Наталья Александрова
Сокровище Великих Моголов
– А там дверь была открыта! – выдала Анфиса.
Про дверь я и так знала, но покачала головой.
– Они говорят, что он ее убил и сбежал со страху. Постой! – Анфиса вцепилась мне в рукав, глаза ее загорелись. – Это ведь он в твою машину сел! Сразу после убийства жены! И ты ничего не заметила, он какой был? Страшный?
– Ага. Глаза горят, весь в крови, в руках топор, – сказала я. – Анфиса Павловна, вы сами-то себя слышите? Ну, если бы я чего заметила, стала бы я спрашивать, какого черта у нас на фирме происходит?
– И то верно. – Анфиса потрясла головой. – Знаешь, как-то не верится мне, что он жену убил. Знаю его несколько лет, всегда такой мужчина сдержанный, вежливый, умный… По бабам не бегал, о жене худого слова от него не слыхала. Всегда думала, что они – хорошая пара. Впрочем, чужая душа – потемки… – И она удалилась от меня по коридору, в растерянности покачивая головой.
– Стойте! – раздался из темноты голос Ульяны. – Постойте же! Пойдем обратно!
– Сейчас… – пробормотал Сарычев, вглядываясь в стену.
На ней была привинчена блестящая металлическая табличка с какой-то надписью. Надпись была сделана латиницей, красивыми затейливыми буквами, и он ее не смог разобрать.
Шагнул ближе, чтобы осветить фонариком, то есть телефоном…
Вдруг подвернутая нога поскользнулась на чем-то влажном, Сарычев охнул от боли, потерял равновесие и упал, нелепо взмахнув руками. При этом он выронил телефон, и свет погас. На него обрушилась бездонная, непроницаемая тьма.
Из этой темноты донесся приглушенный голос Ульяны, потом звук падения и какой-то странный скрежет.
Сарычев хотел окликнуть девушку, но горло перехватило от боли в ноге, он закусил губу, а потом наступила тишина.
– Ульяна! – крикнул он в темноту и испугался собственного голоса – так непривычно он прозвучал во тьме.
Никто не ответил.
– Ульяна! – повторил Сарычев, и снова безрезультатно.
– Яна! – крикнул он, вспомнив, что она сердится, когда ее называют полным именем, и снова не получил ответа.
Он принялся шарить на полу, и – о счастье! – почти сразу нашел свой телефон. На ощупь нашел кнопку, и темнота озарилась голубоватым призрачным светом. Теперь он нашел в настройках режим фонарика, включил его и огляделся.
За прошедшую минуту коридор вокруг него удивительным образом изменился: там, откуда он только что пришел, и где, по его представлениям, должна была находиться Ульяна, теперь виднелась глухая кирпичная стена. А вот металлическая табличка, которую он заметил перед тем, как упасть, была на прежнем месте.
Сарычеву стало страшно.
Он оказался один в темном и мрачном подземелье, выход назад, к свету и воздуху, был отрезан от него стеной, и Ульяна пропала неизвестно куда. Неприятная девица, но все же живой человек… с ней ему было куда спокойнее. Хотя о каком спокойствии можно говорить, когда… когда Лена лежит там, в их квартире, мертвая.
«Не может быть! – тут же уверил он себя. – Такого просто не может быть! Это невозможно!»
Он знает это только с чужих слов. Сначала Ульяна набросилась на него с кулаками, он думал, что она сошла с ума. Потом приехала полиция, и он собственными ушами слышал, как майор докладывал начальству об убийстве. Но все же он никак не мог поверить, что Лены больше нет.
Он вспомнил лицо жены, каким видел его в последний раз – перекошенное ненавистью, с некрасиво искривленным ртом, из которого лились такие слова, которых он от нее никогда не слышал. Он – не нежная фиалка, многое в жизни повидал, когда создавал свой собственный бизнес, и сейчас у него в подчинении грубые работяги, но слышать такое от собственной жены…
Нет, он никак не может поверить, что тогда, когда уходил из дома, он видел ее в последний раз.
В глубине души какой-то трезвый голос твердил ему, что он поступает, как глупый страус, пряча голову в песок, чтобы уйти от проблем, но он предпочел не слышать голос разума хотя бы недолго.
Сарычев подошел к новоявленной стене, постучал по ней кулаком. Стена была самая настоящая, прочная, он отбил об нее костяшки пальцев, но стена и не шелохнулась. Тогда он перешел к стене с табличкой и направил на нее луч фонаря.
Надпись была не на английском, который Сарычев худо-бедно знал, а на каком-то другом европейском языке.
Приглядевшись, он подумал, что это французский.
Ну да, конечно, во времена графа Шереметева, когда строили дворец и подземелья, французский язык был в ходу. Но сам-то он его вовсе не знает…
Хотя какие-то слова показались ему смутно знакомыми… вот, например, «Entrer»… это слово попадалось ему в парижском аэропорту. Кажется, оно значит «выход»… или «выйти»… ну да, похоже на английское «Enter»… а вот это – «Cliquez»… похоже на «клик», «кликнуть»… то есть попросту, нажать…
Он нажал на злополучную табличку – во всяком случае, хуже от этого не будет… куда уж хуже…
Ничего не произошло.
Он еще раз пробежал глазами надпись на табличке.
Рядом со словом «Cliquez» было еще одно смутно знакомое слово – «Fin». Ну, ясно – это значит «конец», «финиш». Это слово появлялось в конце старых французских фильмов.
Выходит, «Cliquez fin» означает «Нажать на конец»… глупо как-то.
Он попробовал нажать на само слово «Fin», но опять ничего не произошло. Да и странно на что-то надеяться… неизвестно, сколько лет провисела здесь эта табличка, неизвестно, кто ее здесь оставил, неизвестно даже, что на ней написано…
На всякий случай он пробежал надпись до конца, не найдя больше ни одного знакомого слова.
В самом конце надписи стоял восклицательный знак.
Сарычеву показалось, что этот знак вырезан глубже всех остальных букв и знаков на табличке.
Машинально Сарычев нажал на этот знак – и вдруг стена медленно поползла в сторону, как дверь купе в вагоне. За ней обнаружился темный проход.
Сарычев опасливо заглянул в этот проход.
За ним был туннель вроде того, по которому они с Ульяной шли с самого начала, только этот туннель был заметно уже, и потолок ниже, так что Сарычев едва не задевал его головой. Кроме того, по кирпичным стенам кое-где сочилась вода, скапливавшаяся на полу в мелкие лужицы, и воздух был сырым и холодным.
Впрочем, других вариантов все равно не было.
Сарычев пошел вперед, освещая путь фонариком.
Он шел так примерно полчаса. Туннель начал понемногу подниматься вверх, он стал суше и просторнее. Свод потолка тоже поднимался все выше и выше, теперь он скрывался в темноте высоко над головой. Кроме того, Сарычев почувствовал лицом движение воздуха, и воздух этот стал заметно теплее.
Все эти приметы внушали сдержанный оптимизм, и он немного прибавил шагу, насколько позволяла его поврежденная нога. Хотя надо признаться, болела она меньше.
И тут туннель оборвался, точнее – уперся в глухую кирпичную стену, верхний край которой скрывался в темноте.
– Приплыли! – проговорил Сарычев вполголоса.
Если до сих пор он не позволял себе впадать в панику, то теперь приходилось признать – его положение было безвыходным. В самом буквальном смысле слова. Вперед пути не было, позади тоже был тупик… что делать? А на воле ждали его полицейские с трудными вопросами и обвинениями…
Заряд телефона скоро подойдет к концу, и он останется в полной темноте, безо всякой надежды на спасение.
Без пищи человек, говорят, может прожить две недели. Без воды – только три дня. Впрочем, вода здесь как раз есть, она сочится по стенам, скапливается на полу.
Сарычев представил себе, как он сидит в темноте и лижет влажные стены, чтобы не умереть от жажды…
Нет, чем мучительно умирать несколько дней в кромешной темноте – лучше оборвать это разом… Возможно, таким образом решатся все его проблемы…
Когда-то давно, в молодости, Сарычев ходил в горы. Там он часто бывал в смертельно опасных ситуациях – но не испытывал такого страха, как сейчас, потому что вокруг был бескрайний простор, над головой – небо, и дышалось ему легко и свободно. А сейчас на него давил груз многотонной тьмы…
И чем мог помочь ему здесь, глубоко под землей, опыт горных восхождений?
Он на всякий случай еще раз оглядел стену, в которую упирался туннель, осветил ее фонариком снизу доверху и даже постучал по ней костяшками пальцев…
Звук был глухой. Никакой пустоты за этой стеной не было.
Он отступил назад, чтобы оглядеть стену, и при этом снова поскользнулся на влажном полу.
На этот раз ему удалось сохранить равновесие, но телефон выскользнул из руки и упал на пол возле самой стены.
Сарычев охнул – но все обошлось, телефон даже не погас, он по-прежнему освещал стену.
Но теперь свет падал на стену под острым углом, и в боковом освещении на стене выступили незаметные прежде детали. Теперь стало видно, что некоторые кирпичи немного выступают из стены. Немного, но все же выступают…
А еще…
Подняв голову, Сарычев увидел, что между верхним краем стены и потолком туннеля есть небольшой зазор.
Впрочем, это снизу зазор казался небольшим, а так, возможно, через него можно протиснуться…
Прежде чем поднять с пола телефон, Сарычев запомнил расположение выступающих из стены кирпичей. У него была хорошая зрительная память, и это расположение отпечаталось в его голове, как чертеж строительного объекта.
Он вспомнил свои горные походы, нащупал ногой первый выступающий кирпич, поставил на него ногу, перенес на нее вес тела, нашел следующий кирпич… но теперь нужно было перенести вес тела на подвернутую ногу…
Тело пронзила боль.
Но Сарычев сжал зубы, преодолел боль и продолжил мучительное восхождение.
Еще один шаг… он с трудом перевел дыхание, опершись на здоровую ногу, собрал в кулак волю и поставил больную ногу на следующий выступ стены.
Так он и поднимался, чередуя боль и короткий отдых. Отдыхать приходилось все чаще.
Скоро он поднялся уже до половины стены.
Скосив глаза вниз, увидел, что его отделяет от пола не меньше трех метров. Если сорвешься – насмерть не разобьешься, но больную ногу еще больше изувечишь, а это значит, застрянешь в подземелье навсегда…
Поднял глаза вверх – и увидел, что зазор между стеной и потолком стал шире. Через него точно можно пролезть…
Это внушило некоторый оптимизм, и Сарычев полез вверх с новыми силами.
Еще несколько минут мучительного восхождения – и он добрался до потолка, точнее, до зазора между потолком и стеной. Подтянулся, втянул голову и плечи в зазор, с трудом протиснулся в него, подумав при этом, что давно пора сесть на диету – и наконец оказался в узком и темном горизонтальном проходе.
Он расслабился и перевел дыхание. Все мышцы болели после непривычных усилий, но он все же добрался…
Только что теперь? Не оказался ли он в очередном тупике?
Ну что ж, нужно двигаться вперед – только так он это узнает…
И Сарычев пополз вперед.
Вскоре дышать стало легче, и впереди возникло едва различимое пятно бледного света.
Он прополз еще несколько метров по узкому пыльному лазу и оказался перед пластмассовой решеткой. По другую сторону этой решетки был свет, воздух, там была жизнь.
До Сарычева дошло, где он находится – в вентиляционном канале. Он подергал решетку, которая отделяла его от свободы. Она была довольно хлипкая, и первым его побуждением было просто выломать ее, но потом он заметил, что решетка держится на двух винтах.
Нашарив в кармане мелкую монету, он вывернул эти винты, снял решетку и выбрался из вентиляционного короба.
Переведя дыхание, он пристроил решетку на прежнее место и огляделся.
Он оказался в небольшой комнате, заставленной ломаной старинной мебелью и составленными к стене пыльными картинами в массивных золоченых рамах.
Внезапно Сарычев почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд.
Он обернулся и заметил, что из темного угла комнаты на него смотрят строгие темные глаза под кустистыми бровями.
Сарычев попятился и смущенно проговорил:
– Извините, я попал сюда случайно…
И тут он осознал, что разговаривает с картиной. Это был прислоненный к стене портрет мужчины средних лет в расшитом золотом мундире с атласной орденской лентой на груди.
У него было выразительное, как говорят, породистое лицо с тяжелым подбородком и высокими скулами.
Это лицо показалось Сарычеву смутно знакомым, но он не смог вспомнить, где его видел.
Ему даже не пришло в голову, что видел он это лицо каждый божий день…
Сарычев тихо засмеялся над своей ошибкой.
Он понял, куда попал: во дворец графа Шереметева, расположенной в том же парке, что и научный институт.
Комната, в которую он выбрался, – кладовая, или запасник, куда сложили мебель и картины, нуждающиеся в реставрации или просто не нужные в экспозиции дворца.
А строгий мужчина на портрете – это граф Шереметев собственной персоной.
То есть из подземелья-то он как-то выбрался, но если охрана или сотрудники музея найдут его здесь, запросто могут задержать, заподозрив в попытке украсть музейные ценности, и передать полиции, а там уже быстро установят его личность и арестуют по подозрению в предумышленном убийстве…
Короче, чтобы остаться на свободе, ему нужно незаметно выбраться из дворца.
Сарычев тихонько подошел к двери и повернул ручку.
Дверь, к счастью, не была заперта.
Он выглянул в щелку, никого не увидел и выскользнул из кладовки. Он оказался в длинном полутемном коридоре, тускло освещенном старинными бронзовыми светильниками.
В коридоре не было ни души, и он пошел по нему, опасливо оглядываясь по сторонам.
Вскоре коридор закончился.
Сарычев остановился перед высокой резной дверью, украшенной гербами и геральдическими животными.
Он тихонько толкнул ее, и дверь медленно отворилась.
За дверью обнаружилась пыльная бархатная портьера. Прежде чем отдернуть ее, Сарычев осторожно выглянул в щелку.
За портьерой было большое помещение с высокими стрельчатыми окнами, стенами, до половины отделанными резными деревянными панелями, и полом, покрытым черно-белыми мраморными плитами. В глубине этого помещения находился большой камин, отделанный черным мрамором, над которым висел геральдический щит, разделенный на четыре части разного цвета.
Центр комнаты занимал длинный стол, окруженный стульями черного дерева с высокими резными спинками, стилизованными под готику. Впрочем, вся эта комната была оформлена в готическом, средневековом стиле – щиты и гербы на стенах, по сторонам камина стояли рыцарские доспехи с опущенными забралами.
В дальнем конце комнаты стоял громоздкий, окованный железом сундук, рядом с ним имелась еще одна дверь. Как и первая, она была украшена резьбой.
Сарычев бесшумно выскользнул из-за портьеры и направился было к этой двери, но тут совсем рядом он услышал какой-то подозрительный звук, как будто по каменному полу тащили что-то тяжелое.
Он испуганно метнулся в сторону и спрятался за рыцарскими доспехами, возвышавшимися сбоку от камина.
Едва он успел спрятаться за рыцаря, снова раздался тот же звук – и на этот раз Сарычев заметил, что кованый сундук немного сдвинулся со своего места, и из-за него, потирая колени и отряхиваясь от пыли, выбрался какой-то человек.
Это был тот самый мужчина, который вошел в будку на границе парка, в будку, где был вход в подземелье, в будку, откуда началось опасное и удивительное подземное путешествие Сарычева.
Теперь Сарычев смог разглядеть его лучше. Мужчина был лет около пятидесяти, худой, сутулый, невысокого роста. Но отчего-то сразу было ясно, что ни о какой слабости этого человека не может быть и речи, что внутри его есть некий стержень, который поможет ему выдержать и добиться многого.
Сарычев понял, что с этим мужчиной лучше не связываться. Это может плохо кончиться.
Выбравшись из-за сундука, незнакомец что-то негромко пробормотал, затем опасливо огляделся по сторонам, достал из-за пазухи сложенный вчетверо лист желтоватой бумаги, взглянул на него и направился к камину.
Сарычев замер в испуге – он подумал, что незнакомец заметил его. Однако тот остановился возле самого камина, уставился на стену и принялся вслух отсчитывать деревянные панели облицовки:
– Один, два, три… восемь… двенадцать… четырнадцать… восемнадцать…
Остановившись около очередной панели, он осторожно ощупал ее руками, постучал по ней костяшками пальцев и отступил с разочарованным видом, пробормотав вполголоса:
– Опять не то… опять неудача… сколько можно…
Разочарованно вздохнув, он вернулся к камину, остановился перед ним и поднял голову к геральдическому щиту.
Как Сарычев уже заметил, щит был разделен на четыре части, или четыре поля – два красных и два голубых. На красных полях были изображены серебряные деревья, на голубых – золотые геральдические звери, отдаленно похожие на леопардов.
Незнакомец снова взглянул на свою шпаргалку, что-то прошептал, поднялся на цыпочки и нажал рукой на голубое поле с геральдическим леопардом.
И тут где-то под потолком оглушительно завыла сирена. Видимо, сработала охранная сигнализация.
Незнакомец от неожиданности вскрикнул, присел, потом попятился, испуганно закрутил головой. Затем он, видимо, пришел в себя и бросился к стене рядом с сундуком.
Там он нажал на одну из деревянных панелей обшивки, еще что-то сделал, и в стене открылась небольшая потайная дверь.
Незнакомец юркнул в нее и закрыл дверь за собой.
Сарычев выскользнул из своего тайника и бросился было к той же потайной двери, но тут обычная дверь комнаты начала медленно открываться.
Сарычев понял, что не успеет добежать до потайной двери и уж тем более не успеет ее открыть.
Он метнулся назад и снова спрятался за спиной у безмолвного рыцаря, возблагодарив бога, что рыцарь, за чьими доспехами он скрывался, был мужчиной крупным, высокого роста, так что места за ним было достаточно.
Дверь тем временем открылась, и в комнату медленно, неспешно вошел толстый человек лет тридцати с небольшим, в черном, неловко сидящем костюме, с обсыпанными перхотью плечами и наивным, почти детским выражением лица. На поясе у него болталась громоздкая рация. Судя по рации и выражению хронической скуки на лице, это был музейный охранник.
Войдя в комнату, он огляделся по сторонам, неспешно обошел вокруг стола и заглянул за портьеру. Никого не найдя, он снял с пояса рацию, нажал на ней кнопку вызова и прокричал, как будто плыл на корабле и хотел перекрыть рев бури:
– Михалыч, Михалыч, ты меня слышишь? Не слышишь? И я тебя тоже не слышу…
Он удивленно посмотрел на рацию, постучал по ней ногтем, нажал другую кнопку и снова заорал:
– Михалыч, ты меня слышишь? Теперь слышишь? Так вот, тут опять ничего! Опять, говорю, ложное срабатывание! Да и кому здесь быть? Разве что кошка пробежала! Кошка, говорю! Третий раз на этой неделе! Говорю тебе, нужно тех орлов вызывать, пускай чинят свою сигнализацию или отключают ее к чертовой матери, я уже задолбался сюда бегать! По три раза на дню! Зря мы им, что ли, большие деньги платим? Ну, допустим, не мы, но платим же!
«Не очень-то ты спешил! – подумал Сарычев. – И вообще, можно подумать, у тебя дел невпроворот».
Тут он вспомнил, что у него самого много неоконченных дел, и над ним дамокловым мечом висит обвинение в убийстве, а он тут теряет время, и расстроился.
Охранник тем временем выслушал распоряжения невидимого Михалыча, еще раз церемониальным маршем обошел вокруг стола и неспешно покинул комнату.
Сарычев на всякий случай подождал еще пару минут, затем выбрался из-за молчаливого рыцаря и пересек комнату.
Подойдя к стене в том месте, где таинственный незнакомец нашел потайную дверь, он простучал несколько стенных панелей.
Одна из них определенно звучала иначе, чем остальные – куда более звучно.
Сарычев попытался вспомнить, что делал незнакомец. Сначала он нажал на подозрительную панель, затем ощупал ее края – и действительно, на одном из краев нашел едва заметный выступ, похожий на головку задвижки. Нажал на этот выступ – и панель откинулась, оказавшись потайной дверцей.
Сарычев, который уже раз за этот день, шагнул в темноту и неизвестность.
Он сделал несколько шагов и остановился, потому что услышал совсем близко незнакомый голос. Голос был хорошо поставленный, с вальяжной хрипотцой.
– В этой комнате граф Шереметев устраивал свои знаменитые музыкальные вечера. На них собирался весь высший свет Петербурга, иногда сюда приезжала сама императрица…
– Какая императрица? – прозвучал женский голос.
– Екатерина Великая, разумеется!
Сарычев сделал еще шаг на голос, и в темноте проступила едва заметная полоска света.
Он выглянул в щелку и увидел круглый зал с колоннами, там стояла небольшая группа экскурсантов, перед которой вещал экскурсовод, пожилой господин в замшевом пиджаке, с ярким шелковым платком на шее.
– На этих музыкальных вечерах звучали произведения Генделя и Глюка…
Сарычев попробовал расширить щелку, и это ему удалось. Еще немного – и он сумел в нее протиснуться…
И оказался в огромном камине.
К счастью, этот камин уже очень давно не топили, и в нем не было ни огня, ни даже остывшей золы. Только лежали на кованой решетке несколько декоративных поленьев, покрытых толстым слоем слежавшейся пыли.
С внешней стороны камин был заслонен красивым экраном – ширмой из блекло-голубого шелка, на которой были вышиты танцующие журавли и увядающие хризантемы.
Этот экран удачно заслонял Сарычева от экскурсовода и посетителей музея.
Он немного выждал, и когда все отвернулись от камина и посмотрели в другую сторону – а именно, на редкий вертикальный рояль, который показывал экскурсовод, выскользнул из-за экрана и присоединился к группе экскурсантов.
Строгая дама средних лет, возле которой остановился Сарычев, взглянула на него неодобрительно – видимо, ее смутила пыль на его костюме.
Однако она ничего не сказала и снова повернулась к экскурсоводу, который продолжал разливаться соловьем.
– Граф Шереметев, в чьем дворце мы находимся, был не только одним из самых просвещенных людей своего времени, но также одним из самых богатых. По легенде, ему принадлежал фрагмент знаменитого Павлиньего трона…
– Павлиньего трона? – переспросила соседка Сарычева. – Что это за трон такой?
– Павлиний трон – это золотой трон Великих Моголов, династии, правившей в Индии в шестнадцатом-семнадцатом веках. По сообщениям европейцев, побывавших в те времена в Индии, в частности известного французского путешественника Тавернье, это был самый роскошный трон в мире.
Подданные приближались к этому трону по серебряным ступеням, ножки у него были золотые и богато украшены драгоценными камнями, спинку трона украшали два павлиньих хвоста из золота, украшенные эмалью с алмазными и рубиновыми вставками.
Павлиний трон семь лет создавали лучшие мастера Индии. На его украшение пошли в огромном количестве жемчуг и рубины, изумруды и шпинели, сапфиры и алмазы. Эти самоцветы выглядели как разноцветные перья в хвосте павлина.
Самыми ценными камнями Павлиньего трона были алмазы «Шах Акбар» и «Великий Могол», знаменитый «рубин Тамерлана», огромный алмаз «Большая скрижаль» и уникальный алмаз «Шах»…
При разграблении Дели в 1739 году персидский правитель Надир-шах вывез Павлиний трон в свою столицу. Русский купец Афанасий Севрюгин, который видел этот трон в Персии, написал российскому консулу в Исфаган:
«При виде такого сказочного богатства можно было лишиться ума. Сей Павлиний трон заключал в себе более ста пудов чистого золота. Одних только оправленных в золото яхонтов, смарагдов и алмазов (среди которых знаменитый «Кохинор») было столько, что их везли на двадцати верблюдах. Мелких алмазов было не меньше тридцати пудов, а жемчуга столько, что его и не стали считать».
– Сто пудов? – спросила любопытная соседка Сарычева. – Это сколько же по-нашему?
– В современных терминах это больше полутора тонн.
– Ничего себе!
– А где сейчас находится этот трон?
– К сожалению, он не сохранился. Вскоре после того, как Надир-шах привез трон из Дели, его собственную столицу захватили и разграбили курды. Они разобрали Павлиний трон на мелкие части и продали все золото и драгоценные камни скупщикам из Багдада и Алеппо… так что этого выдающегося творения индийских мастеров больше не существует…
– Какая жалость!
– Да, действительно… мы можем судить о нем только по воспоминаниям современников и по немногочисленным сохранившимся изображениям…
– А что такое смарагды и яхонты?
– Смарагды – это старое русское название изумрудов, а яхонты – это рубины…
Любознательная дама все не унималась.
– А как фрагмент этого индийского трона оказался у графа Шереметева?
– Ну, во-первых, граф был сказочно богатым человеком и охотно покупал всякие редкости и диковины, так что мог купить и фрагмент знаменитого трона. Но я же сказал вам, что это – всего лишь легенда. Почти двести лет, со смерти старого графа, этот драгоценный артефакт безуспешно искали сначала его наследники, а потом – сотрудники музея, размещенного во дворце. Если бы он существовал, его давно бы уже нашли…
Экскурсанты стали оживленно обсуждать немыслимую роскошь восточных владык и русских вельмож прошлых столетий.
Сарычев воспользовался этим, незаметно отделился от группы и выскользнул из музыкальной гостиной.
Третью неделю Асаф-бек, посланец афганского правителя, жил на постоялом дворе. Каждый день в сопровождении единственного слуги он приходил ко дворцу падишаха, каждый день выходил к нему толстый напыщенный служитель, каждый день смотрел на афганца так, словно видел его первый раз, каждый день важно кивал и говорил, что непременно передаст просьбу об аудиенции помощнику визиря – и на следующий день ничего не менялось.
Наконец Асаф-бек пожаловался хозяину постоялого двора, пожилому персу с маленькими хитрыми глазами, похожими на две черные гератские маслины.
– Наверное, мне придется вернуться домой, так ничего и не добившись! Наверное, мне придется сказать своему правителю, что я не смог исполнить его повеление! Наверное, я не гожусь для таких поручений! Правитель будет разгневан…
Трактирщик посмотрел на постояльца искоса, чуть насмешливо, понизил голос и сказал:
– Странный ты человек, афганец! Совсем не умеешь делать дела! Совсем не знаешь городских порядков! Совсем не знаешь, как следует поступать в большом городе!
– Я воин! – гордо ответил афганец. – Я умею сражаться. Я умею колоть копьем и рубить мечом. Я умею преследовать врага и отступать, когда нужно. Я привык к чистому воздуху гор и степей. У вас в городе мне душно. Я не знаю ваших порядков.
– Ты платишь мне хорошие деньги за стол и кров, афганец. Хочешь, я дам тебе бесплатный совет?
– Говори!
– Тот служитель, который встречает тебя каждый день, обещает передать твою просьбу помощнику визиря?
– Обещает. Но на следующий день ничего не меняется, как будто он видит меня первый раз. Должно быть, у вас, городских жителей, очень короткая память.
– Если он что-то обещает сделать для тебя – ты должен сделать ему подарок. Таковы городские порядки.
– Подарок? – удивленно переспросил Асаф-бек. – Но за что? Он ведь находится на службе, он должен делать свою работу, чтобы не разгневать повелителя…
– Таковы уж придворные порядки. Между нами, афганец, таковы вообще наши порядки. Без подарка ты здесь ничего не добьешься. Так уж повелось издавна.
– Что же ему подарить? Амжахарское седло? Текинского коня? Дамасский меч?
– Странный ты человек! Придворному служителю ни к чему конь или седло, а тем более меч. На коня он не сможет взгромоздиться, меч он не удержит в руке. Подари ему денег.
– Сколько?
– Сколько сможешь, афганец, но не меньше двухсот мараведи. Аудиенция у падишаха – это важное дело, здесь нельзя отделаться какой-то мелочью.
– Двести мараведи – это большие деньги…
– Ты каждый день тратишь на стол и кров десять – пятнадцать мараведи. Проживешь здесь еще две недели – и столько же денег утекут у тебя между пальцев. Ты потратишь эти деньги впустую и вернешься к своему правителю ни с чем. Конечно, мне это только выгодно, но я хочу тебе добра, афганец!
Асаф-бек поблагодарил трактирщика и на следующий день, когда к нему вышел прежний служитель, протянул ему кожаный кошель с золотыми монетами.
Служитель посмотрел на него с интересом, взвесил кошель на руке, удовлетворенно кивнул и сказал, чтобы завтра сразу после утреннего намаза афганец подошел к западным воротам дворца. Там его будут ждать.
– А как же помощник визиря? Ты скажешь ему обо мне? Ты передашь ему мою просьбу?
– А при чем здесь помощник визиря! – Служитель воздел глаза к небу и махнул короткой рукой с толстыми пальцами. – Мы вполне можем обойтись своими силами.
До конца дня я буквально изнывала на работе. Уселась за свой стол, включила компьютер и бездумно пялилась в экран, делая вид, что погружена в раздумья, даже кофе со Светкой не стала пить, чтобы она не прицепилась с расспросами.
Сотрудники шептались по углам, дамы беспрерывно бегали в туалет – макияж подправить или чашки вымыть, пока Кисляев, выглянувший из кабинета, не пресек это безобразие.
Очень мне не понравился его начальственный голос, а особенно то, как быстро он занял кабинет Сарычева.
Еще не понравился его взгляд. Как будто он что-то про меня знает, но пока придерживает сведения на всякий случай.
Возможно, у меня паранойя, но нужно подстраховаться. Неприятности лучше предупредить, чем расхлебывать.
Рано или поздно менты до меня доберутся, потому что, получается, что я видела шефа последней из сотрудников. Они небось объявили его в розыск и теперь роют землю носом.
Анфиса Павловна сказала, что начальство на ментов давит, поскольку жена Сарычева была какой-то важной чиновницей в городской администрации. Так что ментам нужно поскорее дело закрыть или хотя бы отчитаться о проделанной работе.
Убийцу искать они и не подумают – вот же он готовый, то есть муж. Я его топить не собираюсь, но тут уж каждый за себя. Поэтому я решила сразу определиться.
Значит, я ничего не знаю ни про какое убийство. Сарычев вызвал меня с машиной в качестве личного шофера, я его довезла до объекта, а потом уехала. И на этом варианте буду стоять насмерть.
Как поется в старой песенке? «Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не знаю, ничего никому не скажу. Та-та-та».
А тогда нужно предупредить Сарычева, чтобы он говорил то же самое, не впутывал меня. В конце концов, есть у него совесть или нет? Вот и проверим.
Звонить ему с собственного телефона я остереглась. И так уже менты непременно привяжутся, когда проверят телефон его жены и обнаружат в нем мой номер.
Я зашла к Светке, поболтала с ней немного, потом дождалась, когда ее позовет Кисляев, чтобы кофе подала, и набрала на общем телефоне номер Сарычева.
Ответом мне были длинные гудки, это хорошо, стало быть, телефон пока что не разрядился и не валяется где-то в подземелье, где нет сигнала.
Наконец на том конце ответили, то есть я услышала какой-то треск и сопение.
– Арсений Николаевич? – вполголоса заговорила я, сообразив, что это вполне может быть какой-нибудь бомж, который нашел телефон, или малолетний бандит, ограбивший Сарычева. – Перестаньте хрюкать и ответьте человеческим языком.
