Наталья Александрова
Сумрачная душа
Во всю длину зала были расставлены пиршественные столы, на которых, среди бронзовых светильников, озаряющих зал колеблющимся красноватым светом, стояли бесчисленные блюда с изысканными кушаньями, чаши и кувшины с тонкими напитками, возвышались груды спелого винограда и других фруктов, только сегодня доставленных во дворец.
Проворные рабы бесшумно сновали вокруг столов, разнося блюда и чаши, тарелки и кувшины с угощениями.
На высоком помосте в самой середине зала стояли три ложа из драгоценного ливанского дерева, отделанные слоновой костью, перламутром и золотом.
Среднее ложе предназначалось для самого Ирода, два других обыкновенно занимали почетные гости из числа римских сановников или высшие придворные царя. Но сегодня оба ложа рядом с царем пустовали – никто из знатных римлян не почтил его своим присутствием, а разделить трапезу со своими приближенными Ирод не пожелал.
Тетрарх был мрачен.
Он был облачен в тяжелую пурпурную мантию, густо затканную золотым шитьем, его борода была расчесана и напудрена порошком лазоревого цвета, как и волосы под драгоценной диадемой. Но лицо его было бледно от невеселых дум.
Ирод щелкнул пальцами, и слуга поднес ему блюдо с фаршированными дроздами. Царь недовольно поморщился – и на смену дроздам появилась тыква с медом, затем – нильский окунь с каперсами. Ирод вытер пальцы специально предназначенной для этого лепешкой и лениво протянул руку за оливками и миндалем.
Позади царского ложа, за тяжелым парчовым занавесом, заиграли музыканты.
На свободную площадку перед царским возвышением выбежали фракийские танцовщицы, стройные, как пальмы, и гибкие, как тростинки Кенарета. Они побежали по кругу, изгибая тонкие станы, подняв над головой смуглые руки и колыша ими, как прибрежные деревья колышут ветвями.
Царь еще больше помрачнел.
– Фануил, – проговорил он негромко, и тотчас из-за того же занавеса вышел старый и худой человек в простой полотняной одежде, с узким костистым лицом и глубоко посаженными умными глазами преданного пса.
– Фануил, – повторил царь, не повышая голоса, ибо он привык, что его слова слушают внимательно. – Ты видишь, старик, что я окружен всяческим богатством и роскошью, что каждое мое желание исполняется без промедления, что слово мое – закон для всей страны. Отчего же мне сегодня так страшно и одиноко? Отчего меня не радуют ни изысканные кушанья, ни божественные напитки, ни музыка, ни эти танцовщицы, прекрасные, как ангелы? Отчего меня не радует даже власть над жизнью и смертью моих подданных?
– Это оттого, великий государь, – отвечал старик без промедления и без смущения. – Это оттого, что есть границы твоей власти. Оттого, что есть власть гораздо больше твоей…
– Ты говоришь о Риме? Говоришь о власти императора? Но у меня с ним прекрасные отношения: я не лезу в его дела, он не лезет в мои. Конечно, я время от времени шлю ему дары и заверения в своей верности, но это мне ничуть не мешает…
– Нет, великий государь, я говорю не об этом. Я говорю о другой, высшей власти!
– Ты заговариваешься, старик! – одернул царь Фануила. – Какая власть может быть выше императорской?
– Не гневайся, великий государь! – Старик низко склонился перед царем, но, несмотря на это, в его облике, по мнению Ирода, было слишком много гордости и самомнения. – Не гневайся, владыка, но ты и сам знаешь, что ни ты, ни даже император не властен над временем и над стихиями, над жизнью и смертью…
– Я властен над жизнью и смертью подданных! – недовольно прикрикнул царь.
– Да, ты можешь казнить или помиловать, но можешь ли ты оживить того, кто уже умер? Можешь ли хоть на один день продлить собственную жизнь?
– И никто этого не может! – мрачно проговорил тетрарх. – Ты говоришь пустое, старик!
– Отчего же? – Фануил чуть отступил и понизил голос, словно дразня царя. – Ты же знаешь, как много могут священники…
– Пустое! – Тетрарх небрежным жестом отмел его слова. – Они не могут ничего, кроме разговоров! Взгляни на них – они стары и дряхлы, если бы они могли продлевать жизнь и возвращать молодость – неужели они не начали бы с самих себя?
– Пусть не наши священники, – не сдавался Фануил. – Есть ведь египтяне, жрецы Осириса и Ра, Анубиса и Птаха… есть служители Ваала, наконец, служители Молоха…
– Не говори мне об этих кровожадных чудовищах! – Царь поморщился. – Как-то я посетил их тайное богослужение… ничего, кроме мерзости! И никакой особенной власти над силами природы! Они пытались удивить меня жалкими фокусами!
– Тогда, государь, я могу сказать только одно: тебе следует узнать про великую тайну Харкам Кумрат!
– Что ты сказал? – переспросил Ирод, почувствовав внезапный озноб в жарком зале.
– Если великий государь позволит, я покажу ему человека, посвященного в древнюю тайну… – Произнося эти слова, Фануил низко склонился, но в этом поклоне по-прежнему не было истинного смирения, Ирод чувствовал своеволие хитрого старика, и в душе его шевельнулось недоверие. – Если государь велит, этой ночью я отведу его к тому человеку… это недалеко от города…
Ночью… Ирод кожей, печенью почувствовал опасность. На его жизнь не раз уже покушались. Правда, Фануил до сих пор был верен ему, но всякая верность имеет свои границы и свою цену!
Может быть, Фануил сговорился с кем-то из влиятельных фарисеев? Может быть, его подкупила жена царя, Иродиада, которая вечно строит какие-то собственные козни?
А может… может быть, он действует по приказу римского наместника?
От этой мысли сердце Ирода мучительно сжалось.
– Я подумаю, – проговорил тетрарх, и губы его капризно искривились. – Я подумаю!
Он сделал легкий жест пальцами, и Фануил, низко кланяясь, удалился, а нумидийский прислужник поднес царю золотое блюдо с оливками и каперсами.
Пир продолжался своим чередом, но Ирод как бы не замечал происходящего, не чувствовал вкуса еды, не слышал музыки, не слышал льстивых речей придворных.
Он был далеко.
Наконец он махнул рукой, и двое чернокожих рабов помогли ему подняться с ложа.
– Веселитесь! – проговорил он негромко и зашагал по крытой галерее в глубину дворца.
Однако не успел он дойти до своих покоев, как из-под оплетенной вьющимися растениями арки показалась женская фигура в длинном пурпурном одеянии. Легким движением женщина откинула покрывало с лица, и царь узнал Иродиаду.
На царице не было ни драгоценных ожерелий, ни золотых серег. И большие темные глаза, и весь вид ее выражали озабоченность и волнение. За спиной Иродиады безмолвно стояла приближенная к ней чернокожая рабыня.
Бросив на жену холодный, неприязненный взгляд, Ирод хотел пройти мимо.
– Куда ты так спешишь, муж мой? – спросила царица, преграждая ему дорогу.
– Мне некогда, меня ждут важные дела! – резко бросил он, пытаясь обойти Иродиаду.
– Важные дела? – передразнила она мужа. – Какие же это важные дела? Ты проводишь свое время среди пиров и развлечений, а все важные дела остались на мою долю! Я подкупала приближенных императора Тиберия, я вскрывала письма сановников, я рассылала повсюду своих соглядатаев, переманивала на свою сторону доносчиков – и я добилась своего: император заключил в тюрьму твоего главного врага и соперника Агриппу!
– Слава Тиберию! – привычно проговорил Ирод.
– А ты – ты почувствовал хоть малую толику благодарности за все мои старания? – Иродиада подняла на него черные глаза, полные муки и обиды. – Ты забыл обо мне! Ради тебя я ничего не жалела! Я отреклась даже от собственной дочери!
– Я признателен тебе за все… – холодно процедил тетрарх.
– Это все, что ты можешь сказать? – Ноздри женщины трепетали, две черные косы извивались по ее плечам, как две ядовитые змеи. – Помнишь, как прежде мы часами беседовали с тобой? Помнишь, как проводили долгие вечера в садах, под неумолчное журчание фонтанов, среди арок из цветов? Помнишь, как мы любили друг друга на ложе из шкур леопарда?
– Это было давно… – Ирод опустил глаза, вздохнул. – Война и власть состарили меня… я уже не тот, что прежде…
– Все еще можно вернуть! – жарко выдохнула царица. – Все еще можно вернуть, если только ты захочешь!
Она отступила на шаг, оглядела царя горячим, нетерпимым взглядом и бросила неприязненно:
– Но ты не хочешь! Ты, кажется, забыл, из какого рода происходишь ты и из какого я!
– Моя семья ничуть не хуже твоей! – ответил тетрарх, невольно пряча глаза.
– Ты так считаешь? – Иродиада расхохоталась. – Ты прекрасно знаешь, что это не так! Ты знаешь, что мой род восходит к царю Давиду, что среди моих предков были цари и первосвященники, а твой дед был простым храмовым прислужником! Другие твои родичи были нищими пастухами из Идумеи, простыми разбойниками, они водили в пустыне караваны и издавна платили дань Иудее! Пусть бы так, я готова смириться – но ты, ты равнодушен ко мне, ты равнодушен даже к собственной власти, ты во всем уступаешь предателям и фарисеям, ты терпишь, когда они поносят меня перед народом…
– Я должен учитывать настроения толпы! – пытался оправдываться тетрарх. – Я не хочу допустить нового восстания! Оно слишком дорого мне обойдется! Ты знаешь, что император мне не простит, если снова прольется кровь…
– А она прольется! – мстительно прошипела Иродиада. – Ты слышал, что в Галилее появился новый пророк? Его зовут, кажется, Иисус из Назарета, и народ слушает его речи, широко открыв глаза от восторга! Его называют Мессией!
– У нас в стране каждый день появляется новый пророк! – отмахнулся царь. – Пророков больше, чем пастухов и землепашцев! Если на каждого обращать внимание, некогда будет жить! Мне нет дела до ярмарочных шарлатанов и предсказателей!
– Трус! Трус! – бросила царица ему в лицо.
Наконец Ирод смог стряхнуть оцепенение, оттолкнул царицу и быстро зашагал к своим покоям.
Он уже подходил к своей опочивальне, как вдруг из сада метнулась сутулая фигура в поношенной льняной одежде. Телохранитель царя, рослый перс с выбритой наголо головой и рыжей бородой, завитой мелкими кольцами, схватил меч и шагнул навстречу незнакомцу, но Ирод поднял руку и выдохнул:
– Подожди!
Неизвестный был из секты ессеев – босой, в белом одеянии, с бледным узким лицом.
Ессеи были известны своей кротостью и никогда не выступали против царя. Они ограничивались проповедью бедности и добродетели, за что пользовались уважением среди бедняков.
– Выслушай меня, государь! – воскликнул ессей, касаясь лбом каменных плит.
– Говори, – позволил Ирод, едва заметно поморщившись: от просителя пахло бедностью, а этого запаха тетрарх не переносил. – Говори, только покороче.
– Ты знаешь, государь, что мы, ессеи, никогда не бунтовали против власти… мы считаем, что всякая власть от Бога, и почитаем властителей…
– Знаю, знаю… – недовольно процедил тетрарх. – Но я просил тебя быть кратким.
– Я буду краток… Ты знаешь, государь, что в Галилее появился новый пророк, которого зовут Иисус… Иисус из Назарета…
– Я слышал!.. – Ирод почувствовал нарастающее раздражение.
Не иначе как этого ессея подослала к нему Иродиада, чтобы заставить его прислушаться к ее словам…
– Государь! – Ессей поднял на царя глаза, и Ирод невольно попятился: столько фанатизма, столько слепой веры было в этом взгляде. – Государь! Иисус – Мессия! Подлинный Мессия! Спаситель, которого так давно ждет народ!
– Ты лжешь, ессей! – неприязненно проговорил царь. – Убирайся прочь!..
– Нет, государь, это правда!
Ессей начал подниматься с колен, глаза его пылали.
– Я слышал проповедь Иисуса, и я не сомневаюсь – он – Мессия, Спаситель! Государь, смирись перед высшей властью! Передай свою корону Иисусу – и имя твое будет благословенно в веках!
– Кто тебя подкупил? – прошипел Ирод, отступая перед пламенным взглядом фанатика. – Иродиада?
Телохранитель царя выступил вперед, вопросительно взглянул, взялся за рукоять меча.
– Меня никто не подкупал! – воскликнул ессей и снова смиренно опустил глаза. – Веру нельзя купить, как нельзя купить солнце и луну, рассвет или полночь.
– Точно, это она тебя подкупила! Я узнаю ее слова! Это она вложила их в твои уста!
– Я никогда не встречал царицу, а слова в мои уста вложил Всевышний…
– Убирайся прочь, ессей! – жестко произнес Ирод. – Убирайся прочь из моего дворца, если не хочешь сегодня же умереть страшной и позорной смертью!
– Я уйду, – покорно проговорил ессей и склонил голову. – Но запомни мои слова, государь: если ты не одумаешься, если не смиришься перед высшей властью, тебя будут помнить долго, твое имя сохранится в веках, но вспоминать тебя будут с ненавистью, и имя твое будет покрыто позором!
– Вышвырни его прочь! – бросил Ирод телохранителю. – И скажи стражам, чтобы его никогда больше не пускали во дворец. Тот, кто ослушается этого приказа, будет казнен.
Телохранитель мощной рукой схватил ессея за ворот льняной хламиды, поволок его к воротам.
Ирод смотрел вслед фанатику и зло бормотал:
– Высшая власть! Выше моей власти только власть Рима, власть императора Тиберия, а там у меня хорошая репутация… гнусные, отвратительные люди! Мерзкие фанатики!
Марина проснулась оттого, что сильно колотилось сердце. Она села на кровати и нашарила на тумбочке часы. Было без четверти четыре, за окном – полная темнота. Ночная сорочка была мокра от пота – в номере стояла душная жара, из окна уже не тянуло свежестью.
Марина закрыла окно и включила кондиционер. И только тогда заметила, что кровать Ларисы пуста. Пуста и аккуратно заправлена еще горничной с утра.
Лариска не пришла ночевать… В затуманенной снотворным голове мысли бродили лениво, как крупные рыбы в аквариуме. Ну что ж, стало быть, нашла себе компанию на ночь. Такого за ней раньше не водилось – не потому что где-то там дома, в России, ждет ее муж. Кого останавливает наличие мужа где-то далеко?
Марина не успела удивиться своему цинизму, она поняла, что злится. Злится на всех и прежде всего на себя, такую никчемную, несчастную и неприкаянную. Все, как говорила мама, при деле, только она не нашла ничего лучше в последнюю ночь, чем мучиться бессонницей и головной болью.
Кстати, голова больше не болела. Была тяжелая, какая-то неудобная, как будто чужая, не со своего плеча. Марина усмехнулась в темноте. От прохлады кондиционера сердце перестало колотиться, дыхание выровнялось.
«Черт с ними со всеми, – подумала Марина, засыпая, – мне нет до них никакого дела…»
И тут же подскочила от сильного стука в дверь. Сквозь занавески просвечивал яркий солнечный луч.
«Проспала! – мысль молнией вспыхнула в мозгу. – Проспала и опоздала на самолет!»
Стук в дверь повторился, затем в замке заскрежетал ключ, и дверь распахнулась. Комната наполнилась людьми: здесь была испуганная горничная – та, что открыла дверь, их групповод Алла – бледная, с дрожащими губами, и двое мужчин, один молодой, в джинсовом костюме, второй постарше, в кипе и белой рубашке, из-под которой по религиозному обычаю высовывался талес.
Увидев такую толпу, Марина окаменела, машинально прикрываясь простыней. Мужчина помоложе отодвинул горничную и подошел к кровати Ларисы. Быстро осмотрел ее, ни к чему не прикасаясь, а старший в это время вытащил из шкафа почти собранный чемодан.
– Что… что они делают? – севшим от страха голосом пробормотала Марина, ища взгляд Аллы.
Та отвела глаза и махнула рукой. Марина заметила, что в коридоре толпятся соседи – вон Натэлла, непривычно серьезная, в огненно-красном шелковом халате, Ольга Васильевна – даже по утреннему времени она была аккуратно причесана и одета уже по-дорожному, еще кто-то.
Мужчина в кипе спросил что-то строго на иврите, и Алла тотчас указала ему на тумбочку. По тому, как мужчина профессионально быстро пролистал найденные там документы, Марина поняла, что эти двое – полицейские. Что за черт? Лариска влипла в какую-нибудь скверную историю?
Молодой полицейский вежливо, но твердо выпроводил из номера горничную и закрыл дверь перед носом любопытствующих, после чего повернулся к Марине и подал ей сумочку.
Она стала торопливо рыться в ней, выискивая паспорт, простыня все время падала вниз, ей было ужасно стыдно за свою старенькую ночную сорочку. Это мама уговорила ее взять простую, ситцевую, мотивируя это тем, что в шелковой пижаме будет жарко, а трикотажная занимает много места в чемодане.
– Сокольская Марина Дмитриевна, – прочитал полицейский, по-русски он говорил почти без акцента. – Когда вы видели свою соседку в последний раз?
– Да может мне кто-нибудь сказать, наконец, что случилось? – закричала Марина, до дрожи испугавшись этого «в последний раз».
Тот, в кипе, бросил что-то резкое, отрывистое, Марина испугалась еще больше и ответила упавшим голосом, что рассталась с Ларисой вчера вечером, сразу после ужина. Кажется, Лариса собиралась прогуляться по берегу.
– Ночью она не приходила? – сухо спросил джинсовый костюм.
– Нет, никто меня не будил. Алла, да скажите же наконец, что с ней! – взмолилась Марина.
Алла всхлипнула и закрыла лицо полотенцем.
– Ее убили ночью на берегу, – сказал полицейский, – утром рабочие пошли на стройплощадку и нашли труп.
Марина удивилась, что известие не шарахнуло ее как молотом по голове. Не то она в глубине души ожидала чего-то подобного от визита полицейских, не то голова после снотворного ничего плохого уже больше не воспринимала. И тут же вспомнилось ее ночное пробуждение. Не зря так сильно колотилось сердце, а она-то думала, что это от духоты или кошмар приснился. И еще злилась на Ларису и завидовала, что у той случилось легкое приключение под конец отпуска. Ничего себе приключение, развлеклась напоследок!
– Но что, что она делала там ночью? – пролепетала Марина.
– Это было не ночью, – нехотя сообщил полицейский, – врач говорит, что смерть могла наступить от восьми до десяти часов вечера…
– У вас же спокойная страна! – с ненавистью сказала Марина и посмотрела в глаза старшему полицейскому, что был в кипе. – У вас уровень преступности – ниже плинтуса, у вас можно сумку оставить на скамейке и уйти на полдня, и она там лежать будет!
Кажется, он понял, потому что отвел глаза. Потом они собрали вещи Ларисы и ушли.
– Собирайтесь, Марина. – Алла нарушила затянувшееся молчание. – Самолет ждать не будет.
– Неужели мы улетим? – вскинулась Марина. – А как же… она?
– Этим займутся соответствующие органы, – вздохнула Алла, – у нас же билеты, и номера надо освободить…
Марина смогла опомниться только в самолете, до этого она действовала как в тумане. Слава богу, Ольга Васильевна взяла ее под свою опеку, помогла собрать чемодан и проследила, чтобы Марина ничего не оставила в номере.
«Вот так отдохнули… – думала Марина. – Наверное, если бы я пошла с ней, то ничего бы не случилось, на двоих не стали бы нападать. Или убили бы и меня тоже…»
Она поежилась, хотя в салоне самолета было тепло, и ощутила вдруг острую жалость. Какая ужасная смерть! А Лариса была такая славная, им было так легко вместе, как будто сто лет знакомы. И что значат теперь перед лицом такого несчастья все Маринины неприятности?!
Она вспомнила их с Ларисой последний разговор, когда они сидели в кафе на берегу моря и ветер приносил с пляжа желтые песчинки. И еще кольцо, Лариса же отдала ей кольцо…
Кольцо никуда не делось, оно сидело на безымянном пальце левой руки, как будто всегда там было. Не давило и не натирало, Марина его просто не чувствовала. Сейчас она сняла кольцо и рассмотрела его поближе. Ей показалось, что кольцо не такое темное, каким нашли они его вчера в крошечной лавчонке на блошином рынке. Теперь было видно, что кольцо не серебряное. Но и не золотое, золото не темнеет и не окисляется. Скорей всего, какой-то сплав. Рисунок на кольце напоминал струящийся поток воды. Казалось, что вода течет с силой, это может быть горная речка или ручей после грозы.
«Пристегните ремни!» – зажглась надпись.
Марина надела кольцо и закрыла глаза. Самолет заходил на посадку. Внизу сверкал огнями Петербург.
Царь Ирод удалился в свою опочивальню, но никак не мог успокоиться. Криул, его доверенный слуга, привел было к Ироду новую наложницу, юную аравитянку, но тетрарх бросил на смуглую деву равнодушный взгляд и отослал ее к солдатам караула.
Он попытался заснуть, но сон все не шел.
Тогда он поднялся с ложа, хлопнул в ладоши.
Криул безмолвно возник на пороге.
– Принеси мне уличный хитон, темный плащ и позови Фануила! – приказал тетрарх.
Прислужник молча кивнул и удалился, всем своим видом выражая сомнение: он на дух не выносил Фануила.
Прошло совсем немного времени, и Криул вернулся с одеждой, помог тетрарху облачиться в нее.
Ирод вышел из своих покоев.
Тут же от стены отделилась темная фигура, и он едва узнал в ней Фануила.
Так же как тетрарх, старик облачился в темный плащ, край которого накинул на голову. К поясу его был прикреплен тяжелый тесак в простых кожаных ножнах.
– Я хочу, чтобы ты отвел меня к тому человеку, о котором говорил на пиру! – сказал Ирод как можно спокойнее, как будто его сердце не колотилось в груди, как птица в клетке.
Фануил кивнул, как будто ничуть не сомневался в намерениях тетрарха. Однако, увидев за спиной Ирода телохранителя, старик вполголоса проговорил:
– Мы должны пойти туда вдвоем. Только ты, государь, и я. Никакой охраны.
– Вокруг много врагов, – возразил Ирод.
– Я буду твоей защитой. – Фануил коснулся тесака. – А еще лучшей защитой будет ночь.
– Ты стар, – в голосе Ирода звучало недоверие.
– Стар – не значит немощен! – ответил Фануил. – Мне приходилось сражаться с сильными противниками. Мне довелось даже выступать гладиатором в Риме…
– Вот как!.. – Тетрарх с интересом взглянул на старика. – Ты полон сюрпризов, старик! Что ж, так и быть, я доверю тебе свою жизнь! – Он махнул рукой телохранителю, и перс, всем своим видом выразив недоверие к Фануилу, удалился.
– Пойдем! – Старик запахнул плащ, зажег факел и нырнул в темный проем.
Ирод последовал за ним.
Сперва они прошли благоухающим дворцовым садом, знакомыми дорожками, по которым не так давно тетрарх прогуливался с Иродиадой.
В небе сияла полная луна, и сад был залит ее призрачным светом, так что факел в руке Фануила казался излишним. Воздух был напоен ароматом цветов, журчанием фонтанов и птичьим пением.
Старик пересек сад и подошел к маленькой, незаметной калитке, скрытой за густыми зарослями гибискуса. Он толкнул дубовую дверь и шагнул вперед.
– Как просто, оказывается, попасть ко мне во дворец! – недовольно проворчал тетрарх.
Словно в ответ на его слова, из темноты возник рослый темнокожий воин в короткой тунике и круглом медном шлеме, с луком за спиной и копьем в руках.
– Кто идет? – спросил он хрипло.
– Свои! Пароль – Тиберий! – негромко ответил Фануил.
Воин почтительно вытянулся, приветствуя тетрарха, отступил в сторону.
– Теперь хорошенько смотри под ноги, государь! – бросил старик через плечо.
Действительно, сразу от стены дворцового сада тропинка побежала круто вниз, под гору. На ней то и дело попадались корни сикомор и большие камни, так что Ирод пару раз едва не упал. Фануил двигался по тропинке очень ловко, опираясь на крепкий кедровый посох.
Они спускались недолгое время, затем Фануил остановился, вглядываясь в темноту, словно что-то искал. Он даже повел носом, принюхиваясь, как охотничья собака.
Наконец, узнав какую-то примету, раздвинул колючие кусты и пошел в сторону от тропинки.
Тетрарх старался не отставать, однако с каждой минутой все больше жалел, что послушался старика.
Пройдя густой кустарник, спутники вышли на пологий глинистый склон, ярко залитый лунным светом. Слева от их пути виднелась нищая глинобитная хижина, на пороге ее спала тощая собака. Почуяв путников, собака подняла голову и залаяла. Издалека, из-за приземистых холмов, ей ответило резкое тявканье шакала.
Фануил миновал хижину. Теперь он шел вверх по холму, направляясь к купе темных деревьев.
– Куда мы идем, старик? – окликнул Ирод своего провожатого. – Мы не заблудимся? Я не знаю этих мест!
– Не бойся, царь! – ответил Фануил без прежнего почтения, и в темноте насмешливо блеснули белки его глаз. – Не бойся, мы найдем дорогу! Мне случалось здесь бывать, и не раз!..
Ирод все больше жалел, что ввязался в эту авантюру.
Они поднялись на холм. Отсюда были хорошо видны близкие предгорья. Вдалеке, между двумя холмами, горел пастуший костер. Но Фануил направился не к этому костру, а к одинокой скале, расположенной на полпути к лесу.
Они шли по каменной осыпи, и теперь Ирод старался не отставать, чтобы факел Фануила освещал дорогу у него под ногами.
Приближаясь к скале, старик замедлил шаги. Он повернулся к тетрарху и проговорил со странным волнением в голосе:
– Мы почти пришли, государь. Сейчас ты увидишь его. Но имей в виду – этот человек не из числа твоих подданных…
– Он римлянин? – уточнил Ирод.
– Нет. – Старик криво усмехнулся. – Он также и не из числа подданных императора Тиберия…
– Ты говоришь глупость, старик! – раздраженно произнес тетрарх. – Ты говоришь опасную и вредную глупость! Здесь, на этой земле, нет никого, кто бы не был подданным императора Тиберия. Твое счастье, старик, что эти слова не слышал никто, кроме меня!
– А вот та птица – тоже подданная императора? – Фануил поднял руку, показав на большую ночную птицу, которая пролетела над ними, на мгновение закрыв луну. – А шакал, который лает за горой, преследуя добычу, – он подданный императора?
– Что ты болтаешь… – Ирод поморщился. – Ты сам не знаешь, что говоришь… Конечно, птицы и звери не являются ничьими подданными… Ты еще скажи про кусты и деревья…
– Так и тот человек, к которому мы сейчас идем, не является подданным ни одного из земных владык, как птица или зверь, как дерево или цветок, как солнце или луна! Он – подданный одного только вечного владыки…
– А, так он один из этих грязных и оборванных пророков! – разочарованно протянул тетрарх. – Стоило ли ради него совершать такой долгий путь, да еще ночью! Подобные пророки целый день осаждают мой дворец со своими безумными речами!
– Нет, он не пророк… – загадочно ответил Фануил и подошел еще ближе к скале.
Он протянул вперед свой посох и коснулся скалы. Но в том месте, которого он коснулся, оказался не камень, а полог из козьей шкуры, закрывавший узкое устье пещеры. Фануил посохом отодвинул край этого полога, и тетрарх увидел вход в пещеру и тлеющий в глубине ее тусклый огонь.
– Позволь нам войти в твое жилище, мудрый человек! – проговорил старик с незнакомым волнением в голосе.
– Разве я могу запрещать и позволять? – донесся из глубины пещеры тихий, шуршащий, как осенняя листва, голос. – Только в руках Всевышнего запрет и дозволение! Конечно, ты, Ирод Антипа, тетрарх Галилеи и Переи, сын Ирода Великого, полагаешь, что запрет и дозволение в руках царей. А заблуждаться – человеческая привычка, старая, как мир… впрочем, входите! Принять гостей, идущих в ночи, – мой долг!
Фануил, явно робея, вошел внутрь пещеры и сделал Ироду знак следовать за собой.
Тетрарх вошел в пещеру и огляделся.
Пещера была невелика, может быть, менее четверти опочивальни Ирода. Просторное ложе тетрарха никак не поместилось бы здесь.
В глубине пещеры теплился костер. Дым от него уходил вверх через узкую расщелину в скале, и воздух в пещере был довольно чистым.
Над костром в медном котелке булькало какое-то густое варево неприятного зеленоватого цвета, рядом сушились травы, распространяя резкий пряный запах.
Сам обитатель пещеры сидел возле костра на козьей шкуре, скрестив ноги и сложив руки на коленях. Он был облачен в поношенный хитон с узкой красной полосой на вороте и кожаные сандалии. Густые всклокоченные волосы едва тронула седина, хотя запрокинутое лицо его казалось удивительно старым. Глаза незнакомца были широко открыты, но незрячи: их покрывала мутная слепая белизна, в которой отражалось пляшущее пламя костра.
«Как же он узнал, кто я? – подумал Ирод, разглядев незрячие глаза хозяина. – Впрочем, должно быть, Фануил предупредил его о моем приходе…»
– Нет, никто меня не предупреждал, – ответил слепец, как будто тетрарх произнес свои слова вслух. – Просто я столь давно не вижу земными очами, что научился видеть внутренним взором…
Тетрарх растерянно молчал. То, как легко слепой незнакомец проник в его мысли, напугало и потрясло его.
Человек с такими способностями чрезвычайно опасен: он может прочесть любые мысли, в том числе такие, за которые римляне лишат не только власти, но и головы…
С другой стороны, если привлечь его на свою сторону, можно извлечь из его умения немалую пользу: слепец поможет тетрарху проникнуть в тайные замыслы его врагов…
– Нет, – проговорил слепой и подбросил в костер какую-то корягу.
– Что?! – удивленно переспросил Ирод.
– Нет, я не стану читать мысли твоих врагов, как не стану и выдавать твои тайные мысли римскому наместнику. Мне безразлична земная власть, надо мной есть власть высшая и единственная…
– Что я тебе говорил, властитель! – зашептал Фануил, жарко сверкая белками глаз в полутьме пещеры. – Этот человек – не из числа подданных земных владык!
– Если так, мудрый человек… если земные дела тебя не интересуют… – Ирод говорил медленно, тщательно подбирая слова. – Если ты удалился от мира – тогда не знаю, для чего мы сюда пришли. Вряд ли ты захочешь помогать нам… помогать мне. Пожалуй, лучше мне вернуться обратно, к себе во дворец…
– Постой, государь! – засуетился Фануил. – Не спеши с решением! Мудрый слепец сам хотел увидеть тебя…
– Да, это правда! – прозвучал шелестящий, негромкий голос слепого. – Я просил Фануила привести тебя.
Он замолчал, как будто к чему-то прислушиваясь, но затем продолжил:
– Я позвал тебя, тетрарх, потому что тебя не радуют кушанья и напитки, не радуют танцовщицы и наложницы, не радует власть над подданными. Ты чувствуешь краткость и тщету всего этого и жаждешь радости большей, власти высшей. Я могу дать тебе такую власть, тетрарх. Власть большую и беспримерную. Власть над жизнью и смертью, власть над вечными стихиями, власть над самим временем… я могу вручить тебе древние кольца, выкованные в самом начале мира людьми, более могущественными, чем все ныне живущие. Эти кольца даруют своему владельцу высшую власть…
– Почему же ты хочешь от них отказаться, старец? – спросил тетрарх подозрительно.
– Потому что пришло мое время. Я слишком долго владел ими, слишком долго их хранил. Я устал, тетрарх, я мечтаю снять с себя этот груз и отдохнуть… уснуть вечным, беспробудным сном!
– Если ты не лжешь, старик, то я готов! – воскликнул Ирод, и глаза его жадно вспыхнули. – Где твои кольца?!
– Постой, тетрарх! – Слепец поднял руку. – Всякая власть в то же время есть рабство. Чем больше власть – тем больше рабство, ты это хорошо знаешь…
– Это так, – проговорил Ирод мрачно. – Я владыка над своими подданными, но раб римского императора… но сам-то император властен над всеми!
