Наталья Александрова
Смертельный инструмент ацтеков
© Александрова Н.Н., 2021
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021
* * *
– Фазитуллин!
Толстый, приземистый человек в черной стеганой куртке с капюшоном, с недовольно поджатыми мясистыми губами и маленькими острыми глазками заглянул в мусорный контейнер и снова заорал в пространство:
– Фазитуллин! Фазитуллин! Где тебя черти носят?
Тут же из-за угла дома появился долговязый смуглый тип в ватнике и высоких сапогах, с блином примятой кепки на голове. В руках у него была растрепанная метла.
– Я тут, Бориса Борисовича! – отозвался он на оклик начальника. – Как вы велели…
– Почему тебя вечно не дозовешься? Ты вообще чем занят? – набросился на него толстяк.
– Уборкой придомовой тер… территории! – произнес тот заученную фразу. – Как вы велели…
При этом он взглянул на метлу, как бы ожидая от нее подтверждения своих слов.
– Как вы велели! – передразнил его начальник. – Я, по-твоему, кто – управляющий ТСЖ или попугай дрессированный?
– Управляющий, – ответил Фазитуллин после недолгого, но напряженного раздумья.
– Значит, если я вывесил распоряжение, его надо неукоснительно исполнять, или как?
– Исполнять, Бориса Борисовича!
– А вот что тут напечатано? – строго спросил Борис Борисович и показал на приклеенную к контейнеру листовку.
Фазитуллин уставился на листовку, от усердия выпучив глаза, потом развел руками и смущенно проговорил:
– Мелко, однако, написано… не могу разбирать…
Борис Борисович увлекался листовками. Он старательно сочинял их, печатал на принтере и развешивал везде, где только можно. Это были инструкции по сортировке мусора и по пользованию лифтом во время стихийного бедствия, списки злостных должников по коммунальным платежам, запрещения выгуливать собак на газонах и в других недозволенных местах, а также производить шумные работы по выходным и по государственным праздникам.
Запрещения были обычные, строгие и особо строгие. Борис Борисович искренне считал, что чем больше таких листовок он развесил и чем строже эти листовки – тем лучше и успешнее его работа в качестве управляющего.
Несчастный Фазитуллин плохо читал по-русски и старался просто заучить содержание листовок, но их было слишком много, а память у него была уже не слишком хорошая.
– С кем работать приходится! – вздохнул управляющий. – Тут, Фазитуллин, русским по белому написано, что контейнер предназначен исключительно для мелкого бытового мусора, а бросать в него крупногабаритные предметы, и особенно строительный мусор, строго запрещено.
– Так точно, Бориса Борисовича, запрещено! – отчеканил Фазитуллин, преданно глядя на управляющего.
– А это тогда что?
Фазитуллин заглянул в мусорный контейнер и увидел там большой черный мешок.
– Мешок, – честно сообщил Фазитуллин.
– Без тебя вижу, что мешок! – рявкнул управляющий. – А что в этом мешке?
– Не могу знать!
– Не могу знать! Но видно же, что там не мелкий бытовой мусор, а крупногабаритный предмет. А может быть, даже строительный мусор. Как же ты, Фазитуллин, не уследил за жильцами? Как же ты допустил нарушение габаритов?
– Виноват, Бориса Борисовича!
– Виноват! – передразнил его управляющий. – Раз не уследил, значит, сам теперь с этим мешком разбирайся!
Фазитуллин перегнулся через край контейнера и опасливо ткнул в край мешка. В этом месте мешок немного прорвался, и в разрыве было видно что-то розовато-белое.
Фазитуллин немного расширил разрыв… и отскочил от контейнера с испуганным лицом.
– Ты чего, Фазитуллин, скачешь тут, как заяц? – строго проговорил управляющий. – Что это у тебя такое лицо, будто ты пожарного инспектора увидел?
– Не инспектора, Бориса Борисовича! – пролепетал Фазитуллин дрожащим голосом.
– А кого? – Борис Борисович хотел, чтобы этот вопрос прозвучал насмешливо, но дрожащий голос Фазитуллина и его побелевшее лицо настроили его на серьезный лад.
– Там баба, Бориса Борисовича! – едва слышно проговорил Фазитуллин. – Голая и мертвая…
– Ты ничего не перепутал, Фазитуллин?
Прежде чем Фазитуллин подтвердил свои слова, Борис Борисович осознал, что его ждут неприятности. А возможно, даже очень большие неприятности.
На столе у капитана Лебедкина зазвонил телефон.
Лебедкин вздохнул, отодвинул сложный график, который он вычерчивал вторую неделю на большом листе миллиметровки, и снял трубку.
– Лебедкин слушает!
– Ага, слушай, слушай! – раздался в трубке ехидный голос дежурного по отделению Коли Еропкина. – Сейчас к тебе женщина одна подойдет, вот ее и послушай. А то она мне уже все мозги вынесла, а тебе все равно нечего делать…
В первый момент Лебедкин задохнулся от возмущения, потом все же нашел в себе силы и выпалил:
– То есть как это нечего? Почему это нечего? Да если ты хочешь знать, у меня работы выше крыши…
Но было уже поздно – Еропкин повесил трубку.
Лебедкин перевел дыхание. Ну что это такое, каждый раз на него спихивают все самое неприятное…
А все этот Еропкин. Парень-то он, конечно, неплохой, однако необязательный, рассеянный и с ленцой. Сам любит по коридорам болтаться да на кофе напрашиваться. Вот и вчера зашел и заныл: «Лебедкин, дай кофе, умираю, спать хочу!»
Он, Лебедкин, и сказать ничего не успел, как нахал в Дусин стол полез – у нее, мол, кофе всегда есть, и вообще сладкое. А Дуся не любит, когда в ее столе шарят, да кто такое любит-то? Еропкин залез, а попадет кому? Ему, капитану Лебедкину, поскольку Дуся хоть и хорошая баба, невредная, но очень не любит беспорядка.
В общем, Лебедкин тогда наорал на Еропкина, потому что и так настроение на нуле было после визита к начальству. А Коля, конечно, затаил на него злость, вот и прислал проблемную посетительницу.
Все знают, что у Еропкина в этом смысле глаз-алмаз, сразу видит, спокойный гражданин попался или скандальный и настырный, от которого так просто не избавиться, будет ходить и ходить, все ноги стопчет и до самого высокого начальства дойдет.
Капитан Лебедкин вздохнул тяжко и поерзал на стуле.
Тут в дверь его кабинета постучали.
Собственно, кабинет – это громко сказано. Это была маленькая, тесная и душная комнатка с единственным давно не мытым окном, и эту комнатку Петр Лебедкин делил с Дусей.
А Дуся… Дуся – это отдельная тема для разговора! Причем очень большая тема… большая во всех смыслах этого слова.
Дуся Самохвалова была напарницей Лебедкина, и все без исключения коллеги ему страшно завидовали. И тому было множество причин. Причем весьма веских.
Во-первых, у Дуси всего было много, она так себя и называла «сто килограммов женской красоты». Сто – это, конечно, шутка, преувеличение, но девяносто там точно было, а может, еще и с походом.
Дуся своего веса нисколько не стеснялась, а как раз наоборот. Все части тела у нее были под стать комплекции: глаза – как синие фарфоровые блюдца, волосы вились буйно и свободно, напоминая джунгли на Амазонке, губы полные, без всякого геля, а все тридцать два зуба сияли ослепительной белизной.
Улыбалась Дуся всегда широко и дружелюбно, и исходила от нее такая жизненная энергия, что все без исключения мужчины буквально падали на месте, увидев такое чудо природы.
Товарищи по работе, конечно, к Дусиному феномену уже привыкли, а новичков предупреждали заранее, чтобы те, встретившись с Дусей в коридоре, не застывали на месте столбом и не пялились потом вслед, пока кто-то проходящий мимо не толкнет плечом и не усмехнется: «Ну что, брат, и ты попался… Вот у нас Дуся какая…»
Вторая причина, а также третья, четвертая, пятая и так далее, по которым коллеги завидовали Лебедкину, заключалась в том, что, кроме красоты, Дуся еще была умна, коммуникабельна, обладала спокойным ровным характером и не боялась никакой работы. Словом, не напарница, а чистое золото.
Многие в отделении считали, что капитану Лебедкину незаслуженно повезло, и пытались Дусю сманить. Но Дуся, кроме всего прочего, была еще и верной.
С Лебедкиным они работали уже несколько лет, помогая и дополняя друг друга.
Как уже говорилось, мужчины Дусю обожали, женщины, как ни странно, тоже относились неплохо. Потому что Дуся никогда не говорила гадости за спиной и не отбивала чужих мужиков.
В работе со свидетелями ей не было равных, поскольку люди сами рассказывали Дусе все, что видели, и вспоминали все, что позабыли. Слушать Дуся умела.
Капитан Лебедкин поглядел на пустой Дусин стул и загрустил. Его напарница сегодня отсутствовала по причине… нет, Лебедкин такую причину принять не мог. И понять тоже.
Как уже говорилось, Дуся имела огромный успех у мужчин, которые просто не давали ей прохода. Спасало иногда удостоверение капитана полиции, отпугивало самых робких. Но далеко не всех. К тому же и сама Дуся вовсе не собиралась ограничивать свою жизнь работой. Нужно же и развлечься хоть иногда. И вот как раз напало на Дусю очередное увлечение, и она уехала с этим увлечением на выходные куда-то за город, да еще и отгулы прихватила, которые ей полагались за переработку в очередном удачно законченном деле[1].
Не то чтобы Петр ревновал Дусю к посторонним мужчинам, но за столько лет он так привык к ее оптимизму, к ее буйной энергии, к ее толковым советам, к ее бесценной помощи в делах, что был сегодня очень недоволен ее отсутствием.
Надо же, какой-то хмырь посмел ее куда-то увезти!
И вот теперь он, Лебедкин, сидит один как перст в этом кабинете, похожем на стенной шкаф, и некому пожаловаться на интригана Еропкина и зловредную посетительницу.
В том, что от этой визитерши у него будут большие проблемы, Лебедкин почти не сомневался.
Итак, в дверь кабинета постучали, и капитан Лебедкин мрачно проговорил:
– Войдите!
Дверь открылась. На пороге возникла особа раннего пенсионного возраста, с короткой стрижкой ярко-рыжих волос, немного отдающих в малиновый оттенок. Щеки особы тоже были малиновыми. Вообще, малиновый, судя по всему, был ее любимым цветом. Во всяком случае, на ней были вязаная кофта того же возбуждающего оттенка да еще такой же шарфик.
«Фенолфталеиновый от щелочи малиновый», – вспомнил капитан школьную присказку и поежился. У него по химии никогда не было больше тройки.
В руках особа сжимала объемистую сумку из чего-то такого, что в прошлой жизни, безо всяких на то оснований, воображало себя крокодилом. Небольшие глаза особы пылали, в них горело чувство собственной значительности и непременной правоты.
Войдя в кабинет Лебедкина, особа уселась на стул напротив капитана, положила сумку на колени, руки сложила на сумке и строго не терпящим возражений тоном отчеканила:
– Вот что хотите мне говорите, а только он ее убил!
– Кто убил? – спросил Лебедкин с безграничным, буквально ангельским терпением. – Кто убил и кого? И для начала – кто вы такая и зачем пришли в мой кабинет?
– Опять двадцать пять! – недовольно проворчала особа. – Я уже тому все сказала, и теперь снова повторять?
– Придется повторить. Ему вы, может быть, и говорили, но я пока что не в курсе.
– Значит, я – Рыжикова. Рыжикова Татьяна Степановна. Гриб такой есть – рыжик…
– При чем тут гриб? – усталым голосом переспросил Лебедкин. – Вы что, пришли о грибах говорить?
– Нет, не о грибах! – возмутилась Рыжикова. – Грибы тут ни при чем. Это я на всякий случай, если вы такой непонятливый. А пришла я заявить об убийстве…
– Об убийстве? – оживился Лебедкин. – Теперь давайте по порядку. Кого убили? Кто убил?
– Убили ее. Марианну. А убил, само собой, он… Олег, значит. Она его за мужа держала, только меня на мякине не проведешь. Не были они женаты. Вот что хотите делайте – а не были. Так, сожительствовали. Как сейчас называют – гражданский брак…
– Постойте! – Лебедкин почувствовал, как где-то в затылке от слов Рыжиковой сгущается боль, и поднял руку. – Постойте! Не торопитесь! Вы сказали, что убитую зовут… звали Марианной. Так и запишем. А фамилия у нее имеется?
– А как же! Фамилия у всех имеется. Вот я, к примеру, Рыжикова, а она, значит, Марианна – Ромашкина. А он, Олег – совсем наоборот, Барсуков. Так что ясно же – не были они женаты! Если бы были, у них бы одна фамилия была!
От слов Рыжиковой голова болела все сильнее. Есть такие люди – от самого их присутствия окружающим плохо становится. Их еще называют энергетическими вампирами.
У Петра Лебедкина возникло ощущение, что в комнате – не воздух, а какой-то густой, безвкусный и бесцветный кисель, от которого замедляются все движения и даже мысли.
С трудом сбросив это наваждение, он проговорил:
– А вы им кем приходитесь?
– А я им конкретно соседкой прихожусь. В соседней с ними квартире проживаю. Вот так их дверь, а вот так, значит, моя… прямо дверь в дверь, значит…
– Так вы заявляете, что конкретно видели, как гражданин Барсуков убил гражданку Ромашкину?
– Нет, чтобы видеть – нет, врать не буду. Что же он, совсем дурной – у меня на глазах ее убивать?
– Тогда вы видели ее труп?
– Чего нет – того нет!
– А тогда какие у вас основания утверждать, что он ее убил? – протянул Лебедкин и подумал, что непременно убьет Еропкина. Стукнет по голове электрическим чайником или лампой. Если, конечно, останется жив после этого разговора.
– А основания у меня самые основательные! – отчеканила Рыжикова. – Во вторник… то есть конкретно позавчера я слышала, как они ругались. Так ругались, что не приведи господь. Буквально самыми последними словами. А в среду ее дома не было. И сегодня ее нет. Вот скажите – куда она подевалась?
– Ну, мало ли куда… – протянул Лебедкин с плохо скрытой ненавистью. – Может, в гости уехала. Или по делам каким-нибудь. Мало ли дел у человека!
При этом он очень выразительно взглянул на часы, чтобы показать, что у него как раз много дел.
– Ага, в гости, как же! – передразнила его Рыжикова, не заметив его намека или не придав ему значения. – Не видела я, чтобы она из квартиры выходила.
– Ну, мало ли что не видели! Вы что же, всегда видите, кто входит или выходит?
Рыжикова ответила ему таким выразительным взглядом, который не нуждался в пояснении. Мол, а как же? Конечно, вижу! А потом она добавила, таинственно понизив голос:
– Чтобы она выходила – это я не видела. А зато видела, как он выходил. Прошлой ночью. И тащил здоровенный черный мешок для мусора. Как раз труп в нем мог бы поместиться.
– Вы фильмы детективные любите смотреть? – спросил Лебедкин усталым голосом.
– Ну, допустим, люблю, – осторожно ответила его собеседница. – Но только я не понимаю, при чем здесь это?
– Ладно, проехали, ни при чем.
– В общем, запишите ее приметы!
Лебедкин встряхнул головой, пытаясь сбросить тяжелое, мутное оцепенение, в которое вгонял его голос Рыжиковой, открыл блокнот и начал записывать.
– Лет ей примерно тридцать пять, волосы светлые, вот такие… – Рыжикова показала рукой чуть ниже плеча.
– Вот такие… – послушно записал Лебедкин и вздрогнул, увидев написанное. – Что значит – вот такие? До плеч?
– Немножко ниже. Глаза, значит, серые, рост средний. И еще непременно запишите, что татушка у нее вот здесь… – Рыжикова показала на ногу чуть выше колена.
– Тату, расположенное в нижней части бедра… – послушно записал Лебедкин.
– Ага, тату! – в восторге повторила Рыжикова. – Роза, значит, обвитая ленточкой, и на ленточке написано не по-нашему…
– Что написано?
– Ту би ор нот ту би! Это из Шекспира! – гордо заявила Рыжикова, весьма довольная, что может блеснуть эрудицией.
– Постойте, а как же вы это разглядели? – Лебедкин поднял на Рыжикову измученный взгляд. – Это же на закрытой части тела! На невидимой посторонним!
– А чего тут разглядывать? – фыркнула свидетельница. – Это у кого закрыто, а она, Марьянка, вечно в таком коротком халате ходила, что не только тату, а нижнее белье, извиняюсь, видать! На лестницу выскочит – мусор там вынести или ко мне за солью, к примеру, – и халат вечно не застегнут, так что даже Роза Викторовна с верхнего этажа и то ей сказала: «Не простудитесь ли, Марьяночка, в такой холод полуголой на лестницу выскакивать?» Ну, это она потому сказала, что муж ее, Павел Яковлевич, как раз тут оказался и на Марьянины ноги загляделся. Ой, говорит, какая у вас татуировка интересная, только по-английски с ошибкой написано… «ор» неправильно. Марьяна тогда изогнулась – где, как… так что вообще все до самой попы видно стало. Никак не может быть, говорит, чтобы неправильно… Тут еще внук их, Данька, спустился, чтобы сумки тяжелые взять, потому что лифт не работал, вот все пешком и ходили по лестнице. Так Данька тоже на эту татушку уставился: «Точно, говорит, напарили тебя, Марьяна, в салоне этом, неправильно написали… они там все поголовно неграмотные». Тут как раз Роза Викторовна и вмешалась…
Лебедкин почувствовал, что еще слово – и он просто рухнет на пол от непрестанно усиливающейся головной боли. Или припечатает заявительницу этим вот металлическим дыроколом с Дусиного стола, ибо терпеть дальше ее голос, сыплющий незнакомыми именами, он не в состоянии.
Однако мысль о Дусе привела его в чувство, и он сумел взять себя в руки.
– Гражданка Рыжикова, давайте закругляться, – сказал он по возможности твердо. – Я вашу информацию зафиксировал и принял к сведению…
– Что значит – к сведению? А как же арестовать его? Сожителя Марьянкиного?
– Ну, это не так просто… для этого у нас нет достаточных законных оснований…
– Почему это нет, когда очень даже есть?
– Вы же сам факт убийства не видели, да?
– Ну, допустим, не видела, – неохотно призналась Рыжикова.
– И трупа как такового у нас тоже нет…
– Я же говорю – он его ночью вынес…
– Вы видели только, что он вынес мешок, а что в этом мешке было, вы не знаете…
– Ну да, а что еще он мог такое большое выносить, да еще ночью? Ясное дело – труп!
– Мало ли что… может, мусор какой-нибудь. Короче, мы не имеем никаких оснований считать, что имеет место убийство. И вы не имеете. Вы можете только заявить, что она… гражданка Ромашкина, исчезла. Так это и то непроверенные сведения. Но заявление об исчезновении человека мы можем принять только по прошествии трех суток, и только от близкого родственника, а вы ей не родственник, правда?
– Правда, – неохотно признала Рыжикова.
– Ну, вот видите!
– Ничего я не вижу! Вижу только, что вы не хотите принять меры по моему сигналу!
– Ну, я же ваше заявление записал. Больше ничего сделать не могу. Давайте ваш пропуск, я подпишу.
Рыжикова неохотно протянула ему пропуск, Лебедкин поставил на нем время и расписался. У него оставалось какое-то странное чувство незавершенности, поэтому он добавил:
– Кстати, давайте уж запишем и ваш адрес.
– Мой? Зачем это вам мой адрес? – насторожилась Рыжикова.
– Ну, то есть адрес, по которому проживала предполагаемая жертва. Марианна, да? Эта, как ее… Ромашкина.
«Как мило, – сказала бы Дуся, – фамилия такая приятная…»
– А, вот это другое дело! – оживилась Рыжикова.
Она продиктовала ему адрес и ушла, ужасно недовольная.
Лебедкин попытался вернуться к своему графику, но после визита Рыжиковой работа не шла – болела голова и перед глазами плыли разноцветные пятна. Нет, все-таки эта посетительница точно настоящий энергетический вампир. Человека чуть до сердечного приступа не довела, а сама как огурчик.
Он подумал, что хорошо бы выпить кофе, немного взбодриться, и вышел из кабинета.
Кофейный автомат стоял возле комнаты дежурного. Дверь была приоткрыта, из-за нее доносился голос Коли Еропкина.
Лебедкину захотелось немедленно высказать Коле все, что он о нем думает. Вот какого черта он прислал к нему эту Рыжикову? Ну, понятно, хотел от нее отделаться, но надо же и совесть иметь! Они же все-таки коллеги, делают одно большое общее дело, значит, не нужно друг друга подставлять…
А он, Лебедкин, наорал тогда на Колю за дело, и пускай спасибо скажет, что Дусе не станет жаловаться.
Он толкнул дверь и вошел в дежурку.
Коля разговаривал с кем-то по телефону, причем разговор был сугубо деловой.
– Что, документов при ней никаких? Вот черт! И даже одежды? Так в мешке голая и лежит? Вот зараза! Опять дохлое дело!
Подняв глаза на Лебедкина, Еропкин сделал ему знак, что занят. Лебедкин развернулся было, чтобы выйти – работает человек, незачем его отвлекать…
Коля же продолжал свой разговор:
– Неизвестный, значит, труп… ну, ты только подумай! Опять двадцать пять! Опять висяк! И никаких особых примет? А, тату есть? Ну, тату сейчас у каждого второго трупа… на нижней части бедра? Роза? Так у каждого третьего роза… сейчас уж скорее можно отсутствие тату считать особой приметой. Ладно, я все записал…
Еропкин повесил трубку и поднял глаза на Лебедкина.
Заметив странное выражение его лица, усмехнулся:
– Ну, не обижайся. Очень уж она меня достала, баба эта малиновая… А мне, между прочим, работать надо…
– А мне, значит, не надо? – машинально отбил Лебедкин, хотя мысли его были заняты другим.
– Спровадил ты ее?
– Спровадил…
– Ну и хорошо!
– Постой, а о чем это ты сейчас говорил? – Лебедкин кивнул на телефонный аппарат.
– А, это… труп неопознанный нашли в мусорном контейнере. Глухое дело – ни документов, ни одежды. Личность установить не представляется возможным.
– Ты сказал – тату на нижней части бедра?
– Ну да, тату, в виде розы… но сейчас таких тату столько… тоже вряд ли поможет ее опознать.
– Роза? А, случайно, ленточкой не обвитая?
– Обвитая. А ты почем знаешь?
– А на ленточке имеется надпись на иностранном языке?
– Имеется… – Еропкин подозрительно взглянул на коллегу.
– Ту би ор нот ту би? И слово «ор» с ошибкой написано?
– Да черт его знает! – машинально отмахнулся Еропкин и тут же опомнился. – Петька, да ты что – подслушал, что ли? Или тебе про этот труп уже рассказали? Кто это успел?
– Мне про этот труп только что рассказала та самая гражданка Рыжикова, которую мы с тобой благополучно отфутболили. Так что труп этот можно считать опознанным. Это Марианна Ромашкина, проживающая… то есть проживавшая по такому-то адресу…
– Вот черт! – изумленно ахнул Еропкин. – Интересно, эта Рыжикова уже ушла?
По закону свинства посетительница Рыжикова, плавно перешедшая в разряд свидетелей, уже ушла. Лебедкин отправился к себе, забыв выпить кофе.
Все плохо, думал он, у него, Лебедкина, сейчас, конечно, есть текущие дела, но все мелкие, незначительные, так что не миновать ему этого дела с трупом из мусорного контейнера. Снова придется иметь дело с той противной малиновой бабой-свидетельницей, а уж она обязательно выскажет ему все, что думает по поводу сотрудников полиции, которые норовят спровадить честную законопослушную гражданку, пришедшую заявить об убийстве.
И вот если бы на его месте была Дуся, то она уж сумела бы расстаться с этой самой Рыжиковой лучшими друзьями.
Но Дуси нет, она в данное время устраивает свою личную жизнь где-то далеко за городом. И телефон отключила. Да он, Лебедкин, и не стал бы ей звонить, он со своими неприятностями и сам как-нибудь разберется. Не маленький.
Что это дело сулит ему большие неприятности, Лебедкин теперь знал точно. Уверен был, что начнутся они очень скоро.
Предчувствия его не обманули, потому что через некоторое время его вызвали к начальству.
А там начальник, которого все по старой памяти считали еще новым, хотя уж прошло довольно времени с тех пор, как прежний их начальник полковник Медведкин пошел на повышение, даже не поинтересовался текущими делами капитана, а просто велел брать на себя сегодняшний труп женщины из мусорного контейнера.
– Вы ведь уже опрашивали свидетельницу? – спросил начальник, и Петр понял, что и тут без Еропкина не обошлось.
Он тихонько скрипнул зубами и молча кивнул, чтобы не выругаться вслух.
– Ну вот, вам и карты в руки, – ровным голосом сказал начальник, и Лебедкин в который раз удивился, до чего у него пустые глаза. Не от глупости пустые, а от невыразительности. Ничего нельзя было по ним прочитать, во всяком случае, он, Лебедкин, и не пытался. Может, Дуся что-то там разглядит?
Хотя Дуся тоже затруднялась с определением начальника. На нее, кстати, начальник не реагировал. Был вежлив и не настолько холоден, как с остальными, а это о чем-то говорит. Так что иногда капитан Лебедкин всерьез подумывал, уж не робота ли им прислали вместо Медведкина. А что, в целях эксперимента… говорят же, что идут разработки искусственного интеллекта…
Ну, сами посудите, всегда в костюме и при галстуке, прическа – волосок к волоску, как будто к голове приклеенная, пиджак непременно на все пуговицы застегнутый, голос никогда не повышает, в глазах ничего не светится… – ну, вылитый робот.
Петр поделился своей идеей только с Дусей, зная, что она болтать не станет, а то и схлопотать можно от начальства-то…
– Идите, капитан, и работайте, дело это будет на особом контроле, – напутствовал его начальник, и Лебедкин, вспомнив Дусины наставления, молча вышел.
Дуся велела ему с начальством никогда не спорить, а только кивать и отвечать «так точно» и «будет сделано», а все вопросы решать потом в рабочем порядке.
– Ну что, Петя, скучаешь без Дуси? – сказала в приемной секретарша Софья Павловна, жалостливо глядя на Лебедкина.
Софья Павловна была дама суровая, и к сотрудникам относилась не слишком любезно, глядя с легким презрением на этих горластых, непричесанных и нахальных индивидуумов, однако с Дусей после некоторых событий находилась в нежнейшей дружбе[2].
И часть своих теплых чувств перенесла на капитана Лебедкина, оттого и посочувствовала сейчас ему, одинокому и неприкаянному.
– Когда она вернуться-то обещала? – спросила Софья присевшего рядом Лебедкина.
– В конце недели… – вздохнул он и умял половину банана, подставленного ему Софьей Павловной.
– А ты хахаля-то ее видел? – не смогла она удержаться.
– Да видел один раз, когда он ее на машине подвозил…
– Из себя-то он какой – блондин, брюнет? – оживилась Софья Павловна.
– Блондин… – уныло ответил ей Лебедкин, – или брюнет… Да не помню я!
– Ну тогда иди, Петя, к себе! – велела Софья Павловна. – А то наш скоро на совещание в управление поедет, так чтобы тебя не увидел. Иди уж от греха…
И капитан поплелся к себе.
По дороге он позвонил в криминалистическую лабораторию, и там ему нелюбезно ответили, что трупов много и оперативников много, а экспертов мало и что ишь чего капитан захотел – подавай ему отчет о свежем жмурике буквально сегодня. Да с дубу они там все рухнули или со вчера не проспались, что такое просят? Да у нас очередь на неделю!
И так далее, только другими словами, так что капитан и слушать не стал.
По дороге он остановился у кофейного автомата, но и тут поджидало его разочарование: автомат был сломан, так что Лебедкин поплелся к себе, уныло шаркая ногами.
Жизнь казалась ему серой и безрадостной, работа – скучной, а сам он чувствовал себя старым и никому не нужным.
Он обвел взглядом крошечный кабинет и со вздохом открыл записи допроса гражданки Рыжиковой. Именно там был записан адрес потерпевшей Ромашкиной Марианны Сергеевны, а также номер квартирного телефона.
Как и ожидалось, трубку никто не снял.
Лебедкин совсем приуныл, и тут распахнулась дверь, и вошла Дуся. В кабинете сразу стало тесно, как в купе поезда дальнего следования, поскольку Дуся, как уже говорилось, была женщина, мягко говоря, в теле.
То есть в отношении Дуси никаких мягких выражений употреблять было не нужно, она своего веса нисколько не стеснялась. Больше того – рассматривала его как несомненное достоинство.
– Дуся! – Лебедкин вскочил было с места, но тут же сел обратно, поскольку Дуся заняла все свободное пространство. И несвободное тоже заняла.
– Дуся! – Теперь в голосе капитана зазвучали проникновенные нотки. – Дуся, ты вернулась! Насовсем?
– Ага! – Дуся сняла пальто и аккуратно повесила его на плечики, что болтались на гвозде, прибитом к стенке шкафа. – Насовсем!
– А-а… ведь ты же собиралась до конца недели… – пробормотал Лебедкин.
Будь на его месте Софья Павловна или любая другая женщина, она бы сразу догадалась, что расспрашивать Дусю не следует, что раз вернулся человек раньше срока, стало быть, что-то пошло не так и незачем давить на больное место. Но мужчины – существа неделикатные, так что простодушный капитан Лебедкин хоть и обрадовался Дусе, но ждал объяснений.
– Петька, не смотри на меня так умильно, как на своего кота Марсика! – рассмеялась Дуся, как уже говорилось, она всегда была весела и приветлива. Сейчас, конечно, не в таком хорошем настроении, но Лебедкин этого не заметил. – Я что – не вовремя вернулась? Я помешала каким-то твоим планам?
– Что ты! – Лебедкин прижал руки к сердцу и снова попробовал встать, но Дуся махнула рукой, чтобы не заморачивался.
– Ладно, вижу, что не отстанешь. – Дуся выставила на стол контейнер, из которого упоительно пахло выпечкой и сладким. – Быстро давай за водой, вечно у тебя чайник пустой!
Лебедкин рванул в коридор и по закону свинства столкнулся с начальником, который как раз шел к выходу.
Будь на месте нового полковник Медведкин, он бы гремел уже на все отделение, изрыгая проклятия. Но этот только бросил взгляд, и ни один мускул на лице не шевельнулся.
«Точно, робот он… – в который раз подумал Лебедкин. – Или этот, как его… андроид».
В контейнере оказались пирожки, плюшки с корицей и песочные коржики, все домашнее и дико вкусное.
– Ой, Петька, ты не поверишь! – Дуся подвинула ему бумажную тарелочку, она любила, чтобы все было аккуратно. – Такая история… самой смешно…
– Излагай! – невнятно велел Лебедкин, рот его был набит вкусностями. – По порядку…
– Значит, пригласил меня Артур, ну, ты его видел пару раз, значит, пригласил он меня с родителями своими познакомиться. Мы, говорит, уже два месяца встречаемся, нужно к делу серьезно подходить.
– Ты что – замуж собралась? – удивился Лебедкин. – Вроде я раньше за тобой такого не замечал.
– Да что ты! Нет, конечно! Тем более за Артура этого. Но интересно мне стало, потому что… вот ты видел, какая у него машина?
– Ну, видел… – вздохнул Лебедкин. – Мне, чтобы такую заиметь, пять лет работать надо, и это если не пить, не есть…
– И кота не кормить! – подтвердила Дуся. – И то не хватит. Да, так вот интересно мне стало на богатый дом посмотреть. И вообще… Тут как раз отгулы накопились, я и согласилась. Ну, поехали мы. Это в северном направлении, по трассе «Скандинавия» нужно ехать в сторону Выборга, но, не доезжая, свернуть, там дорога специально проложена в поселок. Поселок новый, все дома большие, красивые, но это я потом уж видела, а пока остановились мы у шлагбаума – там охрана, все как положено. И смотрю, выходит из будочки Витька Масляков, помнишь его? В соседнем отделении работал, лет пять как уволился.
– Помню, худущий такой, как скелет, был. У меня сто сорок рублей занял, да так и не отдал, паразит.
– Ну вот, он самый, только здорово растолстел от спокойной жизни в охране. И то сказать – сиди себе в будке, нажимай кнопку, чтобы шлагбаум поднять, а зарплата идет. Приближается, значит, Витька к машине, потому как у них порядок такой – у нового человека документы обязательно проверить. Ну, меня увидел, глаза вытаращил, рот разинул, чуть не обниматься собрался. Я ему мигаю – так сразу понял, видно, не совсем там заплесневел, выучка прежняя осталась. Ничего не сказал, паспорт унес, чтобы проверить, а когда вернул – смотрю, а там бумажка с номером телефона и написано: «На всякий случай». Может, думал, что я не просто так в гости, а под прикрытием работаю.
