Наталья Александрова
Хранитель Чаши Грааля
Боль в голове и правда отступила – от злости, или помогла шипучая таблетка. Сознание прояснилось, все предметы прочно стояли на своих местах. И тогда к Старыгину подступил полноватый мужчина в мешковатом пиджаке, представившийся детективом из службы безопасности отеля.
Он осведомился, что пропало из вещей, и Дмитрий Алексеевич, с трудом перебрав дорожную сумку, сообразил, что исчезли только его водительские права. Он не носил их с собой, потому что никуда не собирался ездить. Конференция проводилась тут же, в отеле, по городу он передвигался пешком или на такси.
Однако именно сейчас права ему были необходимы, поскольку в Ронду можно добраться только на автомобиле.
– Сеньор уверен, что не потерял права где-нибудь в другом месте? – осторожно спросил усатый.
К тому времени они в номере остались одни, и Дмитрий Алексеевич, весьма спокойный, образованный и культурный человек, не выдержал. Глядя в глаза детективу, он высказал, куда он хотел бы послать его самого, садистку-врача, идиота-менеджера, а также весь персонал отеля в полном составе. Фраза была произнесена по-русски, но усатый в общих чертах понял, хотя языка не знал.
– Чем я могу вам помочь? – осведомился он.
Старыгин помолчал, собираясь с мыслями. Черт его знает, зачем они взяли его права? Может, так просто, а может, уже пронюхали, что он собирается ехать в Ронду, и решили затруднить ему задачу? Кто такие «они», он предпочел пока не уточнять. Одно ясно: ни о какой случайности в данном случае не может быть и речи. Здесь вам не дешевая итальянская гостиница, где могут произойти подобные вещи. Это солидный респектабельный отель, тут в номерах не воруют. То-то менеджер глядел так мрачно, словно у него любимая канарейка сдохла, и этот, усатый, тоже пытается спустить дело на тормозах.
– Послушайте, – Старыгин внезапно решился, – вы ведь, если не ошибаюсь, бывший полицейский?
– Допустим, – нахмурился усатый, – а в чем, собственно, дело? Думаю, полицию привлекать не стоит, все не настолько серьезно, мы сами тут в отеле прекрасно разберемся.
– Не сомневаюсь, – Дмитрий Алексеевич улыбнулся не слишком любезно, так, чтобы его собеседник убедился в обратном, – однако хочу предложить вам… некоторый компромисс.
– Слушаю вас, сеньор, – усатый взглядом выразил все, что он думает о беспокойных русских, с которыми вечно происходят разные истории.
– Я не стану поднимать шум – просто забуду об этом прискорбном инциденте. В конце концов, голова заживет, у меня ничего ценного не пропало, а водительские права я восстановлю на родине – поверьте, там это будет гораздо проще. А взамен вы, пользуясь своими прежними связями, выясните для меня некоторые вещи… Не волнуйтесь, – Старыгин замахал руками, видя, что усатый нахмурился, – ничего секретного или криминального! Просто я хочу узнать, что случилось с одним моим старым другом. Мне сказали, что он погиб этой зимой в горах. Я бы хотел узнать, как это произошло.
Усатый оглядел разоренный номер, потом перевел взгляд на Старыгина, демонстративно державшегося за голову, и согласился. Он спросил имя и год рождения его знакомого, после чего вышел в другую комнату, чтобы поговорить по телефону.
Дмитрий Алексеевич потратил это время на то, чтобы кое-как собрать вещи. Вернувшийся усатый был мрачен.
– Дело весьма сомнительное, – заговорил он, – тело сеньора Мендеса нашли в его доме через несколько дней после смерти. Телефонная связь там не работает, раз в неделю приходит женщина из ближней деревни для уборки. Вот она и вызвала полицию, когда очнулась.
– То есть? – Старыгин поднял брови.
– Полиция не распространяла эту информацию, и это можно понять… Тело вашего друга было буквально растерзано, у него фактически не было лица… Женщина от неожиданности и ужаса упала в обморок.
– Господи, помилуй! – Старыгин резко вскочил с дивана, отчего затылок отозвался сильнейшей болью. – Да кто же это сделал?!
– Определенно можно сказать, что не человек, – ответил детектив, – скорее всего, хищный зверь. Но какой? Никто не знает. Волков у нас в горах уже давно нет, хотя в последнее время, после того как уничтожили «железный занавес», дикие звери пошли через образовавшийся коридор из Восточной Европы.
Старыгин вспомнил, что слышал эту историю. Оказывается, «железный занавес» – это вовсе не аллегорическое выражение: в горах и лесах по границе стран Варшавского договора действительно была построена двойная высокая изгородь из колючей проволоки, да еще под током, так, чтобы ни человек, ни зверь пройти не могли. Таким образом, дикие звери тоже оказались заложниками коммунистического режима. И только когда стену сломали в некоторых местах, волки из Румынии пошли в Австрию, а медведи из Венгрии – в Альпы, а может быть, и в Пиренеи… Впрочем, помнится в Пиренеи их завезли специально.
– Но какой, скажите, человек в здравом уме запустит в дом дикого зверя? – сам себя спросил усатый. – В общем, дело о смерти вашего друга так и осталось не раскрытым. Сеньор удовлетворен моим рассказом?
Сеньор тотчас уверил усатого детектива, что полностью удовлетворен и не имеет ни к отелю, ни к нему лично никаких претензий.
Через два дня Дмитрий Алексеевич с удивлением обнаружил, что жестокая докторша была права, утверждая, что ничего страшного с ним не случилось. Голова не болела и не кружилась, и даже шишка на затылке рассосалась.
Конференция благополучно завершилась, и за это время никто его не побеспокоил.
Старыгин решил ехать в Ронду не на такси, а на автобусе. В стаде туристов можно если не затеряться, то хотя бы не бросаться в глаза. Он без труда пристроился к очередной экскурсии.
Комфортабельный автобус уже стоял возле крыльца отеля, и шумные немецкие туристы занимали свои места. Старыгин пробрался по узкому проходу между сиденьями, устроился на свободном месте возле окна. Тут же рядом с ним плюхнулась полная рыжеволосая немка неопределенного возраста, в бирюзовых шортах и оранжевой футболке, обтягивающей обильные телеса. Она шумно приветствовала Старыгина по-немецки, затем по-английски. Дмитрий Алексеевич вежливо, но сдержанно ответил и отвернулся к окну – он был не в том настроении, чтобы поддерживать разговор.
Его соседка не отступила. На смеси всех европейских языков она принялась допытываться, откуда Старыгин родом и давно ли он пребывает в Малаге. Дмитрий Алексеевич ответил, что он в Малаге четвертый день (что соответствовало действительности), а родом он из Албании (он надеялся, что уж албанского-то языка его соседка не знает и это избавит его от дальнейших расспросов).
Соседка действительно на какое-то время умолкла, переваривая полученную информацию. Наконец, она боязливо поинтересовалась, что такое Албания и где она расположена.
– В Европе, любезная фрау! – ответил Старыгин.
– Фрейлен, – ответила соседка, кокетливым жестом поправив рыжеватые волосы.
К счастью для Старыгина, автобус выехал из города, и гид, высокий худощавый испанец с завязанными в конский хвост черными волосами, завел бесконечный рассказ о достопримечательностях, простиравшихся по обеим сторонам дороги и ожидавших туристов в течение их непродолжительного путешествия.
За окнами автобуса проносились терракотовые холмы, покрытые бесконечными оливковыми рощами. Столетние деревья, словно высаженные по невидимой линейке, ровными рядами тянулись до самого горизонта, точнее, до тающих в золотистой дымке гор, окружавших прибрежную равнину Коста дель Соль.
Соседка Старыгина, немного послушав гида, утратила к нему интерес и снова повернулась к Дмитрию Алексеевичу.
– А как у вас в Албании обстоит дело с охраной окружающей среды? – осведомилась она на ломаном английском.
– Что? – удивленно переспросил Старыгин. – А, с охраной среды… прекрасно, с этим у нас все прекрасно!
– Ну надо же! – обрадовалась немка. – Такая маленькая страна, и все хорошо! А вот я никак не могу добиться от своей соседки, фрау Мельцер, чтобы она сортировала свой бытовой мусор, как это делает всякий цивилизованный человек!
Старыгин тяжело вздохнул и сделал вид, что чрезвычайно увлечен заоконным пейзажем.
Выглянув в окно, он заметил черный джип, ехавший по параллельной полосе чуть позади их автобуса. Этот же джип он видел утром рядом с отелем… Собственно, в этом не было ничего необычного. Странным было только то, что мощный автомобиль не пытался обогнать туристский автобус: он ехал с той же скоростью, словно сопровождая туристов, как почетный караул.
– Ронда, куда мы с вами приедем примерно через час, – один из самых древних городов не только Андалусии, но и всей Испании, – продолжал гид свой рассказ. – Этот город упоминался уже древними римлянами. В его создание вложили что-то свое финикийцы и кельты, римляне и мавры. Каждый из этих народов оставил в городе частичку своей души. В Ронде бывали Теофиль Готье и Александр Дюма, Густав Доре и Эрнест Хемингуэй. Великий австрийский поэт Райнер Мария Рильке написал здесь свою «Испанскую трилогию»; Джеймс Джойс дописывал в Ронде свой знаменитый роман «Улисс»… но Ронда интересна не только списком побывавших здесь знаменитостей, но и своим уникальным расположением, удивительной красотой и живописностью видов…
Автобус миновал небольшой приморский городок Сан-Педро-де-Алькантара и свернул на дорогу, уходившую в горы. Черный джип не был виден за окном, но Старыгин почему-то не сомневался, что он едет следом за автобусом.
Дорога становилась все круче и у́же. Вскоре она превратилась в тесную ленту серпантина, льнувшую к скалистому хребту. Слева, за окном автобуса, открывалась головокружительная бездна. Вдалеке, на самом горизонте, ослепительно синело море и виднелась несокрушимая громада Гибралтарской скалы.
– Я очень боюсь высоты! – щебетала под самым ухом Старыгина рыжеволосая фрейлен. – У меня от этого начинается головокружение. А как вы переносите высоту? У вас в Албании есть такие высокие горы?
Старыгин промолчал.
Он испытал при виде разверзшейся за окном пропасти какое-то двойственное чувство. Первозданный, мистический страх смешивался с волшебным, завораживающим, магическим восторгом. Хотелось подойти к краю обрыва и сделать шаг в пронизанное солнцем беспредельное пространство, чтобы раствориться, исчезнуть в этом величественном древнем пейзаже…
Испанские водители, судя по всему, не чувствовали на этой дороге ничего особенного. Они мчались, не соблюдая ограничений скорости даже на самых крутых виражах, не задумываясь, шли на обгон, проносясь по краю дороги и едва не срываясь в пропасть. Особенно бесшабашными казались мотоциклисты. Они то и дело обгоняли неповоротливый автобус, сновали между машинами, как мелкие рыбешки среди акул, закладывая немыслимые виражи. Над дорогой висел предупреждающий щит, на котором было написано, что с начала этого года уже восемьдесят три мотоциклиста погибли на дорогах Испании, но эта ужасная статистика никого не останавливала.
Словно этого мало, дорога внезапно оторвалась от горного хребта и устремилась вперед по узкому ажурному мосту, перекинутому через пропасть. По сравнению с грандиозностью гор, этот мост выглядел таким невесомым и ненадежным, что казалось, будто туристский автобус летит над пропастью без всякой опоры.
Старыгин тряхнул головой, сбрасывая с себя гипноз распахнутого безграничного пространства.
Его соседка хранила обиженное молчание, так и не дождавшись ответа на очередной вопрос.
Наконец, обогнув очередную скалу, автобус выехал на горное плато, и впереди показались первые дома Ронды.
– Мы подъезжаем к новой части города, которая называется Эль Меркадильо, – продолжал гид свою просветительскую работу. – Эта часть города начала застраиваться после христианской реконкисты в 1485 году. Она отделена от старой, мавританской части Ронды, которую называют Ла Суидад, глубоким живописным ущельем, через которое перекинуты три моста…
– А в какой части города располагается арена для боя быков? – довольно невежливо перебил экскурсовода Старыгин.
– В новом городе, – недовольно ответил тот. – Мы непременно увидим арену и посетим размещенный там Музей корриды. Но всему свое время. Итак, через глубокое ущелье, разделяющее Ронду на две части, перекинуты три моста. Один из них, самый большой, – это так называемый Новый мост, он построен всего триста лет назад, в восемнадцатом веке. Архитектор, руководивший постройкой моста, сорвался с него и разбился насмерть. Надо сказать, это не единственный трагический случай в истории моста. За триста лет его существования десятки людей случайно упали с него или добровольно ушли из жизни, бросившись в ущелье…
Гид сделал приличествующую случаю паузу и продолжил:
– Однако, несмотря на связанные с ним прискорбные эпизоды, этот прекрасный мост стал визитной карточкой Ронды. Кроме Нового, через ущелье ведут еще два моста – так называемый Арабский мост, построенный маврами приблизительно восемьсот лет назад, и Старый мост, созданный еще римлянами и позднее перестроенный… кроме этих трех мостов, в мавританскую часть города можно попасть по лестнице, состоящей из трехсот шестидесяти пяти ступеней. Во времена осады города христианами мавры поставили на этой лестнице цепочку из христианских рабов, которые поднимали в кувшинах воду из реки. Триста шестьдесят пять пленных христиан передавали друг другу кувшины с питьевой водой до тех пор, пока Ронда не пала… а сейчас взгляните на здание отеля «Королева Виктория». Именно здесь, как правило, останавливались все знаменитые гости Ронды…
Длинноволосый гид продолжал свою увлекательную лекцию, но Старыгин, воспользовавшись короткой остановкой, выбрался из автобуса и устремился к Плаца дель Торрес, благо направление ему подсказал уличный указатель.
Перед входом в круглое здание арены красовались памятники двум знаменитым тореадорам. Судя по надписям на постаментах, они принадлежали к одному и тому же семейному клану Ордонес. Видимо, в благородном деле корриды издавна процветает семейственность. Не задерживаясь возле них, Старыгин вошел в помещение кассы. На его вопрос кассир сообщил, что корриды сегодня действительно нет, и кабальеро (как он назвал Дмитрия Алексеевича) может посетить расположенный в здании музей.
Старыгин недолго раздумывал.
Тот, кто направил его сюда, в Ронду, явно что-то хотел ему сообщить, причем нечто, несомненно, очень важное. Афиша в Малаге недвусмысленно извещала о бое быков, который должен состояться в Ронде именно сегодня, двадцать шестого апреля, в пятнадцать часов. Корриды сегодня нет, значит, в указанное время здесь произойдет что-то другое. И настолько важное, что из-за этого стоит преодолеть опасную горную дорогу.
До назначенного времени оставалось чуть меньше часа.
Старыгин купил билет и вошел в помещение музея.
Все выставленные здесь экспонаты так или иначе были связаны с корридой. В одной из витрин красовался камзол выдающегося тореро Педро Ромеро, в другой – шпага и мулета, принадлежавшие его основному конкуренту, Хосе Картахо. Стены украшали выцветшие фотографии корриды столетней давности: нарядные всадники-пикадоры, лихо гарцующие по арене вокруг огромного угольно-черного быка, бравый тореадор, опустившийся на одно колено, высоко подняв кроваво-красную мулету…
– Кабальеро интересуется корридой? – раздался за спиной Старыгина гнусавый голос.
Старыгин повернулся и увидел тощего низкорослого испанца с круглой, совершенно лысой головой и лихо закрученными черными усами. Подкрутив левый ус и отставив в сторону искривленную подагрой ногу, завсегдатай корриды продолжил:
– Это была особенная коррида, она вошла в историю! Тогда знаменитый Хуан Ромеро, по кличке Маленький Хуанито, брат великого Педро, превзошел самого себя. Он двадцать минут дразнил быка, стоя на коленях! Вы можете себе представить, сеньор? Целых двадцать минут не вставал с колен!
Старыгин, припоминая свои скудные познания в испанском, сказал, что нет, не может. Впрочем, он не мог бы представить и многое другое, связанное с корридой, поскольку ни разу не присутствовал на этом национальном испанском развлечении. Честно говоря, ему было попросту жаль быка.
– Так вот, сеньор, поверьте мне – целых двадцать минут он не поднимался с колен! Это не удавалось ни одному тореро ни до, ни после него! Конечно, сам я этого не видел, меня тогда еще не было на свете. Мой дед рассказывал мне со слезами на глазах, он запомнил эту корриду на всю жизнь, а ведь он тогда еще был ребенком!
Старыгин уважительно покачал головой – наверняка нужно было как-то показать испанцу свое восхищение.
– А здесь, на этой стене, вы видите самую знаменитую женщину-тореадора Ронды, – продолжал усатый кабальеро, указывая рукой на соседний простенок. – Ее звали Тереза Рамирес, но публика называла ее Палома…
– Простите, сеньор, – удивленно проговорил Старыгин. – Но я не вижу здесь никакой женщины…
– Как?! – хромой гид недоверчиво повернулся к Старыгину. – Не может быть, сеньор! Я прекрасно помню, что здесь висит фотография Терезы Рамирес…
– Уверяю вас! – Старыгин пожал плечами. – Я вижу на этом снимке только представительного усатого господина в полосатом костюме и шляпе…
– Что вы говорите?.. – хромой кабальеро залился краской смущения и достал из кармана очки в металлической оправе. – Но это просто невозможно… кто мог учинить такое безобразие?!
Он нацепил очки на нос, приблизился к выцветшей фотографии и удивленно уставился на нее.
– Вы правы! – произнес он наконец тоном трагического актера, сообщающего благородной публике, что он собирается застрелиться. – Какой-то злой шутник перевесил фотографии! Видимо, он хотел поставить меня в неловкое положение! На этом месте всегда висела фотография великой Терезы Рамирес, а теперь здесь портрет майора Ронды Пабло Альмавидеса…
– Кого? – переспросил Старыгин. – Майора?
– Майора Ронды.
До Дмитрия Алексеевича с запозданием дошло, что майор – это мэр города.
– Да, мэр, – подтвердил испанец, – жители прозвали его «Триста шестьдесят пять»…
– Как? – переспросил Старыгин, не уверенный, что правильно понял испанское выражение.
– Жители Ронды называли мэра Альмавидеса «Триста шестьдесят пять», потому что он любил повторять одну и ту же фразу: «У нас в Ронде так любят корриду, что мы готовы смотреть ее триста шестьдесят пять дней в году, не считая високосных…»
– Триста шестьдесят пять?! – переспросил Дмитрий Алексеевич, оглянувшись на фотографию.
На снимке представительный усатый господин в прекрасно сшитом полосатом костюме, судя по всему, произносил речь. Говорил он с пафосом, лицо его было вдохновенно-серьезным. Трибуна была украшена цветами, внизу речь мэра восторженно приветствовали жители города. Старыгин подумал было, что снимок запечатлел какой-нибудь национальный праздник, но вспомнил, что мэр города Альмавидес страстно любил корриду.
– Вы правы, сеньор, – угадал его мысли лысый испанец, – мэр благодарит жителей города за оказанную ему честь. Видите ли, в честь его шестидесятилетия была устроена грандиозная коррида с участием самых знаменитых тореадоров. Незабываемое зрелище, наш «Триста шестьдесят пять» был растроган до слез!
Старыгин вгляделся в снимок и заметил на заднем плане красиво выведенную цифру 60, хотя это было нелегко – все было задрапировано красными розами.
– Кажется, я догадываюсь, кто перевесил эти фотографии, – продолжал хромой кабальеро. – Это сделал низкий, бесчестный человек – Пако Меллес! Мелкий интриган! Он хотел подшутить надо мной, но мы еще посмотрим, кто будет смеяться последним! – и он со значением подкрутил свой правый ус.
– Благодарю вас, сеньор! – Старыгин взялся за ручку двери.
Он тоже догадывался, кто поменял фотографии: тот же человек, который направил его в Ронду.
– Куда же вы? – окликнул его испанец. – Если вам понравился мой рассказ, вы пожертвуете несколько евро в фонд помощи безработным тореадорам…
– Да, конечно! – Старыгин протянул хромому пять евро и выскочил на улицу.
«Триста шестьдесят пять!» – повторял он про себя.
Ведь, по словам гида из туристского автобуса, именно столько ступеней в лестнице, ведущей из ущелья в старую мавританскую часть города. Наверняка именно туда, на эту древнюю лестницу, хотел его направить человек, по чьим следам идет Старыгин… и следует поторопиться, потому что до назначенного времени оставалось чуть больше получаса.
По узким кривым улочкам Дмитрий Алексеевич спустился в нижнюю часть города, миновал заросший травой пустырь и оказался у основания лестницы, поднимавшейся вверх, на головокружительную высоту, где, словно ласточкины гнезда, лепились к обрыву белые домики мавританского города.
Старыгин огляделся, не нашел у основания лестницы никаких особенных знаков и начал длительное восхождение.
Поднимаясь на солнцепеке по крутым каменным ступеням, он чувствовал себя несчастным христианским рабом и радовался только одному – тому, что ему не приходится тащить на спине огромный глиняный кувшин с водой. Зато, в отличие от тех невольников, ему приходилось очень спешить – ведь время, обозначенное на афише в Малаге, неумолимо приближалось.
Солнце стояло в зените и поливало несчастную ушибленную голову Дмитрия Алексеевича, как в пятнадцатом веке мавры, скрывавшиеся за стенами Ронды, поливали испанских рыцарей жидким огнем. На такой жаре все мысли исчезли, и Старыгин механически переставлял ноги, мечтая, чтобы все поскорее закончилось.
Навстречу ему попалась толпа американцев. Они громко переговаривались, обмениваясь впечатлениями о городе, одна пожилая полная американка споткнулась и разлила воду из бутылки прямо под ноги Дмитрию Алексеевичу.
Старыгин успел поддержать ее и выслушал порцию благодарностей, после чего американка удалилась, а он с жадностью смотрел на подсыхающую лужицу. Пить хотелось невыносимо.
Тут в его голове закопошились кое-какие мысли, точнее – одна, но важная: для чего он сначала спустился вниз, а теперь снова ползет в город по этой ужасной лестнице? С какой целью Педро дал ему такое указание? И правильно ли он, Старыгин, это указание понял?
Педро хотел привлечь его внимание к перевешенной фотографии, несомненно, именно она должна была донести до Старыгина некую информацию. «Триста шестьдесят пять» – тут речь идет о лестнице, это несомненно, но вот что Старыгин должен тут отыскать? Еще одну подсказку?
Старыгин поглядел на небо, словно хотел найти там ответ на свои многочисленные вопросы. Он тут же зажмурился от яркого солнца, но в голове просветлело.
Что еще было на снимке? Число 60. Не может ли это быть номер ступеньки?
Проклиная свою тупость, он побежал вниз. Побежал – это громко сказано: казалось, что на спину ему давит глиняный кувшин, а плечи болят от врезающихся кожаных ремней.
Ну, вот и площадка перед лестницей. Старыгин нашел крошечный кусочек тени, но долго отдыхать не было времени.
И снова восхождение, только теперь он отсчитывал ступеньки вслух, чтобы не ошибиться. Лестница была пустынна – никто не решался ходить по такой жаре.
– Шестьдесят! – негромко сказал он, наклонился и внимательно оглядел ступеньку.
На первый взгляд она ничем не отличалась от всех остальных, и он уже подумал, что на этот раз вытащил пустой номер или попросту переборщил в поисках кодов и загадок. Но тут на глаза ему попалась засунутая в щель между ступенькой и отвесной скалой скомканная пачка от сигарет. Зная природную аккуратность испанцев, Дмитрий Алексеевич удивился. А от удивления, как известно, один шаг до открытия.
Он вытащил пачку из щели, расправил ее…
Такие сигареты ему прежде не попадались. На пачке было красными буквами напечатано название – Netherlands blend. Голландские светлые. NB… Nota bene… Обрати внимание!
Всякие сомнения отпали: это было новое предупреждение от Педро Мендеса – или от кого-то, кто под именем Педро вызвал его в Ронду. Старыгин не ошибся с номером ступеньки, только нужно поискать внимательнее.
Дмитрий Алексеевич опустился на колени и еще раз тщательно оглядел ступеньку.
Несмотря на все свое внимание, он по-прежнему не видел в ней ничего особенного.
Плоская каменная ступенька, вытертая за сотни лет сначала босыми ногами невольников-водоносов, а потом – обутыми в кроссовки «Адидас» и «Найк» ногами японских и американских туристов.
Теряя последнюю надежду, Старыгин взглянул на часы. Они показывали ровно пятнадцать ноль-ноль – то самое время, которое было указано на афише в Малаге. Кто бы ни назначил ему встречу на это время – Старыгин опоздал. Он снова взглянул на ступеньку… и вдруг увидел, что на нее упала узкая тень от ажурной колокольни, расположенной по другую сторону ущелья. И в той точке, которую накрыла эта тень, он увидел цепочку свежих отметин, выбитых в камне. Цепочку едва заметных углублений, которые стали видны только при боковом освещении, на границе света и тени.
Старыгин хорошо знал эти углубления, похожие на ямки от наконечника стрелы – это было ассирийское клинописное письмо.
В своей работе реставратора Дмитрию Алексеевичу приходилось изучать многие, на первый взгляд, совершенно бесполезные вещи. С ассирийской клинописью ему тоже как-то случилось столкнуться, когда он выполнял важный заказ для Восточного отдела Эрмитажа.
Конечно, он не знал ее так хорошо, как латынь, не мог свободно писать и читать на этом древнем языке, но кое-что, буквально несколько десятков слов, он мог разобрать. И поэтому понял проступившую на камне надпись: «Третья слева в седьмом».
Вот почему он должен был успеть сюда в строго определенное время – только в три часа пополудни тень от колокольни падает так, что можно прочесть клинописную надпись! Значит, он не зря спешил сюда. И он успел, оказался в нужное время в нужном месте. И еще один вывод можно сделать из этой находки: тот, кто оставил на камне эту надпись, во-первых, владеет клинописью и, во-вторых, знает, что Старыгин сможет прочесть клинописное послание.
А этим человеком может быть только Педро Гарсия Мендес.
Старыгин хорошо помнил, как в Севилье они с Педро разговаривали о коллекции Британского музея, где хранится бульшая часть ассирийских глиняных табличек, сохранившихся до наших дней. Тогда Педро концом зонтика начертил на песке несколько ассирийских слов, а Дмитрий Алексеевич без затруднения прочел их.
Но это значит… это значит, что Педро жив? Или, по крайней мере, он был жив, когда оставлял Старыгину это послание.
– Сеньор, вы уже отдохнули? Вы позволите пройти? – раздался вежливый женский голос.
Дмитрий Алексеевич оглянулся. Чуть ниже его, терпеливо ожидая, стояла пожилая женщина в темном монашеском одеянии.
– Простите, сестра, я задумался! – проговорил Старыгин и двинулся вперед, точнее, вверх.
Карабкаясь по крутым ступеням, он думал.
Да, он нашел на ступеньке сообщение. Но это ровным счетом ничего ему не дало. «Третья слева в седьмом». Что это значит? Где он должен искать эту самую «Третью слева в седьмом»? Откуда он должен отсчитывать, и самое главное – что? Несмотря на то, что он отправился в путь, руководствуясь первым посланием, несмотря на то, что вовремя оказался в нужном месте – он вновь оказался в тупике. То ли он прочел не всю клинописную надпись, то ли упустил еще какой-то важный момент…
В этот миг, прервав его размышления, над головой его раздался гулкий, печальный, протяжный звук.
Еще и еще раз протяжный гул проплыл над ущельем – теперь Старыгин понял, что слышит колокольный звон.
– Где это звонят, сестра? – спросил он поднимавшуюся вслед за ним монахиню.
– Это в нашем Кафедральном соборе, – отозвалась та, переведя дыхание. – В церкви Санта-Мария Майор! Ах, какое горе – я опаздываю! Мать-настоятельница велела мне вернуться не позже трех! – и монахиня прибавила шаг.
«Санта-Мария Майор!» – повторил про себя Старыгин.
Он вспомнил слова хромого экскурсовода в Музее корриды. Майор Альмавидес, сказал тот, увидев перевешенную фотографию. Может быть, все дело в том, что Старыгин прочел не все послание, заключенное в этом снимке? Прозвище мэра – «Триста шестьдесят пять» – привело его на эту лестницу, помогло найти клинописную надпись. Украшенное цветами число 60 позволило определить номер ступеньки. Но вполне возможно, что часть послания заключена в самом звании Альмавидеса, и теперь путь Старыгина лежит в церковь Санта-Мария Майор?
Дмитрий Алексеевич заторопился, стараясь не отставать от монахини.
Вскоре они поднялись на смотровую площадку, расположенную в мавританской части Ронды. Старыгин невольно бросил взгляд назад, на ущелье, разделявшее две половины города. От грандиозной панорамы, открывшейся его взору, невольно захватывало дух. Ущелье рассекало Ронду, как рана, нанесенная городу кривой мавританской саблей. По его отвесным краям лепились каменные постройки, казавшиеся отсюда крошечными, как кукольные домики. Темные массивы скал отбрасывали мрачные тени. Внизу, под ногами Старыгина, парил горный орел, высматривая жертву на дне ущелья. Вряд ли, подумал Старыгин, найдется где-нибудь в мире другой город, расположенный столь же величественным образом…
Он отвлекся от потрясающего вида, вспомнив о цели своего путешествия. Монахиня уже свернула в один из узких переулков, и Дмитрий Алексеевич поспешил за ней, чтобы не заблудиться в лабиринте мавританского города.
А за поворотом действительно начинался настоящий лабиринт. Белые дома с изящными балконами, на которых красовались ящики с цветами и птичьи клетки, казалось, стояли здесь с единственной целью – чтобы сбить Старыгина с толку, запутать его, пустить по ложному следу. Эхо шагов монахини отдавалось от каменных стен, усугубляя путаницу. Дмитрий Алексеевич чуть ли не бежал, и наконец за очередным поворотом он увидел темный силуэт в монашеском одеянии. Переведя дыхание, он двинулся вслед за монахиней и вскоре вышел на небольшую уютную площадь, в центре которой был разбит сквер, а на краю возвышалась церковь с изящной колокольней, украшенной изумительной каменной резьбой.
Старыгин не сомневался, что колокольня перестроена из мусульманского минарета, а сама церковь воздвигнута на фундаменте мавританской мечети. Именно отсюда, с этой колокольни, доносился тот печальный колокольный звон, который услышал Старыгин, карабкаясь по каменной лестнице.
Кафедральный собор Ронды, церковь Санта-Мария Майор… если он верно разгадал послание в Музее корриды, путь его лежит именно сюда.
Старыгин вошел под своды собора.
Точнее, он вошел в небольшое помещение вроде прихожей, где размещался киоск с альбомами и путеводителями на разных языках. Здесь же продавали билеты для посещения собора. Точнее, должны были продавать, поскольку за столиком кассы никого не было.
Дмитрий Алексеевич остановился и огляделся.
В одном из углов комнаты он увидел расположенную под потолком резную каменную раковину – михраб, оставшийся от мечети, на месте которой построили собор. Старыгин не был специалистом по мусульманской культуре, но, конечно, знал, что михраб – изобретение арабских архитекторов, каменный резонатор, усиливающий голос проповедника. Мулла, совершающий богослужение в мечети, встает под михрабом, и резная раковина так усиливает его голос, что он слышен в самых отдаленных концах храма.
