноват!
– Для тебя – может быть. Но себе я никогда не простил того, что не отговорил тебя тогда, что ты всё-таки полезла на эту проклятую тумбу.
– Но, Мэтт, тебе было всего лишь пять лет!
– Всё равно! Я ведь знал, насколько ты была одержима этой сказкой, этими поисками «двери». И мне следовало всего лишь позвать кого-нибудь из взрослых. Ведь я чувствовал, что ничем хорошим эта затея не кончится. И оказался прав. После этого я всегда старался быть рядом с тобой, чтобы защитить тебя, если с тобой снова произойдёт что-то подобное, или чтобы тебя никто не смел трогать. Ведь когда ты стала не такой, как другие, дети перестали принимать тебя.
– Но это никогда не мешало мне, – возразила я.
– А мне – мешало. Это мешало мне жить спокойно. – Он помолчал немного и продолжил: – Однажды, когда я, как и все другие, кого отключили от MGG за ненадобностью, как уже отработанный материал, находился в той леденящей душу пустоте, я неожиданно услышал твой голос. Ты звала меня, и я чувствовал, что нужен тебе. Придя в себя после минутного удивления, ведь я же был уверен, что умер, и никак не мог понять, откуда ты взялась в моём посмертии, я начал крутить головой, пытаясь различить твой силуэт и понять, где ты, но не мог. Кругом была лишь бесконечная тьма. Потом ты вдруг замолчала, и я снова остался там один. Тогда уже я начал выкрикивать твоё имя, но безрезультатно – ты не отзывалась. – Мне показалось, что мой брат вздрогнул. – Через какое-то время твой голос появился снова, и в нём звучали то ярость и злость, то боль и усталость. Так повторялось несколько раз. Я знал, что нужен тебе, но ничего не мог сделать. И я стал метаться в темноте, но теперь я искал не тебя саму, а пытался найти выход. От отчаянья я почти сошёл с ума и попробовал разорвать эту тьму руками. В какой-то момент мне даже показалось, что мои пальцы действительно осязают её, словно пространство вокруг внезапно превратилось в скользкую, едва ощущаемую, но уже трещащую по швам ткань. И вдруг моё исступлённое сознание вздрогнуло от боли и неожиданности, когда окружающая меня темнота неожиданно сменилась ослепительным светом. Это было похоже на то, как если ты находишься в огромном каменном зале без единого светильника, но с единственным небольшим проёмом, полностью спрятанным светонепроницаемой бумагой. Ты бьёшься в стены этого зала – и в нём нет ни мебели, ни предметов, ни даже теней, только всепоглощающая чернота. И вдруг ты случайно попадаешь рукой в этот самый проём, и тонкая преграда лопается от твоего нечаянного усилия. И сперва отшатнувшись от внезапно хлынувшего в глаза резкого света, вдруг начинаешь орать от счастья, потому что понимаешь, что, наконец-то, видишь солнце. – Мэтт улыбнулся своим воспоминаниям. – Сначала я даже подумал, что ослеп – настолько ярким казался мне этот свет. Потом я внезапно осознал, что меня окружает не только он, но и чьи-то незнакомые голоса. Я даже подумал, что попал в иной мир. В Чистилище или в Рай. Ну, ты понимаешь… – Он смущённо взглянул на меня. – Но точно не в ад. Мой Ад остался там, позади. – Я услышала вздох облегчения. – Поначалу я растерянно пытался понять, о чём разговаривают невидимые мне «ангелы», и вдруг услышал твоё имя. Сперва я не поверил сам себе, решил, что мне показалось, но кто-то опять повторил его. Тогда я стал прислушиваться к «их» разговору. Но неожиданно вновь появился твой голос. Он исходил отовсюду. Я попытался найти тебя, но вокруг меня опять была пустота, на этот раз заполненная светом и голосами. Они что-то обсуждали, спорили друг с другом, а твой голос по-прежнему звал меня, он был полон сожаления, что меня нет рядом. Но вдруг что-то изменилось, и моё имя исчезло. Ты всё ещё говорила, но уже не со мной, а скорее сама с собой, успокаивая и уговаривая. Ты словно мгновенно забыла обо мне, о том, что у тебя вообще есть брат – человек, который поможет и защитит. Теперь в твоём голосе сквозило одиночество и уверенность, что только ты сама можешь себе помочь. Я был сбит с толку, ведь такого просто не могло быть. Я позвал тебя, но ты не услышала, и твой голос снова исчез. Остались только те, другие, которые называли какие-то непонятные цифры, отдавали распоряжения и иногда, будто между прочим, делясь друг с другом своими мыслями. Я слушал их долго, очень долго, постепенно осознавая, что со мной произошло и где я нахожусь. Сначала с трудом, продираясь сквозь липкий туман охватившего мой разум шока, а затем, уже успокоившись и смирившись, я, наконец, сложил в своей голове весь сложный и многослойный паззл произошедшего. Я понял: так получилось, что второй Анжелы Александры Гэррис пока не родилось на свете. За столько лет никто до сих пор не понял до конца, как устроено созданное тобой чудо техники. Кстати, – он улыбнулся, – некоторые шутили, что, скорее всего, его тебе или подарила какая-то инопланетная высокотехнологичная раса, заскочившая к тебе на чашку чая по пути к созвездию Скорпиона, или же оно является чем-то волшебным, действующим вопреки законам механики и физики. Правда, нашлись и те, кто над этими шутками не смеялся… Однако самой страшной новостью было даже не то, что я стал частью исследования, маленькой частичкой созданного тобой устройства – наоборот, это было даже интересно и захватывающе. Страшным был фон, на котором собиралась эта невероятная картинка. – Мэтт вдруг как-то не к месту шкодливо улыбнулся, заглянув мне в глаза. – В отличие от тебя, большинство учёных похожи на нормальный людей. Они любят общаться и обсуждать те события, которые происходят вокруг них в мире.
Я невесело фыркнула в ответ:
– В отличие от меня, большинству учёных есть с кем общаться, ведь никто не косится на их физиономию в течение всего разговора, невольно отвлекаясь и про себя складывая узоры из белых росчерков на твоей коже. – И тихо вздохнув, добавила: – Меня всю жизнь добивало именно это.
– Тогда почему же ты всё-таки не сделала себе пластику? – Он недоумённо поднял брови.
– Оно мне надо? – неопределённо пожала плечами я. – Шрамы не мешали мне работать. И потом, я к ним привыкла…
– О чём и речь… – Мэтт удручённо покивал, потом откинулся назад и закрыл глаза, прислонившись спиной к стене. – Именно тогда я узнал обо всём, что произошло в мире за прошедшие годы и что творится в нём сейчас. Постепенно я понял, зачем им понадобилась ты, точнее, твоя память и как они используют её. Понял, зачем, загружая различные частички твоей жизни, они стали править воспоминания обо мне, пытаясь найти ту точку, в которой ты могла бы сломаться. Их до сих пор ставит в тупик твоё упорное сопротивление. Им необходимо какое-нибудь научное объяснение, которое всё разложит по полочкам. Но спросить у тебя… В твоём нынешнем возрасте ты, вероятнее всего, просто пожмёшь плечами, расценив столь идиотский, по твоему мнению, вопрос как очередное издевательство. Да и насколько я тебя знаю, ты вообще об этом никогда не задумывалась…
– Могли бы спросить у меня старой, так сказать, умудрённой жизнью, – заметила я, и Мэтт саркастически фыркнул в ответ:
– Ты знаешь, насколько я понял, они спрашивали. И ты ответила, что тебе всю жизнь было на кого опереться в трудное время.
– Ну, да, – улыбнулась я ему. – У меня была такая опора, что любой позавидует. Даже не представляю, как бы я всё пережила без своего брата-близнеца…
– Вот и они так подумали. И решили проверить: а как, собственно, пережила б? И понеслась… Только так уж вышло, что об этом стало известно мне. Не знаю уж, на паранормальном ли или ещё каком другом ментальном уровне я это почувствовал. – Он задумчиво посмотрел на меня. – Скорее всего, дело в нас с тобой, в том, кем мы друг другу являемся и насколько крепка наша связь. Но я понял, что так быть не должно, и решил во что бы то ни стало помочь тебе. Я был уверен, что мне нужно лишь оказаться рядом с тобой, в твоих воспоминаниях, чтобы ты вспомнила о моём существовании. Однако мне упорно не удавалось придумать, как это сделать. И внезапно в голову пришла поразительно простая мысль: ведь ты всю жизнь мечтала создать «волшебную» дверь, которая приведёт тебя туда, куда ты пожелаешь. И, можно сказать, тебе это удалось. А я? Что я, в сущности, представлял из себя теперь? Честное слово, Энж, мне никогда в жизни не было так весело, как тогда, когда я осознал, что стал обычным вирусом в операционной системе супернавороченного компа. Но если я – вирус, значит, подобно тому, как мечтала ты, могу проникнуть в любую клеточку этой системы. А это было как раз то, что нужно! Достаточно просто найти проход! Тогда я закрыл глаза и представил, что прямо передо мной в окружающем белом сиянии возникло простая деревянная дверь с обычной металлической ручкой. Я протянул руку и с удивлением ощутил, что мои пальцы сомкнулись на холодном изгибе, а тут же открывшиеся от удивления глаза подтвердили: получилось! Но меня ждало разочарование: за моей первой дверью оказалась такая же темнота, как та, из которой я сам некогда выбрался, с единственной лишь разницей, что она не была пустой. В ней кто-то был, но не ты, и я, не раздумывая, закрыл дверную створу. Следующая дверь оказалась чуть в стороне, и за ней во тьме молилась какая-то женщина, одетая в платье времён «трёх мушкетёров». А до какой-то не помню какой по счёту двери мне пришлось топать на вскидку примерно минут десять – я вообще подумал, что ничего «не создал», когда случайно заметил где-то далеко в белоснежном сиянии едва различимую тёмную точку. В конце концов, у меня начало рябить перед глазами и шуметь в ушах – к тому времени я открыл уже, наверное, несколько сотен этих проклятых деревяшек. И за каждой из них кто-нибудь находился: мужчина или женщина, лорд или простолюдин, или кто ещё. По какой-то причине они не видели меня, словно я наблюдал за ними сквозь односторонние зеркала. А вот я имел прекрасную возможность рассмотреть их, но это занятие даже для меня оказалось не очень простым. – Мой брат поймал мой озадаченный взгляд и объяснил: – Дело в том, что абсолютное большинство тех, чья память разбиралась на фрагменты в MGG, жило во времена глубокой веры и твёрдо знало, что их ждёт какое-то посмертие – Рай или Ад – в зависимости от прожитой жизни. И я не знаю, в какое из этих двух мест попали их настоящие души, но отпечатки их памяти по общему мнению были заперты исключительно во втором. Но, Анжела, они не все заслужили такой участи, так не бывает. Даже я понимал это! Поэтому перед моими глазами проплывали вереницы испуганных, растерянных, опустошённых людей, не понимающих, за что они так сурово наказаны. Они молились, рыдали, взывали к Господу или к тем богам, которых почитали при жизни, и не получали ответа. Ведь они не осознавали, что уже не являются людьми в полном смысле этого слова. И это было страшно… Но однажды, почти потеряв надежду, за очередной дверью я неожиданно увидел не ставшую уже привычной пустоту со стенающей фигуркой внутри, а обычный класс колледжа. И тебя, что-то быстро пишущую на доске. Вдруг у поверхности доски рядом с твоей рукой вильнул бумажный самолётик и, внезапно изменив траекторию, полетел прямо мне в лицо. Я невольно отпрянул, и дверь захлопнулась. Но прежде я успел отметить, что не помню этого момента, его никогда не было в моей жизни. Значит, рядом меня при этом не было. Я даже разозлился на тебя на секунду: почему ты молчала об этом? Я снова стал искать вход в твою память. Но когда нашёл, не смог переступить «порог» – не пускало то самое невидимое одностороннее зеркало. Я даже пытался разбить его с разбегу – безрезультатно. И так было несколько раз – сколько бы усилий я прикладывал к тому, чтобы войти в каждую последующую дверь, незримая преграда не пускала меня. Но однажды я увидел, как ты «подралась» с тем рулоном проволочной сетки, и неосознанно протянул руку поддержать тебя. Признаюсь, я сильно удивился и даже на минуту впал в ступор от неожиданности, когда вдруг оказался на газоне колледжа. Совсем как в твоей любимой сказке – всё наоборот. Тише едешь – дальше будешь… Если честно, я думал, что Дэрек поможет тебе, и не поверил глазам, когда он попытался тебя ударить. Я не надавал ему по физиономии только потому, что побоялся, что ты снова куда-нибудь денешься. Да и на моей памяти он был совсем другим – я пересекался с ним пару раз при жизни и не замечал за ним садистских наклонностей. В конце концов, определив, что для меня в данный момент важнее, я поспешил к тебе и испытал невероятное потрясение, когда понял, что ты меня не узнаёшь.
