Наталья Александрова
Потусторонним вход воспрещен!
Поезд тронулся, и за окном поплыли лица провожающих людей с раскрытыми ртами – все что-то кричали напоследок, но было не слышно, что именно. Надежда видела улыбающееся лицо племянника Димки, он бежал за вагоном дольше всех – молодой, здоровый, как лось. Вот мелькнул последний носильщик с пустой тележкой, перрон кончился, и начались какие-то пакгаузы, склады и стрелки. Надежда оторвалась от окна и откинулась на диванчике.
Она возвращалась в Петербург из Москвы, от родственников. Родня была дальняя, Надежда не виделась с ними лет десять – как-то не выпадало случая. Но в этом году у ее троюродной тетки случился юбилей – девяносто лет.
«Это тебе не кот начихал! – заявил теткин сын, уж и вовсе непонятно кем приходящийся Надежде. – Так что бери ноги в руки и дуй к нам на праздник! Всех соберем!»
Надежда согласилась – все же нужно уважать такой возраст. Тем более что тетка была самостоятельна, бодра, голову имела светлую и помнила всю родню до седьмого колена.
Все прошло замечательно, богатая московская родня закатила шикарный прием в дорогом ресторане, на который съехались родственники со всей России. Тетка была родом из Сибири, так что и там нашелся какой-то внучатый племянник, которого Надежда в глаза никогда прежде не видела.
Когда все закончилось, тетка сказала Надежде, что ей до дома ближе всех, так что она может остаться подольше, чтобы поговорить. Пришлось согласиться, чтобы не обижать пожилого человека. Но Надежда Николаевна ничуть не жалела, потому что тетка за три дня, умолкая только для того, чтобы поесть и малость поспать, рассказала ей много интересного про прежние времена, про их многочисленную родню. Память у нее была отличная. Выяснилось кстати, что тетка – это не тетка, а двоюродная бабушка, что, конечно, не так важно.
Билет Надежда сдала, а когда собралась все-таки уезжать, поскольку дома с нетерпением ожидали ее муж и кот, то племянник Димка притащил ей билет в СВ – других не было. Надежда подозревала, что билеты были, просто эти москвичи вечно шикуют. Ну да ладно, СВ так СВ!
Надежда Николаевна Лебедева, приличная женщина средних, скажем так, лет, ехала в СВ второй раз в жизни. Первый раз это случилось очень давно, когда она работала еще инженером в закрытом НИИ. Получилось так, что Главному конструктору серьезного проекта, над которым трудилась тогда едва ли не половина института, требовалось после совещания в Министерстве что-то там подправить в документах. Само собой, что начальству такое не под силу, и Надежду послали вместе с начальником только для того, чтобы она кое-что подтерла в технической документации, а потом вписала несколько цифр. Главный конструктор ездил, разумеется, только на «Красной стреле» и только в СВ, таким образом, Надежда тоже там оказалась.
Та поездка оставила у нее самые скверные воспоминания. Главный конструктор привык ездить с размахом. Поскольку в СВ разъезжают в основном респектабельные мужчины исключительно по деловой надобности, он возил с собой солидную фляжку с хорошим армянским коньяком. Попутчики коротали дорогу за серьезной мужской беседой, попивая чай с коньяком, и расставались утром, вполне довольные друг другом. С Надеждой у Главного такой номер не прошел, и он глядел на нее хмуро и грозно, пока не легли спать. Ночью Надежде тоже не было покоя, потому что Главный ужасно храпел.
Сегодня, войдя, она с любопытством оглядела просторное чистое купе, посидела на удобном диванчике, потом распаковала вещи, вытащила нужное на ночь и перемигивалась с Димкой через окно, пока состав не тронулся.
Поезд постепенно набирал ход, за окном было темно. Надежда посидела немного, бездумно глядя на улетающие назад цепочки фонарей, потом потянулась и зевнула. Первый час ночи, пора и на боковую. Завтра в восемь утра поезд прибудет в Петербург, и еще через некоторое время она увидит своего дорогого мужа Сан Саныча и обожаемого Бейсика. Хотя нет, мужа она увидит лишь вечером, у него какое-то важное совещание, он не сможет Надежду встретить. И ничего страшного, вещей у нее с собой мало, она прекрасно доедет на метро. До вечера переделает массу дел и станет ждать мужа в компании кота Бейсика. В гостях хорошо, а дома лучше!
«Все-таки не зря все начальники в СВ ездят, – одобрительно думала Надежда, – культурно все здесь, комфортно, и еще повезло, что женщина в попутчики попалась».
Незадолго до отхода поезда послышались тяжелые шаги, и высокий парень внес в купе внушительных размеров чемодан. Не отвечая на Надеждино приветствие, он оглядел купе быстрым рысьим взглядом, запихнул чемодан под полку и посторонился, давая войти солидных размеров женщине. Дама, которую хотелось назвать гражданкой, была широка в плечах и плотна телом. На ней был темно-серый костюм – дорогой, отметила Надежда машинально, но сидел на ней так, как будто это был не костюм, а форма. Военная или полицейская, Надежда еще не решила.
– Свободен, Коробейников! – бросила дама парню. – Сейчас поезд тронется!
– Слушаюсь, Галина Иванна! – парень вытянулся и даже пытался щелкнуть каблуками, – Счастливого пути!
– Испарись! – буркнула дама, и парень исчез, даже в окне не появился.
Попутчица тут же схватила мобильный телефон и вышла в коридор, откуда раздался ее рокочущий командный голос.
– Дорофеев! Как у тебя с делом Комковатого? Докладывай! Да-да, прямо сейчас!
Она послушала немного, прижав трубку к уху, потом заговорила на повышенных тонах:
– Что ты все мямлишь, Дорофеев? Что ты мнешься, как малолетка на танцах? Ты не мальчик и я не девочка, говори как есть!
«Точно, не девочка, – подумала Надежда, которой прекрасно слышен был голос соседки, его и в другом вагоне услышали бы, – кто скажет, что это девочка, пускай первым бросит в меня камень…»
Невозможно было представить эту тетку маленькой девочкой с косичками и с мячиком. Судя по разговору, она связана с полицией или прокуратурой.
– Да, – сурово говорила она в трубку, – да… поняла. Тут у тебя недоработка, Дорофеев, в сроки не укладываешься… – И рявкнула, пресекая оправдания на том конце: – Ты мне Лазаря не пой! Взяли тоже моду – слова умные употреблять! Как ни крути, а дело ты провалил! Знаю, что постараешься… еще бы не постараться…
«Интересно, Комковатый – это кличка или фамилия? – раздумывала Надежда. – Если фамилия, то вот уж повезло человеку! Комковатая бывает манная каша у неумелой хозяйки или земля на дачном участке, но уж никак не человек…»
Дама в коридоре перехватила Надеждин заинтересованный взгляд и понизила голос:
– Дорофеев, завтра ко мне к десяти утра со всеми материалами! Уж будь любезен! – Она раздраженно захлопнула крышку мобильного телефона и решительно шагнула в купе. Сначала дама прочно утвердилась на противоположном диване, потом поглядела на попутчицу долгим внимательным взглядом. Взгляд этот просветил Надежду почище рентгена, с той только разницей, что рентген делает снимок только одного органа, а тут просветили даже не до печенок, а гораздо глубже. Надежде Николаевне понадобилось все ее хладнокровие, чтобы выдержать этот взгляд.
Соседка стала копаться в сумке, и Надежда перевела дух, испытав даже некоторое сочувствие к неизвестному ей Комковатому, которому завтра предстояла встреча с пронизывающим взглядом дамы напротив. Хотя, возможно, Комковатый – это опасный преступник – рецидивист, серийный маньяк, который, к примеру, душит девушек в Сосновском парке, или же он убил старушку, как Раскольников, тогда на него просто необходимо смотреть таким взглядом. Хотя… старушки тоже разными бывают, так что в деле могут открыться смягчающие обстоятельства.
– Вас как зовут? – спросила вдруг соседка вполне человеческим голосом. – А то неудобно как-то – едем вместе…
Надежда представилась, тогда Галина Ивановна вытащила из своей сумки большую коробку конфет.
– Чай будем пить!
Надежде конфет не хотелось, поскольку Димка перед отходом поезда затащил ее в кафе и напоил там кофе с пирожными. На чай она согласилась – неудобно человека обижать.
– Вы молодец, – одобрительно сказала соседка, – сладким не увлекаетесь, а я вот не могу себе отказать. Силы воли не хватает. Да еще дарят все время…
Надежда Николаевна решила не уточнять, что на сладкое смотреть не может, потому что целую неделю объедалась всякими вкусностями у тетки.
Поговорили о диетах и зарядке, потом о косметике и о тряпках – словом, обычный разговор малознакомых женщин, столкнувшихся случайно и не собирающихся продолжать знакомство дальше. Галина Ивановна больше на Надежду страшным взглядом не смотрела, о работе своей обмолвилась только, что с полицией связана, да Надежда и сама уже догадалась.
Решили ложиться. Надежда достала из дорожной сумки кожаный несессер с умывальными принадлежностями и отправилась в конец коридора.
Очереди не было никакой – вот что значит СВ! Выходя, Надежда увидела, что возле одного из купе стоят двое – мужчина и молодая женщина. У мужчины в руках был пухлый кожаный портфель, у девушки – дорожная сумка. Проводница, кругленькая блондиночка с кудряшками на щеках, улыбалась:
– Я уж думала, что пустое купе будет, так до Питера и поедем.
– Опоздали из-за пробок этих, – мужчина слегка запыхался, – вскочили в последний вагон. Давно так не бегал!
Голос его показался Надежде смутно знакомым, и она вгляделась пристальнее.
Мужчина был интересным – высокий, светлые, густые, чуть растрепавшиеся волосы лежат красивой волной, что, несомненно, достигается частыми визитами к хорошему парикмахеру. Лицо гладкое, чисто выбритое, ни морщин, ни веснушек. Легкий ровный загар, говорящий об отпуске, проведенном возле теплого моря. И вообще – вид отдохнувший и свежий, несмотря на то что волновался и торопился. Он повернул голову к своей спутнице, и Надежда снова почувствовала что-то знакомое. Определенно, она уже видела где-то этого мужчину, у нее очень хорошая память на лица.
Девушка тоже была неплоха. Высокая, стройная брюнетка, волосы подстрижены неровными прядями, что придавало лицу с правильными чертами некоторую эффектную асимметричность и загадочность. На девушке был черный короткий плащик, туго стянутый широким поясом, и узкие черные джинсы наверняка очень дорогой фирмы. Наряд оживляла ярко-желтая шелковая косыночка. Девушка почувствовала пристальный взгляд и повернула голову, косынка сползла, и в вырезе плаща открылась длинная шея.
Мужчина открыл купе. Девица вошла за ним, напоследок одарив Надежду не слишком любезным взглядом. Где-то ее можно понять. Надежда вылупилась на чужого мужчину слишком явно. С другой стороны, с чего девице беспокоиться, ведь конкуренции ей Надежда никак составить не может… даже по возрасту, но не только. Еще – потому, что, глядя на этих двоих, сразу же становилось ясно, что они – пара. Мужчина не обнимал свою спутницу за плечи, не привлекал по-хозяйски к себе, она не льнула к нему и не заглядывала в глаза, смеясь. Они не перебрасывались короткими многозначительными фразами, содержащими намеки на какие-то события и воспоминания, известные только им двоим. Они даже не держались за руки, идя по вагону, – руки были заняты багажом. Но Надежда как будто воочию видела незримые нити, которые связывали этих двоих, и нити эти были крепче самого прочного каната. Чувствовалось, что в купе едут не просто попутчики, а близкие люди, люди, которые понимают друг друга не то что с полуслова, а с полувзгляда, им спокойно и комфортно быть рядом, молчать, смотреть в окно…
И вовсе незачем смотреть на Надежду так нелюбезно, она и не собирается приставать к парочке с разговорами.
Дверь купе открылась, и молодая женщина вышла покурить. Ее спутник протянул из купе руку с зажигалкой, и этот жест снова показался Надежде удивительно знакомым.
Надежда Николаевна пожала плечами и отправилась к себе. Соседка уже спала.
Надежда разобрала постель и тоже легла. Но сон не шел. Было неудобно на узком диване, мешал стук колес на стыках и мелькание огней за окном. Надежда задернула как могла занавеску, но тут в купе стало жарко. Так и есть: топят как будто зимой, а на дворе ведь сентябрь, еще и листья не пожелтели!
Сна не было ни в одном глазу. Надежда попробовала считать до ста, но ей это быстро надоело. Даже зевать не хотелось, и тогда Надежда поняла: кофе. Не нужно было поддаваться на Димкины уговоры и пить кофе на ночь. Но кто мог подумать, что в кафе на вокзале варят такой крепкий напиток? Да еще и духота в купе несусветная, дышать нечем.
«СВ называется, – ворчала Надежда про себя, – кондиционер не могут поставить. Или хотя бы печку выключить».
Может, пойти к проводнице и попросить, чтобы убавила тепло? А то изжариться можно…
Но тут же Надежда представила, что скажет ей разбуженная посреди ночи проводница, и решила никуда не ходить. Перед закрытыми глазами снова встало лицо мужчины, которого она видела только что в коридоре. Вот теперь она будет мучиться, пока не вспомнит, где могла его видеть. Работали когда-то вместе? Нет, не то… Сталкивались на отдыхе? Ничуть не бывало, да Надежда и к морю-то ездила считаные разы с маленькой дочкой. Нет, никак не вспомнить. Это как назойливая мелодия, неотступно звучащая в голове.
Она проснулась оттого, что поезд стоял. За окном виднелись вокзальные строения, кто-то прошел торопливо, сказал что-то проводнице, она звонко рассмеялась. Голос из репродуктора, как всегда, гулко и неразборчиво объявил, что скорый поезд Петербург – Москва отправляется через минуту.
«Бологое», – поняла Надежда, прикинув по времени и глядя, как уплывают огни за окном.
Дышать в купе было нечем, под тонким одеялом было жарко, как в Африке. Надежда поняла, что на этот раз заснуть не удастся, и села, спустив ноги с дивана. Галина Ивановна негромко всхрапнула, перевернулась на бок и снова затихла. Все ей нипочем – и вагонная духота, и стук колес… железная женщина! Такая не то что коня – танк на ходу остановит!
Надежда Николаевна сама удивилась внезапно возникшему раздражению. Чем она недовольна? Тем, что соседка по купе спокойно спит, в то время как она, Надежда, мается бессонницей? Так сама виновата, нечего было кофе пить на ночь…
Галина вдруг пробормотала во сне что-то непонятное, как будто произнесла фразу на незнакомом, несуществующем языке. Надежда вздохнула, оделась, стараясь не шуметь, и тихонько вышла в коридор.
В коридоре было немного прохладнее. Приглушенный свет, мягкий ковер болотно-зеленого цвета, уютные занавесочки на окнах. Надежда прошла к тамбуру, приоткрыла окошко. В лицо хлестнул ветер, стук колес, огни пролетающего мимо полустанка. Запахло осенним лесом, ночью, дальней дорогой. Раздражение сразу же прошло, на душе стало легко и свободно, как в осеннем поле. Надежда стояла, подставив лицо сырому дорожному ветру, и бездумно смотрела во тьму.
И тут как будто ветром продуло голову, и она стала лучше соображать, потому что иначе ничем не объяснить, отчего Надежда вспомнила имя мужчины, который ехал с ней в одном вагоне.
Виктор Бегунов. Ну да, это же Витька Бегунов, ее бывший однокурсник! Надо же, как человек изменился… Раньше был такой худущий, встрепанный. Правда, волосы у него всегда хорошие были, Витька носил длинные, а когда на третьем курсе на военной кафедре его обстригли, девчонки чуть не плакали. Вот интересно, чем он сейчас занимается? Да уж не прозябает в какой-нибудь заштатной конторе, видно, что человек преуспевает, ишь как упакован! Костюмчик модный в узкую полосочку, ботинки опять же шикарные, портфель дорогущий. Надежда видела такой в магазине, когда искала подарок мужу, к этому портфелю и подойти не решилась. И опять же, девица – молодая и стильная. Кто она ему – жена или просто любовница? Если любовница, то все очень серьезно.
«Вот как бывает, – с легкой грустью думала Надежда, – начинали вместе, а теперь совсем разные люди. Ничего общего у меня с этим человеком быть не может. Он меня в упор не видит, да я сама-то его еле узнала. Хорошо, что не призналась, да и как бы я это сделала? К нему просто так не подойдешь, по плечу не хлопнешь… Да еще девица эта не обрадуется, когда тетя вроде меня вдруг обниматься полезет. Может, он вообще ей врет, что ему не пятьдесят, а, допустим, сорок пять. Или вообще сорок. А что, выглядит он молодо…»
Они познакомились с Витькой в колхозе на первом курсе, он был из параллельной группы, близко не дружили, но сталкивались часто то в общежитии, то в спортзале, то в бассейне. Обменивались конспектами к экзаменам, одно время Витька крутил роман с девочкой из их группы Светкой Ивановой. Кажется, что-то у них потом было… Да нет, ничего, Светка замуж вышла за болгарина и уехала с ним в Варну. Ну и ладно, бог с ним!
Надежда вдохнула полной грудью сырой воздух и высунула голову в окно.
Огни полустанка отстали, провалились в пустоту. Теперь из летящей мимо поезда гулкой тьмы проглядывали только смутные очертания ночного леса. Потом и лес отстал, расступился, уступив место бесконечной голой равнине.
Дорога сделала плавный поворот, и вдруг впереди по ходу поезда мелькнул какой-то тревожный багровый свет.
Надежда насторожилась, выглянула в окно, насколько могла, вгляделась в этот далекий отсвет.
Впереди, там, на плавной дуге поворота, что-то ярко полыхало, стремительно летело навстречу поезду.
И тут весь поезд вздрогнул, как раненое животное, раздался тоскливый долгий гудок, затем другой, и Надежда с трудом удержалась на ногах – поезд начал резко, с мучительным скрежетом тормозить.
Вагон сразу же проснулся – кто-то вскрикнул, кто-то выругался, что-то со звоном падало. Мимо Надежды пробежала взволнованная, заспанная проводница в криво застегнутой форменной тужурке, кудряшки ее растрепались и повисли.
– Что там случилось? – спросила Надежда тревожно.
Проводница растерянно взглянула на нее, махнула рукой и скрылась в тамбуре.
Надежда снова выглянула в окно.
Теперь ей было хорошо видно – впереди поезда, совсем близко, прямо на путях полыхала машина, большой громоздкий грузовик. Машинист сумел остановить состав буквально в нескольких метрах от горящего автомобиля. Надежда вздрогнула, запоздало испугавшись, и бросила взгляд в другую сторону – вдоль изогнувшегося на повороте длинного суставчатого тела поезда. И тут она увидела, что из соседнего вагона кто-то выпрыгнул на насыпь, съехал по ней, настороженно огляделся и припустил в темноту – пригнувшаяся фигура, осторожные крадущиеся движения. В руке какой-то прямоугольный предмет – чемодан или портфель. В стороне от путей дважды мигнули фары машины и тут же погасли, человек побежал в том направлении и вскоре скрылся в темноте.
Странно, подумала Надежда, что машина посреди ночи стоит с потушенными фарами…
Впрочем, она тут же забыла об этом.
В коридор один за другим выползали заспанные, перепуганные пассажиры. Все спрашивали друг друга, что случилось, и самое удивительное, что через несколько минут по вагону уже курсировала информация, что на путях впереди поезда застряла горящая машина, и придется стоять, пока ее не уберут с дороги.
Одной из первых в коридоре появилась Галина Ивановна. В отличие от остальных попутчиков она совершенно не выглядела заспанной. Казалось, она готова в любую минуту взять ситуацию под контроль. Мало этого – всем окружающим тут же захотелось встать навытяжку и послушно ожидать ее приказаний.
Оглядевшись и мгновенно выяснив причину неожиданной остановки, Галина Ивановна отправилась в первый вагон, чтобы получить верную информацию.
Когда в коридоре собрались почти все пассажиры, через вагон быстрым шагом прошли два рослых парня в форме железнодорожной полиции. Пассажиры бросились к ним с вопросами, но полицейские придали своим бесхитростным лицам выражение «знаю, да не скажу» и скрылись в тамбуре.
Надежда Николаевна хотела уже вернуться в свое купе, но в это время произошла новая неприятность.
Какая-то полусонная женщина в шелковом халате выплыла из туалета, прошла по коридору и открыла дверь купе.
И тут же дико завизжала. Выскочив в коридор, она, не переставая визжать, налетела на лысого коренастого мужчину, оказавшегося, к счастью, ее мужем, и разразилась у него на груди бурными рыданиями.
Муж поглаживал ее по спине, пытаясь успокоить, и спрашивал, что ее так напугало.
– Там… там… – повторяла женщина сквозь рыдания, показывая на полуоткрытую дверь купе.
Муж открыл дверь пошире, заглянул туда и попятился.
Надежда Николаевна почувствовала характерное покалывание в кончиках волос, которое случалось у нее всякий раз, когда она сталкивалась с преступлением.
Не удержавшись, она заглянула в купе через плечо мужчины.
Увиденная картина отчетливо запечатлелась в ее мозгу, как, бывает, темная комната или ночной сад ярко и отчетливо выхватывается из темноты фотовспышкой.
На столике валялась опрокинутая бутылка виски (видимо, упала в момент торможения), рядом лежала открытая коробка швейцарского шоколада. Диваны были застелены, один – пуст, сбившиеся простыни сползали на пол. Но второй…
На нем, вольно раскинувшись, лежала красивая молодая девушка с широко открытыми глазами.
В первый момент Надежде показалось, что на ней надета темно-красная ночная сорочка. Но потом она поняла, что по нежно-розовой ночнушке растеклось огромное пятно крови.
Муж рыдающей женщины торопливо задвинул дверцу купе и отступил в сторону. Однако через минуту ужасная новость распространилась по всему вагону.
Оказалось, что перепуганная женщина спросонья толкнулась в чужое купе и там увидела окровавленный труп. Подлинные события быстро обрастали немыслимыми подробностями, и скоро какая-то пожилая дама, увешанная бриллиантами, как новогодняя елка игрушками, страстным возбужденным шепотом рассказывала Надежде, что в закрытом купе произошла перестрелка между двумя криминальными группировками, и там сейчас лежат семь трупов, а единственный уцелевший бандит сбежал, для чего и остановил поезд. Надежда сочувственно покачала головой и удалилась в свое купе, подальше от суеты и пустых разговоров. Правда, открывая дверь, она вспомнила таинственную фигуру, сползающую по насыпи, мигнувшие дважды автомобильные фары…
Но тут же обо всем этом забыла.
Среди ночи она проснулась, села, отбросив одеяло, потому что было ужасно жарко, и невыносимая тяжесть давила на грудь. Она смутно помнила, что снова приснился кошмар. Ей часто снились кошмары, с тех пор как умер отец. Обычно они были трех видов. В этот раз приснился самый знакомый.
Она идет по длинному коридору того самого бизнес-центра, где находится ее издательство. Идет быстро, так что мимо мелькают одинаковые двери, выкрашенные зеленой краской. Все двери плотно закрыты, никто из них не выходит. Коридор пуст, никто ее не обгоняет и не попадается навстречу. Она знает, что идет в бухгалтерию – оттуда звонили и велели срочно явиться. Поэтому она так торопится – чтобы успеть до обеда. Однако время проходит, она чувствует, что устала, а бухгалтерия все еще далеко. По-прежнему мелькают по бокам двери, сливающиеся в одно зеленое пятно. Она смотрит на часы и видит, что обед уже скоро, и она не успеет, но продолжает бежать. И вдруг осознает, что коридор изменился – нет аккуратно покрашенных сероватых стен, и потолка с встроенными галогенными лампами, и двери уже не зеленые, а разномастные – где-то железная, неприятного рыжего цвета, где-то – рассохшаяся дубовая, покрытая облупившейся масляной краской, где-то старинная арабская, какую она видела в Тунисе, – резная, бирюзового цвета, усеянная фигурными заклепками. Коридор понемногу расширяется, уже не видно стен, и потолок теряется в высоте. Она понимает, что зашла не туда и что нужно вернуться, ее пугает темнота впереди, однако почему-то она продолжает идти туда.
И вот, когда темнота обволакивает ее своими щупальцами, кто-то бесшумно приближается к ней и хватает за горло. Это не призрачное прикосновение, она знает, что человек абсолютно реален, он сильный и злобный. Она пятится и упирается спиной в каменную шероховатую колонну. Человек наклоняется ближе, и она чувствует в его дыхании запах подсолнечных семечек. Внезапно он отпускает ее горло, она пытается вдохнуть, но тут в сердце возникает резкая боль, и она проваливается в темноту…
Она уставилась на прямоугольники ночного света на полу, медленно приходя в себя. Кошмар был знакомый и привычный, она не слишком его боялась, как не боишься всего хорошо знакомого. Иногда ей даже удавалось убедить себя во сне, что это неправда, что это понарошку. Тогда темнота не подползала, она пробиралась по пещере на ощупь, едва не налетая на бесчисленные каменные колонны, и видела в темноте неясное пятнышко света. После этого она вдруг оказывалась в том самом бесконечном коридоре с зелеными дверями по бокам и понимала, что в бухгалтерию безнадежно опоздала.
Но сегодня было что-то иное. Эти сильные и страшные руки у нее на шее, резкая боль в конце – и провал в бездонную темноту, откуда нет и не будет возврата. Что это было? Она прислушалась к себе. Сердце как будто не болело и билось ровно, руки не дрожали, испарина на лбу высохла. Боли не было, однако осталась память о ней. И еще – страх и ощущение невосполнимой потери.
Закрыв за собой дверь купе, Надежда Николаевна застыла, почувствовав спиной чье-то присутствие.
Впрочем, для этого не требовалось никаких сверхъестественных навыков или особенной чуткости: за спиной у Надежды было слышно хриплое дыхание и какой-то странный ритмичный звон – примерно такой издает на стыках рельсов ложечка в чайном стакане.
«Только не паниковать!» – приказала себе Надежда и медленно обернулась.
Сбоку от двери, тесно вжавшись в угол купе, стоял бледный испуганный мужчина. Он хрипло, неровно дышал, как будто только что пробежал стометровку, и трясся мелкой дрожью. Тот ритмичный звон, который услышала за спиной Надежда, издавал металлический замочек молнии на его полурасстегнутой куртке. Все его лицо оплыло от страха, как восковая свеча, и поэтому Надежда не сразу узнала своего бывшего однокашника.
Зато Бегунов на этот раз ее узнал.
– Надя, это ты?! – прошептал он испуганным свистящим шепотом. – Тише, ради бога, тише! Не кричи!
– А я и не собираюсь, – проговорила Надежда вполголоса. – А что это с тобой? Что ты тут делаешь?
– Прячусь, – честно признался Виктор.
И только тут до Надежды Николаевны дошли две совершенно очевидные вещи: во-первых, что купе, в котором нашли зарезанную женщину, – то самое, в котором ехал Бегунов. И во-вторых – что жертва преступления и есть вчерашняя спутница Виктора.
В первый момент, увидев раскинувшееся на диване мертвое тело, Надежда ее не узнала, потому что трудно сопоставить окровавленный труп с молодой, привлекательной, хорошо одетой женщиной.
– Витя! – выдохнула Надежда в ужасе, без сил опустившись на свой диван. – Витя, это ты ее убил?
– Да что ты, Надя! – прошептал он в ответ, испуганно покосившись на дверь купе. – Как ты могла подумать?
– А что я, по-твоему, должна думать? Твоя спутница зарезана, ты сбежал из купе… почему ты сбежал?!
– А что мне было делать? Ты только представь: я проснулся от сильного толчка, чуть не свалился с дивана, поезд стоит… я включил ночник, посмотрел на часы, а потом увидел… точнее, сначала почувствовал, что на моем одеяле что-то лежит. Спросонья я схватился за этот предмет и только потом разглядел, что это нож… окровавленный нож! Я вскочил, окликнул Алису… она не отзывается… я наклонился над ней и увидел, что она мертва! Зарезана!
Надежду передернуло. Она тоже видела убитую девушку и представила себе, что почувствовал в тот момент Виктор. Представила его ужас…
– Я быстро оделся, – продолжал он вполголоса, – выскочил в коридор… а там идут два человека в полицейской форме! Я ужасно испугался и юркнул в первое попавшееся купе… оно оказалось твоим!
Надежда молчала, и Бегунов подумал, что она не верит ему.
– Представь… если меня нашли бы на месте преступления… и тут же нож, наверняка с моими отпечатками пальцев… сама подумай – кто бы поверил, что я не виноват? Я сам себе и то не очень верю… вот и ты тоже не веришь… меня наверняка тут же арестовали бы, и разбираться никто бы не стал – чего разбираться, если есть готовый подозреваемый, и все улики налицо…
– Но сейчас твое положение еще хуже… – проговорила Надежда растерянно. – Ко всему прочему ты еще и сбежал… Послушай, Витя, – добавила она неуверенно, – а ты никогда не страдал лунатизмом?
– Ты что – думаешь, я убил ее во сне?! – лицо Бегунова из смертельно бледного внезапно стало красным. – Да ты что! Впрочем… – Он потупился и закончил гораздо тише: – Да я и сам подумал об этом… но… но есть еще одна важная деталь, о которой я тебе не сказал. Из купе пропала одна очень важная вещь.
– Что еще за вещь? – Надежда оживилась, глаза ее заблестели в предчувствии тайны.
– Портфель… я вез из Москвы портфель с очень важными бумагами. Этот портфель исчез. Значит, пока я спал, в купе кто-то побывал. Наверное, он и убил Алису…
– Или она… – машинально пробормотала Надежда.
– Она?! – вскинулся Бегунов. – Ты думаешь, это была женщина?
– Нет, я как раз ничего не думаю. Но это могла быть и женщина.
И тут вдруг она вспомнила сбегающую по насыпи фигуру, осторожные крадущиеся движения… в руке у неизвестного был портфель. Или чемодан? И дважды мигнувшие из темноты автомобильные фары…
– Ты не веришь мне… – безнадежным голосом произнес Виктор.
– Нет, почему же… – протянула Надежда Николаевна. – Как раз я верю… вопрос не в этом – вопрос в том, поверят ли тебе другие?
– Надя, ты не могла бы спрятать меня в этом купе? – проговорил Бегунов робким, умоляющим голосом, совершенно не подходящим к его представительной внешности.
– Спрятать? – Надежда не смогла скрыть своего удивления. – Но даже если тебя не найдут сейчас – твои данные есть у проводницы! Ведь ты покупал билет по паспорту!
– Конечно! – Он снова перешел на горячий, взволнованный шепот, – Но одно дело, если меня арестуют прямо здесь, сейчас, на месте преступления, когда все улики против меня, и совсем другое – если я доеду до Питера, доберусь до своего офиса, свяжусь с адвокатом… тогда у меня будут какие-то шансы! Надя! Помоги мне!
В его голосе была такая мольба…
Надежда понимала, что, помогая Бегунову, она совершает очевидную глупость. Больше того – преступает закон, становится соучастником преступления… но в то же время она вспомнила событие тридцатилетней давности.
Она только что поступила в институт и вместе с остальными первокурсниками поехала на картошку. Студенты отработали первую неделю, на выходные их отпустили в город. Все вереницей тянулись через поле к станции, до поезда оставалось минут двадцать. Надя задержалась, отстала от остальной ватаги и решила срезать дорогу. Она быстро шла по сырому, вязкому полю. Впереди уже виднелись станционные постройки, но вдруг она, зазевавшись, поскользнулась и съехала в глубокую канаву. Ногу пронзила острая боль…
