Наталья Александрова
Под знаком черепа
Южная ночь сияла мириадами звезд.
Казалось, что на черном бархате неба, как в витрине гигантского ювелирного магазина, разложили тысячи алмазных колье и браслетов, серег и перстней. Но даже у самого богатого человека в мире не хватило бы денег, чтобы купить самое скромное из этих украшений.
Внизу, под сияющим звездным небом, тихо дышал океан.
По его бесконечной поверхности величественно скользил многопалубный круизный лайнер, сверкая огнями кают и ресторанов, казино и концертных залов. В ночной тиши далеко разносились музыка, смех, голоса. Океанская гладь послушно расступалась перед форштевнем огромного корабля и смыкалась за его кормой, оставляя позади пропадающий в темноте фосфоресцирующий след.
На капитанском мостике стоял дежурный офицер Джон Панайотис. Его вахта приближалась к концу. Взглянув на часы и убедившись, что до смены осталось двадцать минут, он посмотрел в темноту впереди по курсу. Ему показалось, что слева по ходу корабля мелькнул какой-то темный силуэт, то ли большая лодка, то ли маленькое рыбачье судно, но это казалось маловероятным: сейчас они проходили так далеко от берега, что вряд ли можно было встретить рыболовную шхуну, не говоря уж о лодке. И в любом случае рыбаки обязательно зажгли бы бортовые огни.
– Тук-тук! – раздался за спиной вахтенного кокетливый женский голосок, и на пороге показалась горничная Нэнси с бокалом в руке. – Вам здесь не скучно, мистер Панайотис? Не хотите ли выпить капельку мартини?
Конечно, это был непорядок, но Панайотис не был рабом дисциплины. В конце концов круизный лайнер – не военный фрегат, да и Нэнси – очаровательная девушка.
Джон повернулся к ней и протянул руку за бокалом.
В это самое время четыре узкие лодки в полной темноте и тишине подошли к борту лайнера. Гребцы бесшумно подняли весла, с которых падали светящиеся капли. На носу первой лодки поднялся высокий человек в камуфляжной куртке с нашивкой на рукаве. Он, вскинув голову, оглядел борт лайнера, затем поднял руки и сделал несколько широких взмахов, напоминающих морскую семафорную азбуку.
Тотчас на второй лодке вскочил темнокожий парень, вскинул арбалет и выстрелил вверх. Стальная стрела с крючьями на конце взвилась вдоль борта лайнера и зацепилась за поручни фальшборта. За стрелой тянулся тонкий капроновый трос с узелками. Проверив, что трос закреплен надежно, стрелок ухватился за него и ловко, как обезьяна, вскарабкался на шлюпочную палубу лайнера. Там он прикрепил к фальшборту веревочную лестницу и сбросил ее в темноту.
В пятидесяти метрах от него второй человек проделал то же самое, и меньше чем через минуту два десятка вооруженных до зубов парней уже взбирались по лестницам на лайнер.
Служебная дверь открылась, и мужчина в белоснежном кителе вышел на шлюпочную палубу. Увидев возле борта темный силуэт, он строго окликнул незнакомца:
– Матрос, что вы тут делаете?
Тот обернулся, сверкнул белками глаз, изобразил испуг.
– Мистер Джонсон приказал мне проверить крепления шлюпок! – отчеканил он на очень плохом английском.
– Сэр! – строго проговорил офицер. – Вы забыли добавить в конце «сэр»!
Он хотел еще спросить, кто такой мистер Джонсон, но не успел это сделать.
– Так точно, сэр! – ответил матрос на своем ужасном английском, и в ту же секунду неуловимым движением бросил в офицера нож.
Офицер удивленно вскрикнул, схватился за горло и упал на палубу мертвым.
В ту же секунду через борт корабля перевалился первый из тех, кто карабкался по лестнице, за ним – еще один, еще…
Арбалетчик обменялся с ними короткими фразами на непонятном языке, схватил мертвого офицера за ноги и, оттащив его в сторону, накрыл брезентом.
Вооруженные люди разбежались по кораблю.
Надя проснулась внезапно, будто ее выбросило из сна, как волна выбрасывает усталого пловца из моря на берег, на ровный и плотный золотистый песок, усеянный раковинами и темно-зелеными кудрями водорослей.
Она села в кровати и какое-то время не могла понять, где находится. Это была не ее спальня, не ее квартира. Здесь было тесновато, напротив постели висело незнакомое зеркало в пышной позолоченной раме, да и сама постель незнакомая. Тут она увидела справа овальное окно иллюминатора, и до нее дошло – ведь это корабельная каюта, она находится на круизном лайнере, они с Олегом в круизе…
Но тогда где сам Олег?
И еще одно… каюта была незнакомой, их с Олегом каюта казалась поменьше, и в ней не имелось этого вычурного зеркала, и, в довершение ко всему, на самой Наде какая-то незнакомая шелковая пижама, расшитая цветами и бабочками.
И тут она вспомнила вчерашний вечер, свою новую знакомую, вспомнила, как официант пролил на ее платье красное вино, вспомнила…
Она еще многое вспомнила бы, если бы ее не охватила вдруг смутная тревога.
На корабле происходило что-то странное.
Во-первых, молчали машины. Не было их ровного, неумолчного гула, которого почти не слышно, настолько он за эти дни стал привычным, обязательным, необходимым. Как биение сердца. Как дыхание. Собственно, машины и были сердцем корабля, и если они остановились – значит, произошло что-то непоправимое…
Надя прислушалась к доносящимся из-за двери каюты звукам, и тревога ее усилилась.
Испуганные голоса, топот ног, крики… А потом раздался совсем неожиданный звук. Как будто взрывается множество петард – пах-пах-пах… Но откуда здесь петарды? Надя с ужасом поняла, что это была автоматная очередь.
– Что происходит? – проговорила она вслух, и от звука собственного голоса ей стало еще страшнее.
И тут за дверью раздался топот многих ног, и в дверь постучали.
– Откройте, пожалуйста! – проговорил по-английски незнакомый вкрадчивый голос.
Надежда закусила губу, подтянула колени к подбородку, вжалась в спинку кровати.
– Пожалуйста, откройте! – повторил тот же голос и тут же выкрикнул, потеряв терпение: – Открывай, сука! Мы знаем, что ты здесь!
Надя вскочила, заметалась по каюте, бросилась к иллюминатору…
Он был плотно закрыт, как говорят моряки – задраен, за ним виднелось предрассветное море, тускло отсвечивающее зеленоватыми фосфорными отблесками.
На дверь обрушились тяжелые удары, уже несколько голосов наперебой выкрикивали:
– Открывай, сволочь! Хуже будет!
Вдруг удары прекратились, раздалось негромкое женское всхлипывание, и прежний вкрадчивый голос проговорил:
– Вот эту дверь, мисс… уверяю, мисс, вам нечего бояться! Совершенно нечего!..
И тут же дверь с легким щелчком открылась.
В каюте, и так не слишком просторной, стало тесно от ввалившихся в нее людей. Это были чернокожие мужчины в шортах и выгоревших куртках, обвешанные оружием, с блестящими белками глаз. Среди них выделялся один, постарше и посолиднее, с яркой нашивкой на рукаве. Чуть в стороне жалась девушка в порванной униформе корабельной горничной, с растрепанными волосами и синяком под глазом. Она всхлипывала, размазывая тушь. Надежда поняла, что эта напуганная девчонка своим ключом открыла дверь каюты.
Впрочем, ей сейчас было не до горничной. Ее обступили чернокожие бандиты, ухмыляясь и плотоядно сверкая глазами, они хватали ее за руки, за грудь. Старший прикрикнул на них, бандиты утихомирились, нехотя отступили, переключившись на горничную. Старший схватил Надежду за плечо, потащил к выходу, проговорил с прежней вкрадчивостью, противоречащей грубости его манер:
– Пойдемте, мисс, с вами хочет поговорить один джентльмен!
– Я никуда не пойду! Я ни с кем не хочу говорить! – бормотала Надя, понимая, что ее слова не имеют никакого значения.
– Пойдешь, сука! – прошипел мужчина и выволок ее в коридор.
Скоро они оказались на прогулочной палубе.
Здесь собралось уже множество пассажиров – полуодетые, перепуганные, растерянные, они толпились, как овцы. А вокруг стояли темнокожие парни с автоматами…
Надя думала, что ее сейчас бросят в эту толпу, однако провожатый отвел ее в другую сторону, втолкнул в гостиную, где по вечерам играл пожилой пианист.
Сейчас в центре гостиной стояла кучка пассажиров – жалкие, униженные, полуодетые люди – мужчины и женщины. Надя узнала величественную английскую старуху, которая занимала каюту люкс на самой фешенебельной палубе, как-то они с Олегом ужинали за соседним со старухой столиком в ресторане, и официант проговорился, что эта женщина из очень-очень известной семьи. При этом он поднял глаза к потолку и постоял так немного, чтобы русская пара прочувствовала серьезность момента. Олег тогда хмыкнул и спросил, что же такая футы-нуты дама делает в обычном круизе с обычной публикой – с ее-то миллионами. Надя перевела послушно – ее муженек по-английски знал только одно слово – о’кей.
– Кто говорит о миллионах, мадам? – официант поднял брови. – Речь шла о происхождении…
Надю бросило тогда в жар от стыда, она даже не стала переводить Олегу – все равно не поймет.
Сейчас старуха выглядела совершенно невозмутимо и, что характерно, была полностью одета и причесана аккуратно, будто и не ложилась. В ушах были серьги с крупными бриллиантами: старуха носила их всегда, не снимая. На лицо был наложен скромный макияж.
Был в группе еще богатый русский, которого Олег почему-то терпеть не мог. Они частенько встречались в казино, и русский всегда делал очень большие ставки, а если проигрывал, то ни капельки не расстраивался. Олег мучительно завидовал его богатству. При русском находилась его спутница – роскошная девица с умопомрачительными формами. Над грудью и лицом явно поработал пластический хирург, причем очень дорогой.
В отличие от старухи, пластическая девица была явно не в форме. Волосы свалялись в колтун, под глазом размазана тушь, руки тряслись. На ней были полупрозрачный короткий халатик, вымазанный отчего-то мазутом, и вечерние туфли, причем у левой начисто оторвался каблук, отчего девица кренилась на один бок.
Надя посмотрела на свои собственные ноги – она была босиком. Что ж, лучше так, чем без каблука. Она хотела подойти к группе пассажиров, но чернокожий пират грубо ткнул ее автоматом в спину – назад, мол, стой, где стоишь.
Надя пошатнулась и оперлась о рояль.
По вечерам немолодой пианист играл здесь старые песни и подпевал иногда чуть хриплым голосом. В салоне собирались в основном пожилые английские пары, пили легкие коктейли, слушали музыку, немного танцевали. Надя иногда пряталась тут в уголке, когда Олег уж очень выводил ее из себя. Здесь можно было не бояться пьяных шведов, никто не приставал к ней с пустыми разговорами.
Теперь трудно было поверить, что всего несколько часов назад тут было так спокойно и уютно. Атмосфера в салоне была наэлектризована, казалось, малейшая искра может вызвать взрыв.
За дверью послышался шум, раздались выстрелы, и в салон, громко чертыхаясь, ввалились еще несколько бандитов. Один был особенно черным, и глаза его с яркими белками все время вращались сами по себе. Он что-то сказал своим на непонятном языке, те рассмеялись, затем начали обыскивать пассажиров. Когда подошли к старухе, та выпрямилась гневно и отвела жадные руки.
– Прочь!
И вытащила серьги из ушей, бросила их на пол. Тот, страшный, с дикими глазами, рванулся к старухе, хватаясь за автомат. Они постояли, меряя друг друга взглядами, негр отвернулся первым. Серьги подобрал другой. Богатый русский без слов дал себя ограбить, насмешливо поглядывая по сторонам. Его девица пыталась визжать, когда жадные руки обшаривали ее тело, он и бровью не повел.
Весело переговариваясь, бандиты набили деньгами и драгоценностями брезентовую сумку, затем, повинуясь приказу страшного, глаза которого побежали куда-то на лоб и едва не скрылись в волосах, похожих на свалявшуюся шерсть, выскочили из салона, но тут же вернулись, прихватив Надю.
– Но у меня ничего нет… – забормотала она, – совершенно ничего… куда вы меня ведете?
И правда, она осознала, что на ней нет никаких украшений – ни серег в ушах, ни колец на пальцах. Надя не очень любила побрякушки, серьги дорогие были только одни – подарок Олега на свадьбу. И два кольца – обручальное и еще одно, с небольшим бриллиантом. В первый год после свадьбы Олег дарил ей подарки – на день рождения, на Рождество… В круиз она взяла только эти вещи.
Но куда же все это делось? Обручальное кольцо вообще можно было с трудом снять… Все было как в тумане, вчерашний вечер Надя помнила смутно, ночь вообще выпала из памяти, как провалилась. Да и некогда было вспоминать…
На палубе пираты кидали в шлюпки какие-то тюки и сумки, появился главный, который ворвался в каюту к Наде. Он был чем-то озабочен и торопил своих, крича что-то на незнакомом языке. Пираты зашевелились быстрее.
В толпе пассажиров послышались крики и движение, тот страшный заорал что-то, и глаза его едва не выскочили из орбит. Он выстрелил, из толпы послышался стон, люди шарахнулись в сторону. Наде показалось, что мелькнуло лицо мужа, она вырвалась из рук своего конвоира и кинулась в толпу.
– Олег! – кричала она. – Помоги!
Но это был не Олег, просто человек, немного похожий на него. Надю грубо схватили за плечи и выдернули из толпы. Она пронзительно визжала и извивалась, когда ее тащили к борту, она поняла, что пираты зачем-то хотят взять ее с собой. Дикий страх придал ей силы, так что двое здоровых мужчин удержали ее с трудом.
– Ну и стерва… – с досадой пробормотал главный. – Придется тебя нейтрализовать.
У него в руках оказался шприц, Надю кольнуло что-то в предплечье, и она мгновенно потеряла сознание.
Надя проснулась от солнца, бьющего в глаза, инстинктивно прикрыла лицо рукой, села.
Она лежала на груде соломы в жалкой хижине с земляным полом и единственным незастекленным окном под самым потолком. Через это окно и светило разбудившее ее солнце.
Она была в застиранных шортах цвета хаки и такой же рубашке с короткими рукавами.
Это не ее одежда… вчера она была одета совсем иначе…
Надя вспомнила прошлую ночь, пробуждение в чужой каюте, нападение пиратов на корабль. Вспомнила толпу пассажиров, в страхе теснящихся на палубе, темнокожих парней с автоматами. Вспомнила, как ее волокли к лодке, как она кричала и вырывалась, как ей вкололи что-то шприцем…
Выходит, ее похитили пираты? Выходит, это они переодели ее, пока она была без сознания?
Надя представила, как ее трогали чужие грязные руки, и почувствовала отвращение. И вместе с тем – удивление.
Почему пираты похитили именно ее?
Она не богата, за нее вряд ли кто-то заплатит выкуп…
Ее собираются продать в какой-нибудь ближневосточный бордель? Но почему именно ее, и почему только ее? Надежда не обольщалась насчет своей внешности, на корабле было полно женщин моложе и привлекательнее ее. И где, в конце концов, она находится?
Бесконечные вопросы теснились у нее в голове, и ни на один из них она не могла ответить. Она села на своем жестком ложе. Голова не болела и даже не кружилась. Не было звона в ушах, только небольшая слабость да сухость во рту. Как видно, препарат, что вкололи ей перед тем, как бросить в лодку, оказался без побочных эффектов.
Надя встала, подошла к двери хижины, толкнула ее. Дверь заперта снаружи, но казалась на вид такой хлипкой, что ее нетрудно было высадить плечом. Надя поднажала…
И чуть не свалилась, потому что дверь неожиданно открылась, и на пороге хижины появилась толстая чернокожая женщина в длинной цветастой юбке, в хлопчатой кофте, едва не лопающейся на мощной груди, с деревянным подносом в руках. На подносе лежало несколько лепешек, незнакомый фрукт, стоял глиняный кувшин. За юбку женщины держался голый мальчуган лет пяти, грязный палец засунут в рот. При виде Нади он изумленно вылупил глаза.
Женщина поставила поднос на пол и обратилась к Наде с длинной выразительной фразой на незнакомом языке, изобилующем низкими гортанными звуками.
– Не понимаю… – ответила Надя по-английски.
– Есть, – проговорила негритянка на том же языке, и на всякий случай показала пальцем на лепешки, а потом поднесла руку ко рту характерным жестом.
Видимо, она израсходовала весь свой запас английских слов, потому что снова разразилась длинной непонятной тирадой.
Есть Наде не хотелось, но она поблагодарила негритянку и даже вымученно улыбнулась ей – решила на всякий случай попытаться наладить контакт. Во всех американских фильмах советуют так делать.
Мальчишка вытащил палец изо рта, подергал мать за юбку, направил обслюнявленный палец на Надежду и что-то спросил у матери. Та ответила коротко, отвесила ребенку подзатыльник и, повторив свое единственное английское слово – «есть», – медлительно развернулась и направилась к выходу.
Через ее плечо Надя выглянула наружу.
У порога хижины стоял высокий чернокожий парень в длинной красной юбке, с автоматом на плече.
Значит, сбежать будет не так просто.
Да и какой смысл убегать, если она даже не представляет, где находится? Единственное, что она может сказать определенно, что эта хижина расположена на Африканском континенте. Так что за пределами деревни вполне могут быть хищники – четвероногие и куда более опасные двуногие… Но даже если бы никого не было, куда она пойдет? Как только они ступили на борт лайнера, паспорта отобрали, как объяснили, для того, чтобы удобнее было проходить паспортный контроль в портах разных государств. А пассажирам выдали карточки с фотографиями. «Если заблудитесь в чужом городе, – объяснял гид, – вам следует обратиться к первому же полицейскому, если даже не сумеете объяснить, что потерялись, он по карточке поймет, с какого вы корабля, и вас доставят в порт».
«Очень смешно, – вздохнула Надя, – и где здесь искать полицейского?» Да у нее и карточки-то нет… Вообще ничего нет – ни денег, ни документов. И совершенно непонятно, чего от нее нужно этим черным типам.
Надя опустилась на корточки, отломила кусок лепешки, пожевала. Есть не хотелось, но очень хотелось пить. Отпила из кувшина. В нем было теплое перебродившее пиво. Она поморщилась, поставила кувшин, подошла к двери и замолотила в нее кулаками.
Дверь открылась, на пороге стоял тот самый автоматчик в юбке. Он что-то проговорил с угрозой в голосе, снял с плеча автомат, махнул им, как палкой.
– Пить, – проговорила Надя по-английски, – вода.
Парень ничего не понял, снова что-то хрипло выкрикнул, оттолкнул ее и закрыл дверь.
Надя опустилась на кучу соломы, прикрыла глаза.
Господи, за что ей это? Нечего сказать – съездила в круиз!
Чтобы хоть немного успокоиться и чем-то заняться, Надя решила вспомнить, как все случилось. Но следовало начать издалека и вспоминать постепенно, с подробностями, тогда она осознает, кто же она такая и как дошла до такой, с позволения сказать, жизни.
Все началось вчера, а кажется, что много лет назад. Только вчера Надя стояла на пустынной палубе и смотрела на море, глотая злые слезы. Нет, ну какой хам! Опять принялся за старое…
Она тут же скривилась, как от зубной боли, потому что перед глазами встало лицо мужа, каким она видела его только что – упрямое, с белыми от злости глазами. После ужина ей хотелось пройтись по палубе, может быть, потанцевать немного, поглядеть шоу. У мужа, однако, были другие планы, он потянул ее в бар. Они уже выпили за ужином бутылку вина, и Надя считала, что ей вполне хватит. Однако согласилась пойти в бар, чтобы не раздражать Олега отказом.
Он заказал крепкий коктейль. Она закусила губу, но сдержалась и даже улыбнулась ему спокойно. Хотя невольно вспомнила, каким отвратительным Олег бывает, когда сильно пьян. А пьянеет довольно легко, хотя ни за что в этом не признается даже самому себе. Нет, он не алкоголик, то есть не опустившаяся деградировавшая личность, и когда работает, вообще не пьет. Но в отпуске…
«Это я так расслабляюсь, – говорит он, – я много работаю, зарабатываю деньги тебе на безбедную жизнь, так могу я, черт возьми, проводить в отпуске время, как мне нравится?»
Ему нравится напиваться каждый вечер и играть в казино. В прошлый раз проиграл приличную сумму. Жутко разозлился и, ясное дело, сорвал злость на жене. А на ком же еще? Орал такое… Хорошо, что машины на корабле все время шумят да двери плотно закрываются, никто его воплей не слышал, а то со стыда сгорела бы… Рядом в каюте англичане такие чопорные…
Три дня она терпела – пускай расслабится. Но, в конце концов, ей-то что делать, когда он все вечера торчит в казино? Одной по палубе гулять? Тоже ничего хорошего. Третьего дня пьяный швед привязался, еле отбилась. Олегу побоялась сказать – ее же и обвинит, что хвостом крутит. Это его любимое выражение.
Сегодня утром, как проспался да пива в баре выпил, пришел к ней на палубу извиняться. Она загорала у бассейна. Вроде помирились, обещал, что сегодня проведут они вечер, как она хочет, никуда он не пойдет. И вот, пожалуйста, снова-здорово – сначала бар, потом казино.
Нарочно второй коктейль взял, а увидел, как она дернулась, посмотрел злорадно. Что, съела? И отвали от меня со своими нравоучениями! Не нравлюсь – катись на все четыре стороны! И заржал противно, как жеребец. У него вообще смех неприятный.
– Господи! – Надя не удержалась и сказала это вслух. – И зачем я только поехала в этот круиз?
Не хотела ведь, но дала себя уговорить. Олег очень просил, на коленях стоял, сказал, что, если она откажется, он сожжет путевки. Да горели бы они синим пламенем!
Они здорово поссорились этим летом. Собственно, это он так считал, что поссорились. А Надя-то решила, что это полный разрыв.
Потому что муж поднял на нее руку. Да что там руку, просто избил. В пьяном виде, конечно, потом утверждал, что ничего не помнит. Но ей-то от этого не легче. В общем, утром замазала кое-как синяки, очки темные надела и убежала к маме. А куда еще деться? Мама принялась квохтать, примочки разные делать. А вечером Олег пришел, мать его и впустила. Надя к нему не вышла, в комнате лежала, а они с матерью долго о чем-то говорили. Уж чем он на мать воздействовал, Надя не знает, мать не сказала, а только после той беседы стала она уговаривать дочь к мужу вернуться. Ну, с кем не бывает, это случайность, он обещал, что такое не повторится… Обычные слова говорит, а сама глаза отводит. А потом Олег целое представление устроил с этими путевками. Дай, говорит, мне еще один шанс! Спасем наш брак! В общем, все как в кино.
– И зачем только я согласилась? – снова вздохнула Надя.
Слезы высохли на ветру.
Если на то пошло, думала Надя, то зачем она согласилась вообще выйти за Олега? Мама уговорила – такой случай один раз в жизни выпадает! Чтобы на тебя, совершенно ничем не примечательную девицу, обратил внимание приличный, обеспеченный человек? И правда, Надя звезд с неба не хватала, в школе училась так себе, не давались ей ни математика, ни физика. И с гуманитарными науками – еле-еле на четверку вытягивала. И внешность у нее не слишком эффектная. В детстве мать все вздыхала, на нее глядя, – неужели, мол, дочка моя дурнушкой вырастет? Не бывало в нашей семье такого…
Понемногу Надя и сама уверилась, что ничего в ней примечательного нет, средняя, серая, ординарная личность. И когда школу окончила, ровным счетом ничего не изменилось, платье на выпускной покупали – ничего не подходит, вроде и не толстая, а все сидело как на корове седло!
Это мама так говорила. Дальше вопрос встал ребром – куда пойти учиться? Потому что мама и слышать ничего не желала о том, чтобы Надя работать пошла.
– Что ты можешь? – говорила она. – Профессии никакой нет, руками работать не умеешь. Ни парикмахера, ни маникюрши из тебя не выйдет. А на швейную фабрику я тебя не пущу – еще не хватало! Да и не завидую я тем людям, которые тобой сшитое носить станут!
Это была чистая правда, руки у Нади росли не из того места, пуговицу пришить – и то толком не могла. Но все же хотела она работать, потому что жили они вдвоем с матерью, и та не то чтобы куском попрекала, но напоминала, что она – главная. Но мама гнула свою линию.
– Остается только в торговлю, – говорила она, – продавцом не пущу, ты за три дня проторгуешься, так на меня же еще и навесят.
– Мам, тогда я секретарские курсы окончу, – робко говорила Надя.
– Это чтобы козел-начальник тебя в кабинете лапал? – возмутилась мать. – Нет – и все! Пойдешь в институт, получишь высшее образование, может, за это время поумнеешь!
Как всегда, к делу привлекли Михаила Владимировича. Надя с мамой жили вдвоем, отца Надя не помнила, родители развелись, когда ей было три года. По этой причине мать разругалась со всеми родственниками – и с мужниной, и со своей стороны. В чем уж там было дело, Надя не интересовалась.
Говоря по-простому, Михаил Владимирович был маминым любовником. Но она называла его мужчиной своей жизни. Собственно, знакомы они были так долго, что утверждение это стало почти верно. Любовник был женат, и встречались они от случая к случаю.
Мама говорила, что Михаил Владимирович – человек с положением и со связями, тут-то они и пригодились. Когда он сказал, что может пристроить Надю в университет, мама молитвенно сложила руки. На филфаке был огромный конкурс, так что Надю с ее небольшим проходным баллом зачислили только на непопулярное албанское отделение. Кстати сказать, до самого поступления Надя понятия не имела, что есть такая страна – Албания. Про нее никто ничего не знал, а отделение организовали давно, когда Албания считалась социалистической.
Было их в группе пять человек, албанскому языку учила очень старая преподавательница.
– Это ничего, – говорила мама, – зато выучишь английский и вообще получишь фундаментальное образование.
Училась Надя средненько, потому что нужно было подрабатывать, да и не слишком ее интересовала учеба. Зато выросла и похорошела. Теперь даже мама не смотрела на нее снисходительно, хотя частенько ворчала. У мамы испортился характер, потому что Михаил Владимирович стал, по ее выражению, от нее отдаляться. Надя рассудила, что ему просто надоело жить на два дома. Он был старше мамы, и ей уже к пятидесяти катило. Но с мамой она об этом не говорила – не хотелось на упреки нарываться, дескать, если бы мать жила одна, то любовник бы давно бросил ту семью и переехал к ней.
Окончила Надя с грехом пополам университет, и, ясное дело, оказалось, что работать идти некуда. Кому нужен албанский язык? Да она и знала-то его кое-как. Зато прилично освоила компьютер, опять же английский… С внешностью тоже наладилось – не красавица, но фигура неплохая, волосы густые, глаза яркие, карие, улыбка…
Ух, как мать ругалась, когда она стала искать место секретаря! А что делать? Не сидеть же и дальше у нее на шее. И так сколько лет впустую потеряла.
Так и попала она в фирму к Олегу.
Сначала у его зама секретарем была, тот дядька невредный оказался, немолодой, хорошо к ней относился, никогда не ругался, когда первое время ляпы она допускала. Приятель сердечный даже у Нади завелся – Димка Курочкин. Так, ничего особенного не было, несколько свиданий, однако даже в отпуск собрались вместе съездить. И тут Надин шеф умер – прямо за рулем на перекрестке. Хватило только сил притормозить – и все, инфаркт мгновенный.
Уж как Надя плакала на похоронах, до того жалко было хорошего человека! Опять же работа, считай, накрылась. Только Олег отчего-то по-другому решил – свою секретаршу противную Викторию уволил, а ее к себе взял. Девчонки ее, конечно, сразу просветили – Олег только что развелся, а раньше женат был на своей бывшей секретарше. Он, мол, такой, ни одной смазливой мордашки не пропустит. Надя про себя решила, что будет строго держаться, в рамках. Димке наказала, чтобы в приемную к ней ни ногой.
Прошло время, Надя привыкла потихоньку. Олег грубоват был, но если ругался, то по делу. Работал много, уставал, а однажды вдруг предложил поехать в ресторан, посидеть.
– А потом? – ляпнула от неожиданности Надя.
– А потом как захочешь… – ответил он.
И Надя представила, как она будет сидеть весь вечер, мучаясь и ожидая конца ужина, когда нужно принять решение. Да какое там решение, все уже решено Олегом, разве она посмеет отказаться? Уволит ведь – не сейчас, так потом. Или самой придется уйти. А если она поедет к нему, то как утром на работе смотреть ему в глаза? И сотрудники, они же все узнают… Работать, будто ничего не было? Нет, она не сможет, придется увольняться.
– Зачем вы все портите? – вырвалось у нее.
Олег посмотрел удивленно. Тогда все обошлось, но через некоторое время он пригласил ее на дачу к друзьям. Надя снова отказалась под предлогом болезни мамы, та и правда простудилась и лежала с температурой.
Как потом признался Олег, она очень правильно вела свою партию. Завлекала, в общем, мужчину с большим умом. Только Надя об этом понятия не имела.
В конце концов он припер ее к стенке и прямо спросил, в чем дело. Она шарахается от него, потому что он ей противен или дело в том парне, как его… Петухов, Курочкин, Цыпленков… Не он ли причина?
Надя честно ответила, что все дело в том, что Олег – ее работодатель, поэтому либо уж работать, либо роман крутить, а совмещать она никак не может.
– Отлично! – повеселел Олег. – Тогда выходи за меня замуж!
– Что? – оторопела Надя.
– Да ничего! Я на данный момент свободен, ты свободна, если, конечно, тот Петухов…
– Курочкин! – засмеялась Надя. – Да нет, он тут совершенно ни при чем. Но…
– Думай, но недолго! – предупредил Олег. – Я не шучу.
И ушел, даже до дома ее не подвез.
Мама, услышав такую новость, оседлала любимого конька.
– Ты еще сомневаешься? – вопрошала она. – Ты еще раздумываешь? Ты понимаешь, что такой шанс выпадает женщине один раз в жизни? Сколько тебя будут держать секретаршей? После тридцати выпрут пинками! И куда ты пойдешь? Бухгалтером в нашу жилконтору? Регистратором в участковую поликлинику? У тебя же нет профессии!
– Зато у меня есть высшее образование! – не стерпела Надя. – Твоими заботами!
– И чем тебе не нравится Олег? – не слушая, продолжала мама. – Приличный, обеспеченный, не урод, не калека… замуж зовет… А кто у тебя на примете? Этот, вихрастый… да у тебя приличного мужчины отродясь не было!
«У тебя тоже», – хотела сказать Надя, но прикусила язык.
Ей стало жаль маму – в конце концов, она и правда мешает устроить матери личную жизнь. Во всяком случае, мама так думает.
Она привыкла к Олегу, он был нежадный, засыпал ее подарками, свозил в Таиланд и в Египет. Медовую неделю они провели в Италии.
Потом начались будни. Олег много работал, это верно. Ее он, ясное дело, с работы забрал сразу же. В первое время Наде было не скучно заниматься собой и хозяйством, потом надоело. Олег приходил поздно, усталый и злой, что-то у него там не ладилось. Ей он ничего не рассказывал – меньше знаешь, крепче спишь. И запретил появляться на работе и сплетничать с бывшими подружками – какую, сказал, с тобой увижу – тут же уволю!
