Наталья Александрова
Секрет золотой карусели
– Это рекламный плакат, – ответил мужчина. – Реклама собачьего корма… я увидел его издалека, подошел к этому плакату – и тут увидел вас…
Мама бегала по улице и спрашивала всех встречных, не видели ли они маленькую девочку. Тут к ней и подошел бородатый дяденька и привел к себе…
– Спасибо вам… – нервно повторила мама и резко повернулась ко мне: – Никогда больше так не делай! Ты так меня напугала! Ну зачем, зачем ты убежала?
– Я пошла за кошкой, она несла котенка, ему было больно, а ты разговаривала с тетей Светой…
– Что? – Мама вдруг покраснела. – Глупости, ничего я не разговаривала… ну, может быть, два слова… не слушайте ее, она сама не знает, что говорит…
– Ну да, ну да… я не слушаю…
– Ну все, котенок, пойдем! – Мама взяла меня за руку и повела из этой комнаты, из этого дома.
Под конец я обернулась и увидела картину, которая навсегда отпечаталась в моей памяти: старый дом с башенкой и на пороге – большой мужчина с бородой…
Мама вела меня домой, очень сильно сжимая руку. Наконец я не выдержала и сказала:
– Мамочка, мне больно!
– Глупости… – ответила она, но немного ослабила хватку. – А зачем ты убежала?
– Я не убежала! Я пошла за кисой…
– Слышала уже! А этот дядя… он не сделал тебе… не сделал ничего плохого?
– Нет, он только показал мне золотую карусель.
– Да? Ну ладно… только обещай мне, что больше никогда не будешь сюда ходить!
Я пообещала – но не сдержала свое слово. Слишком притягательным был этот дом.
– Эльза! – крикнул мастер Фридрих, оторвавшись от работы. – Эльза, где ты там пропадаешь? Эльза, я, кажется, тебя зову!
Дверь скрипнула, и старая служанка возникла на пороге мастерской, вытирая руки передником.
– Ну и чего вам надобно, господин? – прокаркала она своим скрипучим голосом.
– Мне надобна тишина! – раздраженно ответил хозяин. – Я тысячу раз повторял, что мне нужна тишина во время работы, особенно такой важной и спешной, как сейчас! Ты знаешь, что я делаю музыкальную шкатулку для господина советника Люциуса… не какую-нибудь обычную шкатулку, а чрезвычайно тонкую, со многими хитрыми устройствами, а для такой тонкой работы потребна исключительная тишина, потому как это заказ не какого-нибудь булочника или колбасника, а для господина советника…
– Да хоть для самого архиепископа! – перебила его служанка. – Можно подумать, что это я подняла шум!
– А кто же еще? Весь шум в этом доме всегда происходит от тебя! То ты гремишь кастрюлями, то стучишь вальком для стирки, то кричишь на младших служанок…
– Можно подумать, что обед приготовится сам, а ваши сорочки сами себя постирают! Но сегодняшний шум происходит не от меня. В город приехал какой-то торговец с Востока, и это его караван производит столько шума!
– Какой еще торговец? – переспросил мастер Фридрих, с трудом скрывая любопытство.
– А я знаю? – Эльза пожала толстыми плечами.
– Ты всегда все знаешь. Служанки все узнают одна от другой.
– Я знаю только, что он прибыл из каких-то далеких стран, из владений турецкого султана, что он несметно богат и собирается открыть торговлю у нас в Нюрнберге. Да вот, вы сами можете увидеть караван с его товарами, он как раз проходит под нашими окнами, и именно он производит шум, который вас обеспокоил.
– Вот еще, – проговорил мастер Фридрих, пренебрежительно поджав губы, – у меня слишком много дел, чтобы разглядывать какой-то варварский караван! У меня в работе музыкальная шкатулка для самого господина советника…
– Слышали уже! – отмахнулась Эльза, поправляя фартук. – Не хотите – не глядите, а я пойду на кухню, у меня суп закипает!
Едва дверь закрылась за служанкой, мастер Фридрих бросился к окну и отдернул занавеску.
По улице мимо его дома действительно тянулся удивительный, невиданный караван.
Там шли ослы и мулы в нарядных ярких попонах, нагруженные тюками и мешками, следом за ними медленно, неторопливо переступали длинными нескладными ногами огромные невиданные звери с горбатыми спинами и влажными мечтательными глазами.
Эти сказочные существа несли столько грузов, столько тюков и кованых сундуков, сколько не унести и трем лошадям, и их упряжь тоже была украшена кистями и помпонами из красной шерсти, серебряными колокольцами и цепочками, издававшими при каждом шаге нежный печальный звон.
Один из горбатых зверей, словно почувствовав взгляд мастера Фридриха, повернулся к окну и издал громкий, протяжный рев.
Рядом с вьючными животными шли погонщики – смуглые люди в ярких тюрбанах и длинных расшитых одеяниях.
Эти погонщики были так богато одеты, что их можно было принять за купцов, и у каждого за шелковый кушак были заткнуты кривая сабля или пара кинжалов.
Как же тогда выглядит хозяин всех этих богатств!
Голова каравана приблизилась к дому покойного советника Вестфаллера и остановилась.
Ворота открылись, и караван потянулся во двор.
В это время в коридоре раздались шаги, и мастер Фридрих поспешно вернулся к рабочему столу.
Я вынырнула из волны воспоминаний и снова вгляделась в свою старую работу.
А что, пожалуй, в ней что-то есть…
Я смогла уловить и передать в своей картине что-то самое важное в этом доме.
Облезлые стены, покосившееся крыльцо, подслеповатые окошки и та самая башенка, которая дала дому его название – в этом было не жалкое ощущение нищеты и упадка, а таинственная прелесть красивого, благородного старения.
Так некоторые старики до самых последних дней сохраняют следы былого благородства.
Конечно, нарисовала я этот дом уже гораздо позже, в последнем классе школы, и был он уже совсем не тот, как когда я увидела его в первый раз. Тогда мне казалось, что дом этот шагнул на нашу улицу прямо из сказки, вот только я не могла еще сообразить, из какой конкретно, так как была очень мала. А вот потом…
Тут Маруся, которой надоело, что на нее не обращают внимания, довольно ощутимо толкнула меня в бок, так что картина едва не вывалилась из рук.
Я отложила картину в сторону.
Пожалуй, ее не стыдно будет представить на выставку… Хотя… ну какой из меня художник? Но раз Бобрик вбил себе это в голову, то легче согласиться, чем… но про это я уже говорила.
Ночью я крепко спала, что случилось впервые после того, как мы с Марусей переехали в эту квартиру.
Вот, казалось бы, здесь полный раздрай, ремонт, не хватает самых необходимых вещей вплоть до кровати, но до сегодняшнего дня впервые за много месяцев я чувствовала себя спокойно и спала как убитая.
Маруся, кстати, тоже, так что иногда мы даже не слышали звонка Васильича.
Васильич – ранняя пташка, встает в шесть утра и к семи уже бодр и полностью готов к работе. Так что, послушав пару раз его ворчливые неодобрительные монологи на тему молодых женщин, которые предпочитают валяться в кровати до девяти утра в обнимку с собакой, а потом жалуются, что никак им не устроить свою личную жизнь, я просто дала ему ключи от квартиры.
Тем более что тетя Света за него ручалась – дескать, честный, работящий и непьющий. Так оно и оказалось, кстати.
Но он обязательно звонит в дверь, прежде чем воспользоваться ключами, потому что Маруся хоть и хорошо к нему относится, утром может и нарычать.
Смешно, что я, взрослая и по некоторым меркам уже не совсем молодая женщина (крути не крути, а два месяца назад мне исполнилось сорок два года), называю кого-то тетей. Но вот привыкла так с детства, и уже поздно переучиваться.
Тетя Света жила в соседнем доме и была подругой моей мамы, а когда ее не стало, пыталась как-то помочь отцу. Он, кстати, помощи ее не принял, да и я тоже.
В общем, как-то мы с ней разошлись, а потом я вообще уехала из этого района. Так что общение наше свелось к ее звонкам в годовщину маминой смерти, тетя Света ни разу не пропустила эту дату.
Про отца она все знала лучше меня, у нас старый район, многие живут здесь всю жизнь, и родители их тоже тут жили, так что все друг друга знают. С собаками на одной площадке гуляют, детей в один садик водят, на лавочке в одном дворе сидят… В общем, много точек соприкосновения.
Так что в какой-то раз тетя Света сообщила мне, что у отца живет женщина. Ей она не понравилась, потому что не вступала ни в какие разговоры во дворе.
Правда, на мой взгляд, это скорее достоинство, чем недостаток.
Я тогда была очень занята детьми, так что позвонила отцу только через пару месяцев. Он был в плохом настроении и разговаривал со мной неприветливо, скорее даже грубо, оказывается, я забыла про его день рождения.
И правда, нехорошо получилось тогда, но накануне Андрюша принес из садика вирус, его, конечно, подхватила Ирка, потом Вадим, а я переболела на ногах, потому что кто-то же должен был подавать им чай и апельсиновый сок в постель.
В общем, мы с отцом поругались и долго не общались. Время шло, та самая женщина, по сообщению тети Светы, все жила и жила, и тогда я все же выбрала время с ней познакомиться.
Встретила она меня нелюбезно, возможно оттого, что ожидала с моей стороны разговоров в смысле «понаехали тут».
Ну да, была она из другого города, хорошо хоть не из другой страны, и с порога заявила мне, что на квартиру она не претендует и замуж за отца моего выходить не собирается. Выглядел отец так себе, но я списала все на возраст, потом мы выпили чаю с принесенным мною тортом и распрощались без сердечности.
А по прошествии еще некоторого времени отца хватил инсульт. И об этом я тоже узнала от тети Светы, его сожительница не удосужилась даже мне позвонить.
Зато, когда отца выписали из больницы, она позвонила мне буквально на второй день. И велела прийти срочно. Когда я прибежала в панике, не надеясь застать отца в живых, то обнаружила ее в прихожей с двумя чемоданами и сумкой.
Не давая мне даже взглянуть на отца, она сказала спокойным голосом, что уезжает в свой город к семье.
И не успела я поинтересоваться, какого же черта тогда она проторчала тут почти пять лет, если у нее есть семья, мадам пояснила, что семья ее состоит из мужа и двух дочек и что муж – законченный алкоголик с приступами белой горячки, так что жить с ним было невозможно. А недавно муж умер, и старшая дочка вышла замуж и собирается родить, так что ей незачем больше здесь оставаться.
Тем более что отец явно останется инвалидом, а на такое она не подписывалась.
И пока я хлопала глазами, она подхватила вещи и ушла.
Я не стану описывать мои мытарства с сиделками, это неинтересно, и хочется поскорее все забыть. Тетя Света, конечно, помогала, иногда даже с отцом сидела, пока я меняла сиделок.
Ему становилось все хуже, он перестал меня узнавать, потом вообще потерял память, а последний год лежал пластом.
Я не хочу вспоминать ни об этом, ни о том, какое неприличное облегчение я почувствовала, когда как-то рано утром позвонила очередная сиделка и сообщила, что отец умер.
После похорон я наскоро прибралась, выбросила кое-что из отцовских вещей и закрыла квартиру, чтобы появиться в ней только через три года.
Тетя Света уговаривала меня сделать простенький ремонт и сдать квартиру, она и жильцов приличных обещала найти, но мне все было недосуг. А точнее, не хотелось обращаться к мужу, поскольку своих денег у меня не было. Выйдя замуж, я ни дня не работала, о чем муженек мой (бывший) не преминул мне напомнить за последнее время раз сто, если не больше.
Когда я дошла в мыслях до замужества, то усилием воли приказала себе прекратить воспоминания.
Что же это такое, только немного успокоилась, перестала вздрагивать от телефонных звонков и прислушиваться, и вот снова-здорово. Как только начну вспоминать, что случилось со мной за последние два месяца, так снова придется пить успокоительные таблетки.
Вместо этого я постаралась представить себе тот самый дом, который видела много раз уже потом, когда выросла и приходила к нему одна, без опаски.
Ну да, старый большой дом, веранда, которой хозяин уже давно не пользовался, но сохранившиеся там несколько разноцветных стеклышек, покосившееся крыльцо с любовно вырезанными когда-то давно чьими-то умелыми руками фигурными столбиками, и окна с наличниками, всегда закрытые плотными занавесками, и сад, когда-то ухоженный и аккуратный, а потом кусты сирени ужасно разрослись, так что с дороги не было видно крыльца.
И высокое раскидистое дерево чуть в стороне… кажется, липа. Отчего-то в голове засело это название. И кормушка, висевшая на нижней ветке, куда зимой прилетали снегири и синицы, выполненная в виде круглой плетеной шкатулки… Шкатулки…
Тут перед глазами закружилась мерцающая золотая карусель, и я заснула.
Мишка позвонил около десяти, когда мы с Марусей уже прогулялись и купили бубликов в пекарне на углу.
– Заходи уж, – сказала я, – чаю попьем, потом пойдем.
Какую-то посуду и еще обиходные вещи я после смерти отца отдала сиделке, я ведь думала, что никогда не вернусь в эту квартиру. Так что сейчас пришлось купить электрический чайник и набор обычных керамических кружек, да тетя Света дала пару кастрюль из своих безграничных запасов.
Впрочем, Мишка и мальчишкой был небалованным, таким он и остался.
Пока я наливала ему заварку из чайника с отбитым носиком, кажется еще маминого, Мишка аккуратно разрезал бублик вдоль и щедро намазал его маслом, потом положил сыр, нарезанный полукружиями, сложил две половинки и полюбовался результатами своей работы. Причем лицо у него было такое, что я едва не поставила чайник мимо стола, потому что глаза застили слезы.
– Кать, ты чего? – Мишка испуганно положил бублик на стол.
– Ничего… – Я потрясла головой и быстро заморгала: – Ты и раньше так делал…
– Ну да, а что такое?
– Да ничего такого. – Я проглотила комок в горле и постаралась, чтобы голос не дрожал. – Извини, не обращай внимания.
– Вижу, что тебе досталось в жизни, – вздохнул он и покосился на бублик.
– Да ешь уже! – Я улыбнулась сквозь слезы. – И пойдем, пока я не передумала.
– Кать, если что нужно… – Мишка протянул руку, чтобы погладить меня по плечу и тут же ее отдернул, потому что Маруся предостерегающе зарычала.
– Понял. – Он сосредоточился на бублике, а я пошла одеваться.
Прикинув, что куртка, в которой я гуляю с собакой, и старые потертые джинсы все же неприлично надевать в галерею, я достала из чемодана черные узкие брюки и кашемировый свитер, затем впервые за то время, что живу здесь, накрасила глаза и провела помадой по губам. Заколола волосы гладко и достала пальто. Оно было дорогое, купила я его в прошлом году в бутике, когда еще Вадим не жалел на меня денег.
Сейчас, посмотрев на пальто, я поняла, что оно совершенно не подходит к моему нынешнему имиджу. И к этой квартире, и к этому району, в общем, моя жизнь и пальто – это, как сказал классик, две вещи несовместные.
Поэтому я убрала пальто снова в шкаф, надела ту самую куртку (вещей у меня не так чтобы много, только то, что поместилось в два чемодана и сумку), отдала Бобрику папку с картинами, и мы ушли, с трудом уговорив Марусю остаться дома.
– И где же эта самая галерея? – спросила я Бобрика, оглядываясь по сторонам.
Мы подошли к мрачной арке, уходившей в глубину двора и больше всего похожей на беззубый рот старого великана.
– Вот здесь, в этом дворе.
– Мрачное место… – Я зябко поежилась.
– Зато колоритное. Здесь вполне ощущается атмосфера старого Петербурга… не парадного, как Дворцовая набережная или Невский, а того мрачного, таинственного…
– Петербург Достоевского! – подсказала я ему.
И правда, казалось, сейчас из подворотни выглянет Родион Раскольников с топором под полой.
– Ну, можно и так сказать.
– А по-моему, это просто отговорка, оправдывающая нежелание навести здесь порядок.
– Да ладно тебе…
Мы вошли в темный неуютный двор, куда наверняка почти никогда не заглядывает солнце, и сразу оказались на узкой дорожке, вымощенной желтым кирпичом – прямо как в сказке про Волшебника Изумрудного города.
На этой дорожке было крупными буквами написано:
«ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ГАЛЕРЕЯ «МИЛАН»
– Ну вот, кажется, пришли!
Вымощенная кирпичом дорожка привела нас в самый дальний, самый темный угол двора.
Там, в этом углу, громоздилась бесформенная груда ржавого металлолома.
– Что это, твоя знакомая даже перед открытием выставки не могла навести порядок? Не могла этот хлам куда-нибудь вывезти? Ведь его увидят все посетители!
– Ты что, Плотицына! – Бобрик фыркнул, потом опасливо огляделся по сторонам. – Хорошо, что тебя никто не слышал! Иначе твоя репутация как художника была бы погублена навеки! Надо же – хлам! Это не хлам, а художественная композиция «Рождение красоты». Другими словами – концепт.
Он перевел дыхание и добавил:
– Между прочим, работа очень известного художника, Арсения Новоцерковского, большая художественная ценность! Милана очень гордится этим приобретением!
Он немного отступил от железной груды:
– Ты присмотрись – видишь, там, в середине, металлический цветок, преодолевая сопротивление материала, вылезает из клубка колючей проволоки? Он символизирует рождение красоты из мучительного хаоса повседневности… по крайней мере, так это трактует Милана, а она в таких вещах разбирается…
Он хмыкнул и добавил:
– Ты же знаешь, для каждого галериста и искусствоведа главное – это придумать концепцию, подходящую к произведению искусства.
Я заново пригляделась к куче металлолома.
Действительно, при некотором уровне фантазии можно было разглядеть что-то похожее на железную розу, которая пробивалась сквозь ржавые колючки.
– А ничего, что эта композиция стоит под открытым небом? У нас в городе погода не очень, то дождь, то снег, так тут эта красота еще больше заржавеет.
– В том-то и дело! По замыслу автора, его композиция и должна быть выставлена под открытым небом, должна все больше и больше ржаветь. Это, по его концепции, символизирует непрерывный упадок культуры под губительным воздействием общества потребления и агрессивной окружающей среды.
– А-а… Ну тогда ладно…
Мы осторожно обошли объект концептуального искусства, поднялись по крутым ступеням и вошли в помещение.
Бросив один только взгляд вокруг, я похвалила себя за то, что такая умная, потому что не надела дорогущее пальто.
В галерее царила та атмосфера предпраздничного безумия, которая всегда возникает в галереях и выставочных залах незадолго до открытия выставки.
В углу бородатый маляр еще докрашивал стену, в то время как на других стенах уже были развешаны картины и гравюры. Другие картины лежали на большом рабочем столе или стояли стопкой возле свободной стены.
В центре зала стояла крупная женщина с рассыпанными по плечам черными кудрями и темными маслянистыми глазами, облаченная в бесформенный комбинезон. По ее уверенному командному виду можно было сразу определить, что это хозяйка галереи.
Она внимательно оглядывалась по сторонам и командовала щуплому человечку с завязанными в конский хвост волосами:
– Эту сиреневую мазню перевесь левее… нет, повыше… нет, это ужасно… пока вообще убери…
Щуплый мужичок торопливо и послушно выполнял ее распоряжения, меняя местами одну картину за другой, некоторые отставляя к стене или откладывая на стол.
– А вот здесь нужно мрачное пятно… – продолжала хозяйка, склонив голову к плечу. – Нет, не то… и не это… совершенно не подходит, не сочетается…
Тут она наконец заметила нас с Бобриком и раздраженно проговорила:
– Михаил, ты не вовремя! Видишь, у нас здесь самая запарка… развеска не идет…
– Извини, конечно, Милана, – начал Бобрик, – понимаю, что отвлекаю от важного дела, но потом может быть поздно. Дело в том, что я привел к тебе замечательную художницу, чьи работы просто необходимо включить в экспозицию…
– Что?! – Милана уставилась на него темными маслинами своих глаз. – Ты с ума сошел? До выставки осталась всего неделя, мы уже каталог отдали в печать, развеска вовсю идет, и тут ты приводишь ко мне нового участника? Михаил, ты вообще долго думал? Нет, нет и нет! Об этом не может быть и речи!
– Но, Милана, ты должна хотя бы взглянуть на ее работы. Они просто замечательно вписываются в концепцию выставки! Она училась в нашей художке и писала здешние дома. И так хорошо уловила колорит времени, колорит этого района…
– Я сказала – нет! Ты можешь хоть иногда думать головой, а не другим местом? Слишком поздно! Даже если бы ты привел ко мне нового Поленова или Утрилло – я не могла бы ничего сделать! Говорю же тебе – мы заканчиваем развеску!
– Но ведь еще не закончили! Одну-две картины вписать ничего не стоит…
– Михаил, лучше не зли меня!
Я подумала, что Бобрик зря привел меня сюда. Ну да, захотел показать, какой он важный и влиятельный, а мне теперь из-за него придется терпеть унижение. А этого я за последнее время нахлебалась выше крыши, надолго хватит.
– Бобрик, пойдем отсюда! – Я потянула Мишку за локоть. – Ты же видишь, как она настроена. Все равно ничего хорошего не выйдет, только нервы всем испортишь…
Он только сбросил мою руку и прошипел:
– Не мешай! Я знаю, что делаю! – И тут же продолжил, обращаясь к хозяйке: – Милана, ты меня знаешь. От меня так просто не отделаешься. Если я чувствую свою правоту – я ни за что не уступлю, как все триста спартанцев вместе с царем Леонидом! Я не уйду, пока ты хотя бы не посмотришь на ее работы!
Он перевел дыхание и закончил:
– Только посмотришь – большего я не прошу!
Милана шумно вдохнула, потом так же шумно выдохнула и проговорила:
– Ну, Михаил… ну, Бобрик… умеешь ты достать человека! Ладно, показывай. Но учти – я ее все равно не возьму. Даже если это новый Писарро…
Эта Милана мне не понравилась с первого взгляда, и только воспитанная за много лет выдержка помогла промолчать. И неудобно было перед Мишкой, он-то хотел как лучше…
Бобрик с победоносным видом подошел к столу, положил мою папку поверх чужих работ и открыл ее.
Сверху лежала та самая работа «Старый дом».
Облезлые стены, покосившееся крыльцо, подслеповатые окна… таинственная прелесть благородного умирания…
Милана замолчала и как-то подобралась, как охотничья собака при виде дичи.
– Ну что? – проговорил Бобрик, заметив перемену в ее настроении. – Я же говорил – то, что надо!
Тут подал голос щуплый мужичок с конским хвостом, который незаметно подошел и стоял за спиной Миланы:
– А ведь это как раз то мрачное пятно, которое просится на северную стену. То, чего ты хотела.
– Ты еще будешь… – фыркнула на него Милана. – Хотя… может быть, ты и прав. Эта работа идеально вписывается в концепцию выставки… просто идеально!
– Я же говорил! – радостно выпалил Бобрик.
Милана раздраженно взглянула на него, и я подумала, что он все испортил, но хозяйка все же протянула:
– Ладно, эту работу я, пожалуй, возьму… все же выставка открывается не завтра, а только через неделю. А каталог вообще еще не начали печатать, он к открытию все равно не будет готов.
– А две другие? – проговорил Бобрик.
– Михаил, заткнись! – рявкнула на него Милана. – Ты не понимаешь хорошего отношения! Я ведь могу и передумать!
– Молчу, молчу!
– Вот и молчи! Если хочешь, дам тебе жевательную резинку! Одну эту работу беру – и на этом все!
Она повернулась к ассистенту и скомандовала:
– Ну-ка, повесь на то место, с которым мы мучились!
Он быстро пристроил мою работу на свободное место и отступил, любуясь.
– А что – пожалуй, так будет неплохо… – проговорила Милана и повернулась ко мне, как будто только сейчас заметила: – Так ты, значит, тоже в нашей художке училась? А что-то я тебя не помню.
Я хотела было сказать, что училась пятью годами позже, но вовремя прикусила язык – еще примет это за намек на возраст. Вместо этого я сказала:
– Ну, школа большая, всех не упомнишь…
– И то правда… – Она снова оглядела меня оценивающим взглядом и добавила:
– Вернисаж через неделю. У тебя есть что надеть?
– Поищу… – Я едва сдержалась, чтобы не усмехнуться.
– Понимаешь, эти художники – они одеваются черт знает во что, и это им прощают. Это вписывается в их образ. Но ты вроде нормальная, и если прилично оденешься – это будет смотреться интересным диссонансом на их фоне.
– Найду что-нибудь… – Я все же улыбнулась, и она пригляделась ко мне более внимательно. Все же свитер на мне был почти новый, и джинсы хорошей фирмы, и ботинки…
Тут я забеспокоилась, что она сейчас начнет расспрашивать, кто я вообще такая, и придется ей рассказывать про мои семейные обстоятельства. Но нет, ей было явно не до расспросов.
Мы забрали папку с остальными работами и отправились восвояси.
Бобрик шел гоголем, и я решила его еще похвалить:
– Ты молодец, сумел ее уговорить!
– Да при чем тут я! – Он пренебрежительно отмахнулся: – Это ты молодец, хорошую картину написала. Это не я, а твоя картина Милану уговорила, а я только и сделал, что упросил Милану взглянуть на нее. Знал, что она перед ней не устоит. Милана хоть и забурела в последнее время, но все же в искусстве разбирается, может отличить настоящее от дешевого фуфла, от мякины массовой культуры…
– Все равно, спасибо тебе. Если бы не ты, я бы не вспомнила те времена…
И мы распрощались, потому что он спохватился, что его ученики ждут. Я тоже поспешила домой и застала там озабоченного Васильича, который ожидал привоза душевой кабинки и остального оборудования для ванной.
Когда я вернулась в эту квартиру, я поняла сразу, что без ремонта не обойтись. Если в комнатах было все-таки можно жить, то сантехника буквально разваливалась. Про кухню я решила пока не думать. Я теперь женщина одинокая, так что готовить себе одной разносолы не собираюсь. Хватило уже за пятнадцать-то лет.
Сантехнику привезли только к вечеру, Васильич уже весь изворчался, так что мне пришлось сбегать в магазин и накормить его если не полноценным обедом из трех блюд, то хоть жареной картошкой и готовыми котлетами.
Васильича рекомендовала мне тетя Света, охарактеризовав его как честного, умелого и непьющего. Опять-таки берет недорого, сам по себе работает. Пока что я была им довольна, если не слушать его ворчания и не вступать в политические споры.
Последующая неделя пролетела быстро, поскольку я была занята ремонтом.
Привезли стеклопакеты, потом два дня их устанавливали, после чего оставили столько грязи, что сутки я отмывала квартиру. Васильич помогал как мог.
Так что про открытие выставки я благополучно забыла бы, если бы Бобрик не позвонил за два дня. Не было у меня ни сил, ни времени куда-то тащиться, но неудобно было отказаться, так что я осмотрела себя в новом зеркале в ванной и пришла в ужас.
Волосы похожи были на паклю, которой забивают щели в деревенском доме, брови белесые, на руки лучше вообще не смотреть.
Нет, если надеть заляпанные красками штаны и свободную блузу, как у художника Тюбика в сказке про Незнайку и его друзей, то вполне можно затеряться в толпе бородатых и лохматых мастеров кисти, но ведь Милана-то специально просила меня выглядеть прилично!
И я помчалась в салон красоты, куда попала без записи опять-таки по рекомендации незаменимой тети Светы.
Там меня и настиг звонок телефона.
– Мишка! – закричала я, прижимая трубку плечом, поскольку руками занималась маникюрша Вика. – Не могу говорить сейчас, все помню, буду послезавтра как штык, ничего не перепутаю, хватит уже меня контролировать!
– Это не Мишка, – послышался мужской знакомый голос. – Это… но я, кажется, не вовремя?
– Да что вы хотите? – рассердилась я, потому что никак не могла узнать голос. – Кто вы такой?
– Катя, это… это Виктор.
Точно, вот теперь я его узнала. Виктор Лещ, старый друг моего мужа (бывшего).
Не знаю, где они познакомились, не в школе, это точно, но знакомы были давно и дружили. То есть раньше мы дружили семьями, у него жена симпатичная очень, только она старше меня на десять лет, так что мы с ней особо не сблизились. А сам Виктор раньше мне нравился, помню, он все шутил по поводу наших рыбных фамилий и звал меня плотвичкой. Но за последнее время как-то реже мы стали встречаться. Потом уж вообще не до этого стало…
И вот чего ему от меня надо? Ясно, это муженек его привлек к переговорам.
Его-то номер я внесла в черный список, хватило мне уже криков и ругани по телефону и вживую, не желаю больше с ним ни о чем разговаривать. А общаться тем более. Многое обдумала, когда синяки замазывала, чтобы соседи ничего не заметили.
Очевидно, Виктор кое-что понял из моего молчания, потому что быстро сказал:
– Катя, не отключайся! Я хочу с тобой поговорить!
– О чем? – холодно поинтересовалась я.
– Послушай, я только вчера узнал, что…
Ага, знает уже. Интересно, от кого?
Да ясно, от мужа, конечно. И зачем звонит? Позлорадствовать?
Да нет, насколько я знала, Виктор всегда был мужчиной серьезным и порядочным.
С другой стороны, я точно таким считала самого Вадима, когда выходила за него замуж. Серьезный, солидный мужчина, вполне обеспеченный, довольно интересный, но последнее не главное.
В общем, мне понадобилось пятнадцать лет, чтобы выяснить, что все не так. Хотя деньги остались при нем.
Краем глаза я заметила интерес на лице Вики и хотела уже закончить разговор, но Виктор заторопился:
– В общем, я понимаю, что это разговор не телефонный, но давай встретимся…
Этого еще не хватало!
– Тебя Вадим послал? – не выдержала я, хотя совершенно не представляла, за каким чертом я понадобилась мужу (бывшему).
– Нет, конечно, нет! – Он невольно повысил голос. – Мы говорили с ним, да, но… Богом клянусь, это не он! Не веришь? Здоровьем своим клянусь!
– Ну хорошо, хорошо… – Я знала, что у него что-то серьезное было с сердцем, тогда все обошлось, но такая клятва – это серьезно. Такими словами не бросаются.
– Ты можешь со мной встретиться? Подъеду, куда скажешь! Где тебе удобно.
– Извини, но я занята, – ответила я чистую правду.
– Катя, это важно! И не займет много времени.
В конце концов мы условились, что через час он подъедет к салону красоты, я как раз закончу тут. Вика посматривала на меня с любопытством, но мне было уже все равно.
Одно хорошо: Виктор увидит меня хоть в простеньком прикиде, зато прямо из салона красоты, и это придало мне сил.
Машина у него была новая, так что я не сразу поняла, кто это машет мне из окна. Выглядел он неплохо, стало быть, со здоровьем сейчас все в порядке.
Я уселась рядом, и он улыбнулся:
– Рад тебя видеть.
Прежде чем ответить, я прислушалась к себе и поняла, что хамить и ругаться с ним мне совершенно не хочется.
Мне эта пара всегда нравилась, жена много занималась детьми, пока они не выросли, так что нам было о чем поговорить, Виктор много работал, но семье уделял достаточно времени.
Это было раньше, а потом… я подсчитала про себя и с немалым удивлением осознала, что мы не виделись уже больше двух лет.
Ну да, в последний раз столкнулись с ними на юбилее уж и не помню кого.
– Я тоже рада, – сказала я и посмотрела на часы, причем так, чтобы он это заметил.
– Понял, – кивнул он, – я тебя не задержу. Значит, так. Прежде всего у меня и в мыслях нет уговаривать тебя вернуться к Вадиму. Хотя, скажу честно, мы с женой всегда считали, что ему с тобой повезло, что ты замечательная жена.
