bannerbannerbanner
Бриллиант из крокодиловых слез

Наталья Александрова
Бриллиант из крокодиловых слез

Полная версия

Стоило этой двери открыться, как Катерина поняла, что попала не только в другой мир, но и в другое время.

Если в коридоре травматологического отделения было очевидно, что на дворе середина двадцатого века, здесь, в мини-госпитале, становилось ясно, что двадцать первый век уже наступил.

Пол выложен аккуратной бежевой плиткой. Стены выкрашены в приятный абрикосовый цвет. Современные светильники распространяют теплое сияние. По коридору снуют хорошенькие медсестры в белоснежных халатах и серьезные строгие врачи в светло-зеленой униформе.

Одна из медсестер подошла к носилкам, сверилась с какими-то записями и кивнула на дверь слева по коридору.

За этой дверью располагался как бы небольшой гостиничный номер на двоих – у каждого отдельная, вполне комфортабельная комната плюс общее помещение с небольшой уютной кухней, где имелись новенький шведский холодильник и микроволновка, и чистой, замечательно оборудованной ванной.

Одна из комнат была уже занята. Дверь оказалась приоткрыта, и Катя увидела крупного мрачного мужчину, откинувшегося на высокие подушки. Во второй комнате разместили полусонного профессора.

Появилась улыбчивая сестричка и принялась уверять, что Катин муж будет здесь под постоянным присмотром и быстро поправится. Еще она дала понять, что сейчас начнется врачебный осмотр и присутствие в палате посторонних нежелательно.

– А мобильный вы заберите. – Она заметила, как Катя торопливо положила его в тумбочку, как будто боялась перед уходом не сделать самое важное. – У нас аппаратура сложная, мобильниками пользоваться нельзя: они создают помехи.

– А как же я с мужем буду связываться? – нахмурилась Катя.

– Так он скоро встанет и с поста сможет позвонить. А вы завтра приходите его проведать.

– А это что на табличке написано? – Катя никак не могла покинуть палату и выдумывала очередной предлог, чтобы задержаться.

Действительно, на спинке кровати висела табличка «Василий Иванович Филимонов. Простатит».

– Не беспокойтесь, – лучезарно улыбнулась медсестра, – это от прежнего больного осталось. Сегодня в этой палате оба пациента сменились, и мы еще не успели поменять…

Катя в последний раз заботливо осмотрела мужа и покинула больницу.

Персонал мини-госпиталя под строгим присмотром старшей медсестры Варвары Францевны безупречно выполнял свои обязанности. Профессору Кряквину сделали несколько уколов и поставили капельницу. К вечеру он почувствовал себя гораздо лучше и даже перешел на русский язык.

– Представляете, – говорил он молоденькой сестричке Дашеньке, которая принесла ему ужин, – мне почему-то казалось, что я в Центральной Африке, поэтому я выбрал известный здесь всем язык суахили.

Дашенька сочувственно кивала.

Профессор с аппетитом поужинал и задремал: в состав его лекарств входило легкое снотворное.

В палату между тем заглянула Варвара Францевна. Окинула помещение глазом опытного полководца и строго проговорила:

– Непорядок! На кроватях таблички от прежних больных! Немедленно заменить!

– Сию минуту, Варвара Францевна! – пискнула Дашенька и спешно повесила новые таблички. Она была взволнована и напугана (Варвара Францевна действовала на нее примерно так, как голодный удав действует на несовершеннолетнего кролика), так что ничего удивительного, что таблички оказались перепутаны. На кровати Валентина Петровича с легкой Дашенькиной руки теперь красовалась табличка «Станислав Николаевич Хоботов», а на кровати его соседа значилось «Валентин Петрович Кряквин».

Двое мужчин сидели в небольшом кафе напротив Катиного дома. Катерина туда не ходила: выпечка там всегда была плохого качества, пирожные – сомнительной свежести, кофе – только растворимый, потому как кофейный автомат давно сломался. В основном туда заходили мужчины, чтобы выпить пива или чего покрепче и закусить бутербродами с твердокопченой колбасой, похожей по вкусу и даже внешне на подметки от ботинок.

На столике стояли два почти полных стакана с пивом и валялась пачка чипсов. Один из этих двоих был толстый, наголо бритый. Он беспрерывно потел и вытирал затылок в тройных складках жира несвежим носовым платком. Второй мужчина, маленького роста, был до того щуплым, что со спины казался мальчиком. Правда, стоило ему повернуться лицом, как впечатление менялось. Лицо это было в ранних морщинах, с сероватой несвежей кожей. Маленькие глазки все время норовили уйти в сторону. Сомневаться не приходилось: типчик этот – совершенно несерьезный, пустой человек, «шестерка» при более солидном товарище.

– Ах ты ж ёшь твою клёш! – Толстый зажал в могучей лапе стакан с пивом и шумно вылакал половину. – Нет, вот что за день сегодня такой невезучий!

– Да уж, – тихо поддакнул щуплый, – неудачный денек.

– Как же это вышло-то? – Толстый снова присосался к стакану. – Как мы так вляпались? И главное – что теперь делать? Холодильник с нас три шкуры сдерет.

– Методы его известны, – не стал спорить щуплый, – а все ты… С какого перепугу ты нож достал?

– Так он же на нас пушку наставил, – встрепенулся толстый. – Забыл?

– Не ори, – прошипел щуплый и так зыркнул, что стало ясно: вовсе он не «шестерка» при толстом, именно он и есть главный в этом тандеме. – Не ори, вон девка за стойкой уже оглядывается. Ты что, хочешь, чтобы она нас вспомнила, когда того найдут?

Затылок толстого стал малиновым и снова покрылся испариной.

– Чего мы здесь торчим? Уходить надо, – просипел он. – Ты куда нож дел?

– Туда же, куда и пушку его – в мусоровоз закинул. – Щуплый был невозмутим. – Сейчас, наверное, все уже на свалке – расслабься. Надо искать, что этот паразит нес и куда успел спрятать, раз у него мы ничего не нашли.

– Чтоб ему на том свете… – Толстый схватил стакан приятеля, потому что его собственный уже опустел.

– Кончай пивом наливаться, – прошипел щуплый зло, – скоро ни в одну дверь не пролезешь.

– Да пошел ты!.. – Толстый вырвал руку.

– Вот скажу Холодильнику, что это ты его упустил.

– Это теперь без разницы, – ухмыльнулся толстый. – Холодильник разбираться не станет, обоих по стенке размажет.

– Ладно, – в голове у щуплого, видно, созрел план, – надо дело кончать. Значит, он вошел в подъезд, так? Поднялся по лестнице, позвонил в квартиру где-то наверху и вошел. Ему сразу открыли, значит, кто-то у него там был знакомый. Или просто по дурости впустили? В квартире он пробыл недолго и вышел через черный ход.

– Да мы даже не знаем, какая квартира! – Толстый снова потянулся к чужому пиву, но под взглядом щуплого отдернул руку. – Что, по этажам, что ли, бегать?

– То ли на пятом, то ли на шестом, – размышлял щуплый, – а там всего по две квартиры на площадке. Нам нужна которая справа. Идем, кому говорю! На месте определимся, что сбрешем.

Толстый заворчал недовольно, но подчинился.

После звонка Кати Ирина пыталась работать, но сосредоточиться не получалось. Как там больной профессор? Все-таки Катька ужасно бестолковая и легкомысленная. Это же надо – довести родного мужа до такой температуры. Сорок и две!

Все дело в нем, в Катькином муже – так казалось Ирине. Профессор – скромный и деликатный человек. Такой человек, заболевая, просто обязан отличаться от других мужчин.

Она вспомнила, как в свое время обстояло дело с ее мужем. Стоило температуре подняться до тридцати семи, как он немедленно укладывался в постель и требовал повышенного внимания, чаю с лимоном, варенья и апельсинов. Вдобавок он закатывал глаза, каждые полчаса мерил температуру, жаловался на ломоту в спине и боли в суставах, но особенно на то, что его никто не любит. Аппетит, надо сказать, во время болезни был у него отменный, так что нужно было обеспечить ему полноценное и калорийное четырехразовое питание. А еще свекровь появлялась по его звонку с похоронным лицом, сновала по дому, поджимала губы и отчитывала Ирину, что плохо следит за ее сыночком.

Когда температура приходила в норму, муж вставал с постели, преодолевая, по его словам, сильнейшую слабость, бродил по дому, демонстративно держась за стенки, и разбрасывал повсюду использованные носовые платки. А еще он бесконечно говорил по телефону с мамой, в результате чего вся семья подхватывала заразу. Теперь уже Ирине приходилось сидеть на больничном с детьми. О собственном самочувствии в суматохе она как-то успевала забыть.

По молодости она пыталась возмущаться, но потом поняла, что так себя ведут все мужья.

Профессор Кряквин, скорее всего, был тем самым редким исключением, которое, как известно, только подтверждает правило. Но все же Катерина перегнула палку. Нужно было бить тревогу намного раньше.

Ирина отбросила попытки сосредоточиться на завязке очередного романа и взялась за телефонную трубку. У Катерины было занято. Это хорошо, значит, пытается дозвониться до неотложки. Однако когда занято оказалось и в седьмой раз, Ирина поняла, что ее рассеянная подруга просто забыла положить телефонную трубку на рычаг.

Без особой надежды на успех Ирина взялась за мобильник. У Катьки с мобильным телефоном отношения складывались непросто. Она вечно забывала поставить его на зарядку. Если же он был заряжен, тогда его отключали за исчерпанный лимит. Как известно, вещи относятся к людям так же, как люди к вещам, и телефон платил Кате откровенным пренебрежением. Он мог отключиться посреди разговора ни с того ни с сего. Мог затеряться в квартире, когда нужно было срочно позвонить. Оказывался на самом дне сумки и трезвонил оттуда обиженно в самый неподходящий момент, так что Кате приходилось срочно выбрасывать вещи чуть ли не на тротуар, чтобы до него добраться.

Сейчас, слушая унылые гудки, Ирина предположила, что Катя вызвала неотложку, мужа повезли в больницу, что неудивительно при такой высокой температуре, а сама она в суматохе оставила мобильник дома. Ирина представила, в каком Катька состоянии, ведь до нее наверняка дошло, что муж может запросто сыграть в ящик (тьфу-тьфу, чтобы не сглазить). В больнице ей настроение точно не поднимут. Хорошо, если больному помогут, а здоровых утешать у них времени нет.

 

Ирина поизводилась некоторое время, позвонила Жанне, но там секретарь ответила, что Жанна Георгиевна очень занята и перезвонит позже. И вот когда Ирина уже дошла до ручки, Катька соизволила наконец объявиться.

– Ирка, я вышла из больницы. Это такой ужас, бедный Валек едва не умер!

Сейчас, когда самое страшное было позади, Катерина решила, что может порыдать со вкусом.

– Не паникуй! – бросила Ирина в трубку. – Езжай домой на маршрутке, машину не бери. Сумку держи крепко и никуда по дороге не заходи. Я приеду.

С Катькой всегда так, она совершенно не умеет справляться с трудностями. Будет сидеть и рыдать весь вечер, как будто от этого ее ненаглядному профессору может полегчать.

Возле метро Ирина заскочила в магазин и купила килограмм апельсинов и большой красивый ананас. Потом подумала, что ананасом Катькиному горю не поможешь. Ее упитанная подруга умеет снимать стресс единственным проверенным способом. Да-да, именно едой. Преимущественно сладкой. Годятся пирожные, торты, сдобное печенье, шоколадные конфеты с ромовой начинкой, пряники с вареньем, мороженое с сиропом и тертым шоколадом. На худой конец подойдут марципаны, цукаты и козинаки.

Иринин рассудок горячо протестовал против такого способа борьбы со стрессом, однако, увы, это был единственный верный способ успокоить Катьку. Вздохнув, Ирина подошла к прилавку, где были выставлены торты.

– Что вы, дама, сомневаетесь? – Продавщица заметила, как Ирина неуверенно поглядывает на ее товар уже добрых минут десять. – Все торты свежие, утром привезли.

– А какой из них наименее калорийный?

Ирина тут же осеклась под презрительным взглядом продавщицы, мысленно махнула рукой и купила самый красивый торт – с вишнями и половинками грецких орехов.

В дверь генеральши Недужной позвонили.

Бывшая генеральша ожидала гостей. Точнее, не гостей, а посетителей. Еще точнее, она ожидала представительную комиссию из жилконторы, которой намеревалась предъявить огромное пятно на потолке собственной спальни. Формой пятно напоминало карту суверенного Казахстана.

Карту Казахстана генеральша представляла себе довольно отчетливо, поскольку в свое время с покойным мужем, генералом Недужным, провела больше пяти лет в тамошнем отдаленном гарнизоне.

Правда, Казахстан не был тогда суверенным государством, а был одной из пятнадцати союзных республик, а Недужный был еще не генералом, а всего только подполковником.

Если бы квартира генеральши была не на последнем этаже, ремонт бы давно уже сделали. А скорее всего, он бы и не понадобился: запуганные соседи следили бы за своей сантехникой днем и ночью, чтобы, не дай бог, на голову генеральше ничего не протекло. Однако по иронии судьбы над ее квартирой была только крыша, которая генеральшу ни капельки не боялась и упорно протекала при каждом сильном дожде. Теперь мадам Недужная намеревалась устроить показательный скандал и выбить из жилконторы внеплановый ремонт.

Для обычного человека это задача совершенно невыполнимая, но генеральша Недужная не была обычным человеком. Как говорили некоторые жильцы дома (только шепотом и закрывшись на все замки), она была помесью бультерьера, тяжелого танка и Арнольда Шварценеггера в роли Терминатора.

Так что ремонт, можно сказать, был делом решенным.

Итак, услышав звонок, генеральша ни на минуту не усомнилась, что к ней явилась комиссия, и без лишних вопросов открыла дверь.

Однако вместо ожидаемых представителей жилконторы она увидела двоих весьма подозрительных типов.

Один был еще ничего – толстый, наголо бритый, почти без шеи. Он даже напоминал начальника жилконторы Акопа Вардановича. Правда, только отсутствием шеи.

Но зато второй не лез ни в какие ворота.

Маленький и тощий, как подросток, с нездоровым серым лицом, покрытым ранними морщинами, с бегающими злобными глазками, этот тип был похож на крысу. Старую, опытную и очень опасную крысу.

– Горэнерго! – рявкнул толстяк, вытирая потный затылок несвежим носовым платком.

– Что? – с любезностью кобры переспросила генеральша.

– Мамаша, тебе ясно сказали: Горэнерго! – поддержал напарника щуплый. – Показания этого… счетчика списать надо. Где у вас, мамаша, счетчик?

С этими словами щуплый попытался просочиться в квартиру.

Но генеральша Недужная была не из таких.

Она побагровела, надулась, как дирижабль, стала даже заметно выше ростом и пошла в атаку на незваных гостей:

– Какое еще Горэнерго? Из Горэнерго только на той неделе приходили и все что надо списали! И насчет счетчика они не спрашивают, потому как все знают. Документы ваши где?

Толстяк попытался что-то сказать, но генеральша не дала ему такой возможности.

– Что-то мне ваши лица знакомы! – орала она, тесня подозрительную парочку вон из квартиры. – Где-то я вас видела! Уж не на стенде ли «Их разыскивает полиция»?

– Честное слово, мамаша, вы ошибаетесь. – Тощий тип пытался обороняться. – Щас мы вам документы предъявим…

– Да не надо мне твоих документов! – Генеральша набирала обороты. – У тебя на лице все написано! Я вас сию минуту лично арестую и сдам в отделение, а там пускай разбираются!

По всему чувствовалось, что это не пустая угроза, тем более что генеральша успела вооружиться зонтиком покойного генерала, который для подобных случаев держала рядом с дверью. Зонтик был длинный, тяжелый, в мощных руках генеральши он представлял серьезную опасность.

Подозрительные гости вылетели из квартиры и скатились по лестнице на один этаж. Только здесь они перевели дыхание и переглянулись.

– Ты чего это деру дал? – окрысился тощий.

– А ты чего, не дал? – обиделся толстый.

– Я только за тобой. Когда ты побежал, тогда и я присоединился, чтобы не разделяться… А ты хорош – старухи испугался!

– Это такая старуха!.. – выразительно протянул толстяк. – Не простая старуха, сам видишь. Ее не то что мы с тобой, ее, может, сам Холодильник испугался бы…

– Ладно, – дернул носом тощий. – Мы, это, никому рассказывать не будем, как с этой бабкой прокололись…

– Ясен пень, – поддержал его напарник.

– Тот тип явно не к ней зашел. Эта бабка его дальше порога бы не пустила.

– Ясен пень, – согласился толстяк, явно позабывший после общения с генеральшей многие слова.

– Так что будем считать установленным фактом: наш клиент зашел в квартиру на пятом этаже. Вот в эту самую!

Тощий тип решительно шагнул к двери Катиной квартиры.

Услышав звонок, Катерина в первую минуту вообразила, что приехали из больницы, чтобы сообщить ей что-то ужасное о муже. Ноги у нее отнялись, а сама она застыла на месте и схватилась за сердце.

Правда, в следующую минуту до нее дошло, что это маловероятно. Из больницы никто так просто не приедет, в крайнем случае ей просто позвонили бы, а там, за дверью, наверняка не кто иной как Ирка Снегирева, которая обещала приехать для моральной поддержки.

Катя вздохнула, потрясла головой и бросилась к двери.

– Сейчас, Ирка, одну секунду! Я уже открываю!

Однако на пороге оказалась вовсе не Ирина. Там стояли двое странных мужчин, слегка напоминающих пару клоунов – толстый и тощий, большой и маленький. Только в отличие от цирковых клоунов эти двое не вызывали улыбку, а скорее пугали.

– Здрасте. – Катерина с удивлением разглядывала незнакомцев. – А вы к кому?

– К вам, – ответил тощий тип с нездоровым морщинистым лицом. Сейчас он попытался изобразить на этом лице дружелюбную улыбку, но улыбка явно не получалась – выходил больше волчий оскал.

– Горгаз, – выпалил толстяк и немедленно вытащил из кармана большой несвежий платок, чтобы вытереть лоснящуюся шею. – То есть Горэнерго, – поправился он и стыдливо спрятал платок обратно.

– Ничего не понимаю. – Катерина переводила взгляд с одного на другого. – Так Горгаз или Горэнерго?

– А у нас такая работа, – зачастил тощий, неприятно шмыгая носом и тесня Катерину от двери, – мы и от Горгаза ходим, и от Горэнерго. А иногда даже от санэпидемнадзора… К вам вчера товарищ наш не заходил – плотный такой, волосы курчавые?

– Товарищ? – захлопала ресницами Катя. – Какой товарищ? Извините, я все-таки не понимаю.

– И не надо, – задушевно пропел тощий и почти просочился в квартиру, – мы вам сейчас все объясним и документы покажем… Только что же это мы на площадке разговариваем? Давайте зайдем к вам, посидим. Может, вы нам чаю нальете или хотя бы водички?..

– Без газа, – вставил толстяк.

– У меня нет без газа, – неуверенно протянула Катя, понемногу отступая перед незнакомцами. – С газом тоже нет. А чаю могу вам налить…

– Очень хорошо, – тощий не переставал сверлить Катю глазами, – чай даже лучше. Чай – это очень полезно!..

Вдруг за спиной у незнакомцев прогремело:

– Руки вверх! Полиция! Вы окружены!

Толстяк испуганно ойкнул и стрелой помчался к лестнице. Тощий напарник припустил следом.

Катерина захлопала глазами.

Никакой полиции на площадке не было, зато была ее лучшая подруга Ирина Снегирева.

Ирина втолкнула ее в квартиру и заперла дверь на все замки.

– Зачем ты закрываешь, – пролепетала Катя, – там же полиция?..

– Какая полиция? – возмутилась Ирина. – Это я их хотела напугать! Слава богу, сработало! Катька, что ты вытворяешь? Зачем ты открываешь дверь кому ни попадя? Вот скажи, зачем ты чуть не впустила в квартиру этих типов?

– Так я думала, что это ты, – принялась оправдываться Катерина, – а оказалось, что это из Горгаза… То есть из Горэнерго. В смысле, из санэпидемнадзора.

– Какой Горгаз! – Ирина от возмущения села на тумбочку. – Катька, когда ты наконец поумнеешь? Ведь это были самые настоящие уголовники. Еще минута – и они бы тебя ограбили, а может, даже убили.

– Почему ты так думаешь? – заупрямилась Катерина. – Вдруг они действительно из Горгаза?

– Ага, или из дурдома – за тобой приехали. Ты видела, как они ломанулись, как только услышали слово «полиция»? Говорят тебе: это были уголовники.

– Наверное, ты права, – пригорюнилась Катя. – Спасибо, Ирка, как ты вовремя появилась…

– Горбатого могила исправит, – хмыкнула в ответ Ирина. – Вечно с тобой какие-то проблемы!..

Профессор Кряквин проснулся среди ночи.

В мини-госпитале все было тихо, только где-то далеко время от времени урчал одинокий холодильник.

Но у Валентина Петровича была уверенность, что проснулся он не просто так, а от какого-то звука.

Он лежал на спине, вслушиваясь в тишину, и вдруг тот самый звук повторился.

Это был стон. Едва слышный, с трудом сдерживаемый мучительный стон. Так стонет сильный человек, который не хочет никому демонстрировать свою слабость.

Валентин Петрович прислушался.

Вот стон повторился. Теперь стало ясно, что он доносится из ближайшей комнаты, оттуда, где лежит его сосед.

Профессор Кряквин был человеком добрым и отзывчивым. Забыв о собственном недуге, он спустил ноги с кровати и поднялся.

Голова кружилась, стены слегка накренились, но в целом он чувствовал себя не в пример лучше, чем накануне. Покачиваясь и держась за стену, Валентин Петрович прошел несколько метров и заглянул в приоткрытую дверь соседней комнаты.

Сосед, крупный мужчина с широкими плечами и низким покатым лбом, полулежал на кровати и сжимал голову руками. По бледному лицу струился пот.

– Что с вами, коллега? – тихо спросил профессор. – Я могу вам чем-нибудь помочь?

– Слышь, мужик, уйди! – простонал сосед. – Ты мне этим очень поможешь.

– Но, может быть, все-таки позвать сестричку? Она даст какое-то лекарство…

– Лекарство? – с трудом выговорил сосед. – Да не помогают мне никакие на фиг лекарства! Разве что пуля в лоб!

– Да что вы, коллега! – ужаснулся Валентин Петрович. – Не бывает безвыходных положений. Выход всегда найдется.

– Слушай, мужик, чего ты ко мне пристал? Еще и калекой обзывает…

– Не калекой, а коллегой! Мы же с вами товарищи по несчастью, в одной больнице лежим.

– То-то и оно, что лежим… – Лицо соседа снова перекосилось от боли.

– Что, так сильно болит голова? – посочувствовал профессор.

– Она, зараза, – вздохнул сосед. – Стыдно признаться: мигрень, самая бабская болезнь пристала!.. Ты смотри, мужик, если кому скажешь… Это ж вдруг кто узнает, что Слон мигренью мучается, – никакого ко мне уважения не будет!

– Слон? – удивился Валентин Петрович. – При чем здесь слон? Разве у слонов бывает мигрень?

– То-то и оно, что бывает. Слон – это погоняло мое. Кликуха то есть, что непонятного? Мигрени у авторитетного человека быть никак не положено. А у меня вот есть…

– Постойте, многоуважаемый слон, – оживился профессор. – Кажется, я могу вам помочь. Верховный колдун племени козюмбра подарил мне замечательное лекарство, буквально от всех болезней. Там яд змеи пуф-пуф, печень черного козла…

 

– За козла ответишь, – машинально вставил Слон.

– Правда, мне самому это лекарство не помогло, – бормотал профессор, расстегивая пижаму, – но это, наверное, потому, что в Африке простудные заболевания не очень распространены…

Валентин Петрович вытащил из-за пазухи керамическую бутылочку, которая висела у него на шее, как медальон. Взял с тумбочки соседа стакан, плеснул воды и насыпал щепотку подозрительного зеленого порошка.

– Непременно должно помочь. Змеиный яд, цветки колуханции прекраснолистной…

Размешав порошок в воде, Валентин Петрович протянул стакан соседу:

– Выпейте, сразу станет легче!

– Дерьмо какое-то. – Сосед с опаской покосился на стакан. – Слышь, мужик, а я не отравлюсь?

– Нет, – успокоил его профессор. – Я сколько раз его принимал – и хоть бы что!

– Ты так считаешь? – Слон оглядел Валентина Петровича с ног до головы. – Нет уж, обойдусь.

– Как знаете, – с сожалением проговорил Валентин Петрович, – я хотел как лучше…

Вдруг лицо соседа перекосилось от боли. Он схватился за голову и застонал.

– Ладно, – выдохнул он через секунду, – давай свою отраву. Если и помру, хуже все равно не будет.

Валентин Петрович поднес стакан с африканским снадобьем к губам страдальца. Тот с опаской втянул губами подозрительную жидкость и стал напряженно прислушиваться к себе.

– И правда легче, – не до конца еще веря, проговорил он через минуту. – Ну-ка давай сюда…

Он в два глотка допил то, что оставалось в стакане, и вытянулся на кровати. Лицо страдальца порозовело, исчезло выражение непереносимой муки. Поначалу на нем все еще было написано некоторое недоверие, но вот постепенно оно осветилось улыбкой. Улыбка была непривычным украшением для этого заскорузлого лица, и оно, это лицо, чуть не треснуло. Это было похоже на то, как если бы вдруг улыбнулся трехсотлетний дуб.

– Слышь, мужик! – В голосе Слона слышалось самое настоящее счастье. – В натуре, легче стало! Тебя как зовут-то?

– Валентином, – смущенно ответил профессор.

– Валек, спасибо тебе! – Теперь лицо Слона просто светилось. – Ты это, имей в виду: если что – ко мне обращайся. Я тебе это, все что угодно. И если тебя кто обидит – ты мне только намекни. Я это, порву гада!

– Очень рад, что вам помогло. – Валентин Петрович попятился к двери.

Сосед уже заснул. Грозное лицо разгладилось, и на нем заиграла блаженная улыбка. Должно быть, воинственному Слону снилось что-то чрезвычайно приятное.

Самый мрачный, самый тяжелый час ночи – с трех до четырех. В этот час умирает больше всего людей и совершается больше всего преступлений. С трех до четырех снятся самые страшные, гнетущие сны. В это время особенно тяжело приходится тем, кто по роду службы вынужден бодрствовать, – дежурным, сторожам, охранникам, врачам «Скорой помощи».

Охраннику, дежурившему этой ночью в холле мини-госпиталя, тоже приходилось нелегко. Он пил чашку за чашкой растворимый кофе, но все равно клевал носом.

В госпитале царила гнетущая тишина.

Откуда-то издалека, из южного крыла больницы, где находился приемный покой, изредка доносились звуки, но здесь, в палатах для состоятельных пациентов, все спали. Все, кроме охранника. Даже дежурный врач задремал на кушетке в ординаторской.

Откуда-то с улицы послышался звук подъехавшей машины – должно быть, «Скорая» привезла очередного страдальца.

Хлопнула дверь, и снова все затихло.

Вдруг где-то совсем близко раздался негромкий скрип – как будто кто-то осторожно пытался открыть дверь.

Охранник протер глаза, встряхнулся и встал.

Не то чтобы он всерьез забеспокоился, нет. Просто решил немного подвигаться, чтобы отогнать сон.

Он подошел к двери, отделяющей мини-госпиталь, этот маленький оазис будущего, от огромного сонного царства больницы, и уставился на дверную ручку.

Ручка медленно поворачивалась.

Это напоминало кадр из фильма ужасов, которые охранник очень любил смотреть в свободное время.

Но фильм – это фильм, а жизнь – это жизнь, и одно с другим, как известно, никогда не пересекается. Охранник по-прежнему нисколько не взволновался. Он вполне резонно предположил, что кто-то из санитаров или молодых ординаторов направляется в гости к молоденькой сестричке Вике, которая дежурила этой ночью.

Охранник решил напугать донжуана и встал рядом с дверью, придав лицу грозное выражение.

Замок тихонько щелкнул, и дверь стала медленно открываться.

Однако вместо мужского лица в проеме показалось свеженькое личико симпатичной блондинки, а затем и вся она – небольшого роста, в коротком кокетливом халатике.

«Ясно, – с завистью подумал охранник, – к дежурному врачу, Виталию Сергеевичу, подружка пробирается. Во мужик дает, а с виду такой тихоня!»

Сестричка увидела охранника и удивленно захлопала ресницами. Потом прижала к губам пальчик, мол, не поднимай шум, и расстегнула верхнюю пуговку халатика. Охранник расплылся в улыбке и засмотрелся на открывшуюся ему картину.

Однако долго любоваться этим зрелищем ему не пришлось: странная девица резко выдохнула, выбросила вперед руку и нанесла ему резкий удар чуть ниже уха.

Охранник удивленно охнул, закатил глаза и медленно сполз по недавно окрашенной стене.

Блондинка для верности пнула его носком туфельки, после чего распахнула дверь и сделала приглашающий знак.

В холл мини-госпиталя проскользнули трое мужчин в облегающих черных комбинезонах и черных трикотажных масках с прорезями для глаз.

Блондинка в кокетливом халатике явно была здесь старшей. Не говоря ни слова, она сверилась с планом и показала рукой на дверь, за которой мирно спали профессор Кряквин и его новообретенный друг Слон.

Трое в черном действовали слаженно, как артисты хорошо отрепетированного балета. Один из них распахнул дверь палаты и замер на страже, двое других влетели внутрь. Сначала они проскользнули в левую комнату. В руке одного из бойцов вспыхнул маленький фонарик и осветил табличку, прикрепленную в ногах кровати.

На табличке было написано: «Валентин Петрович Кряквин. Пневмония».

Фонарик погас, и напарники бесшумно перебазировались в соседнюю комнату. Снова вспыхнул свет. На этот раз табличка гласила: «Станислав Николаевич Хоботов. Ишемическая болезнь».

– Слон, – удовлетворенно прошептал один из злоумышленников.

Второй прижал палец к губам.

Люди в черном подошли вплотную к кровати. Один из них молниеносным движением заклеил рот спящего широкой клейкой лентой и тут же обхватил его поперек туловища. Второй крепко схватил жертву за ноги.

На голову больному люди надели мешок из плотной ткани, после чего его подняли с кровати и вынесли в коридор.

– Какой же он Слон, – прошептал один из бойцов, легко вскинув тело на плечо. – Козел он, а не Слон – легкий какой!

Напарник снова прижал палец к губам.

Третий похититель, карауливший у дверей палаты, быстро перехватил извивающееся тело толстой веревкой, как перевязывают палку колбасы, и пошел впереди. Блондинка в коротком халатике теперь замыкала шествие. Перед тем как покинуть мини-госпиталь, она основательно пнула ногой бесчувственного охранника, затем еще раз осмотрелась и только после этого закрыла дверь.

Профессору Кряквину по обыкновению снилась Африка.

Во сне он участвовал в традиционном празднике племени козюмбра. Почетным членом этого племени Валентин Петрович состоял уже несколько лет.

Такие праздники соплеменники профессора устраивали после удачной охоты, по случаю прибытия гостей, в честь завершения строительства новой хижины из пальмовых листьев, по поводу победы любимой футбольной команды, свадьбы или развода одного из членов племени, во славу вовремя прошедшего дождя или просто без всякого повода.

Традиционный праздник начинался с боя барабанов, который созывал все племя на главную площадь деревни. Рассаживались вокруг огромного костра и следили, как над костром поджаривается на вертеле баран или поросенок. Чтобы наблюдать за процессом было интереснее, участники праздника пили молодое пальмовое вино и пели народные песни. Пока баран или поросенок жарились, хозяевам и гостям случалось выпить по два-три бочонка пальмового вина.

Вот и на этот раз под ритмичный барабанный бой члены племени расселись вокруг костра и пустили по кругу флягу, выдолбленную из тыквы.

Рейтинг@Mail.ru